Exitus letalis

В темном подвальном закутке с обшарпанными стенами тускло мигала лампочка. Густые клубы сигаретного дыма неспешно и завораживающе закручивались в причудливые тягучие узоры. Разумовская привычным движением стряхнула пепел в старую жестяную банку и удобнее устроилась на шаткой скамейке. В их отделении никто не начинал рабочий день без первой, практически ритуальной сигареты, и оказаться в курилке в одиночестве было настоящим везением. Эдакая пятиминутная медитация. Окидывая взглядом объективно мало привлекательную обстановку уже неизвестно какой по счету раз, Дарья по-прежнему почувствовала необъяснимую удовлетворенность. Она любила это место всей душой. Свое отделение, всю больницу целиком, еще со студенческих лет. Полностью оправдывая свой номер, это была самая невезучая больница в городе. Как говорил один из врачей, что там работал: «Помойка среди всех больниц». Здесь зимовали с отмороженными конечностями почти все бомжи города, попадали с пневмониями вич-инфицированные и наркоманы, токсикологическое отделение постоянно было переполнено горе-алкоголиками и несостоявшимися самоубийцами, а добрую треть коек в хирургии занимали пациенты после поножовщины. Зато это было именно то место, где каждый желающий студент мог набраться бесценного практического опыта. Здесь всех охотно брали ассистировать на операциях, помогать в перевязочных, а младшекурсников, которые иногда заглядывали сюда по своей наивности, не церемонясь, отправляли брить и мыть бомжей. Даша любила эту больницу за свою почти домашнюю атмосферу. Врачи между собой общались по-свойски, не было «дедовщины», когда ординаторам и новоиспеченным врачам оставляли всю грязную работу, не давая развиваться и профессионально расти. И пусть сейчас она была оторвана от основного коллектива из других отделений, это ее ничуть не огорчало. За прошедшие годы работы какой-то совершенно детский восторг и ощущение абсолютного счастья от осознания, что она нашла свое место и свое Дело, не перестали накатывать с прежней силой. Это была совершенно иррациональная любовь. Сама больница финансировалась плохо, редко ремонтировалась и вообще зрелище представляла крайне жалкое. Редким отделениям повезло обрести приличный вид и хорошее оборудование, но далеко не всем. Подвалы были в особенно отвратительном состоянии: сырые, холодные и с крайне плохим освещением. В них смешивались запахи пищеблока, сигаретного дыма и кошачьих фекалий. Что бы ни готовили в пищеблоке, пахло исправно только подгнившей тушеной капустой. Пациенты, большая часть которых представляла собой сомнительный контингент, давно превратили подвалы в курилку, игнорируя таблички о запрете курения. Да и врачи, если говорить честно, тоже не чурались устраивать здесь перекуры. С кошками обстояло интереснее. Их при желании выселить не составляло труда, но тогда появлялась другая проблема — крысы. И после нескольких случаев, когда, просыпаясь, пациенты обнаруживали на своих подушках жирных мерзких тварей с грязно-серой шерстью, котеек решено было не трогать. Однако что было хуже запаха кошачьего туалета по всему подвалу, так это сам кошачий туалет, которым являлся весь пол подземелий «Тринашки». Но курилку под моргом шерстяные жители подвалов уважали и для справления своих нужд не использовали. Причина была в действительности банальная — здесь их никто не подкармливал. Разумовская почувствовала теплое скользящее прикосновение к ноге. Опустив взгляд вниз, она обнаружила знакомого черного кота с белым воротничком, которого давно мысленно звала Борисом. Он наведывался сюда регулярно по своим, известным только ему делам, и не в пример своим одичалым сородичам требовал ласки и внимания. Он поразительно и даже подозрительно отличался от товарищей-голодранцев: крепкий и упитанный, с блестящей лоснящейся шерстью, будто питался не чем попало, а имел идеально сбалансированную диету. Даша сдалась и почесала ему за ухом, кот довольно заурчал, флегматично прикрыл глаза и продолжил тереться о ногу девушки. — Дашка! А ты сегодня разве не на кафедре? — Вывернувший с лестницы Ветров на ходу вытаскивал из пачки длинную тонкую сигарету. — У студентов медосмотр, — девушка отстранилась от кота и затушила окурок, — там делать нечего, а здесь трупы сами себя не вскроют, аутопсии сами себя не вырежут. — Откуда такой энтузиазм, дорогая? — Дмитрий Сергеевич пристально посмотрел на коллегу и опустился рядом, закуривая. — На вашем месте я бы молча радовалась и не задавала лишних вопросов, а то, не ровен час, спугнете. — Разумовская фыркнула, поднимаясь со скамейки. Борис уже успел бесшумно исчезнуть, добавляя себе еще больше кошачьей таинственности в глазах Дарьи. — Кстати, не расходитесь пока из кабинета, у меня будет небольшое объявление. — Нам на что настраиваться? — Девушка недоверчиво посмотрела на заведующего. — Самому бы знать, — туманно бросил в ответ Ветров. Утро в ординаторской тоже начиналось неспешно. Все еще пили кофе, в ожидании, пока загрузятся медленные компьютеры. Разумовской вообще нравилось, что здесь никто никогда не суетился, можно было работать в своем собственном темпе, не боясь словить волну общей нервозности. По правде, Даша была уверена, что работа именно в этом отделении и коллективе — одно из лучшего, что случалось с ней в жизни. — К нам сейчас Дмитрий Сергеевич зайдет, какие-то новости сообщит. — Даша села за свой стол и начала стягивать чехол с микроскопа. — Хорошие хотя бы? — как всегда скептически поинтересовался Игорь Валерьевич. Девушка только развела руками, давая понять, что и сама не знает. — Так, доброе утро, работяги! — Ветров, как обычно, внезапно появился в дверях ординаторской. — Мне вчера звонила Паукова с кафедры и сообщила, что к нам на практику до конца декабря отправляется ординатор, потом, вроде как, его в другую больницу переведут. На лицах остальных врачей пока не отражалось хоть сколько-нибудь заметного воодушевления или хотя бы интереса. А Разумовская теперь пыталась мысленно воспроизвести образ парня, которого видела накануне на кафедре. Вчера он очень быстро вылетел у нее из головы. Внешность у него была такая, что из-за обезличивающего халата его одновременно можно было принять как за «своего в доску» деревенского парнишку, так и за тусовщика, который не пропустит ни одной вечеринки в модных ныне хипстерских барах. — Поэтому нам нужно определиться, где его посадить, — тем временем продолжал заведующий, оглядывая кабинет, — и кто будет его куратором. Мужчина повернул голову в сторону Игоря Валерьевича и теперь пристально на него смотрел. Он же усердно изображал предмет мебели, с повышенным энтузиазмом изучая что-то в своем телефоне. Сама Даша и Марина работали не так давно, и опыта у них было явно маловато для обучения ординатора. А куратор Разумовской пару месяцев назад ушла на пенсию. Ветров продолжал переводить выжидательный взгляд с одного врача на другого. Очевидно, его не смущал скромный стаж молодых коллег. Все молчали. — Инициатива так и прет, смотрю, — в итоге вздохнул он, — тогда я сам назначу ответственного в добровольно-принудительном порядке. Ну, хотя бы стол свободный есть. Ветров кивком указал на пустое рабочее место в дальнем углу кабинета, где как раз и обитала некогда пожилая врач, обучавшая саму Дашу. — Дмитрий Сергеевич, — хмыкнула Марина, — мы тут раньше вчетвером с трудом помещались! Сейчас хотя бы развернуться есть где. — Знаешь что, были когда-то времена, когда в этой ординаторской и шесть врачей помещалось, так что не умрете. В этот момент за спиной заведующего раздался негромкий, но уверенный стук о дверной косяк. В проеме стоял тот самый молодой человек, с которым Дарья успела познакомиться еще вчера. Сейчас, одетый в модные джинсы и кожаную куртку, с перекинутой через плечо стильной сумкой на деревенского дурачка он не походил совершенно. И, как могла судить Разумовская, был очень даже во вкусе Дмитрия Сергеевича. — Здравствуйте! Я ординатор первого года, Евгений Пуйто. Ветров обернулся и уставился на парня. На мимолетный миг на его лице промелькнул тот-самый-интерес, но мужчина очень быстро вернул себе беспристрастный вид и быстрым взглядом окинул ординатора с головы до ног. — Ну, здравствуйте, Евгений! Я Дмитрий Сергеевич, заведующий. Это, — он обвел рукой ординаторскую, указывая на всех врачей сразу, — наш коллектив. Игорь Валерьевич, он всегда такой угрюмый, так что не пугайтесь. А это Дарья и Марина, с ними, думаю, вам будет проще всего найти общий язык. Позже я проведу вас по остальным кабинетам и познакомлю с лаборантами и санитарами. Парень всем широко улыбнулся, патологоанатомы в ответ оскалились, кто как смог. Конечно, никто из них не был против нового человека в коллективе, но сейчас все были слишком напряжены в ожидании, на кого же его повесят, чтобы радоваться по-настоящему. Ветров тем временем продолжал: — Мы как раз сейчас обсуждали, где вас разместить и с кем вы будете работать, — Дмитрий Сергеевич обернулся назад к Евгению, он вдруг замолчал на полминуты, обдумывая что-то, — думаю, заниматься с вами буду лично, а ваше место — вон там, в углу ординаторской за пустым столом. Компьютер и микроскоп организуем. А пока идемте со мной, еще успеете познакомиться со всеми получше. Прежде чем покинуть с ординатором кабинет, заведующий успел поймать очень хитрый взгляд Разумовской. А когда за ними закрылась дверь, все дружно покатились со смеху, складываясь пополам на столах. — Я никогда гомофобом не был, но теперь готов в первых рядах права геев отстаивать, — даже всегда серьезный Игорь Валерьевич откровенно ржал, — потому что со всей ответственностью говорю: они делают мою жизнь лучше. Все захохотали пуще прежнего. Об ориентации Ветрова говорить было не принято, тем не менее для всех она была очевидной. Отсутствие жены и детей, слегка манерный голос и общая привычка держаться немного надменно хоть и были очень косвенными признаками, но все же говорили сами за себя. — Надо хотя бы для приличия мальчика пожалеть, — хихикнула Марина. — Да ла-а-адно, — протянула Даша, — пусть они там сами разбираются. Коллектив был весьма толерантным, здесь всем было совершенно все равно, кто с кем спит, кто заводит семьи и детей, а кто нет, потому что поводов для разговоров хватало и без этого. Дашины предпочтения тоже ни для кого в отделении не были секретом, хоть она и никогда не хотела о них кричать. Все вышло совершенно спонтанно еще в интернатуре. С ними тогда работала одна ужасно доставучая лаборантка, женщина средних лет с неуемной энергией и желанием всех учить жизни. Она регулярно наседала на Дарью с вопросами о личной жизни и советами, что ей бы быстрее стоило обзаводиться мужем и детьми, пока еще не поздно. Ведь работа была с повышенной вредностью, о чем не уставала повторять женщина, а девушка всегда мысленно добавляла с сарказмом: «Того и гляди от паров формалина яичники с маткой задубеют». Однажды невозможная тетка завела свою шарманку с утроенной силой, когда в курилке собралось пол-отделения, а Разумовская не выдержала и — дословно — попросила от нее отъебаться уже, наконец, так как ни детей, ни мужа заводить она не планирует, потому что лесбиянка. Лаборантка тогда опешила и впоследствии пыталась всех настроить против Дарьи, но все отделение дружно игнорировало причитания истеричной женщины, просто потому что она всех к тому моменту до жути достала. А спустя какое-то время всех и вовсе обрадовало ее увольнение в связи с переездом к сыну в другой город. А Дашин незапланированный каминг-аут просто поблек на фоне и воспринялся всеми спокойно. Девушка была уверена, что Ветров никогда не позволил бы себе поползновений в сторону ординатора, но понаблюдать за ними очень хотелось. Второй день подряд Разумовская поймала себя на мысли, что жить становится все интереснее. — Н-да, веселье только начинается, — резюмировала в итоге Марина.