Exitus letalis

К огромному удивлению Разумовской, после январских каникул Женя пришел в отделение как ни в чем не бывало. И он, и Ветров вели себя как обычно. Даша силилась заметить хоть какие-то изменения в их поведении, но все было тщетно. Сама же она даже успела погрустить об уходе Пуйто насовсем, потому что привязалась к парнишке сильнее, чем думала. Но, рассудив, что ординаторов еще может быть много, а Женя такой для Дмитрия Сергеевича один, сильно расстраиваться не стала. И теперь все произошедшее на дежурстве казалось ей то ли дурной шуткой ее переутомившегося мозга, то ли игрой собственного воображения, которое имело склонность рисовать в голове вполне определенные картины. На календаре было четырнадцатое февраля. Рабочий день был в самом разгаре. Каждый был занят своим делом, и в ординаторской стояла непривычная тишина. Патологоанатом обреченно уставилась в монитор, где был открыт наполовину написанный протокол. Она закрывала скверный случай с расхождением диагнозов — у пациента хирурги прошляпили инфаркт миокарда с разрывом сердца. Через полчаса на вскрытие должна была прийти Лебединская, и несмотря на то, что их интрижка — иначе это было объективно сложно назвать — длилась уже несколько месяцев, Дарья все равно немного нервничала перед их встречами в рабочей обстановке. Ветров до сих пор ничего не знал, и, если бы девушка попросила не давать ей больше трупы инфекциониста, точно бы что-то заподозрил. Если самой Даше было по большому счету безразлично, узнает кто-то или нет, то Екатерину это волновало ужасно. Решив закончить с протоколом позже, Разумовская отправилась на кухню. Она открыла холодильник, в поисках чего бы вкусного съесть перед вскрытием. Ничего интереснее спагетти с курицей, принесенных ею в этот день из дома, она не обнаружила. «Кто умял последнее печенье?» Она с досадой закрыла дверцу. Лебединская никогда не опаздывала и уже стояла возле входа в секционную. Дарье показалось, что вид у той несколько встревоженный и задумчивый. Но для врачей «Тринашки» — это было в общем-то нередкое выражение лица. Да и пытаться сейчас разузнать, что беспокоит инфекциониста, было не лучшей идеей. Они старались никак не показывать даже приятельских отношений. Тем более, слухи об ориентации патологоанатома и так успели просочиться в среду жадных до сплетен коллег. В секционной больше никого не было. Между ними лежал труп семидесятишестилетнего мужчины, организм которого не смог побороть самый обыкновенный грипп. — Эй, Кать? — Дарья держала в руках промытое от сгустков крови сердце. Лебединская вопросительно посмотрела на девушку. — Прими мою валентинку. — Патологоанатом протянула ей орган и захихикала. Екатерина закатила глаза, но сдержать смешок все-таки не смогла. — Смотрю, тебе все-таки не чужд этот праздник? — Инфекционист повела бровью в той манере, которая безумно заводила Дарью. — Праздник — это, конечно, ты громко сказала, — Разумовская придала своему лицу циничное выражение, — да и на сердце ты посмотри, совсем потрепанное. Три рубца от старых инфарктов, стенты в артериях и весит… грамм шестьсот точно. — Так говоришь, будто и твое сердечко кто-то успел потрепать. — Глаза Лебединской улыбались, но непонятная грусть из них никуда не исчезла. — Брось, — Даша отвела взгляд и принялась сосредоточенно расстригать коронары, — однажды мне заявили, что у меня его вообще нет, так что мне не о чем беспокоиться. Ответ был совершенно в духе Разумовской: отшутиться и сделать вид, будто она никогда ничего не принимает близко к сердцу. Она начала искать ведерко, чтобы взвесить орган, но оно куда-то запропастилось, как, впрочем, и Петька, который наверняка зависал в курилке, вместо того чтобы быть рядом и откликнуться по первому зову. — Кстати, — Екатерина, видимо, решила перевести тему и разрядить обстановку, пользуясь тем, что они остались в секционной одни, — муж уехал в командировку, а дочку на несколько дней забрала к себе мама. Она решила, что мне нужно отдохнуть от всех. Так что могу остаться сегодня на ночь, если ты хочешь. Под маской было не видно, как губы патологоанатома непроизвольно растянулись в улыбке. Но глаза и так выдавали ее реакцию с потрохами. Она ничего не могла с собой поделать: каждая встреча с Катей, не важно в стенах больницы или за дверью квартиры, заставляла ее сердце биться чаще, как бы она ни пыталась убеждать себя в том, что это просто классный секс и ничего больше. О том, что это, кажется, давно стало значить для Даши куда больше, она предпочитала не думать. — Оставайся, — девушка уже нарезала тонкими пластинками мозг, нож в который входил, как в мягкое масло, — зачастил он у тебя по командировкам, я смотрю. Хотя я, определенно, не могу сказать, что это меня огорчает. Лебединская ничего не ответила. Больше того, словно виновато отвела взгляд. — Кстати, ты знаешь, что у тебя в эпикризе подпись не стоит? — поинтересовалась Разумовская, споласкивая инструменты. — Серьезно? — Катя ударила себя по лбу. — Видимо, совсем заработалась. У нас гриппом пол-отделения завалено. По пути в ординаторскую им встретился Ветров. При виде Даши в компании инфекциониста он лукаво заулыбался одними глазами. Разумовская почувствовала нарастающую волну раздражения и пообещала себе, что при случае не упустит возможности как бы невзначай что-нибудь сказать про Женю. Она переживала, что если Лебединская заметила этот взгляд, то обязательно начнет нервничать. Но у той как раз в этот момент зазвонил телефон, и она отвлеклась на него, лишь бросив заведующему мимолетное «здравствуйте». В ординаторской была только Кошкина. Она сосредоточенно смотрела в микроскоп, но, отвлеченная шумом, подняла голову, посмотрев на вошедших. Разумовской померещился промелькнувший в глазах Марины хитрый интерес. Мысленно проклиная себя за разыгравшуюся паранойю, девушка протянула Екатерине нужную историю. Та быстро поставила подпись и улыбнулась. — Дарья Александровна, как хорошо, что вы заметили, спасибо вам, — голос Лебединской звучал нейтрально и ровно, а от тех теплых искорок, что еще совсем недавно можно было заметить в ее взгляде, ничего не осталось, — до свидания. — До свидания, Екатерина Константиновна, — также ровно произнесла патологоанатом. Дарья прекрасно понимала, что такая отстранённость — это лишь показное, но в груди все равно начала расползаться сосущая пустота. Эти чувства раздражали, но возникали часто и непредсказуемо. Эмоциональная зависимость от Кати была сильнее, чем ей следовало быть. Точнее, ее как раз быть было вообще не должно. Но Даша переживала из-за многого. Например, вдруг Лебединская поймет, что кто-то догадывается об их связи и прекратит встречи. А когда та временами в последний момент писала, что не сможет приехать, патологоанатом расстраивалась так, что весь оставшийся день пребывала в скверном настроении и апатии. Разумовская не влюблялась. Последний раз что-то подобное она испытывала к однокурснице из параллельной группы на далеком третьем курсе университета, с которой у них несколько раз был спонтанный секс. Потом она отчислилась и уехала в другой город, а Даша еще полгода пребывала в смутной тоске. Те чувства ей не понравились, и в дальнейшем она активно открещивалась от каких-либо отношений, выходящих за пределы спальни, и уж тем более от перспективы в кого-нибудь влюбиться. *** Метель не унималась целый день, все дороги замело, и вечерний город встал в одну огромную пробку. К счастью, Дарья, рабочий день у которой был до двух часов, успела вернуться домой по относительно свободным дорогам. Но Екатерина задерживалась. Наконец раздался звонок в дверь. Лебединская стояла на пороге вся в снегу, который успел засыпать женщину за время короткой перебежки от машины до подъезда. Она ввалилась в квартиру и в нетерпении прижала к себе Дашу, даже не успев раздеться. Но нельзя было сказать, чтобы та возражала. Слишком много ощущений обрушилось на нее в один момент, заставляя чувствовать все острее. Быстро таявший снег промочил майку девушки, а кожу на голых руках обожгло холодом, который очень быстро сменился жгучим жаром от разгоняющейся крови. От Екатерины пахло снегом, свежестью и цветочными духами, и от этой смеси начало кружить голову. Дарья в нетерпении стаскивала с женщины дубленку, не отрываясь от ее губ. Освободившись от верхней одежды, Лебединская почувствовала больше свободы движений и практически впечатала Разумовскую в стену. Она покрывала шею девушки жадными поцелуями, попутно стягивая с нее майку. — Я соскучилась, — горячий шепот прямо в ухо, от которого патологоанатом не смогла сдержать стон. Жар, с которым они раздевали друг друга в нетерпении, не притупился до сих пор. Блузка Екатерины вместе с бюстгальтером улетели в неизвестную сторону, следом вскоре отправилась и остальная одежда, вычерчивая на полу след в сторону спальни. Комнату заполнило громкое прерывистое дыхание, сменяющееся еле сдерживаемыми стонами, которые постепенно становились все громче и громче. Разгоряченное тело Лебединской выгибалось навстречу Дашиному, ногти впивались в спину девушки с неконтролируемой силой, но та этого даже не замечала. *** Разумовская расслабленно потянулась, когда несколько оргазмов лишили ее последних сил. Она с удовольствием разглядывала Екатерину, которая сейчас лежала, прикрыв глаза и все еще тяжело дыша. — Пить хочешь? — Дарья лениво поднялась с постели. Инфекционист только что-то промычала в ответ, девушка расценила это как «да». — Воду или вино? — Она хитро посмотрела на женщину. Та приоткрыла глаза, ее взгляд так и выражал: «А сама как думаешь?» — Значит, вино. — Патологоанатом направилась в сторону кухни. Вернувшись в комнату с двумя бокалами и бутылкой вина, Даша поймала на своем обнаженном теле любующийся взгляд горящих карих глаз, отчего низ живота отозвался легким спазмом. — Я тебе опять всю спину расцарапала, кажется. — В голосе Лебединской, впрочем, совершенно не слышалось вины. — Может, меня это заводит. — Дарья лишь усмехнулась. Какое-то время они пили в тишине. Атмосфера начала казаться Разумовской немного напряженной, как и днем в отделении, но та не понимала почему. Казалось, Екатерина хочет что-то сказать. Наконец, женщина вздохнула и заговорила. — Мужу предложили работу на севере, — она водила пальцем по ободку бокала, не решаясь поднять взгляд на Дашу, — поэтому он так часто в командировках в последнее время. Разговоры шли об этом давно, но я не хотела говорить, пока все не станет ясно окончательно. Я сегодня написала заявление об увольнении. Дарья была уверена, что будет готова к чему-то подобному. Она понимала с самого начала, что любая их встреча может оказаться последней, поэтому девушка ни на что не надеялась. И вообще не переставала себя убеждать, что это просто секс, космически прекрасный, но ничего больше. Пусть с некоторой увлеченностью, которая лишь добавляла остроты ощущениям. Но теперь она почувствовала, будто у нее внутри что-то оборвалось и упало с глухим стуком. От осознания, что, возможно, это их последняя ночь, у Разумовской перехватило дыхание, а к горлу подступил ком. Она ничего не могла сказать, потому что боялась выдать предательскую дрожь в голосе. — Даш? — Лебединская наконец посмотрела на девушку. — Прости, я должна была раньше сказать. Патологоанатом смогла совладать с собой, и теперь ее голос звучал спокойно: — Все нормально. Кать, ты ничего мне не должна. Тем более, это все равно не могло длиться бесконечно. Даша старательно игнорировала ощущение, будто все у нее внутри рвется на куски. Она не имела права показывать Екатерине свои чувства сейчас. Она и себе их открывать не хотела, потому что до этого момента была абсолютно уверена, что не влюблена в инфекциониста по уши. В любом случае девушка твердо понимала, что ей не нужны были настоящие отношения, даже с Катей. Она не хотела ответственности, не была к ней готова. Регулярные тайные встречи, наполненные страстью и эмоциями, подогреваемые ощущением запретности, — вот тот самый максимум, на который она была согласна. — Даша, мне кажется, я буду по тебе безумно скучать. — Более эмоциональная Лебединская не выдержала, у нее из глаз потекли слезы. — Кать, ну ты чего, — Дарья прижала ее к себе, попутно целуя куда-то в висок, стараясь запомнить ощущение горячей кожи под своими губами, — не нужно… — Прости, — она отстранилась, вытирая слезы, — прости, пожалуйста. Наверное, мне лучше уехать? — Нет! — вырвалось слишком быстро, с отчаянной мольбой. — Нет, останься. Лучше давай спать. Патологоанатом обняла Екатерину со спины, слишком крепко прижимая к себе. Вот и все. Она же была готова. Она знала, что все так и закончится. Но какого черта тогда сейчас было так мучительно больно? Дарья чувствовала, как постепенно тело женщины расслаблялось по мере того, как та засыпала. Но сама она так и продолжала лежать, зарывшись носом в темные волосы и жадно вдыхая их запах.