Exitus letalis

Мелкие клетки строились в аккуратные округлые железы, россыпью раскиданные в фиброзно-мышечной ткани, рисовали причудливые узоры, превращая картинку в микроскопе в фиолетово-розовый калейдоскоп. Даша сосредоточенно вглядывалась в препарат простаты, недавно принесенный лаборанткой. Мысли разбегались во все стороны не хуже этих самых подозрительного вида желез. Она отодвинулась от стола, зажмурилась и с силой потерла глаза. Хотелось забыться в работе, закопаться в горе операционного материала, чтобы в голове оставались лишь безэмоциональные заключения: «острый флегмонозный аппендицит», «фолликулярная киста яичника», «внутридермальный невус — удален по опухолевой ткани», «базально-клеточная карцинома — по здоровой ткани»… Но все они без особых усилий отскакивали в разные стороны от бесцеремонно занявшей центральное место одной-единственной болезненной мысли: «Катя скоро уедет, и мы больше не увидимся». Наверное, никогда. К горлу Разумовской подкатил тугой ком, перекрывая доступ к кислороду, а в глазах так не вовремя защипало. Даша сделала глубокий вдох, силясь успокоиться. Она посмотрела по сторонам: Симоненко хмуро что-то разглядывал в своем микроскопе, Марина с бешеной скоростью стучала по клавишам, от усердия высунув кончик языка, Женя полулежал на столе, подперев голову рукой, и без особого энтузиазма листал какой-то старый талмуд. Надо собраться — уже который раз за это утро Даша пыталась настроить себя на работу. Она не будет думать о Кате. Не сейчас. Лучше вообще никогда, но кого она обманывает? Чувств было так много, что хотелось спрятаться. Как же больно. Почему было так сильно больно? Ведь все это и затевалось как что-то легкое и необременяющее, а что теперь? Одновременно хотелось выть от тоски и найти где-то внутри тумблер, чтобы выключить весь поток эмоций разом. Разумовская прикрыла глаза и снова несколько раз вдохнула, ком понемногу слабел, и дышать становилось легче. Надо всего лишь дождаться конца рабочего дня, каких-то четыре часа, а потом можно будет дать слабину и разреветься, даже до дома перед этим добираться не обязательно, для этого отлично подойдет и машина. — Игорь Валерьевич, глянете простату? — Даша протянула ему стекло с предметного столика. — Там походу рак, но клеточная атипия не очень выражена, а клиницисты доброкачественную гиперплазию хотят. Симоненко оторвался от своего микроскопа и молча взял препарат. Взаимопомощь была самим собой разумеющимся делом, альтернативные точки зрения часто были не лишними, и даже старшие коллеги нередко советовались с молодыми, чтобы освежить взгляд. Он какое-то время внимательно смотрел в окуляры, то и дело менял увеличение и все сильнее хмурился. — Скорее всего, рак и есть, — в итоге резюмировал коллега, — но высокодифференцированная карцинома, так что заключайся как о подозрении и отправляй в онкодиспансер, пусть там ИГХ делают. — Так и хотела сделать, спасибо. — Разумовская постаралась улыбнуться шире и забрала назад стекло. Какому-то пациенту сейчас было куда хуже. Заехал с задержкой мочи из-за обыкновенной, казалось бы, аденомы простаты, а тут — пожалуйста, получите, распишитесь. Даша распечатала заключение и поднялась, чтобы отнести его в специальную папку, что висела на стене в коридоре. Оттуда в конце каждого рабочего дня курьер забирал особенно сложные и неоднозначные заключения, по которым требовалась дополнительная консультация. — О, Разумовская! — ее окликнул Ветров, когда она проходила мимо его кабинета. — Да, Дмитрий Сергеевич? — Она заглянула к нему через проем. Любопытства не было, причина была практически единственной. — Держи вскрытие, там ничего особенного, обычный цирроз. — Он протянул историю. — Когда вы мне в последний раз давали «ничего особенного, обычный цирроз», мы с вами потом на конференции два часа с хирургами ругались из-за того, что они инфаркт миокарда прое… Не диагностировали. — Даша невесело усмехнулась, вовремя себя поправив. — Начина-а-ется, — заведующий манерно закатил глаза, — вот найдешь инфаркт, тогда и поговорим. — Угу. — Она уже сунула историю под мышку и начала разворачиваться, когда ее снова остановил голос Ветрова: — Даша, у тебя все нормально? — Во взгляде сквозило легкое беспокойство. — Да, не выспалась просто. — Разумовская лишь пожала плечами. Под внимательным взглядом Дмитрия Сергеевича стало не по себе. Вот только всякие разговоры по душам сейчас вообще ни к чему, тем более с Ветровым. У них это вообще заведено не было. — Не выспалась, — эхом повторил заведующий по-прежнему настороженно, — ладно, иди. Вернувшись в ординаторскую, Даша со вздохом уселась за стол, открыла историю и начала бездумно шелестеть страницами анализов. Она старалась вникнуть в посмертный эпикриз, но каждое предложение моментально расползалось на отдельные бессвязные слова. — Дашка, ты сегодня какая-то подозрительно тихая. Да сговорились они все! Неужели у нее все на лице написано? — Спать хочу, умираю, Игорь Валерьевич. — Разумовская громко вздохнула. Лучшая легенда на все случаи — просто спать хочется. Это даже и не ложь в общем-то. Симоненко хотел еще что-то сказать, но передумал, лишь тихо хмыкнул со своей фирменной скептической интонацией. Время немного взбодрилось и потекло быстрее. За делами действительно получилось отвлечься от мрачных мыслей. Вскрытие, к огромному облегчению Даши, не принесло никаких сюрпризов — цирроз печени с закономерной декомпенсацией, словно по учебнику. Она взяла на вскрытие Женю и досконально объясняла ему каждое свое действие, показывала изменения в органах и заваливала вопросами. «Почему селезенка увеличена?», «Что такое синдром портальной гипертензии?», «А что с венами пищевода? А почему?» — Пуйто был молодец и на все ответил. После вскрытия времени на страдания тоже не находилось. Сначала — справка, потом — протокол. Так подошло время обеда. — Даша, я за шавухой пошел, тебе взять? — над ней мельтешил Женя, натягивая на себя пуховик. — Супер, возьми мне как обычно, ладно? Еды, конечно, с собой у нее не было. Последнее, о чем вообще получилось думать с утра, — это как кормить себя целый день. Утро. Утро было самой запретной темой для воспоминаний. — Мини с курицей без перца, лука, картошки и морковки? — Пуйто начал загибать пальцы. — Понял, шаурма без шаурмы. — Корейская морковка и картошка фри в шаве — это для извращенцев. — Даша закатила глаза. Разговоры о еде неожиданно помогали сбежать от непрошеных, совсем недавних воспоминаний. На кухне Разумовская медленно и вдумчиво жевала свой обед, молча слушая трескотню Кошкиной. Вернувшись из столовой, она принесла новую порцию слухов про зава травматологией, который закрутил роман со студенткой шестого курса, и об этом теперь судачила вся хирургия. — Они там уже ставки делают, возьмет он ее своей протеже в ординатуру или для приличия в другую больницу отправит. — Марина хихикнула. — Боже, история стара как мир, — Симоненко ухмыльнулся, — естественно, возьмет. Скажи, кому отдавать деньги? В другой день Даша бы внимательнее наблюдала за реакцией Ветрова и Жени на подобные реплики, но сегодня было решительно все равно. После обеда пришлось вернуться к стопке лотков с операционным материалом, которая только увеличилась в размере — неуловимые лаборантки успевали незаметно подкладывать новые препараты. Выбора особенно не было, диагнозы сами себя не поставят. Постепенно рабочий день все же пришел к своему логическому завершению. Самый бесконечный рабочий день за долгое время. Разумовская направилась в курилку, чтобы как-то скоротать последние десять минут. Компанию ей, что удивительно, никто составить не захотел. Она уселась на шаткую скамейку и щелкнула зажигалкой. Густой дым рисовал причудливые узоры в полумраке обшарпанного подвала. Голая лампочка под потолком тоскливо мигала, намереваясь перегореть, но из последних сил старалась держаться. Что-то теплое и мягкое легко коснулось голой щиколотки. Даша опустила взгляд и обнаружила хорошо знакомого кота, который аккуратно терся об ее ногу. — Привет, давно тебя не видела. — Она почесала Бориса за ухом свободной рукой. На лице впервые за день расползлась искренняя улыбка. — Мяу, — тихо ответил ей кот и поскребся лапой о штанину. — Надеюсь, хоть ты не спрашиваешь, все ли у меня в порядке, — Разумовская вздохнула, — потому что все паршиво, Кот. — Мяу, — раздалось снова неожиданно требовательно. — Да ты сегодня разговорчив… Даша осеклась на полуслове, прерванная наглым вторжением в свое личное пространство, — кот, видимо, устав намекать, бесцеремонно запрыгнул к ней на колени и начал топтаться, устраиваясь поудобнее. Такой тактильности за ним обычно не водилось. В итоге он улегся и заурчал. Растерянная Даша на автомате продолжила его чесать и гладить. — Или тебе одиноко? Ответом ей послужило ставшее громче урчание. — И что теперь с тобой делать? Кот уже начал довольно перебирать лапами. — Боже, я схожу с ума… — в никуда произнесла Разумовская, отправила окурок в банку от кофе, подхватила кота и поднялась со скамейки. Безудержные рыдания откладывались на неопределенный срок. Когда она, прижимая к себе кота, вошла в ординаторскую, неспешная болтовня коллег разом стихла и все уставились на нее с приоткрытыми от удивления ртами. — Даша, это что? — первым в себя пришел развалившийся на диване Ветров. — Это кот, Дмитрий Сергеевич, — невозмутимо парировала Разумовская, почесывая мохнатого за ухом. Тот в ответ довольно щурил глаза и не выказывал ни малейшего интереса к происходящему. — Разве? А я решил, что бегемот, — усмехнулся Симоненко, — прямо как у Булгакова. — Ты где его взяла и почему он теперь здесь? — Заведующий не унимался. — Хочу забрать его домой, мне кажется, ему в подвалах очень одиноко, раз он даже к моргу вечно приходит. — Я его впервые вижу. Разумовская удивленно посмотрела на Ветрова. — И я, — кивнула Марина. Игорь Валерьевич и Женя закивали следом. — В смысле? — Даша недоверчиво переводила взгляд с одного коллеги на другого. — Я его много раз уже видела. Ну, раз вы видите его сейчас, значит, я хотя бы не галлюцинировала все это время, уже обнадеживает. — Дашенька, — вкрадчиво поинтересовалась Кошкина, подходя ближе, — ты же сто раз говорила, что у тебя даже цветов дома нет, потому что для тебя это утомительно, а теперь целый кот? — Кот, в отличие от растений, может сообщить о том, что ему нужно пожрать, Маринчик. Та хотела еще что-то возразить, но передумала. Помолчав какое-то время, Марина решительно протянула руки к коту. — Давай его сюда. Разумовская на автомате сделала шаг назад, прижала зверя к себе еще сильнее и подозрительно сощурила глаза. — Не отдам. — Господи, — Кошкина закатила глаза, — тебе надо переодеться, давай я его подержу. А потом отвезти в ветеринарку и заехать в зоомагазин, я поеду с тобой. И не обсуждается. Из чистой вредности хотелось что-нибудь возразить, но в итоге Даша только засопела от бессилия и вручила кота Марине. Ее доводы были разумными, и помощь действительно была совсем не лишней. — Спасибо. Разумовская достала из шкафа одежду и скрылась в подсобке. Вернувшись через пару минут, она обнаружила, как мужская половина отделения столпилась вокруг Марины. Все с непередаваемым умилением чесали и гладили ушастого. Тот совершенно не возражал и с явным удовольствием вытягивал шею, подставляя под ласковые руки. — А может, мы его в отделении оставим? — весело произнес Пуйто. — Будет свой домашний питомец. — Ага, до первой проверки СЭС, — в тон ему ответил Ветров. — Вообще, кот удивительно ухоженный, — задумчиво сказала Марина, разглядывая лоснящуюся черную шерсть, — и людей совсем не боится. Может, его специально кто-то в подвалах оставил? — Ну и дурак, кто бы это ни был, — фыркнула Даша, — кот офигенный. — Чего не отнять, того не отнять, — согласился Симоненко, — ты ему имя придумала? — Вообще, мне всегда казалось, что он Борис, — Разумовская задумчиво вглядывалась в хитрую морду, — но вот сейчас думаю, и правда Бегемот. Значит, будет Бегемот Борисович. Бегемот Борисович продолжал невозмутимо урчать, никак не отреагировав на свое новое имя. Даша уже заканчивала счищать с машины нападавший за утро снег с неизменной сигаретой в зубах, когда из отделения вышла Кошкина, держа за пазухой Бегемота. — Тут по пути есть нормальная ветклиника, я сама туда свою Черри вожу. — Отлично. Спасибо, Маринчик, что бы я без тебя делала? — Охреневала бы от незабываемой поездки с котом, носящимся по твоей машине. — Кошкина засмеялась. Путь до клиники прошел в тишине. Марина временами бросала внимательные взгляды на Разумовскую и пару раз как будто собиралась что-то сказать, но все никак не могла решиться. Только по инерции гладила мягкую черную шерсть. Ветеринар оказалась милейшей женщиной. После внимательного осмотра она резюмировала: — Котик полностью здоров, ему около двух лет. Ни за что бы не поверила, что он жил в подвале, если бы вы не сказали. Получив все необходимые рекомендации и оплатив счет, Даша с Бегемотом Борисовичем вернулись в машину к ждущей их Марине. Забирая кота к себе на колени, женщина все же не выдержала и задала вопрос, мучавший ее, наверное, последние несколько часов: — Даша, что с тобой происходит? — Ммм? — Ты весь день проходила мрачнее тучи, почти не разговаривала, постоянно зависала, думая о чем-то своем, а под конец дня и вовсе вернулась из курилки с котом! Только мне не рассказывай про плохой сон. — Но я и правда мало спала. Разумовская пристегнулась и начала выезжать с парковки, внимательно глядя по сторонам и старательно избегая взгляда своей собеседницы. — Я еще сегодня краем уха слышала, когда ходила до столовки, что Лебединская из инфекции увольняется. Скажи, твое состояние точно с этим никак не связано? Машина резко остановилась. — Что ты хочешь от меня услышать? — Даша все-таки повернулась и посмотрела в упор на Марину. Задавать уточняющие вопросы о том, каким образом в голове Кошкиной выстроилась такая логическая цепочка, не было смысла. Марина была наблюдательной, просто обычно не делилась своими мыслями, если ее не спрашивали прямо. — Я вижу, что тебе плохо, — она вздохнула, — ты можешь поделиться, если хочешь. — Не хочу. — Да что с тобой, Разумовская? Сегодня все заметили, что ты сама не своя. Кто надоумил Пуйто за шаурмой сгонять, как ты думаешь? Впрочем, ты не должна говорить, если не хочешь, но и переживать все это в одиночку не обязательно. Даша ничего не ответила. Только мягко надавила на газ и наконец выехала на дорогу. От расспросов было не по себе. Легко сказать — поделиться! Ей с самой собой не хотелось этим делиться, что уж с другими. И не говоря уже о том, что она ведь обещала Кате ничего и никому не рассказывать. Хотя бы этому хотелось быть верной до конца. — Прости, если надавила. — Не извиняйся. И спасибо, Марин, правда. Но я не могу. — Ладно. Оставшийся путь до зоомагазина снова прошел в тишине. Вернувшись назад с огромными пакетами, Даша бросила на заднее сиденье большинство покупок, оставив в руках лишь кошачью переноску. — Надо его туда посадить, чтобы спокойно доехать до дома. Я тебя сейчас подброшу. — Я думала, ты уже не предложишь, — шутливо отозвалась Кошкина. — Ну как я могу иначе, после всего… — …что между нами было? — В карих глазах Марины плясали веселые черти. Даша только фыркнула, подыгрывая коллеге. — Ничего и не было, нашла что вспомнить. Напряжение понемногу уходило. Вести несерьезные разговоры с легким налетом ничего не значащего флирта было куда проще и привычнее. Бегемот без особого сопротивления залез в переноску и свернулся там калачиком. А Даша открыла карты в телефоне, чтобы построить маршрут до дома Кошкиной. — Интересно, а если бы все-таки было, ты бы тоже так страдала, когда бы я тебя бросила? — Марина захихикала. — Даже не надейся. В голове Разумовской короткими вспышками пронеслись старые воспоминания. Это было еще в самом конце интернатуры. Они отмечали день медика в снятом домике, и в какой-то момент Даша с Мариной обнаружили себя целующимися на заднем дворике среди густых кустов цветущей сирени. Вовремя опомнились и разбежались по разным углам, а потом еще пару недель неловко молчали, не зная, как сказать друг другу одно и то же: было прикольно, но продолжения не хотелось. — Маринчик, правда, спасибо. Я очень ценю, — произнесла Разумовская с улыбкой, когда притормозила возле подъезда коллеги. — Обращайся, дорогая, мы же почти как семья. — Кошкина тепло улыбнулась в ответ. Она вылезла из машины и помогла пристегнуть переноску со спящим котом к сиденью, тихо захлопнула дверь и направилась домой, помахав Даше на прощание. *** — Ну вот, добро пожаловать домой, Бегемот Борисович. Девушка завалилась в прихожую со всеми пакетами, поставила переноску на пол и открыла дверцу. Кот осторожно выглянул наружу, с любопытством осматривая новую обстановку, сделал несколько осторожных шагов и принюхался. Даша по привычке окинула взглядом прихожую, в воздухе еще оставались следы знакомого цветочного запаха, и вал недавних воспоминаний штурмом обрушился на нее, сметая с пути защитные барьеры, которые она так старательно выстраивала целый день. Утром они собирались в полной тишине, старательно избегая смотреть друг на друга. Катя нервно застегивала пуговицы на своей дубленке. Даша безуспешно пыталась попасть молнией в собачку парки. Она чуть не упала, когда ее неожиданно стиснули в крепких объятиях. — Даша, мне так жаль! — Лебединская расплакалась, уткнувшись носом ей в плечо. — Я буду безумно скучать… — Тише, тише. Катя, не плачь, пожалуйста, — Разумовская осторожно гладила ее по голове, — я тоже буду скучать. Все будет хорошо. — Прости, я совсем расквасилась. — Екатерина отстранилась и начала вытирать слезы. Из квартиры они вышли молча. Так же молча проехали в лифте, вышли из подъезда и направились каждая к своей машине. Не удержавшись, Даша обернулась и поймала грустный прощальный взгляд Кати. Ноги подкосились, тело в один миг стало невыносимо тяжелым, и Даша без сил сползла по стене на пол. Слезы хлынули из глаз градом, и она разревелась навзрыд, осознавая, что больше Лебединская никогда сюда не придет. Под боком послышалось тихое мурчание. Бегемот Борисович потерся щекой о ногу девушки, забрался к ней на колени и уткнулся носом в шею.