Exitus letalis

К середине семестра некоторые студенты сообразили, что пора начать закрывать долги. Разумовская не знала, радоваться ли тому, что хоть кто-то не дотянет до конца мая, или расстраиваться из-за того, что после безумного дня в отделении пришлось ехать на кафедру. Ответственная лаборантка позвонила и сообщила, что к ней записалось четыре человека. Возле преподавательской, однако, стояла небольшая толпа детей в белых халатах, большая часть из которых была ей незнакома. «Своих» было легко отличить от «чужих» даже издалека по расслабленным позам и веселым лицам. Остальные сосредоточенно листали тетради, изредка о чем-то переговариваясь. Значит, отработка в этот день стояла не только у Даши. Несмотря на то что в этой преподавательской обитали и другие коллеги, интуиция намекала, что за дверью сейчас находится вполне конкретная особа. Поздоровавшись в ответ разом со всеми студентами, которые вразнобой произнесли свои «здрасти», Разумовская едва коснулась ручки, как дверь неожиданно распахнулась. Из кабинета вышел Тряпочкин, с которым они чуть не столкнулись лбами. На его лице блуждала неприятная улыбочка, казавшаяся еще противнее, чем обычно. Он быстро пробормотал приветствие и отправился к выходу с кафедры. Зарождающееся предвкушение от предстоящей встречи моментально сошло на нет. Закрывала за собой дверь преподавательской Разумовская уже с хмурым выражением лица. Бросив взгляд на Анну, Даша не без мрачного удовольствия отметила, что та тоже не выглядела особенно довольной. Однако, едва она увидела Разумовскую, ее лицо моментально приобрело чуть насмешливое выражение. — Что, тоже отработка? — Екманян скрестила руки на груди и закинула ногу на ногу. — Ага, дай мне пару минут, ладно? — Я засекла. Даша лишь закатила глаза. Она одним движением сбросила с плеч кожанку, отправила ее в шкаф и накинула халат, даже не позаботившись о том, чтобы его застегнуть. Она выглянула в коридор и жестом пригласила двух студентов — своего и Анны. Всего четыре человека, можно разделаться за полчаса, а если сильно повезет и они все будут готовы как следует, то даже минут за двадцать. Разумовская не успела додумать блаженную мысль о том, что скоро этот рабочий день, наконец, закончится, как вспомнила, что Паукова уже успела отчитать ее за незаполненные журналы. «Дерьмо», — коротко резюмировала она про себя. Более подходящего времени, чтобы разобраться с бумажной работой, не предвиделось. Отработка действительно шла бодро. Но причины резвой скорости были разными. За то время, пока Даше отвечал один студент, Екманян уже успела отправить ни с чем двоих. — Расскажите отличия острой язвы желудка от хронической? — Разумовская задала очередной вопрос по пропущенной теме. — Размер? — Парнишка почесал затылок. — Не обязательно, вспоминайте. — У хронической — кратерообразные подрытые края. — Так, правильно, а за счет чего? Молчание. Даша с трудом сдерживала себя, чтобы не возвести глаза к потолку. Ей очень хотелось натянуть трояк, чтобы не тратить на него время в другой день. — Мы с вами на каждом занятии одно и то же мусолим. Что появляется в очаге воспаления при длительно текущем процессе? — Соединительная ткань? — робко предположил студент. — Слава богу. Три с минусом, зовите следующего. Парень облегченно вздохнул и направился к выходу. От Разумовской не скрылся завистливый взгляд студентки, что сидела напротив Анны. Та строго, со стальными нотками в голосе задавала один вопрос за другим. — Классификация гломерулопатий по этиологии? — Первичные и вторичные, — быстро пробормотала студентка, — первичные делятся на воспалительные и невоспалительные… — Ну, дальше? — Э-э-э… Среди воспалительных выделяют мембранозный гломерулонефрит… — Так, все ясно, — Екманян одарила девушку безразлично-пренебрежительным взглядом, — не знаете. Придете в следующий раз. Даша едва заметно ухмыльнулась, что не скрылось от быстрого взгляда Анны. «Можно подумать, она сама эти гломерулопатии знает, зачем так мучить?» — пронеслась в голове привычная ехидная мысль. Тем временем к ней села следующая студентка, и Разумовская перестала отвлекаться на происходящее за соседним столом жестокое обращение с детьми. *** Несмотря на разное количество студентов, закончили они почти в одно время, и от Екманян практически все ушли ни с чем. — Чему ты ухмылялась? — Анна подозрительно посмотрела на Дашу. — Твоей необоснованной суровости, — та пожала плечами. — Сейчас опять будет комментарий про тупых судебников? — Екманян, ощетинившись, прищурилась. Разумовская всем корпусом повернулась к Анне и серьезно на нее посмотрела. — Нет. Да эту тему даже я не знаю, как и большинство патологоанатомов, которые не работают с электронными микроскопами, потому что на светооптике ты почти ничего не увидишь. — Даша пожала плечами. — Ну ладно. — Взгляд женщины по-прежнему оставался недоверчивым. — Но больше всего мне интересно, тебе правда так хочется тратить на них уйму своего времени? — Я выполняю свою работу как следует. — Анна фыркнула. — О, я, кажется, поняла! Разумовской был адресован вопросительный взгляд. — Ты пьешь их кровь, чтобы жить. Я так и знала. — Даша хихикнула. — Да ну тебя, — Екманян закатила глаза, — кстати, почему домой не уходишь? — Журнал. — О, понимаю. Что, тоже Паукова успела отругать? — Ага. Какое-то время в преподавательской было тихо, лишь изредка раздавалось шелестение страниц. Даша на автомате выводила оценки, перенося их из чернового журнала в чистовой. Ее мысли были далеки от мало что значащих циферок, которые в будущем не сыграют большого значения в работе большинства студентов. Главным поводом для размышлений был недавний визит Тряпочкина. А еще — не позвать ли Екманян прогуляться, когда они закончат? Поток размышлений прервала заглянувшая в кабинет лаборантка: — Дарья Александровна, Анна Артуровна, я ухожу. Вы последние остались, закроете кафедру? — Конечно, Кристина, пока. — Даша улыбнулась девушке и забрала протянутую связку ключей. — Уже шестой час, какой ужас, — недовольно произнесла Анна, когда Кристина вышла из кабинета. — Я уже почти все, а ты? — Я тоже. Это какой-то бред. Зачем столько бумажек? — Отважишься спросить это у Надежды Дмитриевны? — Разумовская усмехнулась. — Ну ее на фиг, проще не связываться. Даша вернулась к таблице с оценками. Но нарастающее любопытство вместе с нетерпением заставили ее положить ручку на стол и снова повернуться к Анне. — Слушай, я хотела сказать, — она сделала короткую паузу и продолжила только после того, как Екманян на нее обернулась: — Насчет Тряпочкина. — А что с ним? — Просто ты здесь практически ничего ни про кого не знаешь. Он домогается студенток, и в целом мудак. Теперь и Анна отложила свою ручку, полностью развернулась к Даше на стуле и скрестила руки на груди. Ее пристальный и недоверчивый взгляд медленно, но очень уверенно пытался прожечь в Разумовской дыру. — Знаешь, я сама разберусь, пожалуй. И обойдусь без того, чтобы мне указывали, с кем общаться. Глаза Екманян недобро блестели. Дашу неожиданно быстро охватили раздражение и злость. Эта женщина снова стала казаться невыносимо вредной. Что, в конце концов, она такого сказала? Реакция казалась обидной и незаслуженной. Она внезапно поняла, что в кабинете стало темно — заходящее солнце забрало назад последний луч, скрывшись за соседними домами. Разумовская резко поднялась со стула, намереваясь дойти до выключателя, чтобы включить свет, но пока не сделала ни шага. — Может быть, не стоит воспринимать все в штыки? Тебе не приходило в голову, что я ничего не указываю, а просто переживаю? После озвучивания последней фразы Даше стало неуютно под тяжелым, неприветливым взглядом Анны, она вдруг почувствовала себя уязвимо. Развернувшись, она сделала пару шагов в направлении к выключателю, когда услышала за спиной тихий скрип стула и медленный стук шпилек о кафельный пол. — Переживаешь? Серьезно? — В голосе сквозила насмешка и что-то еще, чему сложно было дать однозначное описание. Разумовская стояла как вкопанная, спиной ощущая необъяснимое напряжение, появившееся в воздухе. Она снова развернулась, напрочь забыв в этот момент, куда вообще направлялась, и встретилась с хитрыми, внимательно смотрящими на нее глазами, которые в полумраке казались почти черными. — А что, если так? — Даша смотрела на нее с вызовом, ни на миг не теряя зрительного контакта, будто прикованная к этому изучающему ее взгляду. Словно в замедленной съемке, она наблюдала, как Анна делает один шаг навстречу к ней. Затем — второй. Эхом в ушах отдавался стук каблуков, в унисон с бьющимся в груди сердцем. В следующий момент казалось, что Екманян заняла собой все пространство вокруг Разумовской. Даша не видела ничего, кроме ее блестящих в темноте глаз и скривившихся в ухмылке губ. Ее окутал знакомый плотный запах парфюма, от которого уже не раз кружилась голова. — Или ты ревнуешь, Разумовская? — прозвучало почти шепотом. Очередной вдох дался с трудом. Грудную клетку разрывало изнутри от нарастающей тахикардии. Анна стояла слишком близко. Сколько между ними было сантиметров? Десять? Самое большое — двадцать. Что сейчас выражало ее собственное лицо, Даша не могла даже представить. Но взгляд Анны изменился слишком быстро, уловив что-то, и из насмешливо-враждебного превратился в такой, что у Разумовской в момент едва не подкосились колени. — Так и думала… Фраза осталась незаконченной, а последнее слово было произнесено прямо в полураскрытые губы. Даша не осознавала, что делает, потому что в следующее мгновение не существовало ничего другого — ни журналов, ни пустой кафедры, ни незапертой преподавательской. Ничего. Только мягкие горячие губы в темно-красной помаде, в которые она впилась жадным поцелуем. Только сдавленный вздох, после которого Анна ответила ей. Разумовская потерялась в ощущениях. Голова кружилась, живот свело сладким тянущим спазмом, который лишь усиливался с каждой секундой, сердце стучало, а кислорода уже не хватало. Но не было никаких сил оторваться даже для короткого вдоха. Она почувствовала, как чужие руки забрались под расстегнутый халат, обвили ее талию и с силой притянули к себе. Почувствовала мягкое горячее тело, прижавшееся к ее груди и животу. В ее рот уверенно и требовательно проник язык Анны, встречаясь с ее собственным. Тихий стон нарушил звенящую тишину, и было невозможно понять, кому он принадлежал. Даше было мало. Чудовищно мало. Хотелось еще. Ближе. Жарче. Сильнее. Интуитивно она сделала несколько шагов вперед, подталкивая Екманян к ближайшему столу до тех пор, пока ее бедра не врезались в край столешницы. Легкие жгло от нехватки воздуха, и Разумовская нехотя оторвалась от этих восхитительных губ, чтобы вдохнуть жизненно важную порцию кислорода. Их взгляды встретились. Анна смотрела на нее затуманенными от возбуждения глазами, в которых читалось лишь одно слово: «Хочу». Дашины руки скользили по ее бокам, переходя то на спину, то на живот, поднимаясь все выше, добираясь до скрытой за блузкой и бюстгальтером груди. Голая шея выглядела так маняще, что, не удержавшись, Разумовская начала покрывать ее жадными поцелуями, с трудом сдерживая почти дикое рычание. Она почувствовала, как прижимающие ее руки начали судорожно стягивать с плеч халат, который совсем скоро улетел в неизвестном направлении. Теплые ладони быстро забрались под футболку, задирая ее все выше, и начали гладить спину. — Даша… — тихий хриплый голос прозвучал над ухом. А Даша совсем потеряла контроль, которого, впрочем, от нее совсем и не требовали. Ее руки скользили по бедрам Анны, сжимали ягодицы, прижимали к себе. Прерывистое дыхание, обжигающее висок, заводило еще сильнее. Она вдруг почувствовала, как Екманян пытается оторвать ее от своей шеи, и в недоумении отстранилась, чтобы в следующее мгновение быть снова утянутой в глубокий яростный поцелуй. Одним ловким движением Анна подтянулась и села на стол, раздвигая ноги. — Трахни меня, Разумовская, — прошептала она, выдохнув каждое слово в Дашины губы. Если до этого где-то на границе сознания еще сохранялось понимание происходящего, то теперь все тормоза слетели к чертям. Полностью. Бесповоротно. Даша смотрела на Анну дико, почти безумно, пока с яростью расстегивала пуговицы на ее блузке — удивительно, что ни одна не отлетела — и задирала юбку. Хотелось раздеть ее полностью, разглядеть обнаженное горячее тело, исследовать языком каждый изгиб, но это было за гранью терпения. Снизу раздался звук падающих на пол туфель. Одним быстрым движением Разумовская стянула с Екманян колготки вместе с бельем. Она чувствовала под ладонями нежную кожу внутренней поверхности бедра, пока ее рука уверенно скользила вверх, чтобы через мгновение проникнуть пальцами в тесное, горячее и влажное влагалище. Очень влажное. Даша почти зарычала, когда с губ Анны сорвался стон. Она начала двигать пальцами внутри сначала медленно, постепенно ускоряя темп. Тяжело дыша, она жадно наблюдала за тем, как закатываются от удовольствия глаза, как запрокидывается голова и как приоткрывается рот, из которого каждое следующее движение заставляет сорваться очередной стон. Даша чуть согнула пальцы, чтобы они лучше задевали самую чувствительную точку, и в ответ на это широкие бедра начали подаваться вперед навстречу каждому толчку. От множества ощущений туманилось сознание. Разумовскую так возбуждала активно двигающаяся, почти насаживающаяся на ее пальцы Екманян, что ей казалось, она сама вот-вот кончит. Сотни спутанных мыслей проносились в голове за секунды. Какая она красивая. Какая горячая. Как возбуждающе она стонет, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не делать это громко. Как она смотрит — просяще, требовательно, пошло. Как хочется трахать ее еще сильнее, жестче, быстрее. Дыхание Анны стало учащаться, ее ногти до боли впились в Дашины плечи, а вокруг пальцев начали сжиматься стенки влагалища. Стоны становились все громче, и, казалось, Екманян окончательно перестала понимать, где находится, теряя всякий контроль. Разумовская в последний момент успела закрыть ей рот свободной рукой, заглушая сдавленный крик. С перехватывающим дыхание восторгом она смотрела на сотрясающуюся в оргазменных конвульсиях Анну. Ее бедра зажали Дашину руку, а спина выгнулась дугой от напряжения. Через несколько секунд она расслабилась и опустилась на стол, опершись о столешницу локтями и тяжело дыша. Разумовская наблюдала за прикрывшей глаза Екманян с необъяснимым ощущением, которое растекалось по ее телу от груди и до самых кончиков пальцев. Восхищение, неясная нежность, желание прижимать к себе, обнимать, гладить, целовать. Она не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала такое концентрированное удовольствие от всего, что происходит. Дыхание Анны постепенно выравнивалось. Она приоткрыла глаза и посмотрела на Дашу плотоядным взглядом, от которого у той еще сильнее запульсировало внизу живота. Не прерывая зрительного контакта, она поднялась, и их лица снова оказались на одном уровне, а затем притянула к себе, с жадностью впиваясь в губы Разумовской. Даша не поняла, в какой момент с нее сняли футболку, спустили на талию бюстгальтер, начали целовать шею и сжимать грудь. Она полностью отдалась ощущениям, лишь оперлась руками о стол по обеим сторонам от Анны, чтобы не потерять равновесия. И когда казалось, что приятнее уже просто не может быть, уверенная рука ловким движением расстегнула ее джинсы и проникла под тонкий хлопок. Когда пальцы коснулись ее клитора, Разумовская судорожно выдохнула и еще сильнее вцепилась в столешницу. — Как сильно ты хочешь меня, Даша… — Горячее дыхание обжигало губы. Даша прижималась голой кожей к телу Анны, невпопад отвечала на ее поцелуи и ощущала скольжение чужого языка у себя во рту почти в такт движениям пальцев между ног, отчего острота ощущений преумножалась и становилась еще сильнее. Потребовалось совсем немного времени, чтобы доведенное до предела возбуждение привело к долгожданной разрядке. Почувствовав знакомое ощущение приближающегося оргазма, Даша быстрее задвигала бедрами, с силой вжимаясь в руку Екманян. В голове обрывками замелькали мысли обо всем происходящем. Они на кафедре, в темном пустом кабинете занимаются сексом на преподавательском столе. Тонкие изящные пальцы с темно-красными ногтями, именно ее пальцы, касаются клитора, двигаются все быстрее и быстрее. Волна сокрушительного оргазма, зародившегося между ног, начала распространяться по телу долгими волнами. Разумовская, не в силах сдерживаться, застонала в рот Анны, впиваясь в ее губы почти до боли. Казалось, это длилось целую вечность, прежде чем ее тело расслабленно не обмякло. Руки дрожали, колени подгибались от слабости. Не в силах больше стоять, Даша отстранилась от Анны, развернулась и облокотилась о стол рядом с ней. Сложно было понять, сколько прошло времени, пока она тяжело дышала с закрытыми глазами и пыталась прийти в себя. В ушах стучало, и Разумовская не сразу услышала тихое шевеление рядом. Когда она, наконец, с трудом приоткрыла глаза, увидела стоящую посреди комнаты, почти полностью одетую Екманян, которая поправляла юбку. — Что ты делаешь? — недоуменно произнесла Даша. — Одеваюсь, это вроде очевидно. — Анна отвернулась от нее, из-за чего было невозможно увидеть ее выражение лица, и направилась в сторону шкафа. — Подожди, ты куда? Екманян быстро повесила на плечики свой халат, схватила пальто и сумку и направилась к выходу. — Было классно, Разумовская. Я пойду, — произнесла она тихим, чуть дрожащим голосом. Даша соскочила со стола и направилась к ней на ватных ногах. Но не успела. Дверь с тихим скрипом закрылась, а из коридора послышались удаляющиеся звонкие шаги.