Звёздная пыль в волосах

      Всё происходит внезапно.       Фауст, Геном и Байра приходят в его комнату втроём, как не делали этого уже очень давно. Фауст и Байра неуверенно переглядываются, будто пытаются заранее переложить друг на друга ответственность за ещё не начавшийся разговор, Геном просто насмешливо смотрит. Рёкен не до конца уверен, что из этого больше отвлекает его от кода, потому просто снимает наушники и спрашивает:       — Что?       И смотрит на Фауста, потому что тот выглядит самую малость более уверенно-осуждающе, чем Байра.       Доктор Таки — так он до сих пор иногда про себя её называет — отступает немного назад и в сторону, глядя на Фауста с насмешливой иронией, почти такой же, как у Генома, но гораздо мягче.       Фауст значительно кашляет в кулак.       — Нам нужно поговорить о важных вещах, Рёкен.       "Рёкен", не "Револьвер". Значит, что-то, не касающееся Линк Врейнс и субординации, что-то важное, что-то значительное — но что может быть значительнее Линк Врейнс? Рёкен выключает пробивающуюся из наушников музыку совсем и поднимает на них глаза:       — Что случилось? Игнисы начали атаковать? СОЛ-Тек вновь сделали безрассудный шаг?       У Рёкена есть ещё как минимум одна гипотеза, но Геном смеётся негромко, а Фауст совсем на себя не похож и растерянно машет руками:       — Нет, Рёкен, что ты.       А дальше он соображает и сам: о любом из этих событий он, пишущий сейчас программу для сёрфинга связанных с алгоритмом Игнисов данных в Сети, узнал бы раньше.       — То, о чём мы хотим поговорить, касается только тебя.       Рёкен его совершенно не понимает.       Находиться под вопросительным взглядом Рёкена Фаусту явно неуютно. Он бросает почти панический взгляд чуть назад и вбок, туда, где встали ещё два Рыцаря, но помощь от них не приходит. Байра смотрит сочувственно-выжидающе, Геном — со своей обычной чуть пакостливой улыбкой.       Фауст делает вдох.       — Понимаешь, Рёкен, иногда, когда люди очень, очень нравятся друг другу, между ними может произойти…       Рёкен чувствует, как впадает в ступор. И Фауст делает лучшее, что может сделать в таком состоянии — вдыхает ещё раз и пытается найти немного другой подход:       — И, если кто-то тебе вдруг понравится, ты же хотел бы, чтобы этому кому-то с тобой было хорошо и безопасно?       И Рёкен резко перестаёт понимать, почему именно его оторвали от кода.       — Фауст. Я ценю твоё беспокойство, но мне шестнадцать и вся моя приёмная семья, если она этого сама не забыла, состоит из медиков, — замечает он ровно. — Я понимаю, откуда берутся дети, знаю всё, что необходимо знать о контрацепции, и смотрел порно.       Фауст почему-то белеет. Кёко краснеет и отводит глаза, но почти незаметно трогает его за плечо. Геном насмешливо щурится.       — И с женщинами, и с мужчинами, — монотонно продолжает Рёкен.       Кажется, на секунду самообладание теряет даже Геном.       — Ни один из найденных мною видеорядов мне в достаточной степени не понравился, так что предлагаю закрыть эту тему навсегда, потому что я асексуален.       Фауст молчит. А потом приглаживает волосы и нервно смеётся:       — Ты был прав, дружище. Затея наверстать самое важное из упущенных детско-родительских уроков изначально была провальная, потому что в Сети есть всё.       — Именно, — серьёзно кивает Рёкен. — А теперь выполняйте. Вы мешаете мне писать программу.       Ханои синхронно кланяются. Но доктор Таки задерживается у дверей и неуверенно оборачивается:       — Рёкен, ты знаешь всё. Но, может, есть смысл поговорить со Спектром?..       Рёкен вспоминает нечаянно высветившуюся перед ним однажды историю его поисков.       — Нет.       Байра кивает понятливо и закрывает дверь — как Рёкен надеется, вместе с воспоминаниями об этом совершенно не нужном в его жизни вопросе.       Рёкен мечется по каюте катера точно большой хищный зверь, запертый в тесной стальной клетке:       — Байра, я на мгновение почти обрадовался тому, что ему проиграл. Байра, у него невозможные зелёные глаза. Я думаю об этом три месяца, Байра…       Он поднимает глаза, и взгляд у него мягкий и очень растерянный.       — Я не мог спросить об этом ни Спектра, ни Генома, ни Фауста… Что он сделал со мной, доктор Таки?       Рёкен почти испуганный и очень похож на восьмилетнего малыша, которого она до последнего пыталась защитить от кошмаров.       Рёкен повторяет тише и жалобнее:       — Доктор Таки, что он со мной сделал?..       Кёко порывисто обнимает своего мальчика. Кажется, это один из немногих — по пальцам одной руки пересчитать — за эти десять лет раз, когда она действительно счастлива.       — Рёкен, милый мой, всё в порядке. Это нормально. "Асексуален" не всегда автоматически равно "аромантик".       "Ты просто влюбился", — не договаривает она. Потому что Рёкен умный мальчик, он всё понимает сам — вскидывает широко распахнутые прозрачно-голубые глаза, полные то ли ужаса, то ли восторга.       — Доктор Таки, у меня сейчас сердце заныло. Что это?       Кёко не отвечает пошлое и избитое: "Это любовь". Она просто улыбается.       И очень надеется, что о том, что "существовать на пределе возможностей, направляя в одну-единственную цель все свои устремления, категорически забывая плотское и вообще умереть желая" не всегда равно "асексуален", Рёкен узнает сам.