Зеркала

[Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.] Звонки по-прежнему остаются неотвеченными. Эмили по-прежнему звонит. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.] [Этот звук продолжает сводить её с ума на протяжении уже двух недель.]  Она по-прежнему звонит. Набирает номер снова и снова, чтобы без конца вслушиваться в столь же бесконечную череду гудков: длинных, механических, бездушных гудков, что так и тянутся без конца, без конца, потому что Эмили упрямо отказывается вешать трубку. Эмили просто не может сделать этого. Ждет, но гудки всё не прекращаются. [Кап-кап. Капля в море. Выстрел в основание ушной раковины: для неё остаётся загадкой, как, чёрт возьми, она до сих пор не рухнула замертво.] Она не вешает трубку. Чёртовы телефонные гудки всё тянутся и тянутся, разрывая барабанные перепонки почище любой автоматной очереди: монотонные выстрелы водных капель из протекшего крана. [Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.] Эмили медленно садится на кровать в поисках хоть какой-нибудь опоры. Сжимает челюсть, рискуя отгрызть ноготь с мясом, чувствуя ржавый привкус крови на языке, но всё равно продолжает вслушиваться. Продолжает звонить. Она просто не может не звонить. А вода все капает и капает: Саргассово море длинных гудков, из которого Эмили не выплывет, покуда не захлебнется. [Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Она ненавидит воду. Господи, как же она ненавидит воду.] Гудок обрывается резким звуком лопнувшей струны. Прентисс отнимает трубку от уха, чтобы убедиться: телефон не выдержал и просто-напросто сдох. Она медленно ложится, подтягивая колени к груди. Прижимает к груди телефон, сжимает пальцы вокруг хрупкого корпуса до тех пор, пока не слышит угрожающий треск. На тёмном дисплее остаются кровавые разводы от её сломанных ногтей. Прентисс закрывает глаза. В груди становится тесно; слишком по-знакомому тесно, но Эмили прекрасно знает, что это не приступ паники. [На самом деле, чувство, что её захлестывает, не давая дышать, слишком похоже на гнев.] [Кейт всегда умела тонуть. Эмили, к большому сожалению, — не умеет даже всплывать на поверхность.] *** Она ищет Кейт повсюду. Ищет не переставая; ищет со всей дотошностью опытного профайлера (потому что сказки о затянувшейся командировке могли обмануть кого угодно, но только не её, нет, не её, ведь прежде Кейт всегда отвечала на звонки), и всё равно, — раз за разом, постоянно — упирается лбом в стену. Чёртов тупик. Из которого нет выхода. [Эмили вдруг понимает, что вся её жизнь и есть тупик. Клетка, которую она лишь расширяла для большего удобства в зависимости от обстоятельств, но никогда на самом деле, не могла из неё вырваться.] — Ты ведь знаешь, где она, папа. Отец приподнимает брови, мастерски изображая непонимание и беспрестанно щёлкая крышкой сигарной зажигалки, но нет, нет, нет — Эмили слишком хорошо его знает. [Или не знает вовсе.] [Щёлк-щёлк-щёлк.] [Кап-кап-кап.]  — О чём ты? — тон его обманчиво расслаблен, невозмутим; Эмили устало сжимает пальцами переносицу. Она устала притворяться. [Она не уверена, что когда-либо сможет прекратить делать это.] — Не надо мне лгать, папа. Реддингтон вмиг становится серьёзным. Захлопывает крышку зажигалки. — Я никогда тебе не лгал, разве ты забыла? Не врал. Он никогда не врал ей. До этого дня. — Тогда скажи мне, где она. Рэд качает головой. Большой палец замирает над крышкой, но в конце концов он просто откладывает зажигалку в сторону. — Когда ты спала последний раз? [Да. Именно этого она и ждала.] Прентисс закрывает глаза. Соврать всё равно не получается, а потому она ждёт пару секунд, прежде чем вновь распахнуть веки. — Я не знаю, — её голос отскакивает от стен резким эхом, пугая её саму, но Эмили не подает вида. — Я не знаю.  *** Ей снится бассейн. Вода заполняет лёгкие, пузырится на поверхности, а потом вокруг опускается темнота. Проснувшись, Эмили всё кажется, будто она по-прежнему во сне, по-прежнему в воде — только в этот раз её никто не собирается вытаскивать на поверхность. [Кейт никогда не вытаскивала её на поверхность. И именно это заставляло Прентисс плыть.] *** — По-прежнему ничего? Марта вздыхает. Сокрушенно качает головой, прижав скрещенные руки к груди. — Ничего. Мы не знаем, что и думать. Белизна пустой стены в гостиной неимоверно раздражает. Эмили старается не смотреть в ту сторону, продолжая при этом укачивать на руках странно притихшего Джеймса: тот жмется к ней всем телом, пряча личико в изгибе её шеи и играет с прядями её волос. У Эмили сводит судорогой горло. Она прижимается губами к макушке Джеймса, чтобы взять себя в руки. [Господи. Он похож на Кейт даже больше, чем ей казалось.] [Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.] — Я сама его уложу, если вы не против. Марта непостижимым образом качает головой умудряясь одновременно кивнуть. — Нет, конечно, нет. Иди, дорогая моя, иди. Джеймс засыпает довольно быстро, прижимаясь головкой к её груди, и даже во сне продолжая играть с её волосами. Эмили никак не может решиться опустить его в кроватку, мыслями то и дело возвращаясь к той чёртовой стене в гостиной. Эмили помнит, как возненавидела это абсолютно пустое пространство буквально с первых секунд. Стена была голой. Абсолютно голой и белой, с того самого дня, когда Прентисс побывала здесь впервые. Эмили сама не знала почему, но эта пустота жутко её раздражала. Кейт тогда взглянула на неё внимательно. Даже слегка улыбнулась, в своей обычной манере: улыбка без улыбки — резкая гримаса одними сжатыми губами. — А что? — Просто эта пустота… Надо её заполнить. — Думаешь, для нас это возможно? Ей хотелось ответить: «да». Но правдой было бы: «я не знаю». *** Её команда не говорит ни слова. В принципе, Эмили даже не пытается разузнать что-либо через них, потому что все равно знает, каков будет результат. [Ноль. Ничего. Nada, zero, zip, zilch. Ничего. Ничего.] [Rien Rien Rien.*] [Каждый вечер гудки лишь ширятся, а сообщения, что Эмили оставляет на автоответчике, тонут в том самом Саргассовом море тихой безоветности.] [Эмили по-прежнему ждёт, когда же она наконец захлебнётся.] *** — Как ты так можешь? Эмили замирает. Сердце буквально подскакивает к горлу, но внешне, она разумеется, остаётся абсолютно невозмутимой, прямо встречая взгляд Джей-Джей: растерянный и обвиняющий одновременно. — Что, прости? — Тебя перевели с кабинетной работы. Вдруг ты оказываешься посреди расчленённых тел… ты даже не вздрогнула ни разу. — Она права, ты и бровью не повела. Прентисс поворачивается к Хотчу. Лжет не моргнув глазом; потому что он прав — именно это и получается у неё лучше всего. — Видимо, я просто умею контролировать свои эмоции. В принципе, Прентисс даже не врёт. Иногда ей кажется, что граница между ложью и правдой стерлась для нее окончательно, но это им знать необязательно. Взгляд Аарона продолжает жечь спину даже после того, как Эмили выходит за дверь. *** Ей безумно холодно. Сырой осенний воздух впивается в лёгкие колкими льдинками, а багажник внедорожника никак не желает открываться. Она старается не думать, не думать, не думать, хоть на секунду не задумываться над тем, что будет, если им не удастся найти Рида. [Не удастся вернуть Беккет.] Получается из рук вон плохо. [Она же умеет контролировать свои эмоции, верно?] Багажник поддаётся с мученическим щелчком, но когда Прентисс раскрывает дорожную сумку, свитера внутри не оказывается. Она столбенеет. Перерывает всю сумку сверху донизу. Свитера по-прежнему нет. — Эмили! Прентисс выпрямляется. Застегивает сумку на молнию. Захлопывает багажник. Оборачивается. — Джей-Джей? Что-то не так? [Прекрасно, Прентисс. Голос не дрожит. Продолжай в том же духе.] Голос в её голове, подозрительно похожий на голос матери, сочится сарказмом. — Здесь слишком холодно. Пойдём внутрь. Эмили идёт за Дженнифер не произнося ни слова. В доме ей не становится теплее. Скоро ей приходится признать, что дело совсем не в температуре воздуха. Она оставляет кровавые разводы от ногтей на брюках, пытаясь только не набрать номер Беккет. Взгляд Хотча в спину способствует прочищению мозгов. *** В Вашингтоне идёт снег, и Мерлин, кажется, вовсе не удивлён тому факту, что Эмили впервые зашла в его дом через парадную дверь. — Нам надо поговорить. Он приподнимает брови. Прячет улыбку за кромкой бокала виски. Какого по счету за сегодняшний день? — И чем я заслужил такую честь? Не пойми превратно, но обычно мы не разговариваем. Прентисс намеренно пропускает укол мимо ушей, предпочтя сразу перейти к сути. [У неё больше не осталось сил бегать кругами.] — Где Кейт, Мерлин? — Я понятия не имею, о чем ты говоришь. К его чести — Мерлин превосходный лжец. Жаль, что она слишком хорошо видит сквозь его маску. [Рыбак рыбака, Эмили. Рыбак рыбака.] — Где Беккет? И не оскорбляй меня, прикидываясь, будто ты не в курсе, — она знает, что он — точно в курсе. И от этого становится только страшнее. — Только ты мог стащить свитер из багажника моей машины. Мерлин остаётся невозмутим. Прентисс незаметно прикусывает щеку изнутри, чувствуя, как внутри неё медленно закипает ярость. — И как одно связано с другим, Эмили? Зачем мне красть твой свитер? — Знаешь, это не слишком похоже на отрицание, — в конце концов, в эту игру могут играть и двое. Жаль, она слишком устала для игр. — И тебя не было в городе почти месяц. — У меня многомиллионный бизнес, ты забыла? — Мерлин злится, как загнанный в угол зверь, способный только огрызаться и топорщить шерсть на загривке. — Как можно, — Прентисс зло усмехается. — Только твои сделки тут абсолютно не при чем. Мерлин задумывается. Усмехается. Ставит бокал на журнальный столик. От соприкосновения стекла со стеклом Прентисс морщится, но не вздрагивает. — Где она, Малкольм? — её тон наполняется тщательно скрываемым, детским, отчаянным надломом, игнорировать который у Мерлина получается с трудом. — Какого чёрта ты её прячешь? [От меня. Почему ты прячешь её от меня?] — Потому что она сама попросила меня об этом. В этот раз Эмили действительно вздрагивает. — Что? — Она сама меня попросила, — Мерлин даже и не замечает, насколько его слова застали её врасплох. Или просто делает вид. В конце концов, она тоже делает вид, что не умирает внутри заново. — Не ищи её. Не надо. — Потому что ты так сказал? — вопрос больше выходит похожим на презрительный плевок. Мерлин прищуривается, улыбаясь снисходительно и тепло. Почти нежно. Словно понимает. [Словно может понять.] — Потому что у каждого есть свои секреты, Эмили. Даже у неё. Прентисс ничего не говорит. Она превосходный лингвист. И она умеет читать подтекст. *** [Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.] Она все ещё слушает. Не может не слушать. А вода все капает и капает. [Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.] — Кейт, это снова я. Прошу тебя, возьми трубку. Я начинаю серьезно волноваться. Просто… просто перезвони мне, как только услышишь это, ладно?  В мембране раздается щелчок, вслед за которым механический голос возвещает ужасающую в своей финальности фразу: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Прентисс размахивается и со всей силы швыряет мобильный в стену.  [Вода по-прежнему капает.] *** — Не лезь не в своё дело! Слова Рида действуют на неё подобно удару в солнечное сплетение, но, разумеется, Прентисс не подаёт вида. [Ведь это для неё совершенно не в новинку — ощущать себя ненужной.] Она плюет на все правила предосторожности и не возвращается с командой в Вашингтон. В самолете до Вашингтона она тоже не может уснуть. — Вам что-нибудь нужно? — Нет, спасибо. [Ей нужно перестать слушать гудки.] *** — Как ты себя чувствуешь? Беккет усмехается. Она чувствует себя настолько усталой, что появление Мерлина даже не застаёт её врасплох. — Ответ «отвратительно» тебя устроит? Малкольм кривит в губы в такой же безрадостной усмешке и пристраивается рядом, опираясь спиной на стену и вытягивая ноги. Дивана в гостиной давно уже нет, но Кейт так же давно уже плевать. В какой-то степени, сидеть на полу даже удобнее. — Ты не спала сегодня ночью, — просто и без обиняков говорит Мерлин. — У меня не было ломки, если ты об этом. — Я знаю. Беккет поворачивает голову в направлении его голоса и открывает глаза: — Так зачем ты спрашиваешь? — Позвони ей. Кейт усмехается разбитыми, искусанными в кровь губами. Медленно поднимается на ноги. Оглядывается вокруг. Мерлин с интересом наблюдает за ней, ожидая, что будет дальше. — Знаешь, в моей гостиной есть одно место, которое её бесит. Я имею в виду, дико выводит из себя, хотя она, конечно, не показывает этого. Помнишь стену напротив телевизора? Малкольм пожимает плечами: — Она пустая. — Вот именно. Мерлин молчит. Вовсе не так уж и трудно понять, что именно Кейт имеет в виду. В конце концов, за короткий период времени он успел узнать их обеих — каждую по своему. — Я не могу позвонить ей, Малкольм, — он никогда не думал, что Кейт способна говорить настолько тихо, но тем не менее, ему приходится напрячь слух, чтобы услышать. — Не после всего, что я сделала. — Ты ничего не сделала, — резонно замечает Мерлин. — Ничего непоправимого. — Да, только подсела на наркотики, потому что не могла признаться ей, что не могу спать, — она криво усмехается, досадливо морщится, разочарованно качая головой. — И как ты себе это представляешь?  Беккет останавливается посредине своей тирады, чтобы с досадой провести рукой по волосам. Мерлин поднимается с пола, чтобы встать с ней рядом. Никто из них не слышит тихого щелчка замочной скважины. — Да ведь даже не в наркотиках дело, — Кейт переводит взгляд вниз, упираясь взором в разодранные рукава тёмного свитера. — Хотя нет, именно в них. Я просто не могу сказать ей, что опустилась столь низко. Не могу. — Ты могла, — голос Эмили подобен удару пули в спину, но, странным образом, Кейт не падает, а становится прямо. — Ты всегда могла сказать мне. Кейт оборачивается. Смотрит на Прентисс, не находя себя способной произнести хоть слово. Эмили смотрит в ответ, но, и это самое ужасное — тоже молчит. Молчит, потому что любое слово сейчас не вместит и сотой доли их общего разочарования — не друг в друге, в самих себе. Тишина ширится между ними: необъятная, бесконечная и нерушимая. Их личное Саргассово море, только в этот раз — тонут они обе. Захлебываются, потому что на этот раз не держатся за руки. Эмили оставляет ключи от лофта на тумбочке в прихожей, медленно кладет их в хрустальную вазу, сопроводив на прощанье кривой улыбкой, и, так и не сказав ни слова — медленно выходит за дверь. Кейт не находит в себе сил остановить её. [Она думает, что стоило повесить на стену «Крик». Мунк там придётся как нельзя кстати.]