Излом

Через пару дней Катце не выдержал и спросил доктора Ама насчёт рекомендательных писем с его подписью, которые прислал дед после побега с Архипелага Джексона. Рауль, как всегда, не посчитал нужным скрыть, что Катце-старшему было достаточно только попросить, но мягко дал понять, что, если дед не посвятил внука в подробности своих взаимоотношений с кем-то, то с его стороны тоже будет некорректно делать это. Понятия об этике у Рауля были свои и весьма странные, спорить было бессмысленно. То, что доктор Ам и дед не просто «сталкивались по работе», Катце уже понял, и дело даже не в рекомендательных письмах. Достаточно вспомнить, что на «Керессе» он очутился именно по просьбе родственника. Отложив вопрос о взаимоотношениях доктора Ама и Катце-старшего, он сконцентрировался на идее поставить точку в вопросе своего появления на свет, который опять всплыл на поверхность и засел в мыслях хуже занозы. И в первую очередь потому, что Катце казалось — причиной вежливого, ровного и холодного отношения к нему Рауля служит его, Катце, искусственное происхождение. То, что он — всего лишь копия человека, которого много лет хорошо знает доктор Ам. Поэтому и не видит в Катце полноценного мужчину и человека, только объект для общения, чтобы скоротать время в пути. Но если спросить в лоб, то Рауль опять сошлётся на некорректность и уйдёт в сторону. Поэтому надо сделать так, чтобы... — Рауль, вы знаете моего деда много лет, — фраза должна была прозвучать и прозвучала утвердительно. — Мне всегда было интересно, почему ему пришла идея вырастить, воспитать и дать образование... собственному клону. Амоец замер, не донеся чашку с чаем до рта, усмехнулся, посмотрел оценивающе, с недоверием. Видимо, вопрос стал неожиданностью и заставил ненадолго задуматься. — Мне иногда кажется, что вы слишком долгое время провели на Архипелаге Джексона, Катце, — наконец ответил Рауль. — В вашем случае я предпочитаю пользоваться термином «генетическая копия», хотя ваш дед никогда бы не сказал даже так. Он всегда называл вас «сын». Сын? Это было неожиданно, и агрессивный порыв сам собой вдруг увял, оставив только любопытство и лёгкую оглушённость. Но Катце должен был выяснить всё до конца, поэтому, взяв себя в руки, спросил, как будто это для него ничего не значило: — Пусть так, генетическая копия. Вопрос это не отменяет. Зачем? — Я думаю, всё просто, — Рауль развёл руками. — У живых существ есть потребность любить и заботиться о ком-то — это один из базовых инстинктов, тут ничего не изменить. А если в объекте внимания и заботы часть генов совпадает с собственными генами человека, инстинкт проявляется сильней, чувства более яркие, эмоционально окрашенные, человек получает больше положительных эмоций. — Если смотреть на вопрос с точки зрения сравнительной психологии и этологии, — резко, слишком резко бросил Катце, — так и есть. Но с точки зрения человеческой психологии я бы оценил это как эгоизм. Катце испытывал странное, неприятное чувство беззащитности. Пока догадки оставались всего лишь догадками, он мог мириться со своим открытием, но доктор Ам так просто, между прочим подтвердил его догадку... Узнать точно — это было сродни удару по голове. — Пусть так, — легко согласился Рауль. — Но есть ли что-то плохое в здоровом человеческом эгоизме? Джадд Кугер когда-то потерял сына при очень... нехороших обстоятельствах, — Рауль, видимо, тоже чувствовал некоторую неловкость и тщательно подбирал слова. — Очень давно его сын, тоже Манон, заработал тяжелое психическое расстройство, а потом покончил с собой. Вы считаете предосудительным, что Джадд не захотел смириться с потерей? — Манон? — вот чего-чего, а этого Катце не ожидал. — Да, Кугер-младший — генетическая копия погибшего много лет назад сына Джадда. Поверьте, я знал того и знаю этого — никакой разницы. Одинаковое воспитание — одинаковый результат на выходе. Но это тема для другой беседы, меня же интересует следующее: вернуть сына — это, конечно, исключительно эгоистичный поступок. Но правомерно ли осуждать человека за подобное, с точки зрения человеческой морали? — Рауль вопросительно посмотрел на Катце, но тот молчал, и доктор Ам, видимо, посчитал, что он не хочет отвечать. — Гардианцы, ваши друзья — они тоже имели свои прототипы, — продолжил Рауль. — Мир меняется, и чем дальше, тем быстрей и уверенней. Несмотря на искусственные запреты, которыми человечество пытается спасти своё право на индивидуальность, клонирование — создание генетических копий наиболее функциональных членов общества — стало распространённым явлением. Процесс не остановить. Рождение детей из пробирки сейчас никого не удивляет. На Гардии и не только там — это норма, подтвержденная законом. Почему на вас это произвело такое впечатление? Потому что коснулось вашей персональности? Катце кивнул. Так оно и было: то, что многие корпорации, несмотря на запреты, занимаются клонированием людей, давно не новость ни для кого. На Архипелаге Джексона клонов использовали совсем варварски, для пересадки старых мозгов в новые, молодые тела. Операция считалась незаконной, но от желающих не было отбоя, многие состоятельные люди пользовались услугами Дома Бхарапутра, чтобы продлить себе жизнь в новом теле. Клонов выращивали, как животных, ничему не обучали, просто следили, чтобы они не болели и гармонично развивались. Их мозги никого не интересовали, потому что всё равно отправлялись в утилизатор. Катце рвано выдохнул. Он и правда слишком много времени провёл на Архипелаге, выкашливать этот опыт придётся ещё долго и с кровью. — Пожалуйста, ответьте, Катце, считаете ли вы, что Джадд Кугер сделал неверный и аморальный шаг? Простите за настойчивость, я не хочу обидеть вас, но мне действительно интересно, и этому есть причины. Я знал одного человека... или не совсем человека, который принял противоположное решение... касательно того, кого он любил и потерял. Тогда мне казалось — это эгоизм не в меньшей степени, но я до конца так и не понял мотивов. Подозреваю, он боялся, что будет воспринимать генкопию как подделку под оригинал. — Нет, не знаю, Рауль, — Катце медленно покачал головой. — Наверное, тут каждый принимает решение сам, руководствуясь обстоятельствами, нельзя судить однозначно. Но я понял, что вы пытаетесь донести до меня, и спасибо за это. Дед никогда не поступал по отношению ко мне эгоистично, не давал повода усомниться в нём, в своём отношении ко мне, вы правы. Даже если моё появление на свет было продиктовано его заботой о собственном благополучии. Я спровоцировал вас, Рауль, приношу свои извинения, но... Я хотел знать точно. — Вы и так знали, — доктор Ам удивлённо пожал плечами. — Ваша специальность и квалификация не оставляют никаких шансов на сомнение или ошибку. Катце кивнул. Знал. Конечно, он знал. — Скажите, Рауль, вас не смущает общение с... с генетической копией? Доктор Ам посмотрел на него с интересом, чуть прищурившись и... Да! Сначала в зелёных глазах засверкали золотые искры, а уже через несколько мгновений Катце понял, что Рауль веселится. Самым наглым и бесстыдным образом пытается сдержать смех! — Что? Что такое? — встревожился Катце. Наверное, со стороны всё действительно выглядело странно: нелепый драматизм ситуации, которую он создал, и такие вопросы от биотехнолога, но, чёрт возьми, когда это становится личным, оказывается, сдержаться почти нереально. — Катце-Катце, — доктор Ам наслаждался его реакцией, не скрывая эмоций. — Скоро мы прилетим на Амои, а что вы знаете об этой планете? Пришлось быстро и коротко изложить, что когда-то нарыл в сети — расположение, биосфера, политика, экономика: — ... вся жизнь на Амои регулируется и контролируется ИскИном, который называют «Юпитером». Он создал систему власти — искусственных человекоподобных существ, занимающих ключевые посты в правительстве. — Спасибо, Катце, достаточно, — доктор Ам веселился уже в открытую. — Вот как раз с одним из этих искусственных и человекоподобных вы сейчас разговариваете. Не догадывались? Напрасно, — Рауль искренне наслаждался его растерянностью. — Как думаете, Катце, станет ли для меня глубокой личной трагедией узнать, что кто-то родился не в результате полового акта человеческих самца и самки, а каким-либо иным способом? И давайте уже перейдём на «ты». У нас на Амои принята такая манера обращения к собеседнику. Если, конечно, не планируешь в ближайшее время отправить его на тот свет. Тогда, конечно, стоит проявить уважение. — Вы, Рауль, доктор Ам, простите... ты. Ты не человек? — казалось, Рауль шутит. То, что он сказал о себе, — было невозможно, невероятно, но, если сопоставить известные факты... Амоец сделал маленький глоток чая и продолжил: — Нет, не шучу. Ты же об этом подумал? — Рауль усмехнулся. — Подумал, не отрицай. Тело создано искусственно, а мозг у меня вполне человеческий, слегка усовершенствованный. Только, будь добр, не спрашивай, чей и откуда он взялся. Хотя он определённо откуда-то должен был взяться, но я этого не знаю и знать не хочу. Надеюсь, Юпитер вырастил его in vitro, — произнёс Рауль очень интимно, почти шёпотом, слегка наклонясь вперед, как будто сообщая страшную тайну. — А в остальном — да, — амоец откинулся в кресле и широко улыбнулся. — То есть — нет, я не человек. Просто мозги в красивой упаковке. Как конфета. Как тебе сравнение? Интересно, Катце, — Рауль чуть прищурил глаз, — наша беседа доставляла бы тебе столько же удовольствия, если бы Юпитер поместил содержимое вот этого, — Рауль коснулся длинным пальцем своего виска, — в тело эларрианского мутанта или чернокожего карлика с Тау-Верде? — Это было бы чертовски обидно, — смутившись, пробормотал Катце. — Крайне, — Рауль чуть заметно улыбался. — Знаешь, моё тело меня вполне устраивает. Я к нему привык, и есть еще одна страшная тайна: иногда я откровенно забавляюсь эффектом, который произвожу на людей. Особенно последние... лет пятьдесят. После того, как самому себе признался, что это мне нравится, мир заиграл новыми красками. — Не могу... Не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьёзно, — Катце вымученно улыбнулся. — Всё субъективно, — кивнул Рауль, — и юмор в том числе. Твои квалиа, твоё восприятие мира индивидуально, и только тебе решать, как относиться к тому или иному факту. Хочешь страдать — всегда найдёшь для этого повод, если это доставляет тебе удовольствие. Спасибо за чай. Давай вернёмся к этому вопросу, если не возражаешь... — Рауль посмотрел на таймер, — например, вечером. Катце кивнул. Ему действительно надо было побыть одному и хорошенько подумать. Страдать после слов доктора Ама почему-то сразу расхотелось. — И ещё, — Рауль повернулся почти на выходе. — Я сделал то, что посчитал правильным, Катце. Ты хороший специалист, и мои рекомендации — признание этого факта. Прими это как данность. Чувства к Раулю Катце пугали. Он был не из тех, кто не вступает в отношения, боясь разочароваться, но такого с ним ещё никогда не случалось, и на обычную влюблённость, которых он пережил несколько, совсем не походило. Он жил, как будто во сне, в прекрасной сказке от встречи до встречи. Их беседы иногда длились часами, и ни одной минуты Катце не скучал. Он очень надеялся, что доктор Ам, Рауль, испытывает хотя бы половину того удовольствия от общения, которое испытывал он. На «Керессе» амоец подолгу разговаривал только с ним и со своим другом — Ясоном Минком. А Ясон... Ясон предпочитал общаться с Рики. Эти двое всё больше времени проводили в обществе друг друга, и если гардианец не был занят, то почти наверняка находился в капитанской каюте. Что происходило между ним и этим похожим на ледяную скульптуру блондином — было понятно уже всему экипажу. Может, Ясон, как и Рауль, был искусственно созданным организмом, но что их отношения с Рики очень человеческие, по крайней мере, в физиологическом аспекте, Катце не сомневался. А Рики это и не пытался скрывать — казалось, ему плевать на всё, гардианец растворился в своём увлечении. Наверное, поэтому последние дни Гай пребывал не в лучшем расположении духа, трогать Сержанта лишний раз не решался никто, он или отвечал односложно, или вообще поворачивался и уходил. Рики в своей каюте почти не появлялся, потихоньку перетаскивая оттуда вещи. Ясона Минка Катце видел редко. Когда тот выходил, чтобы пройтись по кораблю, но иногда встречал их вдвоём с гардианцем, сидящих в кают-компании и о чём-то оживлённо беседующих. Невозмутимый, холодный амоец рядом с Рики становился почти живым. Пару раз Катце даже слышал, как он смеялся или что-то рассказывал, улыбаясь одними глазами и интимно касаясь плеча гардианца. Катце это странным образом обнадёживало. Если Ясон совсем не против секса и не чужд вполне человеческих эмоций (а что эти эмоции здесь присутствуют, Катце не сомневался ни на секунду, стоило только обратить внимание, как эти двое смотрят друг на друга), значит, и Рауль в состоянии испытывать похожие чувства, и хорошо бы они были направлены... Нет, думать об этом, определённо, не стоило. Хуже неоправдавшихся надежд и безответной любви на свете нет ничего, он теперь знал это точно. *** А Рики было абсолютно неважно, что о нём говорят и думают. То, что будет с ним дальше, беспокоило постольку, поскольку он хотел в этом «дальше» видеть себя с Ясоном. А лучше — Ясона в себе, и только это теперь казалось по-настоящему важным. В какой момент просто хороший секс стал чем-то большим, он и сам не понял, но не видел смысла и не имел желания сопротивляться охватившим его чувствам. Выздоравливал Ясон быстро, и это доставляло невероятную радость. После того их раза, когда у Демона чуть не сорвало крышу от ощущения выгибающегося прекрасного и покорного тела под собой, от жарких объятий и тихого счастливого: «Мой Рики» возле уха, он думал о Ясоне постоянно. В тот вечер он еле дождался конца вахты, чтобы вернуться в капитанскую каюту. Конечно, толком поговорить опять не получилось. Оба слишком хорошо знали, чего ждут друг от друга. Только почти вырубившись к утру в крепких объятьях амойца, Рики подумал, что так и не узнал про своего партнёра почти ничего и что неплохо было бы познакомиться чуть поближе. Ясон же, напротив, казалось, знал о его теле и желаниях намного больше, чем он сам, играя на нём, как на музыкальном инструменте. Рики вспоминал, как после их первого секса никак не мог сосредоточиться на чёртовой системе видеонаблюдения, которую решил починить, и всё время возвращался мыслями к Ясону. Даже думать об амойце было чертовски приятно. Интересно, кто же он? Явно не из простых. С такой манерой держаться... вполне может оказаться каким-нибудь аристократом со своей планеты. Рики повидал их немало: воспитанных, сдержанных, никогда не повышающих голос. Такие иногда нанимали гардианцев за хорошие деньги. И даже с ними, с наёмниками, разговаривали вежливо, на «вы», одновременно устанавливая дистанцию и выражая уважение. Ни на бизнесменов, ни на новую аристократию Ясон не походил. Те любили рассказывать про свои успехи, часто вели себя панибратски, а иногда наоборот — подчёркнуто презрительно, но всегда чувствовалось, что они озабочены тем, какое произведут впечатление. Ясону это было неважно. Многие на корабле считали его холодным, надменным и безразличным, а вот о том, что амоец не такой уж и ледяной знал только Рики. Потом оказалось, что Ясон в быту совсем не молчаливый — очень даже не против поболтать после секса или в промежутках между забегами. Поговорили они уже на следующий день, и сразу выяснилось, что амоец — собеседник очень интересный, внимательный, умеет слушать, шутить и смеяться. Смех его звучал так, что по телу Рики сразу разливалась сладкая истома, и становилось не до разговоров. Теперь, когда Рики заканчивал свои дела, то сразу шёл к Ясону. Тот, казалось, ждал его всегда и ничуть не удивлялся, что раздеваться гардианец начинал уже с порога. А Рики было всё время мало. Мало этого совершенного тела, чутких умелых пальцев, ощущения сознательно выбранной беспомощности и власти над своей плотью и чувствами. Ясон хотел и умел владеть, а он... он наслаждался, отдаваясь его воле, парил на гребне волны, балансируя на тонкой грани между полной покорностью и сопротивлением по обоюдной прихоти. Ясон жаждал противоборства и повиновения, а Рики желал быть побеждённым и получить награду — игра, полыхающая тысячами граней и контрастов. Он чувствовал, что это путь в один конец, и лучше бы не знать, что можно вот так. Раньше секс был для него приятной разрядкой, просто ещё одним удовольствием, теперь он стал потребностью. Ни тело, ни разум больше не соглашались обходиться без этого пронизанного чувственными эмоциями действа. Ясон умело играл им и позволял играть собой, творил с ним такие вещи, о которых Рики даже не подозревал, хотя раньше ему казалось, что в сексе тайн для него не существует. Он не заглядывал в будущее, не строил планы, полностью отдавшись вспыхнувшей страсти, и, не оглядываясь по сторонам, жил одним мгновением. На корабле было много свободного времени - пока он находился в секторе радиомолчания, связи с внешним миром не было, но они находили, чем себя занять. Рики даже “подсадил” Ясона на компьютерные игры, которые тот ворчливо называл “пожирателями времени”, но соглашался, что это отличный способ переключиться и сбросить груз проблем. Ясон стабильно выигрывал в стратегички, а вот в шутерах обычно побеждал Рики. Иногда они вместе смотрели фильмы. Рики предпочитал «про отношения», а Ясон — боевики, над которыми гардианец всегда бессовестно ржал, удивляясь, как таких идиотов, как там показывают, называют героями, и снабжал процесс на экране едкими комментариями профессионала, которые заставляли Ясона заразительно от души смеяться. Зато в фильмах со сложным сюжетом про чувства амоец смешно путался, не улавливая мотивы поступков, возмущался нелогичностью действий героев и просил Рики пояснить. А потом удивлялся пояснениям еще больше, что забавляло уже Рики. И заставляло задуматься о том, в каком странном мире живет Ясон, что не понимает элементарных вещей. Они часто спорили, и заканчивались эти споры всегда одинаково — к обоюдному удовольствию и удовлетворению. Но чаще всего они просто болтали, темы находились легко сами собой, и их было предостаточно. Ясон побывал во многих мирах, в некоторые из них попадал и Рики, в основном выполняя задания. Это было интересно — их взгляды на многие вещи не совпадали, потому что смотрели они на жизнь под разным углом и с разных позиций. Ясон — с самого верха иерархической пирамиды, а Рики... Рики видел изнанку жизни. Их нанимали те, кто мог платить, и люди это были очень разные, поэтому опыта он набрался всякого и столько, что хоть отбавляй. — Со скольки лет тебя посылали на миссии? — длинные пальцы Ясона медленно обводили кубики пресса на смуглом животе. Рики недавно кончил так ярко, что на мгновение вылетел из реальности, и теперь отдыхал, лёжа на спине и удовлетворённо думая, что это ещё не конец, и продолжение обязательно последует. Ясон оказался требовательным любовником, пощады не давал, и Демону это нравилось. — С тринадцати. Мальчик, особенно такой, каким я был в этом возрасте, невысокий, стройный, большеглазый, ни у кого не вызывал подозрений, никого не мог напугать или насторожить. — Вас использовали как убийц? — И это тоже, — Рики потянулся за сигаретами. Ясон был не против, чтобы он курил, но когда однажды Рики предложил сигарету и ему, отказался и посмотрел так странно, что почти вылетевшая шутка про привычки, сокращающие срок жизни, застряла в горле. — Из первогодков получались неплохие шпионы, но нам часто приходилось и убивать. Не смотри на меня так настороженно, я не на задании, — Рики усмехнулся. Его профессия — не совсем то, чем можно гордиться, но, по сути, обычная работа, в этом мире встречается и похуже. Гардиан занимала определённую экологическую нишу в системе мира, и стесняться или стыдиться, что он наёмник, Рики не собирался. Тот, кто сознательно стал солдатом — по своей сути всегда убийца, явный или потенциальный. Он уже родился вот таким, и какой смысл отрицать очевидное? Рики глубоко затянулся и выпустил сизую струйку дыма в потолок. — Каждый в Гардиан знает, что такое смерть, боль и скальпель хирурга, Ясон. Мы все, еще в зародыше, потенциальные убийцы, пусть это и звучит очень некрасиво. И неважно, что мы не выбирали своей судьбы. Это сделали за нас, руководствуясь индивидуальными генетическими картами, в которых прописаны наши склонности и возможности и, поверь, специалисты Академии Гардиан не ошибаются. Среди ее выпускников нет пацифистов, но возможно, если я проживу достаточно долго, у меня возникнет потребность и желание раскаяться в содеянном. Я убивал, Ясон, и хоронил товарищей. Если было, что хоронить. Мы все со смертью на «ты», готовы к ней. Так нас воспитали, поэтому, наверное, спешим жить, и изменить это не в моей власти. — Я не жалею тебя, Рики, и не осуждаю, — выражение лица Ясона было нечитаемым. — Когда-то давно я растерял свою безапелляционность и категоричность в коридорах одного подземного строения... Как-нибудь расскажу. Поэтому просто давай жить. Пока судьба отвернулась, и пока у нас есть время. Я хочу чувствовать твой огонь и твое желание. Хочу поверить, что чудеса иногда случаются даже в этом проклятом всеми богами мире. Ясон больно сжал его в стальных объятиях, как будто пытаясь слиться с Рики в единое целое. Будущее в это мгновение стало для него неважным, а прошлое милостиво отступило в тень, освободив, наконец, душу и сердце для новой жизни. Чего-чего, а такого Гай от Рики не ожидал. Они дружили и были вместе почти всю жизнь. Вместе учились в академии, вместе получили первое задание, даже невинность потеряли вместе. А потом все резко изменилось. Однажды после возвращения с первой успешной миссии, получив первые деньги, решили отметить начало новой жизни — во время увольнительной закатились в какой-то бордель и сняли пару шлюх. Закончилось та ночь неожиданно. Под утро Гай очнулся там, где, оказывается, чувствовал себя комфортней всего — в заднице своего командира, и все шлюхи пошли побоку. Вдвоём им было хорошо. Секс с Рики всегда яркий, яростный, как бой, это нравилось обоим. Гай знал, что в постели Рики далеко не новичок, но мужчина он у командира первый и единственный. Рики никогда не комментировал это, просто он так решил. Хотя, сложись по-другому, Гаю казалось, он бы принял любой вариант отношений, лишь бы быть рядом. Иногда, во время миссий, очарованный экстравагантностью внешности очередного знакомца, Сержант позволял себе других партнёров, каждый раз разочаровываясь и убеждаясь, что такого, как Демон, на свете не существует, с ним сравниться не мог никто. Рики не просто любовник и командир, он — часть души. И теперь ревность разъедала душу Сержанта, как кислота: неотвратимо, болезненно и позорно. Он проклинал себя и свой идиотизм, постоянно твердя, что это пройдёт, что полёт закончится, и всё встанет на свои места, но пока никакие доводы рассудка не помогали. А Рики, погрузившись в свои переживания, как будто слетел с катушек, забил на всё: на чудовище, на странности задания, на события, которые развивались в этом полёте и руководствовались, по-видимому, только законом подлости. Такое чувство, что Демон просто жил одним днём, одним моментом. Он внятно отдавал приказы и справлялся с командирскими обязанностями, честно ходил в патрулирования, сидел в засаде и даже пробовал возиться с системой видеонаблюдения в лаборатории, но делал это скорее на автомате, хотя сложно было упрекнуть Рики, что тот пренебрегает или не справляется со своей работой. Но ни разбора полётов, ни неординарных идей, которыми командир обычно фонтанировал, от него было теперь не добиться. Гай попробовал поговорить насчёт того, как организовать всё-таки поимку скорпеораптора, но Рики удивлённо пожал плечами: сидит монстр у себя в товарном модуле — и пусть сидит. Отловят по прилёту. А может, уже и сдох где-то между перегородками, завоняется — тогда найдём. Оно, конечно, может, было и правильно, но Гай никогда бы не признался себе в этом. Потому что нутром чувствовал — не Рики это придумал, а проклятый амоец, именно его мысли озвучил командир — мысли Ясона Минка, который завладел не только его телом, но теперь плотно обосновался и в его мозгах. Прежний Рики никогда бы не упустил такого развлечения, как охота на раптора, авантюрная жилка бы не позволила. Но, увы, прежний Рики исчез, а у того, кто остался, казалось, мозги вытраханы до полной пустоты. Что, ну что он нашёл в этой высокомерной сволочи? Красоту? По мнению Гая, это была какая-то ненастоящая, неживая красота, как будто нарисованная: слишком явная, нарочитая. Вот Рики был красивым: живым, органичным, эмоциональным. Что он делал в постели с этой ледяной сволочью — понять было сложно. Однажды, проклиная себя за идиотизм, Гай установил в капитанской каюте жучок видеонаблюдения, но записи так смотреть и не рискнул, внезапно стало стыдно, да и так было понятно, что он там увидит. Рики выползал из капитанской каюты, как обожравшийся кот, и, если была не его очередь идти в наряд, то вскоре заползал обратно. Вечером Гай вышел из наряда и опять валялся на постели Рики в его каюте и курил. Маловероятно, что хозяин заглянет сюда хоть на минуту. Разве что эти двое наконец поссорятся. Могут же они поссориться, в конце концов? «Могут, — сам себе отвечал Гай, — как поссорятся, так и помирятся, отметив примирение очередным горячим трахом». Всё было хреново. Вдруг в дверь каюты кто-то тихо поскрёбся. Конечно, это был не Рики, но Гаю стало интересно, и он открыл. На пороге стояла грудастая научница Ходжо — Мимея. — Привет, заходи, — поболтать с кем-то на отвлечённые темы для Гая сейчас было самое то. Мимея не решалась переступить порог и растерянно оглядывала каюту: — А где Рики? Гай невесело хмыкнул и потушил сигарету: — Зачем он тебе? Девушка неопределённо пожала плечами и всё-таки решилась, вошла. Гай подумал, что раз уж он тут, то, наверное, стоило проявить гостеприимство: — Кофе будешь? — И курить тоже, — девушка уселась на стул. Она была одета в серебристый комбинезон, удачно подчёркивающий все достоинства фигуры. Полные груди задорно торчали вперёд, невольно привлекая внимание — для Рики оделась, не иначе. Девушка вынула из предложенной пачки сигарету и закурила, изящно скрестив ножки. — Ты что-то хотела? — Гай немного растерялся, не зная, как продолжить разговор. Мимея пришла не к нему, а в таком настроении, как сейчас, обидеть он мог кого угодно запросто и даже не заметить, поэтому постарался быть лаконичным. — Хотела, — Мимея задумчиво смотрела на тлеющий кончик сигареты. — Мне страшно, Гай. В моём отсеке никого нет, кроме двух вечно отсутствующих техников, я осталась одна. Скарлет ночует у кого-то из команды или из ваших, а я не могу заснуть. Наверное, это трудно понять солдату и звучит смешно. Ты большой, сильный и с пистолетом, — Мимея невесело засмеялась и глубоко затянулась. — Я не глупая, Гай, и не трусиха, но сейчас мне страшно. — Да нет, совсем не смешно, — Гай нажал кнопку кофе-машины и неотрывно следил, как тёмная струйка течёт в чашку, — только Рики ты не дождёшься. Он... — Гай замялся. — Он у Ясона, — закончила Мимея. — Да, — Гай попробовал улыбнуться. Получилось не очень. — А ты ревнуешь, — Мимея не спрашивала, поэтому спорить было бессмысленно, да и желания такого не ощущалось, скорее наоборот, очень хотелось с кем-то поговорить. Но подходящей кандидатуры для излияния души на «Керессе» Гай не видел. О том, что эти двое, считай, не вылезая, живут в одной постели, знали уже все на борту. О его с Рики прежних отношениях, скорее всего, тоже. Гай неожиданно для самого себя кивнул: — Ревную. — Оставь его, — Мимея взяла предложенную чашку и поймала его предостерегающий взгляд. — Сейчас ты ничего не изменишь. Гай хмыкнул. Девочка решила дать ему совет, неужели со стороны всё выглядит так паршиво? Скорее всего. Зверское выражение лица чертовски ему не шло, но засунуть его в карман в последнее время не получалось. — Почему все считают, что если у женщины большая грудь, то мозги в черепной коробке отсутствуют, как при сцепленном наследовании? — вопрос был риторический и ответа не требовал. — Не в качестве саморекламы, Гай, но у меня докторская степень по психологии. Я веду в Шинра два больших проекта и курирую полтора десятка поменьше. Я не любила профессора Ходжо, любить его было не за что, но он действительно был гениален и он много мне помогал… Не смотри так. Ходжо совершенно ассексуален, просто он был увлеченный человек, и чувствовал себя комфортно в обществе таких же как он. — Беспринципных негодяев, для которых опыты над людьми — просто увлечение? Ты тоже такая, детка? Тоже ради науки… — Пожалуйста, Гай! — Мимея резко поставила чашку с недопитым кофе на стол. — Каким бы ни был профессор, он был мужественным человеком. А я… Много о чем передумала бессонными ночами в своей каюте. В том числе и о той цене, которую я готова платить за знания. Но давай отложим этот разговор на потом. Если я останусь жива. Если мы все останемся живы. Хорошо? — Хорошо, детка, — согласился Гай. — Ты права, а я сам не сладкая вата. Не мне вас судить. — Я очень растерялась и испугалась, когда внезапно оказалось, что все, с кем я работала, и сам профессор убиты, плакала — вполне объяснимая реакция, не находишь? Но ты же не думаешь, что Ходжо взял с собой в экспедицию балласт? Гай помотал головой. На самом деле он как раз думал что-то в этом духе, но признаваться было бы глупо. Мимея права — внешность диктовала определённый стереотип восприятия. — Поверь, с Рики сейчас говорить бесполезно. Если ты собирался сделать именно это. Собирался? Не спорь, иначе зачем ты тут, — Мимея виновато улыбнулась. — Извини, что напала, но ты совсем скис в последнее время, солдат. — Собирался, госпожа профессорша, — Гаю вдруг стало весело и немножко интересно. — Не делай этого. Всё равно Рики тебя не услышит. Просто наберись терпения. Ситуация разрешится сама собой. Неизвестно, конечно, в какую сторону, но повернуть её, куда тебе надо, сейчас — нереально. Гай медленно кивнул. Он и сам думал как-то так, но если всё ещё и научно обосновано, то тогда конечно! — Рики влюблён. Это не болезнь и не сумасшествие, это такое странное чувство, которое не терпит возражений, не слышит доводов и аргументов, — продолжила Мимея. — Но всё равно это лишь иллюзия, Гай. Рики влюблён не в Ясона, а в подсознательный образ, который сформировала его собственная психика, притягательный, прекрасный. Это очень сильное чувство, оно сжигает, как огонь, а тот, кто попробовал яд влюблённости со взаимностью, никогда не согласится отказаться от этого добровольно, не помогут никакие аргументы. Сейчас ты только разозлишь Рики или расстроишь, он просто не видит ничего вокруг — обычное сужение коридора восприятия. Но этот период обязательно пройдёт. Рано или поздно. Влюблённость рассеется, как дым, или... или она превратится в любовь. Но не трогай его, потому что сейчас ты легко можешь убить то хорошее, что есть между вами. Дружба, общие приятные воспоминания, общее прошлое — это очень много, Гай, и часто, когда влюблённость проходит, человек хочет вернуться. Не взрывай мост между вами, если ты понимаешь, что я имею в виду. — Не знаю, чего ты ожидаешь от меня, женщина: вспышки гнева, того, что я выставлю тебя за дверь или расплачусь на груди, но ты права, — Гай развёл руками и скорчил страшную гримасу. — Мы летим к неизвестной цели с монстром-людоедом на борту, без капитана и старпома. Чем это закончится — известно одному богу, но закончится это, по словам Алека, не позже чем недели через три. И если мы выйдем из этой переделки живыми — вот тогда я подумаю, что делать дальше. Посмотрим, к чему и в каком составе мы придём. Согласен, я вёл себя, как идиот, но меня извиняет, что я это осознавал. — Тяжело. Такое всегда тяжело, — Мимея задумчиво пила кофе. — Вряд ли послужит утешением, что ты далеко не первый и не последний, попавший в такую ситуацию. Выходов из неё только два — ломать лбом стену или подождать, когда дверь сама откроется. Вот только не знаю — захочешь ли ты войти в неё второй раз? Гай оценивающе посмотрел на девушку, а потом быстро стянул через голову футболку и повернулся к ней спиной. Татуировка «SEMPER FI» от плеча к плечу пересекала могучую спину. — «Semper fidelis» — «всегда верен», — задумчиво перевела Мимея. — Идея понятна, — она выкинула в утилизатор докуренную сигарету и поднялась, направляясь к двери. — Не уходи, профессорша, — вдруг попросил Гай. — Это значит, что Рики всегда будет моим другом. Что бы ни случилось, — сейчас ему меньше всего хотелось оставаться одному. — Немного тепла среди холода вселенной? — девушка слегка прищурила левый глаз. — Почему бы и нет? — Гай шагнул вперёд. Мимея протянула к нему руки и медленно, с нескрываемым удовольствием, провела сверху вниз по мускулистой груди. Её пальцы оказались холодными. Он нагнулся и поцеловал полные розовые губы. Девушка пахла кофе и жасмином. Гай опустился на колени, взял зубами собачку молнии её комбинезона и медленно, не отводя взгляда от лица, потянул вниз. Молния разъехалась и он, взяв костюм за отвороты, стянул его до пола. — Ты не носишь бельё, профессорша, — Гай довольно погладил полные, округлые бедра и поднялся. — Мне нравится. Её торчащие соски коснулись кожи над кубиками его напряжённого пресса, маленькая ручка нагло расстегнула ширинку и сразу скользнула внутрь, освобождая из тесного плена член. — Какой ты большой, гардианец, — то ли испуганно, то ли восхищённо шепнула Мимея, осторожно касаясь его подушечками пальцев. — Пропорциональный, — гордо оскалился Гай и положил большие ладони ей на груди. — Кайф! Если ты хоть наполовину такая же умная, как и красивая, то ты моя принцесса. — Даже не сомневайся. Я очень умная, — не стала стесняться Мимея. — А давай поиграем в маленькую наездницу, — Гай аккуратно приподнял снизу пышную грудь и с интересом взвесил на ладонях. Ощущение было необычное, но очень приятное. Как же эти штуки будут классно подпрыгивать, когда профессорша оседлает его бёдра! — Давай поиграем, — усмехнулась Мимея. — А лошадка крепкая? Не загоню? — Обижаешь, женщина! — притворно обидевшись, рыкнул Гай. Мимея провокационно улыбнулась и вдруг, легко подпрыгнув, обхватила его руками и ногами: — Тогда держи меня, гардианец. Сегодня лошадка одним забегом не отделается. Гай рухнул на спину на кровать, увлекая профессоршу с собой. Сейчас ему было очень легко и просто чудо как хорошо.