сансара

Чонин не выходит из комнаты уже несколько дней. Он не отвечает на бесконечные звонки знакомых и друзей, игнорирует жалкие попытки матери заговорить с ним и прячет кровавые лепестки ромашки в огромную банку как напоминание о судьбоносной ошибке. Должен ли он рассказать об этом Феликсу? Должен ли знать Бан Чан, что Чонин влюбился, как школьница из слащавой мелодрамы. И ему хочется верить, что после этого неловкого, почти жалкого признания Чан расскажет, что тоже любит, что в конце обязательно будет долго и счастливо. Но это жизнь. И Ян знает — в жизни так не бывает. Если расскажет и его отвергнут, он, вероятнее, умрет быстрее (по крайней мере так говорят научные статьи и глупая Википедия). Феликс звонит ему спустя четыре дня и просит поесть. Чонин впервые ему отказывает. Все это бесконечное и неправильно, заточенное в собственных глубинах подсознательного, медленно выигрывающее на арене «Я», если верить теории Фрейда. Либидо, плотские утехи и желания больше не играют значительной роли в жизни: не хочется даже есть, пить и спать. У Чонина бессонница, и он понимает, что медленно загоняет себя в могилу без чьей-либо помощи. Бан Чан пишет ему, пишет, пишет, пишет, но сил и желания отвечать нет. Чонин накрывается одеялом с головой и мерзнет от пронизывающего ветра, выплевывает кровавые лепестки на светлые простыни и задыхается, задыхается от гнилого ощущения внутри. Он ненавидит это чувство, но больше не в состоянии ничего сделать. — Если ты думаешь, что твоей жизни пришел конец, то спешу тебя огорчить, — говорит ему Феликс поздним вечером пятого дня, когда он никуда не выходит. — У меня осталось не так много времени, но посмотри, что я сейчас делаю: проживаю эту жизнь так, как хотел бы. И мне хочется в последнюю очередь видеть, как умираешь ты даже не от гребанной болезни. Чонин хрипло смеется и заходится в новом приступе кашля — ему отчаянно хочется обнять прямо сейчас лучшего друга и сказать ему, что все в порядке, что так они умрут вместе и никто не будет страдать. Но вместо этого он молчит и слушает, как Феликс отчитывает его, как маленького ребенка. — Я так боюсь умирать, — вдруг говорит Чонин и поднимается с кровати, подходя к окну. — Боюсь, что однажды не смогу проснуться и все недосказанное так и останется во мне. — Тогда тебе стоит рассказать ему обо всем, — советует Феликс, и Чонин истерически смеется. Он думает, что это все из ряда выходящего за пределы реальности, что такое никогда не случится, а Бан Чан не сможет ответить на его чувства. В конце концов это говорит сам Феликс Ли, который не в состоянии рассказать глупому Со Чанбину про свою влюбленность. — Если я расскажу обо всем Чану, то ты скажешь о своих чувствах Чанбину. Ты не должен страдать и умирать только от глупого страха быть отвергнутым. Чонин почему-то улыбается спустя долгое время — не натянуто и через силу, а искренне как в детстве, когда мама приносила ему конфеты. И по неизвестной причине ему хочется верить, что все вернулось в прошлое, когда они только вступили на путь подростковой жизни: им было всего тринадцать лет, они шутили и радовались каждой прожитой секунде. Чонин думает, что Феликс улыбается сейчас тоже. — Хорошо, — говорит спустя минуту молчания Ли. — Хорошо, я расскажу ему. Они прощаются наскоро, потому что Феликсу снова становится хуже, и его брат буквально заставляет лечь спать. Чонин смотрит еще некоторое время на звезды и мечтает стать одной из них. Утром он, наконец, выходит из своей комнаты и крепко обнимает свою мать, извиняясь за все.

/ / /

Университет встречает его серыми буднями студентов, тихими перешептываниями и сочувственными взглядами. Чонин замечает обеспокоенного Чана и невидимое липкое чувство страха заставляет застыть его в нерешительности. — Чонин! — Бан Чан почти кричит, когда видит знакомую макушку, и подбегает также быстро, как сорванный с дерева листок, как падающая со стола тарелка. Ян мечтает убежать, но у него едва хватает сейчас сил стоять ровно и делать вид здорового человека. У него снова першит в горле, хочется долго и мучительно кашлять, пока корни ромашки будут оплетать его органы внутри. Если он все расскажет, сможет ли излечиться? Почему именно сейчас, когда отвратительная зима больше не кажется холодной, а болезнь забирает все время? Чонин улыбается и отходит на два шага, чтобы было легче дышать. Но он снова задыхается, потому все это — всего лишь жалкая иллюзия. Бан Чан привычно улыбается и хватает мальчишку под локоть. — Почему тебя не было так долго? Почему ты не отвечал на сообщения и звонки? — Чан задает вопросы без остановки. На них смотрят проходящие мимо студенты, кто-то ругается, что они встали посреди коридора и мешают пройти, кто-то удивленно что-то шепчет собеседнику, но все эти люди — приходящие и уходящие, — не играют значительной роли, как раньше. — Мне нужно поговорить с тобой, — вдруг говорит Чонин, буквально выдавливая из себя жалкое подобие улыбки; по неизвестной причине все барьеры рядом с Чаном рушились, оставляя после себя руины, об которые можно было с легкостью пораниться. Студенты, снующие в разные стороны, вдруг заметно расходятся, и Ян понимает — до начала пары остается всего минута (об этом говорят настенные электронные часы на одной из стен учебного заведения). — Но скоро пара и… — Пожалуйста. Чан заторможенно кивает, и они слышат звонок, оповещающий, что больше никто, кроме опаздывающих студентов не сможет их потревожить. Чонин вдруг бежит в туалет, пытаясь не задохнуться на ходу, но кровавые лепестки наполняют ротовую полость, а отвратительный привкус не покидает даже тогда, когда он выплевывает их в белый студенческий унитаз. Бан Чан заходит следом и делает вид, словно не он сейчас обеспокоенно смотрел на Чонина, словно не он бежал следом и внимательно следил, чтобы Ян не упал. Чан делает вид, словно по счастливой случайности зашел в студенческий туалет и заметил ничем непримечательного студента. — Ты в порядке? — говорит Бан, когда Чонин выходит из туалета и умывается холодной водой. Мальчишка лишь кивает и вдруг опускает взгляд. — Я… мне нужно сказать тебе кое-что важное. Не знаю догадался ли ты еще в тот вечер, либо сейчас, либо не знаешь вообще, но жизнь такая странная вещь. Ты окунаешься в пучину страха, горести и прочего дерьма, которое есть в этом мире, и потом, когда неожиданно наступаешь на него, не знаешь, что стоит сделать, чтобы вдруг отчиститься от него. Я умираю, Чан. Умираю, потому что люблю. И это звучит до такой степени абсурдно, что хочется долго смеяться, — Чонин переводит взгляд на окно и смотрит, как белые хлопья снега падают на землю. Он вдруг понимает, что ненавидит зиму из-за бесконечного холода и однотипного пейзажа. — Вчера я разговаривал с Феликсом по телефону, и он сказал, что моя жизнь на этом не заканчивается, что нужно прожить ее так, как мне хотелось бы. Проблема в том, что я не знаю чего хочу. — Что ты имеешь ввиду? — вдруг спрашивает Чан, и Ян смотрит прямо на него — не до конца отмытые капли крови на лице, потухший взгляд и исхудалое тело. Чонина сейчас можно сломать, как фарфоровую куклу, как стеклянный блестящий шар на елке, и Бан медленно подходит к нему, касаясь плеча. — Я не прошу принимать мои чувства или заставлять быть со мной, мне просто хочется, чтобы ты знал об этом. Когда я говорил, что влюблен, то подразумевал тебя. Мне так жаль, мне чертовски жаль, — плечи Чонина вздрагивают, и Чан понимает — он плачет от собственной беспомощности. Все эти бесконечные бегающие взгляды, желание раствориться в отвратительной толпе, долгое молчание — все это было попытками не влюбиться окончательно и не умереть. И сейчас, когда он знает обо всем, Бан Чан не знает, что стоит делать. — Чонин, я… — Не надо. Просто не говори ничего. Я понимаю, что все это свалилось на тебя слишком неожиданно, поэтому… Давай не будем. Чонин снова кашляет кровавыми лепестками и вдруг осознает, что ничего после этого не изменится.