***
Они попали под дождь. Он прекращается на несколько минут, достаточно для того, чтобы они спустились вниз по склону, но начинается снова и пропитывает их насквозь. Белая рубашка Лексы почти просвечивает, и Кларк невероятно сложно не смотреть на её ярко-оранжевый бюстгальтер, который очень хорошо виден под рубашкой. Она скрестила руки на груди и согнула плечи. Её волосы почти приклеены к голове, она такая мокрая. Они побежали к машине, и Кларк немного благодарна за дождь. Это дало ей возможность остыть. Она чуть не поцеловала её снова. Ясно, что держать свои руки при себе не вариант. Она не совсем уверена, почему теряет всякое подобие самоконтроля, когда речь заходит о Лексе. Возможно, она действительно убеждена, что Лекса — это ворота свободы в этой поездке, и она отчаянно пытается добиться этого. Лекса дрожит. — Тебе нужно одеяло или что-то в этом роде? — спрашивает Кларк, и Лекса смотрит вверх, её зубы всё ещё стучат. Она качает головой. — Н-нет. Я в порядке, Кларк, — она говорит, и на самом деле трудно воспринимать её всерьез, когда она говорит сквозь стучащие зубы и заикается на словах. Кларк кивает. В отличии от Лексы, ей далеко не холодно. Она удивляется, почему вода так сильно влияет на Лексу. Но она не в том положении, чтобы спрашивать. Они молчат ещё несколько секунд, а затем Лекса снова начинает говорить. Она перестала дрожать, и её челюсть кажется больше не дёргается. — Ты знаешь, почему это место называется Лавлок? — спрашивает Лекса, и Кларк качает головой. — Нет, но я предполагаю, что ты мне расскажешь, — пробормотала Кларк, она постаралась сохранить спокойный тон, но не совсем уверена, что ей это удалось. — Если ты не хочешь знать, Кларк, всё, что тебе нужно сделать, это сказать, — отвечает Лекса, и она не умеет скрывать свои эмоции, потому что Кларк слышит что то, что она сказала, причинило Лексе боль. Она вздыхает. — Нет, нет. Продолжай, — говорит она, вертя головой и пытаясь понять, где, чёрт возьми, находится главная дорога. — Это из-за площади Лавлок. Это место, где люди могут, из-за отсутствия лучшей терминологии, запирать свою любовь, романтическую или иную. Вы покупаете замок где-то в городе и пишете своё имя. Затем вы фиксируете его на специальном месте на площади и выбрасываете ключ. Это должно символизировать обещание любить другого человека до тех пор, пока замок остаётся на месте, — Лекса заканчивает, и она звучит так, будто говорит о чем-то вымышленном, а не о чем-то, что они могут увидеть всего в нескольких милях. Кларк смотрит на неё краем глаза. — Что, ты не купилась на вечную фишку? — спрашивает Кларк и смотрит, как Лекса сморщила нос и покачала головой. — Я думаю, что смысл этого в огромном давлении оказанном на двух человек. Думаю, что выражение «навсегда» подразумевает, что, если они изменятся, то не начнут отдаляться друг от друга, — бормочет Лекса. — Что, если они будут вместе вечность? — Кларк возражает, а Лекса пожимает плечами. — Каковы шансы, что два листа на растущем дереве будут выглядеть одинаково, Кларк? — Лекса так же быстро отвечает, и Кларк замолкает. Она думала, что Лекса была пессимистична. — Всегда стоит попытаться, — бормочет Кларк, отводя глаза к дороге. Лекса смотрит на неё, и это немного нервирует. — Может быть, — бормочет она, и это не звучит искренне. Звучит так, будто она пытается её успокоить. Кларк могла бы бороться, но сейчас у неё нет настроения, поэтому она это отпускает. — Как ты думаешь, это работает наоборот? — спрашивает Лекса после нескольких минут молчания. Кларк морщит лоб. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает она, и Лекса на секунду замирает. — Чтобы вместо того, чтобы запереть любовь, заявив, что она рассчитана на вечность, можешь ли ты запереть что-то и сказать, что оставляешь это там? Дать чему-то правильное окончание. Оставить любовь, которую ты почувствовал, чтобы тебя больше она не тяготила? — она продолжает, и Кларк кусает губу. Это хорошая идея. Это то, чего она хотела почти год. Что-то, чтобы снять груз с её груди. Она не переставала чувствовать это, и каждый день она просыпается и хочет, чтобы это исчезло. Чтобы стало хоть немного легче. Но все оставалось прежним с июля прошлого года, и она уже не надеется, что это когда-нибудь пройдет. Она приняла тот факт, что она всегда будет чувствовать зажатое в тиски сердце. Словно кто-то сжимает и отпускает, возможно, максимум на час, только чтобы потом снова сжать пальцы и напомнить ей, что ей не позволено чувствовать себя так, будто она не подавлена. Она не имеет права чувствовать ничего близкого к свободе. (И, возможно, её грудь стала бы немного менее тяжелой, если бы она сняла ожерелье, которое он ей подарил, но она не может заставить себя сделать это, потому что это похоже на предательство, и она не может даже думать об этом. И, возможно, она заслуживает того, чтобы чувствовать, что её грудь прижата металлической плитой весом в тысячу фунтов.) Поэтому она думает, что это было бы хорошо. Если бы она могла записать имя человека, который дал ей эту невыносимую боль, запереть его на заборе и избавиться от него навсегда? Ну, она бы сразу воспользовалась этой возможностью. Так что она думает, что попыталась бы. Попробовать стоило. Поэтому она кивает. — Может быть, — говорит она в ответ Лексе после нескольких минут молчания. Она задаётся вопросом, какой груз Лекса заперла бы на заборе. Она задаётся вопросом, разрушит ли она когда-нибудь достаточно стен, чтобы узнать это.***
Они находят мотель и ждут, пока дождь прекратится. Лекса принимает душ, как только они заселяются в комнату. Она берет с собой в ванную несколько комплектов одежды и сообщает Кларк, что у неё кончается чистая одежда и нижнее белье. Она позволяет теплой воде уже второго душа за день омывать её, и поднимает температуру почти так высоко, как только может. Она надеется, что горячая вода сможет успокоить её чувства. Она хочет снова поцеловать Кларк. Она хочет продолжать целовать Кларк, пока та не начнёт задыхаться, но всё ещё будет умолять её продолжать делать это. Ну, Лекса думает, что, возможно, она будет умолять. Она хочет, чтобы Кларк была над ней. Она хочет, чтобы пальцы Кларк танцевали по её коже, каждое медленное прикосновение зажигало в ней огонь. Она хочет, чтобы руки Кларк проникали под эластичное нижнее белье, а после стягивали его с её тела. Она хочет, чтобы Кларк так сильно сжала её бедра, что оставила бы синяки в форме кончиков пальцев. Она ебать как хочет всего этого. Кларк ушла, чтобы принести им что-нибудь поесть, и она полагает, что нет ничего плохого в том, чтобы позволить её воображению стать немного диким. Она отворачивается и прислоняется к стенке душа. Вода с головы капает на её бёдра, и её рука скользит по мокрому животу, сжимая бёдра, чтобы дать себе ощущение, которого она так желает. Она прикусывает нижнюю губу, когда образы Кларк на коленях перед ней заполняют её разум. Она представляет руки Кларк, которые обхватывают её, сжимая бёдра, её губы целуют линию поперёк лобковой кости, от бедра до бедра. Она воображает, как Кларк смотрит на неё сквозь ресницы, её губы двигается южнее, паря, и не касаясь места, где Лекса, чёрт возьми, нуждается в ней больше всего. Рука Лексы падает со своего бедра, и она проводит пальцами через жар, пока не достигнет своего клитора. Она давит на него и представляет, что вместо пальцев к ней прижался язык Кларк. Она проводит пальцами по своему клитору и сильно прикусывает губу. Её бёдра прижимаются к руке, и она вместо этого думает о том, чтобы прижать их к лицу Кларк, её нос коснулся клитора Лексы, а её язык работает в другом месте. Брюнетка выпускает губу из хватки зубов, её рот приоткрывается и дыхание начинает становиться томным. Она удерживает давление на своем клиторе, чувствуя, как живот уходит в пятки. Лекса откидывает голову на стену душа. Верх её бёдер начинает напрягаться, и она чувствует, как нарастает оргазм. Она воображает, как язык Кларк возвращается к её клитору и работает всё быстрее и быстрее, когда Лекса чертовски умоляет её позволить ей кончить. Она представляет, как Кларк отстраняется, кладет пальцы туда, где был её рот, и говорит: «Кончай, Лекса, кончай для меня». Пальцы Лексы продолжают двигаться, когда она переваливается через край, оргазм сотрясает всё её тело, изо рта вырывается хныканье: — Кларк. Её пальцы всё ещё двигаются, хоть её бёдра и дрожат, а её клитор стал чувствительным. Наконец она убирает пальцы, но её дыхание всё ещё прерывистое. Лекса расслабляется, оперевшись на стенку душа. У неё тяжелое дыхание, и она не может вспомнить, когда в последний раз доводила себя до оргазма, который был так чертовски хорош. Видимо, изображение Кларк между её ног делает её более влажной и чувствительной, чем изображение Кристен Стюарт. Она подносит пальцы ко рту и слизывает с них столько, сколько может. И только тогда она заканчивает принимать душ. Она решает высушить волосы, используя фен для волос в мотеле, чтобы вода не впиталась в её пижаму. (И, может быть, ей должно быть стыдно, что сейчас ровно пять часов вечера, и она уже в пижаме, но на самом деле она не собирается выходить из комнаты мотеля до конца ночи. Она надеется, что Кларк тоже не собирается). Кларк сидит на своей кровати, просматривая телевизионные каналы, с пакетом еды слева от неё, когда Лекса наконец выходит из ванной. Кларк дарит ей улыбку, и это почти похоже на второй шанс. Она отображает их положение с утра, но на этот раз Лекса не собирается закрываться от неё. Не в этот раз. (Несмотря на то, что её щёки окрашены в розовый цвет, когда она смотрит ей в глаза, она пытается не вспоминать, что она только что представляла в душе.) — Что ты купила? — спрашивает Лекса, кивая головой в сторону пластикового пакета. — О, это не еда. Это фильмы, пиво и куча конфет, — говорит она, и Лекса изгибает бровь. — О? И что мы тогда едим на ужин, Кларк? — спрашивает она, и Кларк ухмыляется. — Я собиралась достать нам еды из Макдональдса, но единственный, который я смогла найти, выглядел немного грязным и заброшенным, так что не подойдет. Я заказала пиццу. Она должна быть здесь через… — в дверь постучали. Кларк смотрит на часы на своём телефоне. — Прямо сейчас. Жди, — говорит Кларк, и спрыгивает с кровати, направляясь к двери, с кошельком в руке. Лекса думает, что у неё, возможно, возникнут проблемы с тем, как всё движется вперед и назад с Кларк. Как будто всё вернулось к тому, что было до того, как они поцеловались. Прежде чем они чуть не поцеловались снова. И Лекса готова с этим смириться. Она сидит на краю кровати, её ярко-красные шорты пижамы задираются вверх и обнажают бёдра намного больше, чем ей комфортно, поэтому она стягивает их обратно. Кларк возвращается к кровати с пиццей в руке. — Я не знала, какую начинку ты хотела, поэтому я заказала половину сыра, половину пепперони и зеленый перец, — вот что я ем, — объясняет она, и Лекса пожимает плечами. — Я не часто ем пиццу, так что с сыром нормально, — и это своего рода преуменьшение, потому что ей никогда не позволяли есть пиццу в детстве, и она как бы перенесла это с собой во взрослую жизнь. У неё был один или два раза, хотя она никогда не была в состоянии доесть целый кусок, без ощущения, будто жир сделает её больной. Кларк открывает коробку с пиццей и кладёт её между ними. Телевизор играет эпизод «Pawn Stars», который, безусловно, привлекает внимание Лексы. Кларк достаёт кусок из своей половины пиццы и начинает есть. Лекса смотрит на неё сверху вниз, кусая губу. — Я сейчас вернусь, — бормочет она, идёт в ванную и берёт бумажное полотенце для рук. Она возвращается к кровати и садится, вытаскивая кусок пиццы из коробки. Она нежно вытирает его полотенцем, избавляясь от как можно большего количества жира на пицце. Она знает, что Кларк странно на неё смотрит, но делает вид, что не замечает. Ноги Лексы скрещены под ней, и она держит пиццу в одной руке, а другой опирается на кровать, откидываясь. Она указывает на телевизор. — Меня сбивает с толку, насколько высокомерными могут быть люди, которые пытаются продать мусор, — бормочет она. — А меня сбивает с толку, сколько эти парни готовы тратить на мусор, — отвечает Кларк, и Лекса пожимает плечами. — Не всё это мусор. Большая часть этого имеет историческую ценность. Но это не всегда приравнивается к денежной стоимости. Особенно той, на которую эти люди рассчитывают, — Лекса шепчет, откусывая кусок пиццы. Она пытается распробовать как можно детальней, отделяя сыр от соуса и соус от хлеба, жуя столько раз, сколько может. Маленькие кусочки, Лекса. Продолжай жевать. Не смей открывать рот. Жуй как леди или не жуй вообще. Она слышит в голове, а затем её зубы перестают двигаться. Она глубоко вздыхает. Нет, она не будет слушать её. Теперь нет. Она пытается прогнать голос, снова сосредоточившись на Кларк. Она показывает на пакет. — Какие фильмы ты взяла? — спрашивает она и смотрит на Кларк, у которой половина пиццы свисает изо рта, а моцарелла лежит на подбородке. — Ох, ах. Я взяла их в Уол-Март, так что там есть «Моя большая греческая свадьба», «Сияние» и «Жена путешественника во времени», — Лекса улыбается. — Я не видела ни одного из них, — говорит она голосом чуть выше шепота. Кларк улыбается и качает головой. — Ты чертовски странная, знаешь? — говорит она, и её тон передает что-то похожее на влечение, и это заставляет Лексу покраснеть. — Ты упоминала, — бормочет она и переключает своё внимание на телевизор, пытаясь вытеснить румянец на щеках.***
Кларк выпила три бутылки пива и съела почти половину пиццы за ночь, а после улеглась на подушки. Лекса сидит прямо, её глаза широко раскрыты и внимательны. Кларк рада, что решила это сделать. После инцидента в пещере, она решила, что ей нужно отмотать немного назад. Она должна была напомнить себе, что Лекса была, в лучшем случае, другом. Кто-то, кому она могла бы смотреть прямо в лицо и не чувствовать, что хочет прижать к стене. (И она может притвориться, что это работает — она может, правда.) Она притворяется, что всего этого дня не было. Лекса, кажется, подыгрывает, и всё нормально. Или, нормально для тех, кто на самом деле познакомился буквально два дня назад, а теперь путешествуют вместе по континентальной части Соединенных Штатов. Лекса поглядывает на коробку с Mike & Ike’s, но не ест их, хотя время от времени роется в пакете. Её глаза напряженно смотрят на экран, и Кларк клянётся, что брюнетка слегка дрожит. Единственная вещь, что на экране — это «Сияние», в крови, и Лекса пищит и слегка подпрыгивает. Её тело напряжено, и Кларк почти хочет смеяться. Она подпрыгивает ещё выше, когда Джек начинает выламывать дверь топором. Она отползает назад, чтобы её спина была у изголовья кровати. Кларк лежит на боку лицом к Лексе, и она смотрит на неё с улыбкой, кладя в рот шоколадный леденец Херши и ухмыляясь. — Испугалась? — спрашивает она, и Лекса смотрит на неё широко раскрытыми глазами. — Кларк, с чего ты взяла, что этот фильм будет подходящим для просмотра, пока мы находимся в мотеле? — говорит Лекса, тараторя, и Кларк откидывает голову, давясь смехом. — Ради такой реакции. Выражение твоего лица прямо сейчас того стоило, — говорит Кларк, и теперь глаза Лексы сужаются, и она мягко бьёт Кларк по плечу. — Пожалуйста, не говори мне, что остальные такие же, — спрашивает Лекса, указывая головой на сумку, где покоятся другие фильмы. Кларк качает головой. — Нет. Не такие страшные. Хотя причёски в «Моя большая греческая свадьба» немного сомнительные, — говорит она, и Лекса смеётся, совсем немного, и Кларк игнорирует как её живот переворачивается из-за этого звука. Лекса подтягивает колени к груди и кладёт щёку на одно из них, её вьющиеся волосы падают на колени и покрывают их, как занавес. — Это худший фильм, который я когда-либо видела, — бормочет она, хмурясь, и Кларк не может перестать улыбаться. Она просто чертовски милая. Она чувствует тягу к ней и хочет наклониться. Она хочет поцеловать её. Поэтому она качает головой и садится, доползает до конца кровати и вытаскивая две бутылки пива из контейнера. — Хочешь? — спрашивает она Лексу, и видит нерешительность на её лице и натягивает нижнюю губу зубами. После нескольких мгновений тщательного рассмотрения Лекса кивает. Кларк улыбается и бросает ей. Она нахмурила лоб, смотря на горлышко бутылки. — У тебя есть открывалка для бутылок? — спрашивает она, и Кларк фыркает. — Она откручивается, — отвечает Кларк, наблюдая, как щёки Лексы краснеют, когда она подносит руку к верху бутылки и отжимает крышку. Кларк помечает глоток и изображение чванливой и правильной Лексы, одетой в свою малиновую шелковую пижаму. Лекса, пьющая пиво делает с ней что-то, и между её ногами появляется приступ ноющей боли. Она качает головой и пытается избавиться от этого, сделав глоток собственного пива, чтобы отвлечься.***
Лекса выпила три бутылки, и по её щекам стекают слёзы, когда тело мужа появляется в коридоре дома. Она пытается вытереть их прежде, чем Кларк заметит их. К сожалению, уже слишком поздно. Кларк сдерживает смех, и ноздри Лексы раздуваются. — Не смейся, Кларк, это невероятно эмоционально, — она бормочет. — Эта женщина только что потеряла своего мужа, — она говорит, и когда они возвращаются на луг в последний раз, ей приходится проглотить комок в горле, потому что она не собирается плакать из-за фильма. Она убеждает себя, что она просто немного пьяна и это был долгий день. (Она знает, что это неправда — она всегда плачет во время таких фильмов. В первый раз, когда она смотрела «Дневник памяти» с Костией, она рыдала ей в плечо в течение часа после того, как фильм был закончен.)***
Признание Лексы — первое, что у неё на уме, когда она просыпается. Опять же, она встала раньше Лексы и у неё возникает вопрос, повториться ли всё как вчера. Она не звонит Рейвен, но её палец зависает над номером 2. Она думает о том, чтобы позвонить и оставить голосовую почту, как она это делает, когда у неё особенно плохой день, но она этого не делает. Может быть, пришло время отпустить. Возможно, это начнется с того, что она снимет его номер с быстрого набора и не наберёт его при первых признаках проблем. (Она готова попробовать это вторым делом, но не первым — ещё не совсем. Ей нужно поработать над этим. Может быть, как только она действительно признает, что он никогда не вернётся.) Она делает кофе, как и утром, и возвращается в комнату, но сегодня утром обнаруживает, что Лекса сидит на краю своей кровати, потирая глаза. Кларк отправляет ей улыбку. — Вот, — говорит она, предлагая ей чашку кофе. Лекса принимает её с любезной улыбкой. Кларк смотрит на неё, когда она делает глоток, и тишина кажется напряжённой. Кларк хочет что-то сказать, и глаза Лексы нервно бегают. Она не смотрит на Кларк. Она смотрит мимо неё, её плечи сгорбились, а пальцы постукивают по краю чашки. Кларк вздыхает. — Мы должны поговорить об этом, Лекса, — наконец шепчет Кларк, и губы Лексы напрягаются, но она кивает. Она кладёт свой кофе на пол, положив руки на край кровати. Она не говорит, поэтому Кларк продолжает. — Знаешь, иногда я думаю, что я тебя точно понимаю. Я думаю, что точно знаю, что ты собираешься делать дальше. А потом ты меня удивляешь, — она говорит, и Лекса смотрит на неё напряженным взглядом. Она полагает, что честность — лучшая политика здесь, потому что у них всё ещё есть… дни, возможно даже недели, впереди их совместной дороги, и они должны максимально использовать это время. Они не смогут этого сделать, если не разговаривают друг с другом. — Я хотела поцеловать тебя. На пляже и в пещере. Я не знаю, что это с тобой, но ты, чёрт возьми, отрываешь от меня каждую унцию самоконтроля. — Кларк продолжает говорить, и ей, вероятно, следует остановиться, потому что она почти готова признать что-то, о чем может пожалеть, но Лекса всё ещё наблюдает за ней, и она думает, что, может быть, она знает, что она хочет сделать дальше. Она знает один способ, которым они оба могут развлечься до конца этой поездки. Она делает шаг к Лексе, сидящей на кровати. — И что именно это значит, Кларк? — спрашивает Лекса тоном, который Кларк может назвать почти напряженным для прохладной, спокойной и собранной Лексы. Кларк глубоко вздыхает, и она смотрит на Лексу как можно более осмысленно. Это может быть самой большой долбанной ошибкой, которую она совершает, но это стоит того, чтобы это сделать, потому что это было правдой, когда она думала, что поцелуй с Лексой заставил её почувствовать себя наиболее свободной. Почувствовать свободу, которую она чувствовала почти год назад, и она сделает…всё, что нужно, чтобы вернуть это. Теперь, когда Лекса отказалась от амнезии, она может это сделать. — Это значит, что я не хочу контролировать себя. Я хочу иметь возможность поцеловать тебя, когда захочу. Я хочу, чтобы ты могла поцеловать меня, когда захочешь. Без обязательств, — предлагает Кларк, и Лекса прикусила губу. Кларк чувствует, что она должна продолжать говорить, дать больше стимулов, больше объяснений. — Только ты и я в этой поездке, Лекса. Никто не должен знать, что мы делаем. Она не решилась на это, думая, что это было то, что она хотела. Не было никаких планов, отношения типа «почти друзья с преимуществами» не были в её списке дел, но, очевидно, Лекса сделала это с Кларк, даже, блядь, не заметив этого. — О, — просто говорит Лекса и смотрит на свои колени. Её глаза закрываются, и Кларк задаётся вопросом, что происходит в её голове. Она действительно хочет, чтобы у неё была чёртова подсказка. — Ладно, — говорит Лекса, наконец подняв глаза от своих колен, и, честно говоря, Кларк удивлена. Она почти ожидала, что Лекса встанет и ударит её, начнет кричать на неё за оскорбление её пристойности. Лекса встаёт, и она на мгновение смотрит на губы Кларк, а затем на свою руку. Затем она протягивает руку. Кларк смотрит на неё сверху вниз, а затем снова на Лексу с изогнутой бровью. Лекса показывает рукой на свою протянутую руку. Кларк качает головой с улыбкой, но она всё равно протягивает руку. Она хватает Лексу за руку, и они крепко пожимают их. Лекса пытается отпустить, но Кларк решает, что рукопожатия недостаточно, чтобы заключить эту сделку. Она дергает её за руку и притягивает к себе. Она подталкивает нос Лексы своим собственным, а затем опускает голову, чтобы их губы встретились. Это мягкий поцелуй, но этого достаточно, чтобы проскочило покалывание в позвоночнике Кларк и желание раствориться в объятиях Лексы, и оставаться прижатой к ней как можно дольше. Она отстраняется, и губы Лексы приоткрываются, глаза по-прежнему закрыты. — Я думаю, что эта договорённость сработает достаточно хорошо, — Лекса шепчет, её глаза всё ещё не открываются. Кларк просто целует её снова. (Потому что на самом деле это всё, что она может делать.)***
Они стоят перед воротами, полными замков. У каждого из них есть один в руках. У Лексы есть маркер, и он завис над металлом замка. Это был выбор, который они обе сделали по прихоти. Написать имена того, кто их тяготит, и запереть их, оставив их здесь, как Лекса предложила вчера. Конечно, это символично, но Лекса полагает, что это начало, потому что она не может чувствовать рвоту каждый раз, когда думает о Костии, потому что она знает, что это не здорово. Лекса не смотрит на имя, которое Кларк написала на своём замке. Это не её дело. Она действительно наблюдает, как Кларк глубоко и прерывисто выдыхает, когда вешает замок на ворота, закрывая их. Она делает шаг назад. — От этого тебе стало лучше? — спрашивает Лекса, губы Кларк поджимаются, а её ноздри расширяются. — Нет, — бормочет она и уходит от ворот, оставляя Лексу одну перед ними. Медленно, Лекса пишет имя Костии на бронзе замка. Она подносит замок к своим губам. — Прости, но я должна оставить тебя здесь. Я больше не могу носить это с собой. Прости меня, — она шепчет это, прежде чем нежно поцеловать и отодвинуть замок. Она запирает его на воротах. И она на самом деле не чувствует себя иначе. Может быть, потребуется больше, чем символический жест, чтобы избавиться от тяжести на груди.***
Поездка в Виннемукку, где находится музей Гумбольдта, находится примерно в часе езды от Лавлока. Они обе тихие на протяжении большей части поездки, но тишина совсем не похожа на вчерашнюю. Это удобно и дружелюбно, и есть что-то утешительное, зная, что в любой момент она может протянуть руку, повернуть к себе Лексу и поцеловать её. Лекса, кажется, становится всё более и более взволнованной, когда они приближаются к музею. Она начинает излагать случайные факты о материалах в музее, которые, как полагает Кларк, ни один нормальный человек не должен знать. Она должно быть какой-то инопланетянин. Или сверхчеловек. Но она довольно мила, особенно когда увлекается мамонтовыми костями, найденными в музее. Кларк в основном следует за Лексой, которая движется в угрожающе быстром темпе. Лекса рассказывает кусочки фактов о почти каждом экспонате в музее. Они достигают секции, которая заполнена только олдскульными авто и, судя по выражению лица Лексы, Кларк совершенно уверена, что она знает, что значит её рот в форме буквы «О». Кларк смотрит, как она проводит пальцами по металлу и с удивлением смотрит на машины. В комнате с ними больше никого нет, поэтому Кларк говорит: — Почему бы нам не запрыгнуть? — и Лекса скептически смотрит на неё, прежде чем её глаза осматривают комнату. — Кларк, нам нельзя, — она чуть ли не шипит, и Кларк закатывает глаза. Она перелезает верёвку и забирается в пассажирскую часть машины. Она наклоняется, её лицо находится всего в нескольких дюймах от лица Лексы. — Да ладно, Лекса, жизнь коротка. Ослабь этот замок и немного повеселись, — говорит она, её голос едва слышен шепотом, и Лекса делает последний осмотр комнаты. Затем она кивает. Она идет на другую сторону и забирается в машину. Она кладет руку на руль с улыбкой на лице. — Каково это? — спрашивает Кларк, и Лекса обнимает руль и смещается вокруг него на своем месте. Она выдыхает. — Так же невероятно, как я себе и представляла, — а потом она смотрит на Кларк с ухмылкой. — Куда, Мисс? — она спрашивает, и Кларк узнает отсылку к Титанику. Она почти что хочет закатить глаза, но не делает этого, потому что это почему-то кажется важным. Так что она просто подвинулась ближе к Лексе, так что их бёдра соприкасались, и положила руку на колено Лексы. Она опускает голову на плечо Лексы и шепчет: — К звездам. (Она не может знать, что она делает с Лексой, кроме того, что она хочет, чтобы Кларк поцеловала её, потому что это помогает ей забыться, но в такие моменты, у неё есть надежда, что она сможет понять это позже.)