***
— Я безумно хочу въебать ей, Энж, ты даже не представляешь себе, насколько пиздецки я желаю этого прямо, блять, сейчас, — Гора утыкается в пуховую подушку, не желая рассматривать по-женски утонченные черты лица Косполовой, что, вероятно, исказились в гримасе непонимания и отторжения, — И да, знаю я, блять, что приехала сюда меняться, но она жить мне не даёт, будто застряла где-то в горле, как инородное тело — хер достанешь, — Аня морщится и вспоминает нежные прикосновения Ксюши, — Руки чешутся так, будто я её с рождения знаю, и с этого самого ужасного для она морочит мне мозги, не даёт спокойно существовать. — Драматизируешь, — Брюнетка выпускает сигаретный дым и озирается по сторонам, совершенно забывая об отсутствии столь обожаемого коньяка, — Это просто Ксю, всё будет окей, вот увидишь, — Одноклассница присаживается рядом с веснушчатой и кладёт руку на плечо, — Я прекрасно понимаю, что эта блядь тебя задевает, но ты попробуй просто не обращать внимание, игнорировать по максимуму. Вот увидишь, ей просто-напросто надоест доёбываться до тебя. — А кулаки всё равно чешутся, не к добру вся эта хуйня, Энж, я точно знаю, — Заливистый смех Анжелики раздаётся по всей территории "Школы леди", но маленький Львёнок очень хорошо понимает, что желание есть желание — от своего уже не отступишься.***
В помещении мрачно и страшно: повсюду аромат сильных мужчин, пота, стекающей по их телам крови. Ксения Милас не смеет бояться кого-либо из этих надутых качков, стоящих перед ней с таким важным видом, будто ей непременно стоит поклониться в ноги, признать их силу, сдаться без боя: бля, да голубоглазая готова прикончить любого из верзил, если Яна будет счастлива. Счастлива по-настоящему. Ну, после всего этого дерьма. Счастлива до предела, — Выбираете себе соперницу и выходите на ринг, — Нарцисс не видит проблемы, как не может разглядеть и выбора: даже перед закрытыми глазами стоит образ других, более тёмных и, кажется, бездонных карих глаз, пробирающихся в душу раз за разом, — Оппонента требуется уложить на лопатки. После этого раунд считается выигранным. Играем до трёх, девочки, поехали! Первая на ринге — Анна Горохова. Кто осмелится выйти и сразиться с ней? Блондинка практически бесится, когда краем глаза замечает растянувшуюся улыбку мерзкой сучки Косполовой, намеревающейся сделать шаг вперёд: одним резким движением Милас останавливает нарушающую её личные правила одноклассницу и смотрит в глаза ведущему, кой явно хочет испариться, подобно каплям дождя в знойную жару, — Я буду против неё, — "И, блять, не обсуждается на словах, если хотите — отвоюйте это право ударом в челюсть, а если не хотите, то идите нахер". Горохова потирает ладони, рассматривая рельефное тело залезающей в грязевой бассейн соперницы: отчасти Аня даже расстроена, что эту медную статую придётся подпортить, не жалея сил — мыслей о возможном проигрыше нет, а в целом, думать попросту не хочется, ведь бритоголовая тоже руководствуется столь ненавистным "будь что будет", записывая себя в преждевременные победители одним лишь взглядом и движением мускулистых рук, — Готова? — Издевательски-сладкий тон Милас вонзается под кожу, подобно самой острой игле, а Анюта думает, что это, блять, нечестно — участвовать в рукопашном бое с холодной сталью за пазухой, — Готова проиграть, малышка? Кареглазая сжимает кулаки, представляя себя каким-то недоделанным супергероем из подростковых фильмов, а затем, различая слишком шумный выдох Анжелики, бросается на нерушимую Ксюшу, беспорядочно царапая короткими ногтями кожу обидчицы, совершая захват за захватом, но не чувствуя превосходства, скорой, настолько желанной победы, — У тебя невероятно притягательные губы, — Рыжую окатывает нескончаемым потоком ледяной воды, тело бьет мелкая дрожь, а лопатки касаются утонувшего в грязи бетона: хочется вопить, что эта конченая сука использовала запрещенный приём, но это были просто слова, провокация, в конце-концов, обличенная слабость Горы, смотрящей на ненавистную одноклассницу так затравленно, словно внутри сдохли все бабочки, оставив от себя лишь крылья-лезвия, то и дело вонзающиеся в живот. Ксению Милас слишком раздражали уроки психологии, когда в душу лезут длиннющими пальцами, выворачивают тебя наизнанку, убеждаются в том, что опустошили до предела, оставили "чистым листом" или, если угодно, "безликим манекеном"; она, хоть убейте, не верила ни единому психологу в своей жизни, так что не собиралась начинать и сейчас: да, относиться ко всему происходящему на похуй — это не так круто, но других выходов блондинка не видела, нет в извечных разговорах с Лилией Васильевной столь искомой выгоды, а значит, придётся придумывать легенды, от коих у зрителей из глаз польются крупные слёзы, — Ты, короче, снова врала на уроке, — Обладательница глаз-льдин даже не обернулась, ведь не нужно оборачиваться, чтобы понимать, кто намертво привязан к её бренному телу, и чья буква "р" звучит так ахуенно, что по всему телу бежит стадо мурашек, — Снова врала, у тебя это хуёво получается, Милас. — Как у тебя меняться, — Старшая спиной ощущает накатывающее на "Несуразность" раздражение, практически улыбается во все тридцать два, потому что выведенная на подобные эмоции Гора — обыкновенный маленький ребёнок, желающий прыгнуть выше головы, — Ну и чего опять? Больно, да? — Нихуя не больно, — Рыжая кусает губы до стекающей по подбородку тонкой струйки крови, кривится от едва ли ощутимой по сравнению с полученной недавно, но не признаваемой сейчас, боли, практически делает неосторожный шаг навстречу главной опасности, но задерживается, — Что это ещё за блядская забота? — Не забота, — Ксюша бросает сигарету и давит ногой, очевидно представляя, что это тонкая, хрустящая костями шея Ани, — Просто хотелось бы, чтобы тебе было невероятно больно. Бывай. — Бывай, блять, — Говорит абсолютной пустоте маленькая, сжавшаяся в комок Анюта из того далёкого детства, обиженная противным недопониманием и холодными словами-кинжалами, кои в очередной раз врезаются в бренное тело, — Да иди же ты нахер, блядская Ксюша Милас, я тебя так ненавижу, так ненавижу, Боги... Они не общаются больше суток, даже не смотрят друг на друга, полностью погружаясь в эту "невероятно интересную" серию заданий, состоящую из долбанных хождений по лесу. Веснушчатая грезит упасть замертво, потому что совсем не спала со вчерашнего дня, боялась вновь увидеть образ отца, качающего головой в знак недовольства. В глубине леса тихо-тихо: вокруг ни единой души, а эту идеальную тишину нарушает лишь шелест изумрудной, переливающейся в редких лучах зенитного солнца, листвы. Горохова считает, что осталась бы здесь навечно, согласилась бы стать заложницей матери-природы: никогда не вспоминать о доме-гадюшнике, блядской "Школе леди", не видеть запавшие в душу глаза-льдинки надоевшей до тошноты Милас. В глубине леса тихо-тихо, а внутри Ани бушует пожар: её ломает и бросает из стороны в сторону, прошлое неотвязно следует по пятам, приказывает осесть на землю, даже не пытаться контролировать беспорядочно трясущиеся руки, вспоминать аккуратные дорожки белого порошка, исто желая попробовать ещё один разок — хуже ведь точно не будет. Аня ненавидит себя всеми фибрами души, потому что загубила себя с самого раннего детства, сумела устроить неконтролируемый пожар в своём личном аду, раскрасить жизнь иссиня-чёрными красками, силой удерживая потоки слёз и любые проявления слабости. На деле, сильной Горе хотелось хоть на минуту показаться слабой, сорвать фестивальный костюм, пятнистую маску, продемонстрировать хоть кому-то измученную улыбку, преследующую зависимость. Наркотики — маленький смысл большой, но сходящей на нет жизни. Начавшая с одиннадцати лет, рыжая уже не смогла остановиться, продолжая вырисовывать замысловатые лабиринты жизни посреди идеальных дорожек купленной наркоты. Гороховой казалось, что так не будет всегда: слезет, перерастет, в конце-концов, — найдёт другое удовольствие от жизни, кроме этой временной херни. Не вышло. Видимо, просто не срослось, потому что сейчас, лёжа на рыхлой, мокрой от прошедшего земля или её слёз земле, девушка хотела только лишний пакетик со смесью, приносящей истинный кайф: тело ломало от невероятной душевной и физической боли, а перед глазами стояли друзья-наркоманы, многие из которых уже давным-давно ушли из жизни, посмеиваясь над совершенными ошибками во время предсмертной агонии. — Блять, сука, Ань, малыш, ты чего? — Поцелованная солнцем готова провалиться прямо под эту землю, только бы не видеть осуждающего взгляда и приподнятой брови бритоголовой в такой ебанутый момент; девочка бьет израненными об бетон кулаками по поддающейся почве, ничего не говорит — тихонько скулит, подобно подбитой шавке, — Идиотка, не злись на меня сейчас, я рядом, чтобы тебе помочь, иди нахуй со своей самодостаточностью, у тебя же ебучая ломка, — Милас приподнимает одноклассницу с земли, усаживая рядом с повалившимся этой ночью деревом, — У меня есть немного воды, попей, блять, пожалуйста, — А Горе хочется смеяться и смеяться, потому что трясущиеся руки Милки [ фу, как приторно ] — это слишком. — Хочешь посмеяться? — Выдаёт сквозь зубы, почти будит первозданную злость внутри блондинки, но не может продолжить, потому что к горлу тотчас подступает тошнота — сегодня лучше помолчать. — Ебанутая, я хочу помочь, — Ксюша выхватывает фляжку и касается побитых костяшек на руке собеседницы, — Нехорошо получилось, — Нарцисс промывает старые раны и усаживается рядом, поддаваясь минутному импульсу и переплетая дрожащие ладони между собой, — Сиди так, я тебя никуда не собираюсь отпускать, пока в голову не придёт идея. Какая же ты блядская проблема, Ань, — Горохову передергивает от, наверное, по крайней мере, так кажется, фальшивой нежности и настолько знакомого тепла Ксюшиной руки, девочка-пламя почти выдергивает свою побитую ладонь, но чужие пальцы цепляются сильнее, — Я попросила сидеть так, тебя трясёт, причём не по-детски, ты понимаешь, да? Гора, у тебя ломка, а ты пытаешься выёбываться и всё ещё доказывать кому-то, что тебе не нужна помощь. — Задание, — Карие глаза закрыты, но девушка практически уверена, что бровь одноклассницы взмыла вверх, как только прозвучало это слово. — Ты точно понимаешь, что такое ломка, да? Боже, глупый ребёнок, пытаешься вытравить тебя из черепной коробки, а ты нарочно цепляешься за это место ещё крепче прежнего, ну нахуя ты тогда подошла ко мне, малая? Из этого ничего хорошего не выйдет, ты же, блять, понимаешь, ты же не такая тупая, Боги... — Ксюша замолкает лишь в тот пиздецки невероятный момент, когда Львёнка срывает: Горохова укладывает свою голову на то и дело подрывающейся груди так нужной сейчас Ксюши, а рубашка второй мокнет от ощутимых эмоций одноклассницы. Обе знают: это просто ломка, но под рёбрами всё ещё растёт желание овладеть друг другом по полной программе, записаться в список вечных проблем, стать первородным грехом. Для Ксюши быть здесь, рядом с Аней, когда рыжая беззащитней самого маленького домашнего зверька — обязанность, за невыполнение которой последовало бы тяжело наказание; для Ани быть здесь, рядом с Ксюшей, когда ломает, как та выразилась, "не по-детски" — мини-испытание на прочность.а единственная неизвестная переменная — значимость этого момента на карте завтрашнего дня или следующего часа.
Ксюша — игрок.
И Ане прекрасно это известно.