Ворон

— К Нурглу послан! Ва-ли от-сю-да, — Герман в жизни бы не подумал, что Драко способен так виртуозно пародировать медвежий рёв; Драко отвоевывал свои книги у какого-то чересчур любопытного второкурсника, — ещё тронешь мои книги — в зад запихаю. Всю стопку. Тебе, тебе, мне без надобности; о, Поттер. Ты. Нет, я не фикрайтер. Там можно читать и трепаться с магглами. За этим я, собственно, на Апокриф и выбрался. О, да. Гера смутно догадывался какого рода общение можно ждать от Драко в этих ваших интернетах. Да ещё и с магглами. Ещё вечером Рольф горько сокрушался, что Драко Малфой уже успел влиться в дружные ряды каких-то совершенно отбитых хейтеров и поучаствовать в паре священных войн диванного разлива в качестве диванного же эксперта по физиологии единорогов. — Ага, — Герман заозирался и свалил вещи на свободную кровать, в слизеринской спальне царили оттенки охристо-зеленого и глауконитово-серого, — а нас, вот, Снейп выгнал обратно в спальню первачков. Оно и к лучшему. Декан действительно переселил братьев Поттер обратно в слизеринские спальни. Оставлять надолго один на один студента-раздолбая и юную версию Темного Лорда он больше не рисковал. — Засыпать под твой бесполезный трёп с Ноттом и Забини? Слушать твои идиотские анекдоты? К лучшему? Я уже готов заавадить себя в голову от одной перспективы, — скривился Драко, — ой, иди, Поттер. Бесишь. — Брось, это ты внешне только такой говнюк. А на самом деле — блинчик с корицей, — заржал Гера и взлохматил яростно заоравшего Малфоя, — ладно, ладно. Не блинчик. Блин. Видавший виды зловещий блинище. Эй. Блинец. Ну что, крови кровавому богу? — Иди в варп, еретик, — поджал губы Драко и агрессивно зачесал порядком отросшие пряди назад, руками, — комиссара Каина на вас нет. Хаоситы поганые. Герман заржал, свалил вещи Тома на соседнюю со своей кровать и, прихватив баян, убрался на поиски названного брата. Том нашелся гуляющим вокруг библиотеки, в обществе Гермионы и её книг. Герман минут пятнадцать умиленно любовался как они самозабвенно грызутся на тему изысканий средневекового мастера артефакторики, мистика и поэта Аполлоса Гонта. И решил не мешать. Этажом ниже наткнулся на Невилла и поплёлся с ним в гостиную Гриффиндора, задержался у входа в гостиную, развлекая Полную Даму средневековыми рыцарскими балладами. Примерно в тот момент, когда Гера встал на одно колено перед хихикающим портретом и начал протяжно декламировать монолог шекспировского Отелло, явился Толстый Проповедник. И поинтересовался, не желает ли юноша обсудить личность римского императора-сквиба по имени Нерон. Герман был приятно удивлен и ближайшие полчаса бывший семинарист и пуффендуйский призрак оживленно обсуждали этапы гонений на первых христиан, качество книжных иллюстраций разных монастырских мастерских средневековой Англии, легендарную книгу аббатства Келлс. И, конечно, современников Проповедника — крупных богословов-схоластиков, отца-епископа и жадноватого отца-келаря, страдавшего сухой рукой и сварливым нравом. Горько сетуя, что Герман не католик, призрак шутливо пожурил Геру за его факультетскую принадлежность. Ближайшие часа полтора призрак провел в разговорах, блуждая с бывшим семинаристом по коридору, после чего проводил до входа в Гриффиндорскую гостиную. Полная Дама, всё ещё хихикая, впустила Германа. И он едва не оглох от гогота и гвалта сотни глоток. Кое-как найдя себе место на диване и перездоровавшись с гриффами, парень затянул под баян про сундук мертвеца и бутылку рома. Рома оказалось мало и следом по шумной гостиной полетели «Дайте людям рома», «Кукла колдуна», «Проклятый старый дом» и «Алюминиевые огурцы». Гриффы не противились и охотно подсаживались послушать маггловских песен. Зачарованный баян исправно вскрывал восприятие слушателей, так что иностранные тексты английские школяры понимали прекрасно. — Слышали? — Симус рухнул на диван, рядом, — какой-то поехавший маг провозгласил себя принцем зеркального королевства, вместе с каким-то магглом разнёс половину Лютного, стёр память куче народа и запустил в небо своё собственное изображение. Как Черную Метку. Гера прислушался и издал баяном унылый воющий звук. — Дамблдора нет в школе, — украдкой шепнул Герману Невилл, прижимая к груди Книгу Леса, — Снейп и Клиган прошли мимо цербера и спустились через люк. Я сам видел. Пошли к окну. Я кое-что придумал. Герман кивнул и молча последовал к выходу, за встревоженным Лонгботтомом. Полагалось найти Тома и посмотреть Карту Мародёров. У огромного витражного окна с изображением Морганы Невилл остановился и принялся торопливо листать ветхие страницы. — Да где же она… — страдальчески бормотал Невилл, быстро листая и роясь в оглавлении, —  призыв медведя, Медвежья Шкура, Рогатый Лорд… вот! Нашел. Глаза Лесного Бога. Гарри, нужно сделать круг стихий. И мы увидим что там у них происходит. — Круг, говоришь? Да, ты прав. Уж лучше бы нам никуда не ходить на своих двоих. Мы будем только мешать, — задумчиво кивнул Герман, — мы сможем только смотреть и всё? — Мы сможем выпустить своих элементалей! — замотал головой Невилл, — мы сможем ими управлять. — Так, — Гера рассеянно взлохматил волосы руками, из-под руки глядя на идущих мимо студентов, — я знаю, где искать Тома и Герми. *** Пламя факела чадило и металось, как загнанный зверь. Бесформенной грудой тлели на холодных камнях останки ожившего мертвеца в алых доспехах. Зачарованная сталь тонко, хищно звенела от магии. Венделл опустился на пол подле, мрачно разглядывая изуродованное смертью и тленом худое, острое лицо сурового героя древности. Великий человек, ошибавшийся, это верно. Изначально принявший не ту сторону, но нашедший в себе силы восстать против могущественного безумца. Неоднозначный герой, обменявший нормальное посмертие на чудовищное существование в шкуре живого мертвеца. И всё — лишь ради того, чтоб запереть своего бывшего повелителя, древнее чудовище, в его логове. Мистер Грейнджер закрыл бы ему глаза, если было бы чем — веки и часть кожных покровов сгнили начисто; Венделл убил паладина в бою, прервал его чудовищную псевдожизнь, чтобы вывести Сириуса и Вархарда из Блэкфайра, это верно. Но ни радости, ни гордости по этому поводу не испытывал. Жертвенность сурового стража Блэкфайра вызывала, как минимум, уважение. К тому же, Венделл всерьёз сомневался, стоит ли вообще выводить из Блэкфайра это сипящее чудовище. Но Сириус дал ясно понять, что предка, пусть и почти спятившего, он здесь не бросит. Тем более, мистер монстр за века заточения всерьёз ослабел и, кажется, давно потерял всякий интерес к происходящему снаружи. — Скорее, маггл. Обруч. Сними обруч с его головы, — вкрадчиво просипел мистер Вархард, по-паучьи перебирая тонкими, серыми пальцами, сутулясь и плотоядно щеря огромную черную пасть, полную острейших зубов, — моё детище. Прекрасный, легкий металл. Закаленный в крови дюжины младенцев. Магия пела, когда я ковал его… Венделл смерил полуживое чудовище недобрым взглядом и аккуратно снял с мертвеца тускло сияющее алым украшение. Доспехи тотчас же исчезли и в руках Венделла обруч обернулся вполне приличной тёмно-бордовой фетровой шляпой. Сириус согнулся пополам и лающе, отрывисто заржал. Вархард Блэк возмущенно засипел что-то про отвратительную моду магглов и неразумное использование древних артефактов. Мистер Грейнджер невозмутимо надел шляпу на голову — и шляпа дополнилась соткавшимися из чернильного мрака и брызг крови бордовым кожаным плащем с черным подбоем, весьма недешевым бордовым же костюмом-тройкой, галстуком, перчатками и кобурой. — Хорошие доспехи, — в глазах Сириуса плясали развесёлые черти, — жаль, это не видит моя мать. Ох и воя было бы. С несчастным древним магом случился нервный срыв. Мистер Грейнджер, размещая в кобуре пистолет и затягивая потуже все ремни, в полуха слушал, как Сириус с довольным гоготом изводит возмущенного родственника своим специфическим чувством юмора. А Вархард шипит проклятья и плюётся ядом. С потолка монотонно капала вода. В отдалении уныло скреблась и выла замурованная в стенных ловушках нежить. Колдовской посох сдержанно морозил пальцы и источал волны страха. Венделл невесело усмехнулся и потуже натянул перчатки. По крайней мере, теперь эти руки в состоянии защитить семью. *** Полумрак Воющей Хижины дышал запустением, пыльной затхлостью и мышиным навозом. Контуры магических печатей, нанесенных Томом на грязный настил пола, тонко вибрировали и сияли сочной зеленью. Гарри, Том и Гермиона сидели на полу, раскинув руки, образуя собой треугольник. Их между собой сковывали живые иллюзорные цепи, сотканные из чистой энергии. Десятки цепей. Они сплетались и подрагивали. Невилл, жутко волнуясь, вошел в гудящий от магии треугольник — и цепи впустили его. Преклонив колени, он прочел нараспев три формулы на гэльском, привычно закрыл глаза и слился с крохотным мышиным тельцем. Но сегодня всё было иначе. Трое смотрели глазами мыши вместе с Невиллом. И им было нестерпимо тесно всем вместе. Мышь неслышно бежала по извилистым переходам и тоннелям, ныряла в щели, гибким хордовым серым комком протискивалась в щель под дверью, ведущей прочь из комнаты с какими-то крылатыми ключами, петляла по черно-белым плитам зала с гигантскими шахматами. Последняя загадка — несколько фиалов с зельями и стена огня — решенная Гермионой очень скоро перестала быть проблемой. Допив капли зелья из нужного флакона, серая мышка пересекла стену огня, не опалив шкурки, и ворвалась в старинный зал. Душный, пыльный и освещаемый только рыжими космами чадящих факелов. И четверо заговорщиков увидели почти идиллическую картину: Северус Снейп, растворяющий какими-то зельями бездыханный труп Квирелла, полтрупа бедного заиканца с огромной оплавленной рубленой раной через всю грудь и невозмутимо чистящего меч сира Клигана. Зловредное хлористо-желтое зелье Снейпа нестерпимо воняло чем-то техническим, гнусно шипело, хлюпало и крайне охотно сжирало коченеющий труп. --… допросить. Допросить, понимаешь? — раздраженно цедил Снейп, — сдать аврорам. Я начинаю жалеть, что связался с тобой. Его не стоило убивать, не выпотрошив ему память. Теперь у нас нет доказательств. Бывший Пожиратель Смерти и книжный персонаж убивают преподавателя предмета, который им не дали преподавать. Спешите видеть, нездоровые сенсации Риты Скитер. За убийством коллеги последует Азкабан. Азкабан, Сандор. — Азкабан. В Пекло твой Азкабан и его сиплых ублюдков. Это дерьмо и близко не стояло рядом с тем, что делают с живым мясом в Красном Замке, — нелюбезно отозвался Пес, добавил пару ласковых в адрес дементоров и уточнил на чем именно он вертел стражей Азкабана, «старого членососа», Министерство и министра. Снейп избавил Квирелла от правой руки и, под мерзкое шипение жрущего кости зелья, воззрился на сира Клигана усталым, тяжелым взглядом. Клиган поднял меч и разрубил им воздух. И лезвие исторгло алый энергетический хвост, раскаленный и резко пахнущий утюгом. — Ненавижу огонь, — глухо выдавил Пёс, возвращая меч в ножны и наблюдая, как зельевар педантично уничтожает зельем лицевые ткани трупа, — угадай, где пригодилось бы это жадное до мясца жидкое дерьмо. Я знал одну подходящую коронованную суку. Скажи, твоё варево плавит кубки? — Нет, — Снейп нехорошо ухмыльнулся, — но исправно портит цвет напитков. — Магия-срагия, — проворчал Пёс и осел по стене на пол, гремя доспехами, — от половины того дерьма, что учиняет здесь сама над собой толпа мелких засранцев, там, откуда я родом, дохнут в муках. А тут. Заклятья. Зелья. Налакался — и топаешь себе дальше. Будто так и положено. — Не могу не согласиться. Мы отвыкли ценить привычное, — задумчиво отозвался Снейп, — меч — не лучшее решение — купи уже, наконец, палочку. Пес нецензурно высказался о способах получения палочек, о массовых оскоплениях троллей и о сексуальных предпочтениях Олливандера; и кинул в стену мелким камнем, найденным наощупь. — Зря, — Снейп небрежным жестом уничтожил остатки одежды Квирелла и парой заклятий очистил пол от натекшего зелья и пришкваренных к плитам кусков мяса и ткани, — ты — маг. Рано или поздно тебе придется учиться управлять… Невилл разорвал сеанс и все четверо вновь оказались в пыльном полумраке Воющей Хижины. — Меня сейчас вырвет, — забормотал, зеленея, Невилл и почти вывалился за дверь, путаясь в затекших ногах. — Мерлина ради, Лонгботом,—  крикнул вдогонку Реддл, закатив глаза, — это просто мясо. Просто. Жидкое. Мясо. — Картина маслом, — пробормотал Герман, — Клиган перестарался с задержанием Квирелла, отчего теперь Снейп собственноручно уничтожает труп. Я готов аплодировать ногами. — Какая… мерзость, — Гермиона медленно поднялась с пола, приводя джинсы в порядок, на лице её были написаны досада и омерзение, — чудовищные эффекты. Я почти уверена, что это зелье незаконно! — Очень сомневаюсь, что Министерству вообще известно о таких штуках, — задумчиво отозвался Герман, потирая шею, — не исключено, что это, вообще, экспериментальный образец. — Вполне возможно, — обернулся Том, — мне не известны такие зелья. Невилл вернулся и забрался с ногами на продавленный диван. — Всё-таки жаль Квирелла. Прости, заиканец, не уберег, — пробормотал Герман, глядя как Гермиона уничтожает с пола цепи и сферы рунических печатей, — чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Как же сделать-то так, чтобы люди не помирали? — Никак, — взгляд Тома задержался на лице Германа, и в глубине равнодушных синих глаз замерцало что-то снисходительное и теплое; очень теплое, — всегда найдутся те, до кого нельзя дотянуться, Поттер. *** Ослепительно-ярко сияло солнце сквозь молодую клейкую листву. Мокрые после дождя улочки Китежа оглашали дальний рёв моторов, развеселый птичий гам и площадная брать. Рон ошалело наблюдал, как четверо амбалов атакуют киоск, а тот лениво отбивается от грабителей мозолистыми куриными лапами. Изнутри старушечий голос поносил последними словами как нападавших, так и всю их родню до седьмого колена. Брякнули ставни, что-то тускло просияло и прямо из плешивого газона полезли, клацая челюстями, живые скелеты. — Однако, недобрая магия, — Выргыргелеле похлопал Рона по предплечью, — надо уходить. Я таких уже видел. Мертвое стойбище. Олени холодные. Охотники холодные. Кости торчат. Ходят, гниют. Мясо живое кушают. Плохая магия. Рон, издав несколько нечленораздельных звуков, в ужасе ткнул пальцем в киоск — из него почти по пояс свесилась старушка божий одуванчик, потрясая черным посохом с человечьим черепом вместо навершия и матерно ругая убегающих горе-рекетиров. Мертвецы побродили ещё немного вокруг и закопались обратно в газон. — Забава Яровратовна, — старательно выговаривая сложные слова, заглянул в окошко Рон и полез за мелочью, — а можно упаковку «Лис-петухов»? — Кончились, — нелюбезно рявкнули из ларька и когтистые сморщенные ручищи всучили ойкнувшему Рону стопку старых журналов, — матери-то отдай. Хорошие вязальные схемы. А товара, считай, что и нет. — Нет? — изумился Рон, прижимая к груди журналы и недоверчиво разглядывая полки, битком набитые одинаковыми рыжими герметичными фасовками, — как же так? — Поставок с Большой Земли нет, — хмуро проскрипела старая ведьма, отмахиваясь, — как у господ, всё под исход. Вон те упаковки видишь? С рунами. Трансфигурированная смесь лебеды, отрубей и кукурузной массы. Обратится в обратку через двадцать минут, как пакет вскроешь. Чего смотришь-то? У магглов и того нет. Покупать-то, чего, надумали? — Кукурузные палочки, — махнул рукой Рон, поглядывая по сторонам и опуская деньги в углубление прилавка. — Мать тебя в воскресенье навестить зайдет, — сурово сообщила старуха, заправляя под пестрый алый платок выбившийся седой локон, — не балуй в школе. А внучка моего в школе своей увидишь, — скажи, чтоб к десяти, как штык, дома был. Ишь ты. Удумал. Медпункт на нем, не успевает. Детвора из школы не пускает. Свою детвору пора заводить. Гиппократ малахольный… Рон послал улыбающемуся Выргыргелеле полный страдания взгляд и беззвучно взвыл. Пользуясь появлением каких-то громко сквернословящих работяг, ребята слиняли в ближайшие дворы, жуя на ходу неестественно запашистые кукурузные палочки. — Хорошая женщина, — поделился точкой зрения Выр, задумчиво пиная пивную крышку, — строгая, но хорошая. Много магии. Старая магия. Магия недобрая, а женщина хорошая. Редко так. — Я ее боюсь, — вздохнул Рон, — наша соседка, представляешь? Новая мамина подруга. Школьный медбрат — её внук. — Хорошая женщина, — утвердительно кивнул Выр, -- серьезная. Цветными пятнами маячили разрисованные ежами и зайцами беседки детских площадок, сияли крашеными боками турники, полисадники под окнами утопали в молодой траве и синих искрах пролески сибирской. Откуда-то из тенистой прохлады чужих дворов, из распахнутых настежь окон, смутно знакомый мужской голос пел: Песен еще ненаписанных, сколько? Скажи, кукушка, пропой. В городе мне жить или на выселках, Камнем лежать или гореть звездой? Звездой. Солнце мое — взгляни на меня, Моя ладонь превратилась в кулак, И если есть порох — дай огня. Вот так… Рон догнал своего чукотского товарища и влез следом за ним на какой-то невысокий турник, имитирующий лабиринт. — Сильный колдун, — уважительно покивал Выргыргелеле, ткнув большим пальцем туда, откуда ветер доносил пение, — вчера в школу приезжал*, цветы женщинам дарил. Учителей поздравлял. Рон заозирался, прислушиваясь. Действительно. Тот же голос. Черноволосый парень в черном плаще, вроде тех, что носят у магглов; Рон ещё вчера ви­дел гостя в одном из коридоров Колдовстворца, беседующим с директором. Но не придал этому значения. Кто-то в гостинной потом, вечером, говорил, что это -- выпускник Колдовстворца, что он приезжает каждый год, поздравить тех, кто его учил. Рон ещё подумал тогда, что незнакомец, нааверное, был в школе кем-то вроде Перси. А оказалось, по коридорам так запросто ходил известный музыкант. Настоящая звезда русского рока. А голос всё пел, как-то отрешенно и вместе с тем проникновенно: Кто пойдет по следу одинокому? Сильные да смелые головы сложили в поле в бою. Мало кто остался в светлой памяти, В трезвом уме да с твердой рукой в строю, в строю. Солнце мое — взгляни на меня, Моя ладонь превратилась в кулак, И если есть порох — дай огня. Вот так… — Надо к четырем вернуться в школу, — засуетился Рон, — я впервые вижу полностью магический город, веришь? Это просто… — Верю, — друг улыбался, закрыв глаза и раскачивая ногами в такт песни, — я тоже. А голос всё пел и пел, расстилаясь над землёй, дыша весенним теплом, прелой земляной влагой и свежевыстиранным бельем, развешанным по двору, на веревках: Где же ты теперь, воля вольная? С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь? Ответь. Хорошо с тобой, да плохо без тебя, голову да плечи терпеливые под плеть, под плеть. Солнце мое — взгляни на меня, Моя ладонь превратилась в кулак, И если есть порох — дай огня. Вот так… Солнце мое — взгляни на меня, Моя ладонь превратилась в кулак, И если есть порох — дай огня. Вот так…