Ты только живи

— Может, ты пойдёшь домой? Эйджи носом ведёт по его груди, всё возится, пока не устраивается поудобнее. — Какой дом? Ибе улетел, и мне некуда идти, — бормочет сонно, и не думая вставать. Милый, добрый мальчишка. Эшу не хватит и жизни, чтобы до него дотянуться. Он весь замаран, запачкан — не отмыться. От него смертью и болью разит за мили, но Эйджи (кажется, в самом деле) плевать. — Ты мог бы остановиться у Макса. Тихий смешок, похожий на фырканье и хрюканье одновременно. — И оказаться в эпицентре его разборок с Джессикой? Или что ещё хуже — помешать их второму медовому месяцу. — Наконец перестали маяться ерундой, — довольно заключает Эш. — Похвально. Не думаю, что Джессика так уж страшна, когда не злится на него. — Эш. — Голос вибрирует от раздражения, которое всегда вежливый Эйджи старается замаскировать. — Я не хочу наблюдать за тем, как они ведут себя... — Он догадывается, что тот хочет сказать: наиболее меткое выражение, которое чётко описало бы происходящее, — совсем не из лексикона Окумуры. — Словно озабоченные подростки. — Прикасаться к тому, кого любишь, не грех. Лучшее, что можно представить. Эш замолкает. Эйджи приподнимается. И смотрит в самую душу — подобная метафора была бы уместна, если бы у него от той самой души осталось хоть что-нибудь. Если бы её не растоптали все те ублюдки, что смели брать его силой. Эйджи не говорит ничего, только касается ладонью щеки. Нежно, будто он стеклянный и вот-вот разобьётся. Слова излишни: Эйджи видел его в самые худшие дни, не позволяя закрыться, принимая со всем тем дерьмом, разгрести которое не удастся и за сотню лет. Эйджи плевать хотел на то, кто что подумает. Он был рядом. Сидел у кровати, обрабатывая раны. Делал ему тёплый чай с ромашкой и имбирём, ненавязчиво интересовался его самочувствием. Любого другого Эш бы прогнал. Не вынес бы даже намёка на жалость в свой адрес. Эйджи не донимал. Обнимал осторожно, неловко оплетая руками, а Эш чувствовал: срастается, заживает. С ним становится легче. — Я знаю, Эш Линкс, — шепчет Эйджи и не отводит взгляда. Не боится показаться ему уязвимым, раскрывает все карты. — Прекрасно знаю, что это такое — прикасаться к тому, кто небезразличен. Мальчик-солнце тянется к нему и целует. Замирает на мгновение, будто даёт выбор. Не хочет давить. Чудной. Разве можно его оттолкнуть? Того, кто дал надежду и не бросил. Того, кто остался всему вопреки. Мальчик-солнце его греет, просто находясь рядом. Эш уверен: Эйджи стоит бежать от него. Эш считает, что спасать нужно вовсе не его. Но отрицать глупо: Эйджи — тот, кому под силу собрать его и сделать целым. Он улыбается. Знать, что кому-то так отчаянно хочется его спасти, — чертовски приятно. Он не станет мешать.