"О веселье молодых дворян"

— Вот она, книжка проклятая! — старый управляющий, который уже давно жил в имении на правах хозяина, на цыпочках вошёл в комнату молодого барина. Следом за ним в комнату прокрался его старый шут Черпак — главный союзник Петра Ильича в его тайной войне против новых порядков в поместье. — И книжка-то небольшая, а до чего скверная… Что бы с ней сделать такого? — Так давай, дядюшка, потопим её злодейски! — Черпак повысил было голос, как с ним бывало в минуты странной радости, которые периодически у него случались, но тут же вспомнил, что находятся они тут не с разрешения хозяина комнаты, а значит, почти по-воровски. — Кабы можно было, так я давно бы её в речку кинул! — Пётр Ильич замахнулся на шута, от чего тот ещё сильнее пригнулся к земле, прикрывая руками левое ухо, за которое его так часто трепали, что оно стало сизым и в несколько раз больше, чем правое. — Сама государыня князю для чтения в подарок прислала. — Так давай, дядюшка, спрячем её, да так, чтобы самим потом не найти, — Черпак начал было разгибаться, но тут же получил локтем от управляющего чуть пониже шеи. — Как можно? Князь хватится — опять срамить начнёт! — в глазах старого Петра Ильича читался настоящий ужас. — Водой разве что покропить… Святой водой. — О! Можно и так. Потопить, али святой водой покропить. У нас этой водицы - хоть упиться, хоть топиться — одним словом, хоть закропись. А что ж это за книжица-то такая? — Называется, — управляющий аккуратно, двумя пальцами, точно хватался за ядовитую змею, взялся за краешек обложки и откинул её, открывая титульный лист. — «О веселье молодых дворян. Со изволения ея императорского величества Екатерины Второй оттиснута в Санкт-Петербурге. На предмет воспитания светского манеру детей дворянских мужска и женска пола, календарь для любовников, стрелы Купидона, вопросы и ответы, забавные анекдоты»… Вот, книжица… — Духовного содержания… — Черпак хотел было заглянуть в книгу, но тут же отпрыгнул от стола на полметра, потому как управляющий замахнулся для удара. — Да уж! — Пётр Ильич так же аккуратно перелистнул несколько страниц. — Вот, например. "Что такое промискуитет?" — прочитал он, чем вызвал необычайное оживление со стороны шута. — "Ответ: промискуитет есть действо, в коем участвуют любовники, различны по полу, но сие не обязательно. Действо есть акт любовный с несколькими дворянами или дворянками одновременно иль образ жизни дворянина, включающий в себя любовные утехи с разными людьми в неограниченных количествах и несоблюдение однолюбства". Нет, это книжка не духовная. — Нет… — теперь и в глазах шута читался страх. — Эта книжка того… скоромная. — А, пусть… — управляющий закрыл книгу и, казалось, на что-то решился. — Пусть государыня гневается, а я выбью у князя дурь из головы. Вишнёвой тростью его прибью. Сам ведь потом спасибо скажет. Ведь скажет же? — Обязательно скажет! — тут же поддакнул Черпак. — Он мне как сын. Я за него перед Богом в ответе. Коль ребёнок не подчиняется старшому, бери палку, и ударяй его по спине, токмо, не причиняя сокрушительного членовреждения. — Вреждения члено не! Золотые слова, дядюшка. Дрыном по спине — это ж первое дело! — А книжку эту проклятую… Во двор выкину к свиньям! — управляющий схватил книгу, развернулся к выходу, но тут же вскрикнул от ужаса. — А! Рогатый, с хвостом! В дверях барской опочивальни стоял некто с тёмной кожей, мохнатыми ногами и рогами на голове. Он то и дело подпрыгивал и дёргался из стороны в сторону, в то время, как Пётр Ильич истово молился. — Сгинь, чёрт! Дую на тебя и плюю! — управляющий разогнался и плюнул в сторону незваного гостя, но именно в этот момент прямо перед темнокожим появился мой князь, так что плевок, предназначенный чёрту, попал прямо в лицо молодому барину. — Да никак это дворовый наш, Сенька это! — Черпак тут же признал молодого кузнеца, после чего кинулся на пол, увидев князя. — Да Вы в уме, Пётр Ильич, плевать на меня? — тут же взорвался молодой барин. Вслед за ним в комнату вошли Сенька и дворовая девка Машка — подруга князя Филиппа. — Привиделось в сумерках, Филипп Сергеевич. Рогатый, хвостатый, — заикаясь, начал оправдываться управляющий. — Ишь, паршивец, как вырядился! — Вы, чем спать после обеда, греческую мифологию лучше бы твердили! — князь шёлковым платком вытер с лица плевок и с негодованием посмотрел на незваных гостей в своей комнате. — Спросонок Вам невесть чего мерещится. — Да, часок лишнего перехватил, — управляющий тут же стушевался под пристальным взглядом барина. — Так, Филипп Сергеевич, скука-то деревенская ко сну клонит… — Распухли, поглупели, и людишек распустили, — было ощущение, что молодой князь каждым словом вбивает гвоздь в голову своему вынужденному патрону. — Совсем распустили! — он указал на Сеньку, после чего медленным шагом прошёл к креслу у стола, сел в него, и начал методично стучать пальцами по столу. Машка тут же встала по правую руку от князя, как бы намекая на свой статус. — Этому приказано на вечерней заре сидеть во всём облачении — с хвостом и рогами — в шиповнике, играть на дудках с меланхолией… А ты? Чем ты занимался в саду? Подойди. Сенька всё ещё мялся около входа, прикрывая и чеша оголённую грудь. — Ну, подойди, когда князь приказывает, не пужайся, — подала голос Машка, старательно избегая смотреть прямо в глаза барину. — Отвечай, чем ты занимался в саду. — Ваве сивел, бавюшка бавин, — нечленораздельно пробормотал кузнец, теребя хвост, прицепленный на штаны на меху. — Что? — князь скривил милое личико, всем своим видом показывая, что не расслышал ответа. — В бане сидел, — тихонько пробубнил Сенька. — Видите! — обличающе воскликнул Филипп, глядя в сторону управляющего. — В бане сидел! — Он с нимфами в баню забился, их комары закусали, — встряла Машка, стараясь не попадать в поле зрения барина, когда тот не в настроении. — Ни нимф, ни, паче того, сатиров, ни других греческих божеств комары не кусают! — медленно сквозь зубы процедил князь. — Это вы запомните! — Однако, Филиппушка, — решил было встать на сторону сатира Пётр Ильич, — ежели комар сядет на нос, или на какое другое место… — На другое! — воскликнул Сенька со слезами в голосе, прикрывая свои чресла. — А девки твои… — управляющий проглотил слова, увидев ядовитый взгляд барина. — Что? — отвлёкшийся было на экзекуцию кузнеца князь, перевёл свои очи на управляющего. — Ну, эти… нифны у тебя, почитай голые скачут. — Срамота — срамотища! — встрял Черпак, за что тут же получил злой взгляд со стороны князя и управляющего одновременно. — Молчите! — воскликнул барин. — В баню забился. А куда ты дудки дел? Дудки куда дел, я тебя спрашиваю? — Вувки в вистья закопал… — вновь пробубнил кузнец. — Чего? В листья закопал? — Машка попыталась перевести, что говорил её возлюбленный. После утвердительного кивка, она ещё раз, но на этот раз утвердительно, повторила уже барину. — В листья закопал. — Зачем ты это сделал? — уже не столько ругаясь, сколько с усталостью в голосе, спросил князь. — А меня это… меня нифны задражнили, ковёл да ковёл, да ещё и квапивой стеваются! — так же неразборчиво, но с пылом объяснил Сенька. — Его нимфы задражнили, крапивой стегаются, козёл да козёл, — перевела Машка. — Вот ваши людишки деревенские! — обратился Филипп к управляющему. — Объясните ему, а у меня слов больше нет! — он закинул ногу на ручку кресла, разглядывая обложку лежащей на столе книги. — Ну, ты… это… — попытался подобрать слова Пётр Ильич. — Ступай… это… на конюшню и скажи… это.… Ну, чтобы… это… выпороли тебя. — Опять Ваша грубость? — голос барина заставил управляющего вздрогнуть. — Я уже сказал: лесных богов всех, обоего пола, от порки освободить! — А как же, князюшка, людей-то не пороть? От рук ведь отобьются, — Пётр Ильич развёл руками, показывая, что он бессилен против законов природы. — Я отобьюсь, — подтвердил слова самого понятного ему человека в комнате Сенька. — Рабу желай добра — ломай ему ребра, — опять встрял Черпак, за что тут же схлопотал по уху от управляющего. — Молчите! — взвинтился князь. — Сам накажу! — в комнате наступило напряжённое молчание, все сейчас смотрели на милое личико барина. — В наказание тебе… повтори урок! — Батюшка Пётр Ильич, может, лучше, выпороть? — внезапно чётко произнёс кузнец. — Кто ты, прелестный, с золочёными рогами, на свирели играющий, в роще мелькающий? — Не внаю… — Кто ты, я спрашиваю? — с нажимом повторил Филипп. — Ну, чего ты забоялся? — ласково спросила Машка, подходя к своему возлюбленному. — Князь спрашивает: какой ты породы? Отвечай: Я, сударь… — Я — сударь, — повторил Сенька. — Получеловек… — С полу человек… — Полузверь… — С полу дверь… — Называюсь сатир. — Называюсь сортир, — Сенька в недоумении повернулся к Машке. Предыдущие слова были ему хоть немного понятны, но почему он — сортир, он так и не понял. — Где обитать имеешь обыкновение, прелестный? — опять начиная раздражаться, спросил князь. — Где… это… прелестный? — Сенька повернулся к Машке, но тут князь, увидевший этот манёвр, прикрикнул на неё, вынуждая отойти, но, напоследок, успев прошептать: — В роще, с нимфами и иными греческими божествами…. — В роще… с сифами! — радостно повторил сатир, но тут же схватился за голову, потому что Филипп ударил рукой по столу, выражая своё негодование. — Заучу я, батюшка барин. — Вот пошлю тебя гусей пасти, — сквозь зубы прошипел хозяин комнаты. — Ночь не спи — заучи про греческих богов! Ступай! — Сенька заметался, мгновенно позабыв где выход. — Нечего сказать, большая приятность жить у Вас в деревне, — устало пробормотал барин, когда кузнец вылетел из комнаты. — Где поэзия? Где забвение? Франческа! — Франческа! Князь кличет! — Машка пошла к дверям, в намерении докричаться до этой Франчески, но тут вслед ей прилетел гневный вопль: — Машка, не гневи! — Что такое, Ваше сият… Ах, да! Франческа — это ж я, — она тут же приняла неуклюжий реверанс. — Франческа, что ж за имя-то такое, прости… Господи… — себе под нос пробормотал управляющий, на что получил подтверждение со стороны Черпака: — Содом, как есть Содом. — Здесь я, Ваше сиятельство, — с неубедительным французским акцентом прогнусавила Машка-Франческа. — Позови нимф, — барин уже закинул одну ногу на стол, изнывая от скуки. — Будет сделано, — Машка присела в реверансе, после чего вышла из комнаты. — Нимфы! Князь кличет, ядрёны кобылищи! — Я к тебе, князюшка, вот по какому делу зашёл… — издалека начал управляющий с заискивающими интонациями, но тут же со стороны Филиппа раздался усталый стон. — Пётр Ильич, просил же я Вас. Нет нет, взяли бы табакерку, изящно табака бы понюхали. Ну, хоть при мне-то будьте расторопны, — барин закатил глаза, закидывая вторую ногу на стол, показывая, как он изнывает от скуки. — Так, Филипп Сергеич, чихаю я от того табака, — управляющий запнулся, увидев взгляд князя. — Но, для тебя, готов и понюхать… А Черпак мне знатного табачка натёр: с толчёным стеклом, с репейничком… — Не Черпаком, а приказано зваться ему Гетерастом. Боже, какая скука! — князь откинул голову, глядя в потолок. — Помогай, братец, — шепнул управляющий своему слуге. — А что ж делать-то? — так же шёпотом спросил Черпак. — Видишь, князю скучно. Шут? Шути! — Ваше сиятельство, — громко произнёс шут, привлекая внимание молодого барина. — Черпаком зовусь, по причине способности своей выпить целый жбан с похмелья. Для Вас же, ваше сиятельство, готов не только что Педерастом, но и петушком… — он хитро взглянул на стоящего в радостном предвкушении управляющего. — И курочкой! Черпак присел на корточки, сделал руки так, чтобы они изображали крылья и очень натурально начал кудахтать, делая вид, что клюёт носом невидимые зёрна. Вдруг, в какой-то момент, он застыл на месте и с нечеловеческим кудахтаньем стал тужиться. Буквально через минуту в его руках появилось неизвестно откуда взявшееся яйцо размером с небольшой арбуз. Управляющий же в это время изо всех сил сдерживал себя, чтобы не смеяться очень громко, а лишь прыскать в платок. — Прикажите ему убраться вон! — пробубнил князь из-под платка, которым накрыл лицо в тот момент, как шут начал сносить это яичко. По жесту управляющего Черпак с негодующим бубнением скрылся за дверью, лаская яичко, будто это малый ребёнок. — Ну, ведь курица, князюшка, — все ещё немного хохоча пробормотал Пётр Ильич. — Настоящая курица. Глаза закроешь, и будто не человек кудахчет, а курица. Никто в округе лучше его не кудахчет… Нет, был у князя Смолова шут Картошка — так тот фазаном кричал. Хорошо кричал… Но помер — на охоте по ошибке пристрелили. — Вы бы хоть за весь день что-нибудь изящное сказали, а то я слов Ваших даже не понимаю. — Я к тебе, Филиппушка, вот за каким делом зашёл. Человек ты… молодой… — управляющий маленькими шажками стал приближаться к креслу барина, старательно подбирая слова. — … горячий… с норовом… Ведь так, душа моя, как эту весну живём — и до беды не далеко. Князюшка, выкинь дурь из головы — отдай мне книжицу прелестную. — Вы, Пётр Ильич, пейзан — невоспитанный человек. — Эээ… Филиппушка. По старине живём. Дураками нас ни дедов, ни прадедов никто не считал. А французские нравы нам не пристали. Вон, французы, читали, да и отрубили королю голову. Вы что, хотите, чтобы было как во Франции? Ну, скажи, чего ты вычитал в этой книге? — Кабы кто знал, как мне любовника хочется! — в потолок простонал князь, закатывая глаза. — Аминь аминь! — управляющий замахал руками на барина. — Рассыпься! Филиппушка, на скотном дворе сгною за такие мысли! — Невежа, — даже не опуская глаз прокомментировал слова Петра Ильича мой князь. — Ну, скажи, что пошутил. Не вводи в грех, пошутил, — заискивающий управляющий аккуратно коснулся руки барина, лежащей на столе, но тот отдёрнул её. — Не касайтесь меня холодными руками! — сквозь зубы прошипел князь. — Теперь я понял, какой Вы злодей. — Что ж делать-то? — управляющий развёл руками. — Приходится жить здесь, так терпи, князюшка. — Терпеть? Чтоб красота моя даром пропала? До гробовой доски терпеть не хочу! Погибну, и погибну здесь, как цветок осенней сыростью. В Санкт-Петербурге балы, иллюминация, — в голосе барина появились мечтательные интонации. — А Вам и думы нет, что не последним был бы красавцем в свете. В монастырь уйду, чем терпеть лицо Ваше противное. — Наскакывай, дядюшка, не робей! — из-за приоткрытой двери прошипел обиженный на князя Черпак. — Принеси вишнёвую трость, — так же тихонько сказал управляющий, подходя к двери. — Сей тростью дед отца моего учил, — начал он объяснять князю, когда Черпак кинулся исполнять его поручение. — И я не раз был учён ею, в рассуждении добротолюбной жизни. Так что ты уж, князюшка, не осуди. Горько и обидно, но долг выполнить обязан, — Пётр Ильич развёл руками, показывая, что это — не его желание, а лишь Вселенские законы. — Пальцем тронете — государыне напишу, — весело пообещал барин, краем глаза наблюдая за управляющим. — Вам ноздри вырвут, сошлют на Тобол-реку, на казённые работы. — На палочку, дядюшка, — Черпак вернулся, неся в руках длинную тёмную трость с золочёным набалдашником. — А в российском государстве нет такого закона, чтобы учителю за обучаемого ноздри рвали, — не очень уверенно пробормотал Пётр Ильич, беря палку. — Пока нет! — радостно пролепетал Черпак, делая ударение на слово «пока». — Уйди, Черпак, — управляющий косо взглянул на шута. — Уйду, дядюшка, — сказал Черпак, явно не собираясь никуда уходить, ведь он хотел увидеть зрелище, как князя, не оценившего его коронный трюк, будут бить палкой. — Уйди, Черпак! — уже более грозно повторил Пётр Ильич, замахиваясь на шута, и того как ветром сдуло. — Что ж… С молитовкой приступим. — Вы что, серьёзно? — князь опустил задранную голову, впервые подумав, что управляющий мог не шутить. — А ты встань, князюшка. Обернись, вздень кафтан… Бить буду больно, — грустно сказал Пётр Ильич, начиная медленно приближаться к барину. — Остановитесь! — князь вскочил с места, хватаясь за последнюю свою защиту — книгу. — Со изволения моей крёстной государыни напечатано здесь… — Филипп открыл книгу, судорожно ища нужную страницу, бегая вокруг стола, чтобы не оказаться рядом с управляющим, который решительно пытался перехватить молодого барина. — Нет, Вы извольте слушать! Про дворянский образ жизни! — Слушаю, слушаю, — себе под нос пробубнил Пётр Ильич, так же наворачивая круги вокруг стола, в попытках поймать князя. — Вот! — Филипп нашёл-таки нужную страницу. — "Жизнь дворянина — есть череда блаженств и удовольствий. И коль скоро житие коротко, то брать надо от него всё. Примечание, многие дворяне берут за основу образа жизни промискуитет". Теперь, что такое промискуитет… — Читал! — вскрикнул управляющий, с шумом кладя трость на стол, чтобы было удобнее схватиться за книгу. — Отдай книжку! В тот момент, когда за книжку в бой вступили век прошлый, коим был Пётр Ильич, и век нынешний — мой князь, на подмогу своим патронам прибежали нимфы, во главе с Машкой-Франческой и Черпак. Схватившись каждый со своей стороны, они начали тянуть книгу, пытаясь вырвать её из рук своих соперников. Но, сколь ни сильна была молодая кровь Филиппа, но девушки в виде подмоги против стариков не особо помогли, и спустя минуту взаимных оскорблений и тумаков, век прошлый всё же вырвал книгу из рук князя. — Вот она, книжка проклятущая! — победоносно поднял том Пётр Ильич, пытаясь отдышаться. — Попалася, кобылу мне в сраку! — так же радостно воскликнул шут, за что тут же получил этой самой книгой по голове. — Черпак, беги за бурмистром. Этих трёх дур, — управляющий указал на нимф, исключая Машку, — в дальние деревни. Навоз возить! — Правильно, дядюшка! Того они и стоят, сраминцы, — радостно пробормотал шут, выбегая из комнаты, чтобы исполнить волю хозяина. — Воля Ваша безвинно людей увечить, — злобно прошипела Машка, пытаясь отдышаться. — А книжку эту…. На мелкие кусочки! — Пётр Ильич раскрыл книгу, собираясь разорвать её, но тут из томика выпала бумажка. — Письмо? От кого? — Сам не знаю, — Филипп подобрал листок, раскрывая его, чтобы прочесть, но тут же услышал тихий шёпот со стороны управляющего. — Подписано: Екатерина… — он сразу побледнел. — Государыня! В книге целую неделю лежало, а я и не заметил… — сам себе пробормотал мой князь. — Читай, чего пишет, — Пётр Ильич был весьма нетерпелив. — «Мне кажется, мой крестник, что из Вашего письма, переданного мне с оказией, можно вывести следующие заключения: Первое — что Вы вспоминаете меня в своей глуши…» — начал вслух читать барин. — Когда это Вы, князюшка, письмо государыне писали? — На прошлом месяце. «И, но тут я даю волю своему разгневанному перу, что управляющий Ваш, являющийся вынужденным патроном, несносный чудак…» — князь остановился и крайне ядовито взглянул на Петра Ильича, после чего медленно и с жестоким наслаждением повторил, — «… управляющий Ваш — несносный чудак. За что жестоко собираюсь ему отомстить.» — Филипп вновь взглянул на бледного и хватающегося за сердце управляющего. — «Дабы, хотя немного утешить Вас, обещаюсь проездом в Крым, куда меня везут глядеть на покорённые народы, сделать небольшой крюк, потрепать Ваши розовые щёчки, и побраниться с Вашим управляющим. Екатерина» — последние слова мой князь читал со столь откровенно издевательскими интонациями, что Пётр Ильич просто упал в кресло, вытирая проступивший на лбу пот. — Что-то я, князюшка, головой ослаб. Совсем ничего не понимаю, — слабым голосом пробормотал управляющий. — Государыня будет к нам в гости, — наслаждаясь внезапно появившейся силой, процедил мой князь. — К нам? В дом? Государыня? — с каждым словом управляющий всё сильнее вжимался в спинку кресла. — Прочтите, — Филипп ласково протянул письмо. — Так… где это? — Пётр Ильич забегал глазами по строчкам. — «…несносный чудак…». Пронеси, Господи. «…жестоко ему отомстить…». Филипп Сергеич, батюшка, не рвите голову с плеч, пощадите старика — не жалуйтесь государыне. — Невежество и грубость должны быть наказаны, — растягивая каждое слово, ответил Филипп. — Встаньте! — он взглянул на безуспешные попытки управляющего подняться. — Вы жалок. Франческа, помоги Петру Ильичу подняться. — Бог-то правду видит! — не упустила шанса вставить шпильку Машка, при помощи нимф поднимая старого управляющего. — Не за себя прошу — всему роду нашему пусто будет, ежели прогневается государыня, — умоляющими интонациями пробормотал Пётр Ильич. — Получите по заслугам. Показать-то Вас даже нельзя государыне, а с ней, чай, будут дамы, и кавалеры придворные, — мой князь презрительно оглядел тучное тело управляющего, закутанное в старый домашний халатик, который уже, в некоторых местах, выцвел и продырявился. — Вам не молодых красавцев ласкать, Вас в огород поставить. Чучелой! Воробьям на ужас, воронам на смех! — А ты приказывай: я наряжусь, и ноги выверну как надо, пока мне их не вырвали… — управляющий воодушевился. В нём ещё теплилась надежда. — Где Ваш парик, я спрашиваю? — По весне ещё моль побила. И парик, и шляпу…. Недоглядели! — он бросил взгляд на Машку, которая должна была следить за сохранностью одежды. — А как рот раскроете… — Филипп вспомнил, как обычно речь управляющего изобилует словами простого люда и нелицеприятными подробностями. — Что ж делать-то? — Пётр Ильич во все глаза смотрел в рот молодому барину. — Нате, прочтите раза три, — Филипп протянул управляющему книгу «О веселье молодых дворян». — Может, хоть немного научитесь светским манерам. — Я всю ночь не усну — буду читать, — начал истово обещать старик. — А я дьячка возьму. Да и Черпак у меня не хуже дьячка читает, а я с голоса и заучу. Ну, какие ещё твои приказания будут? — Подайте вишнёвую трость! — через плечо нимфам сказал барин, сразу получив её в руки. — Я Вам трость эту! — Пётр Ильич начал разворачиваться к князю задом, но, как оказалось, ошибся в своём предположении. — Никогда не прощу! Доселе не могу опомниться: дворянина бить тростью! Вы — азиат не крещённый! — Турок! — хором поддакнули нимфы. — Запомнить Вам надлежит! — князь положил конец трости на плечо управляющему, чем вызвал стон ужаса с его стороны. — Какие бы я не являл поступки, сколь далеко любезность моя в рассуждении любовных шалостей не заходила — молчать и улыбаться! — Я молчать, а ты чего делать? Чай, грех какой-нибудь? — Вы опять за своё? Оправьте халат, идите, читайте! За мной! — последний приказ он отдал нимфам и, стуча по полу тростью, вышел из комнаты, оставляя Петра Ильича обливаться холодным потом, держа в руках книжку.