"О веселье молодых дворян"

Кто как провёл эту странную ночь, после приезда Демьяна Скоморохова: Машка по приказу юного барина обучала нимф и сатира-Сеньку как правильно вести себя, основываясь на книжице, которую всю ночь напролёт, одновременно с этим штопая парик, учили Черпак и Пётр Ильич. С первыми лучами солнца управляющий, надевший таки заштопанный ярко-красными нитями белоснежный парик и приодевшийся в ярко-синий побитый жизнью, с дырами, но всё же прилично выглядящий кафтан, прицепив сбоку старую шпагу без ножен, с книгой под мышкой в сопровождении шута стоял в саду, глядя в сторону дороги. — Ну что? Не видно ещё? — управляющий прикрыл глаза книгой, чтобы не слепило солнце. — Да не видать ещё, да только будто едет кто-то, — ответил Черпак, так же, как хозяин, вглядываясь вдаль. — Где? — Пётр Ильич присмотрелся туда, куда смотрел шут, но так ничего и не увидел. — Да вон! — Черпак ткнул пальцем в сторону горизонта. — Поправее тех вётел. — Так то ж наши воза с лугов возвращаются, — наконец увидев то, о чём говорил его слуга, пробормотал управляющий. — Вон то-то воза, — Черпак указал пальцем на неясные силуэты вдали, после чего опять показал в первоначальную точку. — А поправее-то не воза. — Да, не! То — тоже воза! — Пётр Ильич пихнул шута в бок. — Пусти! Сам погляжу! — тут перед его носом пролетела жирная чёрная ворона, задев крылом по лицу. — Опять сад полон птиц… Черпак, беги на людскую, буди караульных. Чтоб к приезду её величества всех лишних птиц в рощу прогнали. Скажи, управляющий, мол, накрепко наказывал: птицы чтоб на кусты не садились, в глазах не рябились, зря по саду б не летали, на царицу чтоб не с… — А я давно замечал, — прервал управляющего Черпак. — Наши-то птицы понаглее соседских будут. Наши могут и на царицу нас… — Не дай Бог! — Пётр Ильич взмахнул руками, представив, какой конфуз это будет. — Прогнать, короче! Иди! Управляющий проследил за Черпаком, который побежал через сад, чтобы исполнить приказание, и зацепился взглядом за Машку, которая стояла около каменной скамейки, скрытой кустом. Она стояла, помахивая небольшой веточкой, отгоняя комаров от спящего на этой самой скамейке моего князя. — Машка, — подойдя чуть поближе, позвал Пётр Ильич. — Потише, сударь! — шёпотом прикрикнула главная нимфа. — Князя разбудите! — Машка, — уже шёпотом повторил управляющий, но девушка не отреагировала. — Машка! Ну, Маш! — Франческа я нынче зовусь, батюшка, — так же шёпотом ответила с нажимом Машка-Франческа. — Да, да… Франческа, прости… Господи. Слышь, Франческа, а почему князь в саду спит, а не в спальне? — Под самое утречко князь с гостем изволили прогуливаться по саду. Прогуливались, прогуливались, да здесь и присели. А как гость пошёл спать, князь потребовали шаль и задремали. Спит очень будко — сопит, сопит, да вдруг вздохнёт, стонанёт и засмеётся, — будто в подтверждение слов своей нимфы, мой князь издал томный стон. — Как? Во сне стонет и смеётся? — Пётр Ильич не мог понять, какое чувство сейчас в нём преобладает — гнев или непонимание. — Видать, сны такие. — Какие «такие»? — Такие! — с нажимом повторила Машка, сделав какой-то знак глазами. — Будоражистые. — А как близко они сидели? — Как-как? Рядом, — Машка сказала это так, будто это и не должно было вызывать вопросы. — Рядом? Слышь, Франческа, а ты не слышала, какие слова гость говорил князю? — Многие разные прелестные слова говорил, — мечтательно пробормотала главная нимфа. — Разные? А князь что гостю отвечал? — Говорил, что очень счастлив такие слова слышать. — Счастлив? Слышь, а не говорил гость князю… так, где-то здесь, — управляющий раскрыл книгу, принявшись перелистывать страницы, в поиске нужной ему фразы. — А, вот! « Все чувства мои…» — громко с пономарскими интонациями нараспев начал зачитывать Пётр Ильич, совершенно не видя, как Машка буквально скачет рядом с ним, намекая, чтобы он говорил потише. — «… Все чувства мои повергнуты в столь ужасную страсть, что, не в силах сдержать оною, хочу искать смерти, ежели ты, гордый прелестник, не раскроешь предо мной вместо смертных врат, врата не столь…»… Ну, дальше там всё одно к одному — скоромное. А, вот! «… на что прелестник, объятый страхом, ответствует сему сластолюбцу…» — управляющий хотел было продолжить чтение, но тут мой князь зашевелился, потянулся и раскрыл глаза, по-детски потирая их кулачками. — Ах, какой сон! — сладко протянул он. — Франческа, какие прекрасные сновидения. Я что, в саду заснул? — Доброе утро, — обратил на себя внимание управляющий. — Как спалось? — Это кто? — ещё не до конца проснувшись, оглядев Петра Ильича с ног до головы, у Машки спросил князь. — Как Вы недавно хорошо выразились, злая шутка судьбы, — проговорила Машка, с едва сдерживаемым смехом оглядывая управляющего, который нанёс на лицо белила. — Видишь, князюшка, — радостно проговорил управляющий, пытаясь встать в галантную позу. — Даже ты не узнал. А мы с Черпаком всю ночь не спали — книжку дочитали, парик заштопали… Огляди, потрудись. Изряден ли вид? — он, мелко семеня, перебежал на тропинку и, изо всех сил виляя бёдрами, прошагал от одного куста до другого, после чего сделал глубокий поклон, от чего из ленты на землю с громким звоном выпала шпага. — Подскакиваете очень… — неутешительно сказал мой князь. — Как кузнечик. — А, это у меня от переживаний чего-то в кишках дёргается, — совершенно без задних мыслей честно ответил управляющий, тут же получив неодобрительный взгляд от князя. — Какие пошлые слова Вы говорите! — Кишки! В кишках! — Машка от негодования принялась на разные лады повторять слова Петра Ильича. — Зачем я проснулся? — В кишках! — Машку было не остановить. — Позови нимф, пусть резвятся, — приказал Франческе мой князь, чтобы хоть немного остудить её пыл. — В кишках! — напоследок громко, почти обвиняюще, сказала она, после чего скрылась за ближайшим кустом. — Ну, не всё же прекрасные слова слушать, Филипп Сергеевич, послушай и рассудительные. Вон, в книжке твоей, «О веселье молодых дворян», говориться: «Излишняя горячность крови вред приносит не малый, от чего чирьи великие выступают». — управляющий зачитал из книги, но тут же вздрогнул. — Чирьи! — Машка вновь вынырнула из-за куста, ещё больше негодуя. — Машка! — прикрикнул мой князь. — Франческа, — встрял Пётр Ильич. — Франческа, — с нажимом повторил Филипп. — Нимфы где? — Ща будут, — слегка обиженно пробормотала Машка-Франческа, опять скрываясь за тем же кустом. — Узнать бы, проснулся ли гость? — мечтательно сам себе проговорил мой князь. — Чего узнавать-то? Спит ещё, — неприязненно ответил Пётр Ильич. — Всё ещё спит? — Да. Удивительно, как долго он спит. Уж здоров ли? — Ну, тогда, пусть спит на здоровье. Тут к ним с шумом и плясками влетели нимфы и Сенька, подгоняемые Машкой. Ещё не до конца проснувшись, они ладно и весело затянули «Эх, дороги», которая сопровождалась народными плясками, радостными криками, а в конце всего этого веселья, Сенька, раззадорившийся от песни, прижал к себе Ленку, хватая её за грудь, на что получил лишь её весёлый хохот. — Ишь, как схватил её! — раззадорился Пётр Ильич. — Э! Куда ручонки свои тащишь?! — Машка налетела на сатира, вырывая из его рук Ленку и толкая её подальше от своего возлюбленного. — Франческа! Прекрати эти… хороводы мужицкие! — мой князь надул губы, складывая руки на груди, полностью не одобряя происходящее. — Ваше сиятельство, пошлите меня гусей пасти. Не слушаются меня эти… кобылищи! Всю ночь их учила изящному дебошанству! — Чему изящному? — не понял управляющий. — Дебошанству, — повторила главная нимфа, но, видя, что Пётр Ильич не понимает, объяснила проще, — Разврату. Изящному! А они опять за своё — мужицкое! Э! Ленка! Больно шумная стала! — она подбежала к разлучнице, встав перед ней, уперев руки в боки. — А чего я, когда он так хватает? — в голосе Ленки не слышалось и капли извинения или раскаяния, напротив, лишь затаённая радость и уверенность в своей победе. — А можешь и помолчать, не отвалится. — А чего это мне молчать, когда он так хватает? — Ленка особо выделила слово «так», для наглядности схватив себя за грудь, которая была явно побольше, чем Машкина. — Да виновата, виновата! Не хотела бы — не схватил бы! — встрял в разговор двух нимф Пётр Ильич, всё ещё находящийся в приподнятом настроении. — Ишь, дебошанец… изящный… — А ты чего это так Ленку хватаешь? — Машка подлетела к Сеньке, шипя ему прямо в лицо. — А я чего? — не совсем понимая причину столь яркого проявления Машкиной ревности. — Мне велели хватать, я и хватаю… — Тебе разве так велели хватать? — Машка слегка стукнула возлюбленного по голове, украшенной рогами. — А это он не потому, что велели! Это он для себя! — встряла в разговор Любка, которую из-за спины не понимая, о чём речь, но всё же поддерживала Дашка. — Вы-то чего тут заголосили? — взорвался сатир, глядя на не особо умное выражение лица Дашки. — Довольно! — мой князь вскочил со скамейки, намереваясь прервать эти разборки. — Нимфы, жмурки! Пётр Ильич, давайте-ка завяжу Вам глаза. Поучитесь с изяществом в жмурки бегать! — Филипп, за неимением платка, начал завязывать глаза упирающемуся управляющему шалью, под которой спал. — Я? В жмурки? Да я же шага не ступлю — упаду, разобьюсь, — попытался было разыграть козырь Пётр Ильич, но юный барин был неумолим. — Сама государыня в жмурки бегает. Нимфы! Жмурки! — Без крику! Без визгу! — раздавала последние указания Машка, помогая развернуть управляющего и увести его в кусты. Следом за едва передвигающимся Петром Ильичом за кустом скрылись нимфы и мой князь, собираясь запутать старого управляющего в саду. — Куда?! — остановила, уже собравшегося было последовать за нимфами, Сеньку Машка-Франческа. — Ты чего это так Ленку хватаешь?! — Да я как приказано: ловить, хватать… — развёл руками сатир. — Ты хватаешь её не так, как приказано, а так, как не приказано! — Машка влепила звучную пощёчину своему возлюбленному, после чего страстно поцеловала. — Досада ты моя! Все щёки тебе отобью! — Маш, да не дерись. И так голова кругом, — Сенька увидел призывно мелькнувшую в кустах Ленку и побежал в ту сторону, но, на его несчастье, её так же увидела главная нимфа, поэтому она схватила его за шею и толкнула в кусты в совершенно противоположном направлении, после чего нырнула в эти кусты сама. Послышались звуки поцелуев, стонов, кусты затряслись, то показывая, то скрывая, что в них молодая нимфа с сатиром предались плотским утехам. — Франческа, — позвал прибежавший обратно на поляну Филипп, находясь в романтически-приподнятом состоянии духа. — Здесь я, Ваше сиятельство, — Машка сделала кривой реверанс, вываливаясь из кустов, с негодованием поглядывая на князя, оторвавшего её от такого приятного занятия. — Я кажется… влюбился, — он замутнённым от чувств взглядом посмотрел на свою служанку, не совсем понимая что и кому он говорит. — Что Вы? — Машка разом отбросила свои дела и, счастливая за хозяина, подбежала к князю. — Вот счастье-то… — Счастье? — прервал нимфу мой князь. — Пока только горе одно. Сердце бьётся, аж в голове отдаётся. Совсем одурел. — Дуреть — это ж самое приятное. — Снова хочу видеть его, и боюсь. — А чего бояться-то? Он сам тает. — Да ну тебя, — радостно махнул рукой юный барин. — Неужто он спит до сих пор? — Проснулся, — с затаённой радостью доложила Машка. — О! Послушай, — Филипп приложил руку нимфы к своей груди. — Ого! — Чего ого? — Как молотком стучит, — нимфа убрала руку и заговорщицки посмотрела на князя. — Сейчас видела: слуга ихний кафтан тряс, а сам-то он… В рубашечке, шея голая, портки узкие, облокотился в окошечке, такой задумчивый… И губами Ваше имя перебирает, сударь…. — Да ну тебя! — отогнал сладостное видение мой князь. — Убегу лучше. Спрячусь. В роще спрячусь. — Ну, и напрасно. Он кавалер решительный — найдёт Вас и в роще. — Разумеется, найдёт. Я же не крепко спрячусь, — мой князь с влюблённой улыбкой глянул на подругу, как бы говоря, что это само собой разумеется. — Чаго звали-то? — вдруг раздался низкий мужской голос. На поляне появился мужик в простой льняной рубахе и таких же штанах. — Это, сударь, Иван, — с негодованием глядя на разрушившего своим внезапным появлением сладостную атмосферу мужика, доложила Машка вслед уходящему барину. — Ты бы ещё к ночи явился! — Так я ж, чаго? Я пахал! — Иван почесал затылок. — Пахал он… — Пора горячая, Машка, лошадёнку в поле оставил, а идтить-то двенадцать вёрст. Чаго звали-то? Барщина, чё-ль, какая? — Ну-ка, повернись, — Машка пристально оглядела мужика. — Изрядно страшен. Подходящий. — Чаго? — Лешим, говорю, будешь. — Как лешим? — Князь, говорю, лешим велел тебе быть. Иди в сторожку, рубаху и штаны сними, шкуру тебе дадут. Сидеть вон под тем деревом, — она указала на раскидистый дуб около дороги. — В ладоши бить и хохотать как можно страшнее, — Машка, раздав указания, собралась было уйти, но Иван явно не был согласен с таким распределением ролей. — Да какой я тебе, к лешему, леший? Вот, крест! — он вытащил из-под рубахи крестик и показал главной нимфе. — На барщину часа не запаздываю, курёнка на господскую землю не выпущу! — Иди, говорю! У нас с этим строго! - Так, Машка. Я и в ладоши-то бью коряво, я и хохотать-то не умею! — Ты ещё разговариваешь? Иди! — Машка косо взглянула на мужика, после чего удалилась в ту сторону, куда ушёл барин. — Чаго это они выдумали… — сам себе под нос пробубнил Иван, разворачиваясь, но тут же налетел на появившегося будто из неоткуда адъютанта её величества. Демьян стоял, уперев руки в боки в своих узких портках со шпагой на боку, и белоснежной шёлковой рубахе, с удивлением глядя на влетевшего в него мужика. И тут на поляну, в сопровождении нимф вышел мой князь, с завязанными глазами. Девки, всё прекрасно понимая, направили Филиппа точно в руки офицера, чем последний не преминул воспользоваться. Он нежно взял моего князя за руки, после чего ласково поцеловал пальцы. — Это Вы, Пётр Ильич? Такой проворный стал, чуть пальцы не откусил, — Филипп вырвал руку, но за вторую Демьян держал крепко, всё ещё улыбаясь. — Я не понимаю, кто это? — барин сорвал шаль со своего лица. — Ой! — Ты бы всё-таки отпустил его, Филипп Сергеевич, — произнес вышедший из-за кустов управляющий, держа в руках табакерку. — Теперь моя очередь водить, — на улыбке произнёс офицер, отпкуская руку князя. — Нет, нет, Демьян. Играть больше не хочу, — Филипп кинул Машке шаль. — Идите, девушки. — Расходимся! — Машка начала выгонять нимф. — Ничего интересного! — Слышь, Машка, — шёпотом позвал Иван. — Когда хохотать-то потребуется? — Как увидишь царицу, так и начинай. — Как царицу? Какую? — Какую? Египетскую. — Я… ягипетскую? — Иван, ну не глупи. Нашу царицу — императрицу Екатерину. Ступай! — Машка уже чуть ли не пинками начала выгонять с поляны дворовых девок и лешего. — Угощайтесь, сударь, — управляющий бочком влез между Демьяном и моим князем, которые стояли, с влюблённой улыбкой, глядя друг на друга, протягивая офицеру табакерку. — Благодарствуйте, с утра охоты не имею, — огорчённый внезапно возникшей преградой между ним и князем, сквозь зубы прошипел Демьян. — Читал в книге «О веселье молодых дворян», что от частого набивания носа табаком, нос мокнет и сизым становится… — Демьян, — мой князь схватил гостя за руку, и потянул его к скамеечке, под сиренью. — Взгляните, сколь вид прекрасный отсюда. — Здесь рай, где обитает прекрасный дух, или ангел во плоти, — гость не отрывал взгляда от покрывшегося от такого пристального внимания румянцем князя. — Кто же этот прекрасный дух? — Филипп потупил взгляд. — Вы, сударь, вы! — Пойду, ещё раз на дорогу взгляну, — растерянно пролепетал управляющий, удаляясь в сторону входа в поместье. — Пошли прочь, сволочи! — на поляну, прямо перед влюблёнными вылетел Черпак, веткой гоняющий птиц. Тут он увидел эту парочку, мгновенно стушевавшись. — Это я не Вам… — он по широкой дуге обошёл князя с гостем, после чего тихо продолжил своё дело. — Летите, птички. Добром вас прошу… — Кто это так сладко поёт, прославляя Вашу красоту? — Демьян взял руку князя в свои ладони. — Соловьи, — прислушавшись к разносящемуся по всему саду карканью, пролепетал Филипп. — Представить трудно, что в этом земном раю, иная есть забота, кроме лицезрения красоты Вашей, да утех любовных под лютни звон. — Я тоже так думаю, — Филипп взглянул в тёмно-карие глаза гостя и тут же отвёл свой взгляд. — Сударь, — с другой стороны вылетел управляющий, обливающийся потом. — А в коем часу следует ждать государыню? — А в каком часу её величеству взойдёт в голову, в таком и приедет, — раздражаясь, ответил гость. — Сударь, Вы меня в пот вогнали. У меня ведь так и обед подгорит… Эй, люди! Повара! — он собрался было бежать, но тут же вернулся. — Сударь, а может так статься, что она не по этой дороге поедет, а по соседней? — Захочет, по этой поедет, а захочет, и по другой. Государынин поезд стоял этой ночью в сельце Паяцево. — Крестная сила… — управляющий перекрестился. — А я ведь на паяцевскую дорогу никого из караульных не поставил, а там ведь преогромный, престрашенный брод… — Оплошность, ай-ай! — с ядом в голосе сказал Демьян. — Оплошность… — Дядюшка! — с громким криком прибежал Черпак. — Вот, птицы, сволочи! Кругом летают, а совсем не улетают! Да ещё и издеваются — всё в меня метят! Я уж поди весь в ихнем го… — Голова с плеч, а ты со своими птицами! — Пётр Ильич прервал шута. — Беги, собирай караульных на паяцевскую дорогу! — На паяцевскую! — шут и управляющий собрались было убегать в разные стороны, но тут Пётр Ильич развернулся. — На Лицедеев брод! — На Лицедеев брод! — повторил Черпак, вновь собираясь убежать, но снова был остановлен окриком хозяина. — Жерди пусть возьмут, и верёвки! — Жерди и верёвки! — они, наконец, разбежались в разные стороны, оставляя Демьяна и Филиппа в тишине. — Управляющий Ваш, как видно, отменный хозяин, — сказал князю гость, на что получил неопределённую эмоцию, соединившую в себе раздражение, усталость и нотки злости по отношению к Петру Ильичу. — Ах, мой управляющий… Демьян, не желаете пойти… пройти к фонтану? Там сядем… — они встали, медленно идя в сторону центра сада по другую сторону от усадьбы.