Ничего

Дима навалился на тяжёлую дверь подъезда, которая тут же услужливо распахнулась. На улице было прохладно, и сильно, но приятно пахло мокрым асфальтом. Лужи, тут и там покрывавшие дорогу, блестели, отражая свет фонарей. Дима поднял голову: облака уже не стягивали небо плотной завесой, но ни луны, ни звёзд не было видно. Где-то вдали шелестели деревья, колеблемые прохладным ветром. Все это, так угнетающе действовавшее на Диму при свете дня, вдруг показалось ему каким-то необычным и словно волшебным. Он сделал шаг вперед и наконец вдохнул полной грудью ночной и будто бы влажный воздух. Это подействовало на него на удивление хорошо и даже, можно сказать, отрезвляюще: опьянение, казалось, прошло почти полностью. Но потрясающий эффект мигом испортили друзья, навалившиеся сзади. Дима чуть не упал и сердито возмутился: — Аккуратней! — Ой, прости, — тут же раздалось за спиной. Дима узнал голос Глеба и обернулся. В глазах младшего Самойлова отражался свет фонаря, и Дима с иронией подумал, что, наверное, именно в таком образе и с таким выражением лица романтические герои женских романов впервые встречали своих прекрасных дам. Но почти сразу же желание шутить пропало: Глеб смотрел на него очень серьезно. Диме вдруг стало неловко за сказанное ранее. Более того, он плохо помнил детали разговора, и за это ему было стыдно еще больше. Однако подумать и сказать что-то времени не было: из подъезда буквально вывалилась радостная компания. — Ну что, — воскликнул Вадик, и Дима ужаснулся пьяным интонациям, теперь так отчетливо слышимым в голосе друга, — к кому идем? — Дима, а ты далеко живешь? — спросил Саша. — На Студенческой, — нехотя ответил Дима, — минут за пятнадцать дойдем, думаю. — О! — удивился Вадик. — Так ты совсем рядом с Петей живешь! — Да? — улыбнулся Дима. — Ну, я бы не сказал, что совсем рядом, — вставил Петя, — я на Лодыгина. — Да все одно, — махнул рукой Вадик. — Тогда мы с Антоном вместе пойдем, — сказал Саша, — нам все равно в другую сторону. — А… Ладно, пока! — кивнул Вадик. Антон вдруг подошел к Диме и порывисто обнял его. — Спасибо за вечер, ребята! — воскликнул тот еще не совсем трезвым голосом. — Вы лучшие, все люблю-целую! После этого он обнял остальных, весело помахал рукой, и они с Сашей вместе зашагали в темноту. — Красиво, — шепотом сказал Глеб словно бы специально для Димы. — Что именно? — спросил тот, хотя уже понял, что друг имеет в виду. — Да вот это все, — ответил Самойлов-младший, — ночь, то, как капли дождя блестят на листьях деревьев… Да даже как Саша и Антон идут, посмотри! Их фигуры так таинственно выглядят… — Глеб, на самом деле, очень круто, что ты умеешь видеть такое, — также тихо сказал Дима, — вот именно это делает тебя таким необычным и уникальным — способность замечать то, на что другие не обращают внимания. — А некоторые говорят, это инфантилизм, — будто бы немного обиженно отозвался Глеб, — мол, семнадцать лет, а какую-то сказку ищу во всем… — Это не инфантилизм, это оригинальность, — безапелляционно заявил Дима. — Гордись этим, а не стыдись. — Я и не стыжусь, — через паузу ответил Глеб, — в этом же вся моя натура, а себя стыдиться я не смог бы… До такой степени. — Ребята! — вдруг громко окликнул их Вадик. — Вы там чего застряли? — Уже идем, — лениво отозвался Дима и шепнул Глебу: — Ни в какой степени стыдиться себя не надо. А уж такому человеку, как ты, тем более.

***

Они шли по темной улице вчетвером: Вадик и Петя впереди, чуть позади — Дима с Глебом. Самойлов-старший о чем-то оживленно переговаривался с другом, однако Дима не вслушивался и не вникал: после слов Глеба он стал очень пристально смотреть по сторонам и уделять внимание всему, что видел вокруг. Облака наконец-то разошлись, и небо словно бы распахнулось: стали отчетливо видны звезды — и яркие, и совсем-совсем незаметные, которые можно было обнаружить только после продолжительного поиска, — и почти полная, неяркая, но блестящая красивым мягким светом луна. Этот свет серебрился на мокром асфальте, и Диме казалось, что вот-вот эта дорога перед ними целиком начнет мерцать, а затем все они поднимутся в воздух и полетят над тротуаром куда-то вверх, к самым звездам, которые сейчас виделись такими близкими, — настолько волшебной была атмосфера. Хотелось мечтать, думать о чем-то хорошем. Дима решил, что теперь он обязательно будет выходить гулять после наступления темноты: сейчас, под низким ночным небом, он ощущал себя на своем месте. Впервые, наверное, за весь день, ничего его не тревожило и не могло потревожить: все проблемы меркли перед величием космоса. Глядя на звезды и сетуя об упущенных в школьные годы уроках астрономии, Дима вдруг вспомнил слова Глеба о том, что он тоже находит в этом своеобразную эстетику. Да и не только в этом — в принципе в чем-то, что иногда даже вызывало отторжение. Этот разговор происходил между ними около месяца назад, и Дима не хотел вспоминать сейчас, зачем они решили встретиться в тот день, что обсуждали еще. Самое главное заключалось в диалоге. А диалог он помнил отчетливо. Глеб и Дима сидели на скамейке в старом парке. Вдалеке белел флигель заброшенного здания — кажется, там раньше была больница или санаторий, — а рядом с ним располагался не менее старый трехэтажный дом, который, однако, перестал быть жилым только недавно. Дима знал, что его отдали под снос уже несколько лет назад, но жильцы не торопились покидать насиженное место. Совсем мало времени прошло с того момента, как съехали оттуда последние квартиранты, и дом еще хранил следы когда-то бурлившей в нем жизни. По сути, только он и делал более теплой мертвую энергетику парка. — Дима, — спросил Глеб, показав в сторону дома, — а что там такое? Было или… И сейчас есть? — Жилой дом был, — быстро ответил Дима, — старый, ветхий, как сам видишь. Ну, было дело, признали аварийным жильем. — А давно? — Признали давно, освободили здание недавно совсем, — нехотя произнес Дима. — Почему? — не понял Глеб. — Ну, — замялся Дима, — там же люди жили. Не хотели, видимо, оставлять свой дом. Представляешь, кто-то там и детство провел, и юность, и потом, когда уже сам с семьей и детьми, тоже там жил. А тут говорят: «Уезжайте, квартиры бросайте»… Тебе было бы жалко? — Да, — тихо ответил Глеб, — мне уже жалко. Я как из Асбеста уехал — только тогда понял, как сильно его люблю. — Вот так, — кивнул Дима, — это и работает. — И зачем-то повторил: — Вот так. — Так странно, — ненадолго задумавшись, сказал Глеб. — Смотри, какой дом: стены облупились и мхом заросли, оконные рамы наверняка изнутри все в плесени, да и в целом состояние квартиры тоже было не очень, думаю… А кому-то этот дом дороже всего на свете, представляешь? — Да, — задумчиво ответил Дима, — вот тоже об этом сейчас подумал. — А вот что еще странно, — продолжил Глеб, — вот вроде такое непримечательное здание, даже наоборот — отталкивающее, да? Но есть что-то в нем такое… Красивое. Эстетичное. На него хочется смотреть. Правда? Дима хотел было ответить, что ему так не кажется, но передумал. Он попробовал взглянуть на дом под другим углом. И с этого другого угла бледно-розовая краска, которой были покрыты стены, коричневый мох, росший на них в глубоких трещинах, грязный снег, обрамляющий эту картину по бокам, — все это действительно складывалось в один больше и красивый пазл, которым не стыдно было и полюбоваться. — Да, — медленно произнес Дима, — да, ты прав. Я теперь тоже увидел. Я раньше даже не замечал такого вообще. То есть реально — дом и дом, столько раз был рядом, но ничего сверхъестественного не было. — А сверхъестественного и сейчас нет, — улыбнулся Глеб, — в этом смысл, мне кажется, всего, — видеть красоту в самых простых вещах и вдохновляться ими. — А что из таких… природных объектов для тебя является главным источником вдохновения сейчас? — поинтересовался Дима. — Они постоянно меняются, — ответил Глеб, — но, наверное, то, что со мной всегда, — космос. Жаль, за ним особо не понаблюдаешь в городе. — Ого, — удивился Дима. — Космос? Так необычно… — Вот именно за эту необычность я его и люблю, — тихо и очень выразительно сказал Глеб, — там все живет по своим законам. И законы того мира мне нравятся куда больше, чем наши. Дима перевел взгляд с неба на Самойлова-младшего, который, как оказалось, по-прежнему шел рядом. Он тоже смотрел наверх, словно зачарованный, и Дима почувствовал, будто между космосом и Глебом происходит сейчас какой-то обмен энергией, незримый контакт. Это одновременно казалось и восхитительным, и жутким. Дима аккуратно тронул друга за плечо. Тот дернулся, словно ожидал этого прикосновения меньше всего. — Все хорошо? — осторожно спросил Дима. — Более чем, — ответил Глеб. Его интонация показалась Диме немного неприязненной — видимо, злится, что его отвлекли от созерцания неба. — А что? — Ничего-ничего, — поспешно ответил Дима и еще раз мимолетом взглянул в глаза Глеба. Они, казалось, даже изменили свой цвет — стали немного темнее. Дима решил больше не лезть с расспросами и подумать о своем, о повседневном. Но о практике и дипломе почему-то не думалось. Разве что о музыке — о том, что буквально стало основой его жизни в последнее время.

***

По дороге к домам Димы и Пети Вадик заметно протрезвел: стал говорить меньше и гораздо разборчивее, без лишней экспрессии. Правда, он явно чувствовал себя не очень хорошо. Дима забеспокоился, как Самойлов-старший перенесет предстоящую поездку на такси до собственной квартиры, но Вадик заверил его, что все будет хорошо. Его интонация при этом говорила, что он сам в этом сомневается, но Дима предпочел не забивать себе голову лишними переживаниями. — Ну что, — произнес Вадик, одновременно крепко прижимая к себе Диму, — спасибо вам за вечер, потом обязательно соберемся вместе еще раз! — он обнял и Петю. Глеб не стал никого обнимать. Он просто кивнул обоим друзьям, а потом тихо сказал Диме, глядя ему в глаза: — Завтра увидимся. — Хорошо, — легко согласился Дима. Он уже совсем забыл, для чего они хотели пересечься и о чем запланировали поговорить.

***

На перекрестке Дима расстался с Петей. За всю дорогу вдвоем никто из них не проронил ни слова. Попрощались тоже скомкано: сказали друг другу «пока» и разошлись без всяких эмоций. По дороге к дому Дима уже не думал ни о чем. Он очень устал за этот вечер и думал, что на повторение такой вечеринки он и его организм пока точно не готовы. Вернувшись домой, он наскоро умылся, почистил зубы и переоделся, а потом лег спать и сразу же уснул. Ничего конкретного ему не снилось, но всю ночь перед ним словно маячило странное предчувствие, назойливой мухой вторгаясь в беззаботный отдых.