Ничего

В любое другое время Дима, наверное, отказался бы отвечать на этот вопрос. Мысли о своей группе были уж слишком личной вещью, которой он не хотел делиться с почти незнакомыми людьми. Но сейчас — то ли из-за все еще сохранявшегося опьянения, то ли из-за довольно интимной и уютной обстановки, — он с легкостью ответил: — Я хочу создать свою рок-группу и стать знаменитым. Произнеся это, Дима почти сразу случайно поймал взгляд Вадика и удивился. Тот смотрел на него словно бы с какой-то обидой. Диме вдруг стало стыдно, что он не рассказал другу о своей мечте раньше. — Крутяк! — восхитился Антон. Он тоже выглядел намного более адекватным и трезвым, чем еще минут двадцать назад. — А можно вопрос: у тебя есть кто-то? Дима тут же понял, что он поспешил с мыслями о трезвости Антона, на которого уже укоризненно смотрел Вадик. Вопрос, конечно, был нетактичным и очень странным и в целом не вписывался в контекст разговора. Но Дима решил ответить. — Нет, — как можно беспечнее сказал он, — а что? — Да ничего, — пожал плечами Антон, — просто Вадик вон у нас такой же музыкант, как ты, а жениться собирается. — Правда?! — восхищенно спросил Петя. — Вадик, правда? Взгляд Самойлова-старшего теперь вместо осуждения выражал явную досаду. Дима не уловил причинно-следственной связи между желанием создать группу и наличием жены или девушки и хотел было перевести тему, но зачем-то прибавил: — Для меня карьера вообще важнее семьи. Он тут же пожалел о своей откровенности и приготовился было к осуждающим взглядам, но друзья смотрели скорее удивленно. — Это так необычно, — тихо сказал Глеб, и Дима, забывший о нем, вздрогнул, — почему так? — Ну, я считаю, — начал Дима, с радостью отметив, что способность нормально формулировать мысли вернулась к нему, — что сначала нужно построить нормальную и благополучную жизнь для себя, а потом уже жениться и детей заводить. Если себя не сможешь обеспечить, то как обеспечивать других? — А вариант, что жена работает тоже и ее не надо обеспечивать, не рассматривается? — спросил Сережа. — Я образно говорю, — с готовностью ответил Дима, — в семейный бюджет нужно вкладываться обоим и в идеале поровну. Подумав, он добавил: — Это я еще о детях не говорю. Если они есть, вообще никуда без стабильного заработка. — Все это правильно, — кивнул Вадик, — но ты так сказал, как будто ты в ущерб личной жизни будешь работать. — Если потребуется — буду, — согласился Дима, — для хорошей жизни надо иногда временно пожертвовать чувствами. Стало тихо. Каждый, по-видимому, задумался, что он готов отдать за деньги и славу. Дима вдруг почувствовал себя очень одиноким. Ему стало ясно, что у людей, окружающих его, взгляды на жизнь отличаются от его собственных. — Но я, конечно, не отрицаю любовь и все такое, — торопливо пояснил Дима, чувствуя, что собеседники сейчас разочаруются в нем окончательно, — просто я не считаю себя тем человеком, которому любовь может заменить труд. — Мы поняли, — медленно сказал Вадик. — Да. Дима перевел взгляд на Глеба, но тот смотрел в пол, и по его взгляду трудно было что-либо понять. Зато сам он осознал, что нужно срочно перевести тему, и ляпнул: — У кого-то есть сигареты? — Да, конечно, — будто бы с облегчением ответил Вадик, встал и тут же вернулся с пачкой. — Кому-то еще нужно?

***

Все шло своим чередом. Даже круговорот алкоголя, табака и еды возобновился, как ни старался Дима этого избежать. Маленькие кружки смешались: теперь он сидел вместе с Вадиком и был этому собеседнику очень рад. Диме наконец-то удалось доесть вожделенный кусок торта, и теперь уже ничто, казалось, его не тяготило. В сущность, эффект, ради которого Дима сегодня выпивал, был достигнут, поэтому можно было остановиться, но он не торопился этого делать, медленно потягивая вино и наслаждаясь оттенками вкуса. — Нравится? — весело спросил Вадик, глядя на Диму, лицо которого, видимо, выражало все удовольствие от напитка. — Весьма, — нарочито серьёзно ответил Дима. — Никогда ещё ничего такого не пробовал! — Ну, теперь попробовал! — довольно произнес Вадик. После небольшой паузы он подвинулся ближе к другу и доверительно сообщил: — Я это вино у одногруппника выпросил. Эксклюзив, — он с трудом произнес это слово, — как говорится! — Ага, — кивнул Дима, — повсюду сейчас один эксклюзив… — А вообще, — продолжил Самойлов-старший после небольшой паузы, — я предлагаю еще раз собраться вот так, всем вместе. Ты ведь пришел бы? — Обязательно, — уверенно ответил Дима. Сразу после этой фразы его будто бы что-то кольнуло: он вспомнил, как сегодня — а казалось, что с того момента прошел уже не один день! — собирался сюда и маялся чувством неопределенного беспокойства. Сейчас он понял: оно возвращается. Нужно было срочно на что-то отвлечься. Дима повернул голову: около стены, прислонив к ней голову, сидел Глеб с пустым бокалом в руке. Увидев, что Вадик тоже косится в сторону другого мини-кружка и явно хочет к нему присоединиться, Дима сообщил: — Я до Глеба. После этих слов он поднялся и подошел к Самойлову-младшему, который уже вопросительно смотрел на него. — Слушай, — с места в карьер начал Дима, стараясь говорить так бодро, как только мог, — я вчера написал небольшую инструментальную… Небольшой отрывок, короче, — махнул он рукой, — послушаешь завтра или послезавтра? — Само собой, — кивнул Глеб, — только я же не эксперт по аранжировкам, как ты знаешь, поэтому лучше было бы кого-то другого позвать. Дима был более чем поражен. Несмотря на явно немалое количество выпитого, Глеб оставался вполне адекватным и, казалось, даже трезвым. Сам Дима тоже пока отчетливо понимал действительность, но признавал, что сам не смог бы произнести без запинки такую длинную фразу, как только что Глеб. Уловить ее смысл поначалу тоже было трудновато, но Дима нашелся и ответил: — Не надо никого другого! Я же говорил, что мы будем работать вместе! — и непонятно зачем прибавил: — Круто же звучит — вместе против всех! — Против всех?.. — переспросил Глеб. — Это как ты сегодня сказал, да: готов пожертвовать близкими и друзьями ради карьеры… — А ты, что ли, не был бы готов пойти на это? — разочарованно осведомился Дима. — Допустим, — он на секунду замолчал, подбирая удачный пример, — допустим, что нам пришлось бы когда-то конкурировать… Да с тем же Вадиком, вот! И что, ты не стал бы этого делать? Еще не закончив говорить, Дима понял по лицу друга, что нет. Он — точно не стал бы. И только тут стало ясно, что Глеб все же не был трезв — в другое время трудно было угадать, о чем он думает, теперь же все эмоции были видны. Этим Глеб сейчас напоминал всегда открытого экстраверта Вадика. Того Вадика, которого сейчас Дима, по сути, предложил предать. — Дима, — наконец ответил Глеб, — если пришлось конкурировать с Вадиком, я бы уступил ему. Не задумываясь. И мне очень жаль, что здесь наши пути разошлись бы. — Но это же бессмысленно! — вяло попытался возразить Дима. — Зачем? — Затем, что он — мой брат, — тихо сказал Глеб, — хотя я понял, что тебе такие слова, как семья и родство, непонятны. — Ааааа, — выдохнул Дима, — опять ты все не так понял! Окей, объясню тебе завтра… на трезвую голову. Ты напомни только. — Хорошо, — холодно ответил Глеб. — А пока, — добавил Дима, — не считай меня монстром, пожалуйста. Я не из тех, для которых нет ничего святого. Правда. — Спрошу еще завтра у тебя, что для тебя свято, — усмехнулся Глеб. — А это я могу и сейчас тебе сказать, — оживился Дима, — творчество! Создание чего-то нового — это ли не чудо? А там, где чудо, там и Бог, там… Там и святость! — Ой, что-то тебе унесло куда-то не туда, — уже неприкрыто насмехаясь, сказал Глеб. Диме стало неприятно: да, пьяный, ну и что? Зачем такое пренебрежение? Пусть он криво выразил свое мнение, но выразил же! — Я завтра тебе почетче сформирую это все, — наконец сказал Дима, — я знаю, что сейчас сказал фигню, но завтра будет лучше. — Сформулируешь, — бросил Глеб и начал вставать. — Что? — запоздало переспросил Дима. — Не сформируешь, а сформулируешь. Ты только что сказал, — ответил Глеб, уже не глядя на него. После этого он поднялся и отошел, а Дима остался сидеть в одиночестве, обдумывая различие между этими двумя словами и совсем забыв о беседе про родство, чудеса и святость.