Ничего

Снова подул ветер, и за окном раздался приятный негромкий шелест листвы. Было довольно тепло, но не жарко — словом, идеальная, по мнению Димы, погода. Для начала осени — так вообще невероятная. Хотя в последнее время он толком не успевал любоваться красотами природы: времени катастрофически не хватало. Да, дополнительные несколько часов в сутках не помешали бы. С момента их первого выступления прошло уже несколько месяцев, но Дима до сих пор любил прокручивать это в голове и раз за разом по-новому наслаждаться минутой славы. После того раза было еще несколько концертов, где они собирали залы не меньше, но именно первый опыт — первый успех, настоящее счастье, — остались в его памяти ярче всего. Что может быть лучше? После получения диплома (Дима с горем пополам сдал экзамены, хотя и не слишком блистал: учеба была последним, о чем теперь хотелось думать) вся его жизнь сосредоточилась на музыке: подработка, благодаря которой он познакомился с Глебом, его полностью устраивала, а в дальнейшем он планировал зарабатывать своим любимым делом, поэтому он, в отличие от выпустившихся с ним ребят, был свободен от постоянной беготни по работодателям. Пока его ровесники думали о трудоустройстве, об алкоголе, о девушках, он развивался в том, что ему нравилось, и это было очень приятно. Дима словно бы чувствовал некоторое превосходство над ними всеми — людьми, стремящимся к каким-то примитивным удовольствиям. Он помирился с Вадиком. Потом поссорился снова. Сейчас их отношения были более или менее стабильными, но Дима чувствовал, насколько хрупкой была связь между ними. Почему-то именно сейчас, когда они почти все время проводили вместе, его стал угнетать старший Самойлов. Если раньше Дима считал, что расхождение во взглядах — скорее плюс, чем минус, потому что через обмен мнениями можно узнать много нового, то сейчас он понимал, сколько конфликтов можно было бы избежать, будь они с Вадиком похожи. Несомненно, общие черты у них были: например, на основе той же любви к музыке можно было построить целую беседу, которая обязательно кончалась дружеской перепалкой. Но одно дело — препираться в шутку, а другое — по-настоящему ссориться, что тоже происходило нередко. Иногда Диме казалось, что Вадик относится к нему немного снисходительно, и это было еще ужаснее, чем просто несовпадение позиций. Было обидно, что друг, являвшийся, вообще-то, его ровесником, считает его инфантильным и странным. Сам Вадик никогда об этом не говорил, но Дима чувствовал, что иногда у Самойлова-старшего появляются такие эмоции. С каждым днем все больше и больше становилось понятно, что им не по пути. И самое обидно в этом было то, что Глеб до сих пор упорно игнорировал попытки Димы заговорить об обособлении от Вадика и Саши. Он либо переводил разговор на другую тему, либо просто уходил от ответа, что очень раздражало. Дима собирался с духом, чтобы наконец сказать, что пора, наверное, отделяться. Однако это нужно было делать аккуратно: по их с Глебом разговорам было понятно, что тот никуда от брата не уйдет. По крайней мере, пока.

***

— Вот скажи, Дима, — серьезно спросил Глеб, — у тебя ведь есть семья? — Ну… — замялся Дима. — Мама и сестра, да. — А отец? — А отца нет, — безэмоционально ответил Дима, — он погиб. Давно уже. — У меня тоже нет, — словно бы удивившись, сказал Глеб. — Родители развелись. Тоже уже много лет прошло. — Вот поэтому я и предпочитаю карьеру, — почему-то немного озлобленно произнес Дима, — а то хрен поймешь, как жизнь сложится. Может, всю жизнь проведешь с одним человеком, а может, разведешься и разругаешься на всю жизнь. А ведь еще потом дети будут страдать. Тем более, я не считаю семью тем, на что нужно тратить время и силы. Других дел полно. Общаться с друзьями можно. А искать помощи в других — признак слабости. Глеб ничего не ответил на это. Лишь, помолчав, спросил: — Дима, а помнишь, я интересовался, что для тебя важно и дорого? Дима сделал недоумевающее лицо, и Глеб быстро пояснил: — Это когда мы новоселье отмечали еще. Припоминаешь? — Ага, — кивнул Дима, не припоминая. — И что? — Тогда ты так и не ответил. Вернее, сказал, что творчество, но хотелось бы поподробнее. А что-то кроме этого? — Ну, — задумался Дима, — наверное, так оно и есть. Возможность творить — самое главное. Это очень необычно — как человеческий мозг генерирует музыку, стихи, еще что-то… Да даже и простые повседневные диалоги. Это ли не чудо? — Чудо, — улыбнулся Глеб, — тоже много раз об этом думал. Но я, — он снова посерьезнел, — никогда не стал бы жертвовать чем-то — а уж тем более кем-то — важным ради этого. — Так и я не стал бы, — не понял Дима, — это ты к чему? — Не стал бы? — Глеб недоуменно посмотрел на него. — Ты в тот день сам сказал, что поссорился бы со всеми и стал бы конкурировать даже с лучшими друзьями, если нужно было бы. — А, это, — хохотнул Дима, — это разве жертва? Это так… Фигня. А конкурировать с кем-то для достижения успеха необходимо, если ты не знал. Правило жизни. — Правило правилом, но нужно понимать, кто действительно может помешать, а кто — нет. — А ты думаешь, друзья не могут помешать, да? — снисходительно, как у несмышленого маленького ребенка, спросил Дима. — Если это настоящие друзья, а не первые встречные, то не могут, — уверенно ответил Глеб. — Эх, ты, — вздохнул Дима. — Еще как могут. Надеюсь, мы с тобой с этим не столкнемся. Я бы сам очень не хотел борьбы с тем же Вадиком, но… — Повторяешься, — усмехнулся Глеб. — В смысле? — В прямом. Ты про Вадика говорил уже тогда. Еще и наехал на меня, что я не готов был бы против него пойти. — Ну, с «пойти против него» — это я загнул, конечно, — признал Дима, — вряд ли конкуренция цивилизованных людей может принимать такие формы. — Давай не будем больше это обсуждать, — устало попросил Глеб, — пожалуйста. Надоело одно и то же. — Хорошо, — с готовностью согласился Дима. — Посмотрим. Когда у нас будет своя группа, через много-много лет… — Надо же, — удивился Глеб. — Вот и ты заговорил про то, что будет через много-много лет… — А что не так? — не понял Дима. — Когда мы только познакомились, — со странной усмешкой начал объяснять Глеб, — Вадик тоже начал рассуждать, как через много лет мы будем смотреть в прошлое и удивляться. Как молоды мы были, все такое… Ты тогда ему сказал, что никто не может знать, что будет потом. И так рьяно объяснял, что обстоятельства могут быть сильнее нас. — Да?! — искренне поразился Дима. — Охренеть…

***

Тот диалог был для Димы, пожалуй, одним из самых странных: весь построенный на каких-то полуэфемерных воспоминаниях, которые совсем не хотели всплывать в памяти, он оставил после себя нехилый осадок. Дима не мог поверить, что не так давно — года не прошло с тех событий! — он сомневался в себе и в том, что он будет делать дальше. Сейчас он настолько проникся музыкой, что понимал — ради этого он постарается быть сильнее судьбы. А вообще последняя, вроде как, благоволит всем целеустремленным…

***

Да, это лето оказалось для Димы самым богатым на разного рода события: первые крупные фестивали, знакомства с новыми людьми (в том числе и с теми, которых Дима считал настоящими магистрами и которыми восхищался, глядя на них снизу вверх), восемнадцатилетие Глеба. Последнее отмечали с должным размахом, хотя и маленькой компанией: сам именинник, Дима, Вадик и Саша. Самойлов-старший несколько раз за вечер с улыбкой вспомнил, как Дима познакомился с Глебом, отказавшись брать его на работу по возрасту. Шутки о том, что сейчас брата бы точно приняли («вот только уже не надо, отбой!») были смешными, но Диме иронизировать на эту тему не хотелось: уж слишком страшно становилось, когда он представлял, что было бы, не встреться он тогда с Самойловым-младшим.

***

Несмотря на очень масштабное и запомнившееся надолго новоселье, Самойловы прожили в квартире неподалеку от Политеха совсем недолго: незадолго до дня рождения Глеба Вадик съехал на другой конец города вместе со своей тогда еще невестой. В начале сентября они поженились. Диму на свадьбу не пригласили. Поначалу он даже не знал, как на это реагировать: его очень обидело, что друг не захотел поделиться с ним такой большой радостью. Чуть позже сам Вадик виновато объяснил, что на гостями торжества были только самые близкие люди. И хотя Дима понимал, что под этим словосочетанием имелись в виду родственники, ему все равно стало неприятно: ему было неловко признаваться в этом самому себе, но он считал, что и сам входит в касту избранных и важных людей для Вадика. Падения после таких мысленных подъемов над другими были особенно болезненными. Поэтому по вполне понятным причинам Дима проводил большую часть времени у Глеба — тот теперь жил один и мог звать к себе кого угодно и когда угодно. Вот только пользы от подобных визитов было немного: они, конечно, делились какими-то музыкальными наработками, но о сепарации их двоих от остальной группы разговоры почему-то не клеились. Как будто бы не было вовсе той февральской беседы, когда Глеб согласился создать с Димой свой коллектив… Как сейчас жил в памяти этот день: 20 февраля. Хотелось верить: эту дату еще узнают и запомнят. Если, конечно, все получится. А пока Дима и так и сяк пытался навести Глеба на мысль об этом, но тот упорно игнорировал намеки. Эх, вот бы случай, который уже несколько раз так вовремя вмешивался в судьбу, помог и на этот раз…