elements of love

Медленно шествуя в строну своего дома, Адам Грофф глубоко затягивается сигаретой, в который раз пытаясь переосмыслить, что же вчера произошло? Они оказались с Эриком «трубодрочером» в одном помещении, отрабатывая наказание. Грофф, как всегда над ним прикалывался, в основном молча, физически и психологически доминируя и давя, а тут вдруг этот ярко разодетый неудачник стал ему дерзить и оказывать сопротивление. Нет чтобы, повалив зарвавшегося одноклассника на пол и оседлав его бедра, в очередной раз дать тому понять, кто тут главный, чтобы сука не смел рыпаться и вякать, так Адама дернуло ненадолго заглянуть в этот заполошный взгляд и накрыть эти подрагивающие губы своим ртом. Без жадности, боли, злобы и даже без неуверенности, а нежно, трепетно, чуть неистово мазнуть губами по скуле, шее потом, быстро задрав пеструю майку Эрика, оставить на его поджаром теле цепочку поцелуев, плавно спускаясь к паху. Но по-настоящему его накрыло потом, когда они сидели рядом на уроке химии, и тот одолжил Гроффу свою ручку. Когда Адаму захотелось коснуться ногой, одетой в обычную джинсу колена обтянутого в яркие слаксы сидящего рядом парня. Когда его бледная рука потянулась к смуглой ладони, а их мизинцы соприкоснулись, едва уловимо потёршись друг о друга. Что это могло быть со стороны Адама? Благодарность за шариковую ручку? Полученное удовольствие в подсобке для музыкальных инструментов? А ведь Гроффу было так же приятно это делать и осязать, как и Эрику в тот момент. Что значил этот жест для Адама потом? Запоздалое извинение за все годы издевательств над парнем с нетрадиционной сексуальной ориентацией? Признательность за проблеск возможной зарождающейся дружбы с таким же неудачником, каким стал с недавних пор сам? Возможно, все сразу. Хорошо, что он решил забить на очередную отработку и «трубодрочер», скорее всего, будет отдуваться сам, потому как останься они наедине еще раз – одним минетом дело бы не закончилось. Какая там работа?! Грофф так бы вошел с Эриком во вкус, затянуло бы всерьез и на долго, тут бы подсобку не разнести. Ему бы сейчас не домой, ему бы вновь к этому задроту, школьному секс-мозгоправу Милберну на прием без очереди. Рассказать об еще одной стороне своей натуры, что дремала все эти годы, или маскировалась под натурала, изводя своим непристойным поведением одного особенного парнишку. Что вчера он ему отсосал, у него самого встал, и потом они дружно кончили. Что теперь он чаще пытается заглянуть в темно-карие глаза, подведенные золотом и индиго, вспоминая вкус и бархатистость кожи Эрика на своих губах и языке. Выбрасывая выкуренный до фильтра бычок, Грофф ловит себя на мысли, что внутри у него уже не так серо, темно, пасмурно и одиноко. Кажется, у него появился шанс обрести свет, персональную радугу, что поможет его скудной палитре души заиграть новыми красками. Готов ли Адам принять еще одну грань своего естества и впустить в свою почти бесцветную жизнь это буйство ярких африканских красок похожих на пожар? Такие откровения и собственный скрытый потенциал для подростка сродни ведру ледяной воды, что окатывает от макушки до пят. Эти чувства пугают и приятно будоражат одновременно, что-то ломая внутри и добавляя к уже существующим психологическим проблемам и комплексам еще вагон и маленькую тележку. Тут самому не разобраться. Но в чем Грофф практически уверен так это в том, что быть наедине с Эриком ему понравилось, и он хотел бы еще. Ведь они будут, правда? У них целых два года до окончания школы. Адам хотел бы больше не видеть затравленный взгляд «трубодрочера», а поймать его лучезарную, белозубую, а главное искреннюю улыбку, на которую попытался бы ответить. Увидев беспечно развалившуюся на асфальте, почти возле самого дома, недавно пропавшую болонку матери, Грофф считает это событие добрым знаком. Подхватив собачку на руки, он возбужденно соображает, что скажет Эрику, когда увидит, или что сделает, когда они вновь окажутся тет-а-тет. Нет, все-таки молчаливо покажет, чего хочет и что чувствует. «Ведь мы вместе, и у нас еще все впереди», – звучит почти утвердительно, когда довольный Адам с «Мадам» в руках забегает в гостиную. Он готов обрадовать мать находкой, но яркий свет и радужные краски тут же меркнут, когда он видит его собранную дорожную сумку и неизвестного мужчину в форме офицера. Грофф-старший все-таки привел в действие свою угрозу – отправляет сына в военную школу. Не будет слов, не будет прикосновений, не будет солнца и радуги. Жизнь Адама Гроффа вновь будет затянута свинцовыми тучами, как в пасмурную погоду. Есть лишь эта короткая дуэль взглядов, которыми они успели обменяться перед его отъездом. «Трубодрочер, – с проснувшимся внутри непонятным теплом, – ты прямо чувствовал, что надо проехать мимо моего дома на своем велике и остановиться. Решил узнать, почему я не пришел отрабатывать с тобой наказание? Да просто для меня это все, как снег на голову, а тут еще эта херь с военной школой. Но я рад, что ты со мной и, провожая меня своим растерянным взглядом, знай, что я определенно буду скучать по твоим ярким краскам, незабываемым впечатлениям и очень скоро за ними вернусь».