elements of love

**Sheriarty** (Помните эпизод, где Шерлок и Мориарти сидят на крыше и Холмс держит в руках веревку и говорит по телефону? Мой вариант развития событий. 1-е сентября, день знаний) – Ну что, Джимми, пора будоражить наших бывших одноклассников. С кого начнем? – С Молли. – Добрый день, миссис Хупер, пожарная инспекция. Вы забыли выключить дома утюг. Да, да уже полквартала горит… – Теперь Грегу. – Алоу, это инспектор Лестрейд? Сэр, Скотленд-Ярд заминировали! Бросайте все и пулей туда! – Ирэн, Ирэн позвони. – Мисс Адлер, это полиция нравов. Мэм, вам лучше сложить все ваши орудия извращенных пыток в огромный мешок и явиться к нам с повинной… – Давай Джони. – Не сказал бы, что утро доброе, сэр, но у нас уникальный случай. Ну вы же доктор Ватсон, проктолог? Так вот, там у вас под кабинетом трое пациентов с двойным ущемлением… – Скажи, что голые, в сцепке. Что им пришлось Летку-енку танцевать, чтобы к нему в клинику добраться. – Да тихо, ты! Ну что вы как маленький ей богу! У людей был интим на троих, а тут у двоих защемило. Ну у собак бывает подобное, не сразу отпускает. Так вы едете? Ок, ждем. – Бля, Шерли, я просто с тебя тащусь, – довольно тянет Джим, притягивая друга для смачного поцелуя. – Ну так прикольно же… – Ладно, давай уже училку отпустим. Только смотри, чтобы она с крыши не спикировала. – Шерлок Холмс и Джеймс Мориарти! – возмущенно вопит пожилая женщина, когда ее снимают с импровизированного крюка и освобождают рот от клейкой ленты. – Ах, вы лбы здоровые! Я давно уже не ваша учительница! И потом, я уже год как на пенсии, негодники! – Извините, миссис Хадсон, – прыскают оба, беря низкий старт чтобы драпануть, – но традиции – есть традиции. *** **Split, KevinCramb** (вы же помните про множественное расстройство личности?) Хедвиг: Ура! Сегодня мы идем на «Оно 2»! Патрисия: (подчеркнуто строго) Нет, дорогой, тебе всего девять и ты останешься дома. Хедвиг: Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Патрисия: Деннис, скажи ему (положив руку на грудь, пытаясь быть терпеливой) Деннис: Про возрастное ограничение слышал, шкет? Говорят, там столько кровищи будет... Хедвиг: Ну пожалуйста! На самом страшном я буду закрывать глаза. Деннис: Ага, а потом писаться по ночам, истошно вопить и звать мамочку. Нет, шкет, пойдем только мы с Патрисией. Хедвиг: И «Зверь» с вами? (обиженно шмыгая носом) Патрисия: Ему определенно понравится. Если хочешь, мы оставим с тобой Кевина и Барри. Хедвиг: Ой, да идите вы все! Организованной толпой коровы шли на водопой! (сперва показывая язык, а потом весело прыснув – фак) Стоит кому-то вздремнуть, отойти или выпасть из реальности – а тут и я! Сижу себе в кино, на последнем ряду, один, и дзырю фильм для взрослых ! Кле-во-та! *** **Harringrove** Английская пословица гласит: «Есть три вещи, на которые вы можете смотреть бесконечно долго: как горит огонь, как течет вода, и как работают другие люди». Похоже, у Стива Харрингтона появился еще один объект для длительного завтыка, с тех пор как он стал посещать городской бассейн. Предмет его пристального созерцания по имени Билли Харгроув имеет непосредственное отношение к трем вышеперечисленным вещам, так как тот работает спасателем на воде и к тому же горяч, как огонь. Или это кровь самого Стивена начинает потихоньку закипать, когда тот прослеживает взглядом траекторию движения одноклассника от раздевалки для персонала до самой вышки с насестом под красным зонтом. Билли знает, что многие на пляже, словно под гипнозом, провожают его мускулистую и загорелую фигуру глазами, а затем часами пялятся на то как Харгроув, подобно фараону, восседает на своем кресле, взирая на всех свысока. Но вот он медленно и чертовски возбуждающе зажимает мундштук свистка между губами, заставив большинство отдыхающих проглотить далеко не последний стон разгоревшейся похоти. Решив немного размяться, Билли временно покидает свой пост и с грацией ленивой пантеры подходит к бортику, где застыл Стив. – Не боишься отрастить жабры, Харрингтон? По-моему, ты слишком долго находишься в воде. Давай, рыбка, всплывай, а то, наверное, уже весь скукожился. Или, – хрипло выдыхает Харгроув, присаживаясь на корточки, чтобы слышал только Стив, – ты не хочешь показывать всему пляжу свои оттопыренные плавки. – Ты слишком большого о себе мнения, Билли. – Как и твой внушительный стояк. Люблю, когда твой рот вот так открыт для меня, а я ведь даже не просил. – Рот открывается для многих вещей, – пытается огрызаться Харрингтон, щурясь от солнца, – например, чтобы послать тебя на этот самый стояк. – Когда будешь посылать, смотри, воды не наглотайся, Стиви, – одаривая парня своей самой соблазнительной улыбкой. – А то ведь я подумаю, что ты тонешь. – Я умею плавать... – Да? А мне так не покажется. Вытяну за патлы, а затем начну делать искусственное дыхание. Рот в рот. Только ведь знаешь, потом я не смогу остановиться. И тогда оказание первой медицинской помощи пострадавшему на воде превратиться в затяжной поцелуй. Сказать, как это будет выглядеть со стороны? – шепчет Билли, еще раз убеждаясь в том, что по части искушения ему тут нет равных. – И как же? – все еще пытается хорохориться Харрингтон, становясь пунцовым, как помидор. То ли от палящего солнца, то ли от перспективы, а может быть потому, что о подобном спасении мечтает ещё полпляжа. – Будто я трахаю твой рот губами и языком, лишая заветного кислорода. *** **Hobarkley, ThePolitician** – Я скучаю по тебе, Ривер. Безумно. Мне до боли не хватает твоих нежных заботливых прикосновений и мягкого успокаивающего голоса. Твоего теплого дыхания на моих губах и подушечек пальцев, трепетно, словно крылья бабочки, скользящих вдоль черт. Все бы отдал, чтобы только еще раз услышать, как ты говоришь мне: «Я люблю тебя». Хоть на английском, хоть на китайском – все равно. Мне не хватает крепкого плеча рядом и твоих изящных рук на белых и черных клавишах, чтобы сыграть что-нибудь вместе. Я скучаю по твоим бесподобно голубым глазам, что притягивали к себе, будто магнит, но вместе с тем не давали утонуть, создавая устойчивое равновесие. Ты был слишком чувствителен для этого мира и окружающих тебя людей. Ты знал настоящего меня, побудив своей чуткостью и добрыми словами, что звучали тихо, но веско и убедительно, обнажить перед тобой душу. Показать тебе, что за амбициями капризного эгоцентрика скрывается обыкновенный ранимый подросток, которому больно. Ты оставил мне весомую часть себя, благодаря которой мои чувства обострились, заставив взглянуть на многие вещи с разных аспектов, научиться слышать не только себя, но и других. Я, как и ты начинаю ощущать чужие эмоции, как свои собственные. И пусть меня все чаще пробивает на тоскливые сантименты, болтовню с пустотой и предательскую влагу из глаз, я знаю – ты рядом. Невесомо обнимаешь за плечи, сцеловываешь слезы с уголков моих губ, говоря: «Не надо грустить, Пейтон. Будь счастлив». Я пытаюсь, Ривер. Я, правда, пытаюсь. *** **Nicotino, SkamItalia** Мартино ловит себя на мысли, что до встречи с Никколо его смело можно было назвать домоседом. Что окружающий его мир был каким-то блеклым, практически бесцветным. И что теперь у него есть персональная радуга-непоседа, своим буйством красок делающая палитру жизни более яркой, насыщенной. – Я знаю! Мы поедем в Мадрид! А затем в Париж! А после – в Прагу! Нико еще не знает, откуда они возьмут столько денег на путешествия, но это точно что-то из разряда the must. – И в Берлин, Варшаву, Киев! И в Хельсинки! Я хочу всюду с тобой! И это Фарес выпаливает сразу же, как только сходит с автобуса до Рима, взвалив на плечи рюкзак с самым необходимым на первое время. Хочется подальше от остальных. Хочется подальше от всего, кроме его Марти. Марти, который крепко держит за руку и внемлет любому слову, затаив дыхание. – А давай автостопом до Стокгольма? Будем спать в палатке посреди улицы всем назло. Будем толстеть, питаясь одной пиццей и пастой. Будем любить друг друга под звездами и под дождем. И все это с лукавой, заразительной улыбкой до ушей, такой яркой, что Раметте хочется надеть очки с темными стеклами. Не из страха за сетчатку глаза, а чтобы бесконечно долго смотреть на собственное солнце и при этом не щуриться. Мартино не долго думает, да и делает это вовсе не для того, чтобы остановить прекрасный словесный понос, льющийся из впечатлительного Никколо. Раметте просто внезапно, прямо позарез необходимо взять и поцеловать его перед всем Римом, на самой главной площади Италии. Вы когда-нибудь желали чего-то так же сильно? У Нико губы мягкие, на уголках все еще шоколад ощущается от фильтра сигареты. Марти почти целомудренно их пробует, а затем отстраняется, как ни в чем не бывало: – А теперь продолжай. – Можно читать на улицах Венеции рэп или битбоксить и жить на вырученные деньги. – Мне нравится. – Можно... Можно взобраться на Биг-Бен и прокричать: «Я люблю тебя, Мартино Раметта!» Марти такое очень даже подходит. – Только у нас нет денег... – Это не отменяет наших планов побывать везде. – Раметта не может не улыбнуться в ответ, глядя на Нико. Неужели весь его? Целиком? Полностью? Весь? – Я хочу целовать тебя везде, где только можно, и это не только физическое. Я хочу показать каждому, насколько люблю тебя. – Правда? Бывают моменты, когда Никколо трудно поверить в счастье. Но для того-то Мартино и рядом, чтобы всегда вселять в него веру. – Правда. Начнем с Рима. *** **Petopher** — Арджент, тебе не кажется, что дарить нашему годовалому сыну арбалет, капкан и пару пистолетов несколько рановато? И что это за сказки перед сном об особенностях аконита и серебра? — Из нашего малыша получится отличный охотник, когда вырастет. — Крис, не нервируй меня. С чего ты взял, что он станет таким, как ты? Он будет самым настоящим волком да, сына? Грозой всех охотников и покорителем женских сердец. Или мужских. Или тех и других. А где наша сладкая шейка? Покусаю, покусаю, покусаю. Гляди, как он заливается от смеха. Ему определенно нравится перспектива быть укушенным. — Только не пусти свои клыки в ход прямо сейчас, Питер! И вообще, пусть парень сперва подрастет и сам решит. Отец спрашивал, когда наконец внука привезем понянчить? Сказал, что по такому случаю сварит манной каши. — Решил подключить тяжелую артиллерию? Да старина Джерард спит и видит как бы сделать нашего мальчика потомственным живодером. — Клянется и божится, что все в прошлом. И что все разговоры с нашим сыном будут сводиться исключительно к кулинарии. *** **IronStrange** – А где другой доктор? Ну та, что посимпатичнее? – А я что, по-вашему, урод? – Поди знай, что у вас там под маской и белым халатом? Вдруг крокодил какой-то? – Насколько я знаю, моя коллега тоже была в шапочке, медицинском халате и маске. Или ваши критерии симпатии основаны на особенностях строения человеческих тел, их рельефности, а так же характерных выпуклостях и впадинах в определенных местах? – У той был такой мелодичный, сбивчивый голос, а вы мне словно лекцию по анатомии читаете. – Уж такова моя профессия. И чтобы оградить от деморализации остальную часть нашего женского коллектива вашим непосредственным лечением займусь я. Так что никаких больше женщин-докторов, медсестер и сиделок. – А вы, собственно, кто? – Доктор Стивен Стрэндж. Я тот, кто постарается дать достойный отпор вашему красноречивому флирту, распусканию рук и всему прочему, мистер Старк. – Тони. Можно просто – Тони. Ну хоть маску снимите, док. А вдруг я с самыми искренними намерениями. – Ну что, все еще крокодил? – молвит Стрэндж, стянув маску до подбородка. – Я бы сказал – самый симпатичный из тех, что я видел. И мне бы хотелось, доктор, чтобы вы, отбросив стыд и всякую медицинскую этику, сделали со мной все, что пожелаете. Буквально все. Изучайте, вводите, препарируйте, – и все это с придыханием, томно распластавшись на смотровом столе. – Доктор, что вы делаете... – Собираюсь ввести вам инъекцию успокоительного ... – пытаясь прервать поток нескончаемой болтовни. – Этим могучим маленьким шприцом? – Отчего же? Вы видимо предпочли бы, чтобы внутри вас оказалось нечто большее? – молвит Стивен, делая укол. – И менее острое, но не стал бы жаловаться, – выдыхает пациент, мимолетно скользнув по паху доктора ладонью. – Что вы себе позволяете, Старк?! – Со мной такое бывает. Непроизвольное сокращение мышц и нервных окончаний руки от реакции на укол. Но знаете, Стивен, вашу характерную выпуклость я нахожу весьма соблазнительной. И если учесть ваш намек на нечто большее во мне, можно это сделать прямо здесь и сейчас. – Да во имя всего святого!!! – От вашего праведного гнева веет старомодной скромностью. Но знаете, мне это даже импонирует. Доктор, так что вы делаете сегодня вечером?