elements of love

Не то чтобы часто, но приходить сюда ранним утром вошло у обоих в привычку. И то, что началось с совместных омовений, порой, безудержных игрищ, прохладными брызгами прогоняющих остатки сна, перешло в куда большее, чем просто секс. Это не потому что в их тройственном тандеме Сифа + Тревор + Алукард не хватает остроты ощущений, кто-то чувствует себя ущербным, в должной мере не получая любви и ласки. Просто один из них болезненно переносит одиночество. Просто за время разлуки настолько себя извел, что был искренне рад хоть каким-то переменам в своей жизни. Горше всего то, что за внешней оболочкой взрослого мужчины и опасного вампира скрывается ранимая и доверчивая душа подростка, раздираемая противоречиями двух живущих в нем сущностей. И именно человеческая натура делает его таким слабым и сентиментальным, позволяя предательской влаге собираться у кромки глаз. Некогда божественное тело Алукарда покрыто многочисленными багровыми полосами. И это вовсе не те боевые шрамы, которыми должен гордиться каждый мужчина. Это его излишняя человечность оставила неизгладимый след от отцовской руки и предательства, сделав меченым, заклейменным, несовершенным, использованным. Тревор не такой уж тупой и толстокожий, чтобы не замечать душевных метаний Цепеша. Алукард не нуждается в жалости, по крайней мере со стороны Сифы, скрывая свое «плачевное состояние» за шуткой и привычным радушием. Но вот наедине с Бельмонтом хранить маску беспечности и хладнокровия становится все труднее. Тревор не мастак говорить слова утешения, мат с его языка соскальзывает куда охотнее, потому в самый первый раз, в момент совместного купания, немного грубо привлекает Алукарда к себе, полагая, что подобный жест и беседа «между нами мальчиками», может вызвать дампира на откровенность. Тот лишь удивленно вскидывает бровь, опалив охотника рваным вздохом, после чего ловко уходит от захвата. Бельмонт вновь его атакует, берет в плен ладони шею и загривок, заставляя взглянуть в глаза. – Ты из-за этого себя изводишь? – вопрошает Тревор, ведя мозолистой ладонью по красным рубцам. – Из-за этого почти каждую ночь покидаешь нашу постель, и спишь у себя в детской? Из-за этого ты… – Отвали, Бельмонт! – зло выплевывает Алукард, ощущая, как липкая горечь подступает к горлу. Неужели он настолько одержим душевным самобичеванием и жалостью к себе, что позволил своим тихим рыданиям выйти за пределы беззвучности? Использованный. Несовершенный. Заклейменный. Меченый. Раскис и доверился посторонним людям настолько, что позволил себя изуродовать. Кому ты такой н е и д е а л ь н ы й нужен?! – Придурок патлатый, – хрипло молвит Тревор, не то чтобы отстраниться, он еще крепче, до реберного хруста обнимает со спины. – Конченый идиот, – начиная ощутимо покусывать линию плеча и ключицы, и на каждый мысленный выпад Алукарда отвечать жарким, почти собственническим поцелуем, доказывая обратное. – Сифа нас со свету сживет, – выдыхает дампир, признавая тот факт, что остро нуждается в этих грубых прикосновениях и словах охотника, его глубоких проникновенных толчках и хриплом безмолвии. – Насрать, – цедит Бельмонт, еще теснее вжимаясь в вампира, и пока еще есть возможность соображать – найти достойное объяснение всему происходящему. «Сифа, детка, тут такое дело… Мы с Алукардом перепихнулись, пока ты спала…» А если честно, то действительно насрать. Клятвами у алтаря никто не обменивался. Просто в данный момент есть необходимый Тревор + Алукард, и с этим тоже нужно считаться.