***
Рассвет царапает макушки частных домиков, растекается по кромке неба бледно-лиловым, еще только лишь на востоке, у самого горизонта. Первые лучи падают на руки и лицо, высвечивая кожу мертвенно-синюшным. У Юлика и внутри так – мертво и сыро, пахнет плесенью и тоской. И, если прислушаться, можно разобрать, как в самых дальних углах шебуршатся летучие мыши, перебирая по стенам острыми коготками. – Ты как себя чувствуешь? То, что могла и не спрашивать. То, что не имеет значения. Просто звук голоса, чтобы заполнить пустоту, от которой в груди такая яма, что хочется зажмуриться и прыгнуть. И считать, считать, считать, пока будешь лететь к самому дну... К дну, которого может даже не быть. Юлик поднимает глаза на Дашу, что сидела рядом на кровати и листала какой-то журнал – в этой глуши связь ловила наихуевейшим образом. – Ага. А ты? Этой ночью Даша успокаивала Юлика долго и в конечном итоге решила съездить с ним к Дане и Лизе; с ними спокойнее. – А что? Нормально, вроде... – Просто... Я проснулся, когда ты бегала по комнате и орала, что нам нужно заблокировать все входы и выходы. А потом кинула через всю комнату стул, – секундная пауза. – Че тебе сделал стул? – Ну... я увидела паука. Юлик усмехается и, отложив свою чашку с чаем, идет на балкон. Он затягивается глубоко. Так, что за один только вдох сгорает чуть ли не половина сигареты. Затылок упирается в твердую стену, а под веками давно жжет от дыма, от недосыпа, от попыток разглядеть что-то там – далеко за гранью. Дальше, чем кончается земля, дальше, чем начинается небо. Даша выходит на балкон практически беззвучно. Выуживает сигарету из пачки Юлика, вспышка огонька острой бритвой полоснет по глазам. Молчание одно на двоих. Каплан печально смеется. – Если честно, ты достоин большего. Она много курит – впрочем, Юлик тоже. – Большего, чем все это? – Юлик невесело усмехается, обводя рукой двор дома. – Или большего, чем похищенный Руслан? – Все вместе, – отвечает Даша, стряхивая через перила пепел от сигареты. – Ты не должен зависеть от людей, которые этого недостойны. – Могу сказать тебе то же самое, — говорит Юлик. – Но разве слова что-то значат? – Поддержку, – серьезно кивает Даша. – Это гораздо больше, чем то, что даст нам кто-то еще в данной ситуации. Или в любой другой ебаный день сурка, в котором мы застряли. – Я не вижу выхода, – он не жалуется, он просто констатирует факт. Жалобы не в его стиле, он слишком сильный, чтобы опускаться до нытья и просить чьего бы то ни было сочувствия. – Впрочем, я его и не ищу. Потому что все еще надеюсь... И буду надеяться всегда. Так же, как и ты. Он прав – Даша тоже все еще верит в то, что у них с Настей будет счастливый конец, хотя какая-то шкура с утра до вечера твердит Шпагиной обратное. Именно надежда держит Дашу на плаву – и она понимает, что с Юликом происходит то же самое. Их объединяет то, что они не сдаются – вопреки всему, и здравому смыслу в первую очередь. Юлик ранит пальцы о перила, кровь яркая и маркая, он уделывает себе все лицо, когда чешет нос, засвербивший от сигаретного дыма, – и Даша смеется. – Тебе будто кто-то по морде дал, – комментирует она. – Именно так я себя и чувствую, – отзывается Онешко. – В вечном нокауте. Руслан пропал – его любимый, блять, и это осознание тяжестью оседает где-то на стенках души, и душа, видимо, слишком грязная – к ней прилипает еще и тошнота, вызванной похмельем. – Смахивает на ебучее клише это все. Собственный голос кажется Юлику чужим и далеким – вообще сознание какое-то затуманенное и рваное, и это в кайф ему и одновременно мерзко. Даша опирается спиной о стену, с нарочито серьезным лицом наблюдает за пустым двором. – И не говори, булка. Даша и Юлик умеют ценить вещи, которые действительно важны – хотя по ним так сразу и не скажешь. Внизу на кухне их уже ждали Даня, Лиза и только что приехавший Поперечный. – Хочешь чаю? – обратился Кашин к следователю, разбивая яйцо о край сковородки. – Да, спасибо, – вздохнул Поперечный и, поправив джинсы, уселся на стул. Даня кивнул головой куда-то в сторону: – Чайник вон там. Лиза цокнула языком и тихонечко ударила своего Данилу в плечо, подходя к столешнице. – Хватит тут командовать, Кувшин, заебал. – Я, блять, завтрак тебе готовлю, – Даня взмахнул лопаткой. Лиза закатила глаза. – Я тебя не просила об этом. – Конечно не просила, – саркастично отозвался Данила, откидывая лопатку и отключая плиту. – Сама-то готовишь хуево. – он направился к лестнице, ведущей на второй этаж, но фраза Лизы заставила его обернуться: – А у тебя маленький! – Что-о!?.. Поперечный прыснул в кулак. Лиза миленько улыбнулась. – ...мозг, Дань, мозг. – Да пошла ты нахуй, а, – в сердцах бросил Кашин и все же взбежал вверх по лестнице мимо опешивших Юлика и Даши. Лиза вздохнула и повернулась лицом к столешнице, после чего бросила через плечо: – Рыжий, ты чай-то какой будешь? – Да ладно, – махнул рукой Поперечный, понимая, что хозяин ему не особо рад, и встал из-за стола. – Лучше покажите мне Черникова. На эту роль вызвался Юлик, и Даша поняла, что смотреть на допрос ей не очень-то хочется. Она вернулась в комнату, в которой ночевала с Юликом, а тот спустился вместе с Поперечным в подвал. Свет был включен, и Даня сразу же заметил связанного. Юлик стянул с него черный пакет. Черников поднял голову, и Даня понял, что Кашин постарался на славу: правый глаз зашит, на гладковыбритой голове несколько ранок от потушенных сигарет, нос разбит, на полу валялось парочка зубов. – Полиция Санкт-Петербурга, старший следователь Данила Поперечный, – для этичности представился Поперечный. – Где похищенные Руслан Тушенцов и Регина Жданова? Где твой напарник? Кто вас нанял? Никита слегка пожал плечами и хрипло произнес: – Мне нечего сказать. – Тогда получишь по полной, – вскинул брови Данила. – Ты был в фургоне, нападение и двое похищенных. Знаешь какой срок тебе за это светит? Трехкратный. Говори, где они, это единственный шанс. Черников все так же продолжал одним глазом пялиться на Даню, и это, если честно, выглядело крайне мерзко и стремно. – Оставь нас на минуту. – Юлик слабо хлопнул Данилу по животу тыльной стороной ладони, и тот кивнул, покидая подвал. – Я ничего не скажу, – настороженно сказал Никита, боязливо глядя на Юлика. – Ты не имеешь права допрашивать. Ни слова не скажу без адвоката. Юлик усмехнулся, если бы мог. Адвоката ему подавай, ну конечно. Его тут же закопают, а если и нет, то точно посадят. – Я не коп, – сообщил Юлик, опираясь спиной о стеллаж со всякими штуками, к которым Онешко не особо хотел прикасаться. – Ты помнишь парня с татухами? Это мой... парень. Имей ввиду, я пойду на что угодно, лишь бы его вернуть. Этот полицейский – мой друг. И друг моего парня. А мы здесь один на один. Черников тяжело сглотнул. – Тронешь меня – подам в суд. Юлик наклонился к нему. – Мне плевать. Где они? – Я водитель, я ничего не знаю. – Куда он их увез? – вскричал Юлик, давая Никите хлесткую пощечину. Он сплюнул кровь и посмотрел на Онешко, а тому ничего не оставалось, кроме как воспользоваться теми самыми штуками, что лежат на полках стеллажа. Поперечный вздрогнул от неожиданности всем телом, когда весь дом содрогнулся от душераздирающего крика Черникова.***
– Какого чёрта происходит, Кашин? – у Лизы глаза горят, а в них непонимание, раздражение – даже злость! – и, самую чуточку, боль. – Ты мне скажи, Неред. Какого чёрта ты сказала приехать Поперечному? – Даня скрещивает руки на груди, словно защищаясь, и этот жест не укрывается от цепкого взгляда девушки. Что ж, сам виноват – кто, как не он учил её читать состояние стоящего напротив с помощью языка тела. – Ты отлично знаешь, зачем я ему позвонила! – пожалуй, он не смог обучить её лишь одному: сдержанности. Кашин щурится и медленно приближается к Лизе, а она пятится, пока не упирается спиной о дверь. – Неужели ты решила, что я буду терпеть вторую рыжую поебень в моем доме? Без вас всех было бы лучше! «Бля, это было слишком грубо» – проносится в его голове, и на миг в льдисто-голубых глазах Лиза замечает нечто, отдалённо напоминающее сожаление, но оно слишком быстро сменяется показным равнодушием, чтобы утверждать наверняка. Лиза, к его огромному {безграничному, надо сказать} удивлению, не сердится, не кричит, и даже не испепеляет ненавидящим взглядом. Только вздыхает тихонько: – Какой же ты мудак, Кашин. Она разворачивается, раскрывает дверь, и только хотела выйти, как Даня хватает ее за запястье и поворачивает к себе. – Бля, прости, Лизон... Лиза, наверное, расплакалась бы сейчас – да вот только слез больше в глазах не осталось, а носовые платки закончились так некстати. – Без меня же тебе будет лучше. – Лиза смотрит на Даню так прямо и искренне, будто ни капельки не сомневается. Не медлит, рвет все нити сразу, не задумываясь. Знает, что потом будет больнее. – Ты не права. Даня гладит Лизу пальцем по руке. Он и не помнит, когда ее руки стали такими – холодными, тонкими-тонкими, будто неродными. – Ты нас всех ненавидишь. – Лиза сжимает пальцы свободной руки в кулак, оставляя красные-красные следы. – Я испортила тебе жизнь, да? – Да нет, Лиз, прости. Я спизданул, не подумав. – Кашин такой бледный и холодный. – Я тупой уебок. – Ну не нужна же тебе, да? Права, наверное. Не нужна, не должна, но хочется до боли в костях. – Блять, Лиза, прости, я не хотел, – произносит тихо-тихо. Говорит абсолютную правду. – Я люблю тебя. – улыбается еле-еле. И губами – в сухие искусанные губы, ладонями – на лицо, гладит и шепчет, целует. А Лиза... Лиза просто чувствует, как начинает трясти. Не руки, все тело уже, до кончиков пальцев на ногах. Даша следит взглядом через щелку между дверьми за тем, как Даня скользит ладонями по точеной фигуре Лизы, и отводит взгляд, чувствуя себя неуютно. Это чувство, которое каждый раз колит сердце и сжимает горло ей совершенно не нравится. Она бы с удовольствием хотела забыться, расслабиться, отпустить саму себя, чтобы не приходилось каждый раз отдергивать любое движение и порыв души. Даша смотрит на восходящее солнце и затягивается никотином, впуская его как можно дальше в легкие. Она думает, что это так красиво – убивать себя. Каплан передергивает плечами в попытках заменить дрожь тела на расслабление. Даня и Лиза, несомненно, хорошая пара, но Даша парится не из-за этого. Чувствует, как горло сжимает от боли, это так смешно и обречено. Включает музыку в наушниках. У Даши болезненная улыбка на лице, в руке бутылка игристого вина, а глаза блаженно прикрыты, потому что играет её любимая песня. Даша пьяна настолько, что голова кружится и ноги словно ватные. С тех пор, как она познакомилась с Настей, Даша чувствует себя грёбаным сталкером. К а к а я и р о н и я. Даша всегда смотрит на Шпагину, просматривает ее инстаграм снова и снова, по десять раз на дню смотрит ее инстастори и подслушивает разговоры, в которых задействовано Настино имя. Но Насти рядом нет. И это постепенно убивает. Осознание этого бьёт под дых. Даше хочется кричать, реветь, как бешеный зверь. Выть от разлуки.***
– А если нас не ищут? Руслан зло рычит и ударяется затылком об стену – заебала. – Давай искать ответы из того, что мы знаем, – раскинул руками он. – В том-то и дело, что мы ничего не знаем! – голос Регины срывается на крик, а в уголках глаз скапливаются слезы. – Так давай попробуем узнать! – так же громко ответил Тушенцов и встал на ноги. Бьет подошвой кроссовка по полу. – Слышишь? Под полом пусто, значит мы не в подвале. Здание старое, вон плитка треснувшая. А еще звуки. Регина испуганно глядела него. – Какие? – Именно. Никаких. – Руслан снова взмахнул руками и уселся на то же место, где и был до этого. Он вздохнул. – Либо здесь изоляция, либо мы уже не в Питере.