***
Стол ломился от праздничных блюд ― уже наполовину съеденных. Успевший выпить несколько стаканов виски и захмелевший Альберт откинулся на спинку кресла и довольно жмурился. С улыбкой он смотрел на гостей, которые, шумно переговариваясь, решали, какую же песню будут петь. Бывший аспирант Саша настраивал караоке. Альберту не нравилось караоке, но выбора не было. На этом дне рождения играть на гитаре никто не умел. ― Жаль, что с нами сейчас нет Нехлюдовой, ― произнёс Саша под первые звуки электронной музыки, резавшие слух привычного к гитарным струнам Альберта. ― Она бы сейчас сыграла нам. Почему она не пришла, Альберт Борисович? Вы ведь её приглашали. ― Она сказала, что задержится, ― ответил Альберт, вспоминая, как мялась Наташа, когда он, поймав её возле здания администрации, в которой она работала, позвал свою бывшую студентку на юбилей. Наташа нервничала и выскальзывала из рук, словно мокрый камень, а после и вовсе растворилась в начавшемся буране. Альберт тогда подумал, что их отношения ― такие быстрые и терпко-неправильные, не пошли на пользу никому из них, а после выпуска Наташа и вовсе забыла дорогу в университет. Проигрыш с переливчатыми звуками арфовых струн готовился перейти в куплет, а Олеся с ярко-красными волосами уже собиралась запеть ― фальшиво и тихо, как вдруг дуновение прохладного воздуха прошлось по ногам, а за спиной Альберта раздался сильный и красивый голос, от звука которого сладко сжалось нутро: ― Как у ведьмы четыре крыла, платье до пола, ой, до пола. ― На игривом «ой» тон взлетел резвой птицей под самый потолок вместе с гулко бьющимся сердцем Альберта. ― Свили гнезда в её рукавах совы, соколы да перепела. Не в силах больше сдерживаться, он резко обернулся, отчего пряди седых волос упали на глаза. В дверях стояла Наташа Нехлюдова, а её светлые волосы выбились из небрежной косы. Большие очки в чёрной оправе запотели, а в руках она держала объёмную картонную коробку. ― Ну что, дружки-пирожки? ― Она улыбалась, а её щёки порозовели после прохлады улицы. ― Не знали, что я приду? ― И тебе привет, ― засмеялась Олеся, наливая в стакан виски и протягивая напиток Наташе, не спешившей расставаться с коробкой. ― Подожди,― Наташа мотнула головой, отказываясь от виски. ― Прежде чем мы все напьёмся допьяна и уснём мёртвым сном, я бы хотела поздравить с днём рождения замечательного человека ― Альберта Борисовича Мейера, который летом не пришёл на защиту моего диплома. Альберт Борисович, с юбилеем! Счастья вам! И примите этот скромный подарок, который я едва успела забрать на почте. ― Она протянула смущённому, глупо улыбающемуся Альберту картонную коробку. ― Спасибо, Наташа. Но, как ты помнишь, я ни к кому не прихожу на защиту. ― Альберт поднялся из кресла и, глядя сверху вниз в зелёные глаза бывшей любовницы, принял коробку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и по всему его телу прошёл давно забытый разряд предвкушения. ― Обнимемся, что ли. ― Он раскинул руки, и Наташа прильнула к нему, прошептав на ухо, словно дуновение ласкового ветра: ― С днём рождения! ― А затем добавила уже громко и задорно: ― Открывайте уже подарок! Альберт, продолжая счастливо улыбаться, разрезал скотч и раскрыл коробку. Внутри, закутанный в воздушно-пузырьковую плёнку, лежал череп северного оленя с ветвистыми, расходящимися в стороны рогами. ― Это подарок с намёком? ― Альберт постарался строго посмотреть на Наташу, но магия преподавателя на выпускницу больше не действовала. ― На что, интересно, намекаешь? Под общий одобрительный гомон Альберт аккуратно развернул многочисленные слои упаковки. Череп оказался прекрасен: светло-бежевая кость чуть шероховата на ощупь, а гладкие рога с костяными шишками у основания придавали небольшому черепу объём. ― Можете повесить его в учебной аудитории рядом с кафедрой, ― произнесла Наташа, стягивая шарф и отправляя в рот порцию виски. ― В назидание нерадивым студентам. У него снизу уже и отверстие готовое есть для крепления. ― Хорошо же ты помнишь анатомию: так обозвать большое затылочное отверстие надо уметь. ― Альберт перевернул череп и с удивлением обнаружил, что Наташа не забыла строение черепа и оказалась права: кость твёрдого нёба пробили чем-то острым и круглым, как будто череп какое-то время висел на шесте. ― Я же говорила, ― довольная произведённым эффектом Наташа налила себе и Альберту немного виски. ― Удобно будет вешать. Она действительно оказалась права, и на следующий день череп северного оленя занял причитающееся ему место на стене учебной аудитории кафедры зоологии позвоночных. А Наташа снова исчезла, и он долго думал, что бы такого сделать, чтобы вернуть расположение талантливой бывшей студентки. И его желание исполнилось, правда не так, как он хотел. В тот вечер Альберт снова засиделся на работе допоздна. Все уже ушли, а он всё сидел, изредка глядя на часы, чтобы не остаться, как это не раз с ним бывало, ночевать в университете. Девять часов вечера плавно превратились в десять, и Альберт, поднявшись со стула, потянулся так, что хрустнули кости. Оглушительный, как ему показалось, треск, сопровождающийся мерным постукиванием по кафельному полу, разорвал тишину пустынного кабинета кафедры. Сперва едва слышный, стук становился всё более отчётливым, обнаруживая с каждым вздохом замершего на месте Альберта всё большую чёткую ритмичность. В голову тут же полезла всякая чепуха про заунывные звуки шаманских барабанов, когда под перезвон монет на бубнах отправляли в мир иной храброго охотника, накрытого оленьей шкурой, а вокруг костров танцевали, приложив ко лбу ветвистые рога, его соплеменники. «До оленей с шаманами допился», ― подумал Альберт, осторожно выглядывая в коридор. Пусто. Пусто и поразительно тихо. «Показалось», ― облегчённо подумал Альберт, делая шаг назад и прикрывая за собой дверь. Звуки обрушились на него с новой, просто оглушительной силой. Барабанные перепонки пронзило резкой болью от плотных, размеренных звуков. Иногда они скрывались в только им известные глубины или поднимались до тёмно-синего неба. Показалось, что он чувствует дым костра, а в полутьме за окном мелькают тени танцоров на фоне пламени. На миг пламя как будто стало ярче, выхватив из водоворота резкие очертания рогатого черепа, изуродованные колеблющимся светом. Алые и жёлтые сполохи вперемешку с серыми и чёрными тенями. Череп, с ужасом понял Альберт, вовсе не висел на стене, а парил в воздухе, проводя отростками рогов по потолку аудитории. ― Господи, ― прошептал пересохшими губами Альберт ― закоренелый атеист. ― Сгинь, сгинь! Словно в насмешку над его попытками прогнать чудовищное наваждение, в нос ударила фантастическая смесь удушливых запахов. В аудитории воняло просто омерзительно. Гниль, пот, невообразимо вонючая тухлятина, смрад свежевскрытых могил ― всё это обволакивало, тянуло за собой, впитывалось в кожу и волосы, заползало под одежду и в нос. Альберт тонко вскрикнул и, закашлявшись, сделал шаг назад. Его нога тут же по щиколотку ушла в мерзко хлюпающую жижу. Альберт резко поднял ногу, чувствуя, как сознание затапливает дикий ужас. Подобно стылой и затхлой болотной воде, набравшейся в ботинок, облепленный кусочками мха и ряски, страх заливал сознание. Содрогнувшись от внезапно налетевшего холода, Альберт поднял взгляд. Вокруг, куда ни глянь, от края до края расстилалась тундра, красно-жёлтая в закатных лучах. Топь уже начинала сереть на горизонте, за который уходили невысокие холмы. На секунду Альберту показалось, что в туче комаров над одним из холмов мелькнула до боли знакомая фигура, но он моргнул, и видение исчезло, распавшись ядовитыми болотными испарениями. На самом краю болота, там, где топь переходила в бесплодную каменистую почву, заросшую карликовыми берёзами и лишайниками, высился потемневший от времени деревянный столб с заострённой верхушкой. ― Священные столбы, стада оленей, неупокоенные души убитых животных, ― Альберт понимал, что шепчет какую-то чепуху, которая лезла в голову неизвестно откуда: из просмотренных фильмов, прочитанных книг, прослушанных в детстве баек у пионерского костра. Не в силах больше смотреть на столб, Альберт резко развернулся. Позади него стоял крупный олень с ветвистыми рогами. Мягкая тёмная шерсть тускло светилась в лучах уходящего северного солнца, а голый череп пронизывал пустыми глазницами, в которых умирала сама тьма. ― Прости! ― прошептал Альберт, выставив вперёд ладони. Он не понимал, у кого просил прощения: у оленя, Наташи или знакомой фигуры, снова почудившейся на дальнем холме. Коротко вздохнув, Альберт закрыл глаза. Вонь почти не чувствовалась, а нога практически высохла. Альберт, тяжело дыша, сидел в кабинете заведующего кафедрой и пил дешёвый омерзительно горький коньяк прямо из горла. Он готов был поверить, что всё произошедшее ему привиделось, что он просто-напросто задремал на кафедре под ночь, но то, что он увидел утром, надолго отравило его и без того пропитанное страхом сознание. Череп оленя продолжал спокойно висеть на стене, но на потолке, под которым парило чудовище, остались два хорошо заметных выцарапанных следа. Коллеги жаловались на резкий запах, ругались, находя ботинки испачканными в болотной грязи, но только Альберт ― бледный, всклоченный и несчастный, знал правду, которой не рискнул бы поделиться ни с кем. Источником мерзкого запаха и заунывных звуков был череп.***
Альфред задумчиво потёр щёку, покрытую короткой светлой щетиной. Пока Мейер рассказывал, он, не отрываясь, смотрел на коробку, которую тот поставил на пол, с видимым облегчением разорвав контакт хоть на несколько минут. ― Судя по вашему рассказу, ― медленно произнёс Альфред, когда Мейер закончил повествование, за время которого бесконечное количество раз запускал пальцы в растрёпанную бороду, ― вы столкнулись с по-настоящему проклятым предметом. ― Радует, что вы отнеслись ко мне серьёзно. ― Мейер говорил с изрядной долей сарказма, но чувствовалось, что он даже немного расслабился, насколько это вообще возможно было в его состоянии: ужас напополам со сдерживаемой истерикой. ― Так вы можете что-нибудь с этим сделать? ― Для начала мне надо осмотреть череп. ― Альфред поднялся со стула и надел небольшие круглые очки. ― Достаньте его из коробки, Альберт. Лучше, если он пока не будет чувствовать ничьих рук, помимо ваших, по крайней мере, до того, как окажется в рунной клетке. Через кончики пальцев можно утянуть жизнь. Как часто вы его трогали? ― Только на дне рождения. ― Мейер выглядел совсем расстроенным, распаковывая коробку и извлекая на свет замотанный в ткань череп. ― И когда вешал на стену. А это имеет значение? ― Самое непосредственное. ― Альфред, не отрываясь, смотрел, как Мейер укладывает страшный подарок на накрытый бархатом стол. ― Ведь вы до сих пор живы. ― С этими словами он протянул руку с блеснувшими перстнями и резко сорвал ткань с черепа. ― Аннет, подойди, взгляни. Анна подошла к столу, чувствуя, как нарастает зыбкое ощущение чуждого и потустороннего, как мир постепенно теряет краски. От черепа, словно прожигавшего взглядом пустых провалов глазниц, тянуло смертью, стылым морозным воздухом, запахом болотной тины и пряным ароматом брусники. Терпкие и резкие ноты, смешиваясь, ударили в нос, закружили мысли в водовороте ощущений. Рука сама собой метнулась к медальону на шее, между серебряных створок которого был заложен сине-голубой цветок аконита. ― Судя по всему, череп был проклят относительно недавно, ― произнёс Альберт, скользя кончиками пальцев по шершавой поверхности неотполированной кости, задерживаясь на узорчатых черепных швах. ― Проклятие не успело пока забрать ничью жизнь, поэтому его сила не так велика, как могло бы быть с каким-нибудь оленем эпохи палеолита или насчитывай череп хотя бы несколько десятков лет. И хорошо, что вы не забрали его домой. ― Так мне ещё повезло? ― Мейер с опаской и отвращением смотрел на вытянутый череп, казавшийся почти белым на фоне чёрного бархата. ― Могло быть и хуже? ― Вы могли захлебнуться в трясине, лёжа в собственной постели, ― спокойно ответил Альфред, отходя от стола и протирая руки льняной салфеткой, смоченной в отваре вербены и зверобоя. ― Асептика и антисептика важны не только в традиционной науке. ― Он бросил салфетку рядом с чашей и перевёл взгляд на Мейера. ― Чего вы хотите от нас, Альберт? Чтобы мы уничтожили проклятие вместе с черепом или только проклятие? ― Делайте, что нужно, ― расстроенно махнул рукой Мейер. ― Я готов платить. А ещё я бы хотел узнать, почему вообще так получилось, ― он указал на лежавший в вязи охранных рун череп, который как будто наблюдал за происходящим провалами глазниц, ― как это произошло? ― Ещё в палеолите ― почти сорок тысяч лет назад, охотники считали, что в черепах животных остаётся их душа, а Владыка зверей сможет нарастить на скелет новую плоть. У северных народов принято возвращать останки священного оленя божествам. Видите, как сломаны тонкие внутренние кости? ― Альфред указал сложенными очками на сломы вокруг отверстия, от которого во все стороны тянулись тонкие трещины. ― Это значит, что череп этого оленя какое-то время был насажен на деревянный столб. Так до сих пор делают некоторые северные племена, ставя подобные шесты на краю болот. Похоже, что этот череп был кем-то снят со столба. Отсюда осквернение священного места и проклятие, которое будет распространяться на того, кто владеет этим черепом или слишком часто держит его в руках. Напомните, пожалуйста, Альберт, кто подарил вам этот череп? ― Взгляд Альфреда, казалось, разгонял тьму, клубившуюся зыбкими, едва уловимыми завихрениями над черепом. ― Наташа, ― произнёс Мейер, но быстро поправился: ― Наталья Нехлюдова. ― А госпожа Нехлюдова могла желать вам зла? ― Вы говорите как полицейский, ― усмехнулся Мейер, рассеянно проводя пальцами по всклоченным седым волосам. ― Мы ― Бюро расследований. Даже лицензия имеется, ― в тон ему ответил Альфред. ― Так что же: Наталья могла подарить вам проклятый череп намеренно? ― Нет, ― твёрдо ответил Мейер. Судя по тому, как он напрягся, выпрямившись, подобное подозрение задело его. ― Ни в коем случае. Нет, ― зачем-то повторил он. ― Мне кажется, ― произнесла Анна, перебирая пальцами с короткими ногтями медальон, ― нам стоило бы поговорить с дарительницей. Как ты считаешь, Альфред? ― Она выразительно посмотрела на мужа, произнеся одними губами: ― Он чего-то не договаривает. ― Я считаю, что это разумное решение, ― Альфред кивнул и подошёл ближе, едва слышно прошептав ей на ухо, на миг опалив дыханием тонкую кожу: ― Согласен. Вы можете позвонить госпоже Нехлюдовой? Как я понял из вашего рассказа, какое-то время вы были любовниками, так что не могли не созваниваться. ― Я позвоню Наташе, ― Мейер внезапно сник, ― но не думаю, что она согласится прийти в Бюро расследований паранормальных явлений.