***
Начало 80-х
Ночь была довольно тёплой. Тёмное небо над головой озарялось ярким светом полной луны, которая неуклонно ползла к горизонту: по подсчётам Рыжего уже давно перевалило за полночь. Заснеженные горные вершины вдалеке отражали лунный свет и казались призрачными на фоне едва-едва начавшего светлеть небосклона. Разведка донесла, что у подножия ближайшей к базе горы укрылся немногочисленный неприятель, поэтому Альфреда и Вадима Ильина ― позывной Рыжий, отправили проверить, что и как. Народу отчаянно не хватало, подкрепление ожидалось только через две недели, а сидеть и ждать, пока их всех перережут во сне, не хотелось. Поэтому они вдвоём шагали по каменистым выступам, а мелкие камешки перекатывались под подошвами тяжёлых кирзовых сапог. Скудная растительность не радовала глаз и днём, а ночью и вовсе казалась чудовищами из страшных сказок. В ужасы Альфред не верил, а мёртвых не боялся. Сейчас опасаться надо было живых. Они шли уже довольно долго. Автомат оттягивал плечо, а спать хотелось неимоверно. ― Рыжий, ― Альфред, не сдерживаясь, зевнул во весь рот, ― долго нам ещё? ― Почти пришли. ― Фигура высокого, плотно сбитого Вадима казалась почти чёрной на фоне светлого силуэта гор. ― Три часа ночи, ― вдруг добавил он, ― самый тёмный час. ― Нашёл время на бабкины сказки, ― усмехнулся Альфред. Рыжий постоянно выдавал какие-то странные фразы, которых явно понабрался от своего чудаковатого отчима дяди Вани. Мать Рыжего вышла замуж во второй раз, когда мелкому Вадику было всего пять лет. Альфред смутно помнил родного отца друга, но отчима несколько опасался. Странный он был, этот вечно загорелый лесничий, который и в город-то никогда не ездил: всё в лесу да в лесу. На рыбалке ему всегда везло, а дорогу через буреломы он находил так быстро, будто она сама появлялась по его желанию. Альфред раздражённо потряс головой, выкидывая из мыслей Вадикова отчима. Сдался ему этот полоумный мужик! Краем глаза он заметил движение: четыре фигуры плавно и быстро выскользнули из-за придорожных камней. Альфред и Вадим оказались нос к носу с неприятелем. Ночной воздух прорезала автоматная очередь. Альфред отскочил с линии обстрела и, укрывшись за небольшим валуном, вскинул автомат. Кровь стучала в висках, а руки действовали привычно и твёрдо. Сколько человек он уже отправил на тот свет маленькими кусочками свинца? Альфред сбился со счёта. На войне как на войне. Он предпочитал не задумываться о том, что делал. Просто мишени. Либо ты, либо тебя. Он быстро проверил магазин с патронами, передвинул затвор и, высунувшись из укрытия, выстрелил. Пуля ушла куда-то во тьму, и, мгновение спустя, раздался вопль, а затем чьё-то тело глухо рухнуло на землю. Попал. На этот раз повезло. Откуда-то справа раздавались короткие сухие очереди по три патрона: Рыжий стрелял скупо. Выдохнув и утерев пот со лба, Альфред собирался дать ещё очередь. В этот момент за спиной послышалось шуршание осыпающихся камней. Секунда ― и кто-то спрыгнул на землю. Альфред обернулся так резко, что затрещали позвонки, и вскинул автомат. Он нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: автомат заклинило. Ему выпал тот мизерный шанс, что «калаш» подведёт. Противник уже был перед ним. Тёмные, полные ненависти глаза солдата блеснули на смуглом лице, и в следующую секунду свет луны отразился во взлетевшем лезвии опасной бритвы. Со свистом рассекая воздух, лезвие прошлось по касательной по шее Альфреда. С оглушительным, как показалось, треском разошлась кожа, хрустнули сухожилия и перерубленный хрящ трахеи, и из глубокой раны хлынула горячая алая кровь. Альфред, что было сил, вздохнул, но поток крови заполнил рот. С жутким хрипом, от которого заложило уши и потемнело в глазах, Альфред схватился за распоротое горло. Кровь заливала песчанку¹, руки, пропитывала каменную пыль дороги. Зрение стремительно меркло, а мир рассыпался серой крошкой. За миг до того, как отключиться, Альфред увидел, как в мутной ночи промелькнула тень от ползущей по земле травы, которая обвилась, подобно змее, вокруг одного из солдат противника. А потом стало темно. Он стоял посреди огромной пещеры. Её своды уходили высоко во тьму, а вокруг, насколько хватало глаз, горело множество свечей. Маленькие огоньки разгоняли мрак, и в какой-то момент он заметил, что время от времени кто-то невидимый гасил ту или другую свечу. И в этот же миг где-то вдалеке или же совсем близко загоралась другая свеча. Гасящий был невидим, но он точно знал, что совсем рядом с ним в темноте ― только руку протяни ― есть нечто, неподвластное разуму. Он стоял, завороженно глядя на это мерцающее великолепие. Словно звёздное небо упало на землю, озаряя её мягким светом. Вдруг совсем рядом с ним вспыхнула свеча. Её огонь колыхался, как будто не желал загораться, а воск тёк на чёрные камни. И стоило огню новой свечи взметнуться вверх, как тишину бесконечной чёрной пещеры прорезало хлопанье гигантских крыльев. В следующее мгновение тёмный ― темнее мрака вокруг ― птичий силуэт закрыл собой огоньки свечей, прошуршав перьями. Подхваченный порывом ветра от взмахов огромных крыльев, он оторвался от земли, уносимый потоками воздуха куда-то вверх. На мгновение ему показалось, что он увидел внизу какую-то нечёткую, смазанную фигуру, а затем мир вокруг наполнился жёсткими перьями, сквозь которые пробивался запах холода и леса. Миг. Один удар сердца и один резкий вздох, и Альфред распахнул глаза. Он лежал, судорожно глотая воздух, на твёрдой каменистой земле плоскогорья. Ночной воздух огнём жёг лёгкие, словно разрывая их лезвиями тысячи бритв. Бритва!.. Рука Альфреда метнулась к шее. Ему перерезали горло. Он видел прямо перед собой глаза того, кто это сделал. Дрожащими пальцами Альфред ощупал шею. Всё цело. Лишь тонкий бугорчатый шрам напоминал о том, что кожа, сухожилия и артерии были безжалостно вспороты. Тело ломило, а кровь жгла вены. Словно те не желали разносить жизнь по неожиданно не умершему организму. Даже дышать было больно. Альфред попробовал позвать на помощь, но из саднящего горла вырвался лишь жалобный стон. Голова раскалывалась, а во рту пересохло. Неожиданно светлеющее небо над головой закрыл тёмный силуэт. Человеческий, не птичий. Сердце глухо ухнуло куда-то вниз, а рука сама собой дёрнулась в поисках упавшего автомата. ― Да я это, я, ― раздался в предрассветной тишине голос Вадима, присевшего на корточки над Альфредом, под головой которого, как он вдруг понял, лежал свёрнутый китель Рыжего. ― Ты был мёртв три минуты, Альфред. ― Дрелиху стало не по себе. Вадим никогда не называл его полным именем. Всегда говорил Алек или обращался по позывному ― Немец. ― Но я зажёг твою свечу заново. Убедил Того-Кто-Гасит-Свечи, что тебе рано ещё гаснуть. А Гасящий², я смотрю, подкинул тебе подарок, ― Рыжий усмехнулся, ― янтарные глаза. ― Твою мать, Рыжий! ― Вязкая слюна неожиданно наполнила рот, и Альфред в сердцах сплюнул. Влага обожгла пересохшие губы и заставила закашляться. ― Что ты несёшь? Какой Гасящий? Какие свечи? Что за, чёрт её дери, гигантская птица пролетела надо мной, пока я был… ― Альфред осёкся. Вадим говорил про какого-то Гасящего… а свечи в пещере кто-то гасил… ― Что вообще происходит? ― Он совершенно растерялся. Ему перерезали трахею и, кажется, обе сонные артерии. Он не мог быть жив. Посреди пустыни, вдали от полевого госпиталя и антибиотиков. А значит… ― Ты умер, Альфред, ― серьёзно произнёс Вадим, внимательно глядя на друга. ― Но я сумел тебя воскресить. Говоришь, там, в пещере со свечами, над тобой пролетела птица? ― получив утвердительный кивок, продолжил Рыжий. ― Повезло тебе. Не каждому является Сирин³, чтобы отнести его в Явь⁴. ― Сирин? ― Альфред с недоумением посмотрел на Вадима. Скажи друг такое получасом раньше, Альфред бы решил, что Рыжий рехнулся от постоянного напряжения, но случившееся заставляло прислушиваться к его словам. ― Птица с головой женщины с букваря? ― Альфред попытался встать, но твёрдая рука Рыжего вернула его на место. Вадим кивнул и поскрёб затылок, покрытый ёжиком рыжих волос. Что-то странное показалось Альфреду в руках Рыжего. Слишком они были твёрдые, слишком сильно темнели в первых лучах восходящего солнца. Сделав над собой усилие, стараясь не замечать слабости во всём теле и пульсирующей боли в голове, Альфред приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на Вадима. Рукава рубашки Рыжего были закатаны по локоть и испачканы в крови. Его, Альфреда, крови. А кожа на запястьях… Только тут Альфред понял, что смутило его в прикосновении. Руки Вадима были покрыты древесной корой. Тёмно-коричневой, шершавой на ощупь, а глаза, обычно светлые, горели смесью зелёного и золотого, ловя последние лучи тускнеющей луны. ― Ты кто, чёрт возьми?! ― Альфред умудрился сесть, но от резкого движения закружилась голова, а перед глазами замелькали тёмные пятна. Сырая после ночи земля приятно холодила ноги. ― Я ― Дед Мороз, ― беззлобно усмехнулся Вадим. ― Ну конечно нет, я пошутил, ― махнул он своей страшной древесной рукой, которая мало-помалу начала приобретать вид человеческой конечности, ― Леший я. Точнее, ученик Лешего. Молодой ещё, чтобы жить в лесу постоянно. Дух⁵, короче, чтоб понятнее было. ― Ученик… ― пробормотал Альфред, и тут что-то щёлкнуло в памяти, как будто череда событий встала на свои места. ― Так твой отчим ― дядя Ваня ― он Леший, что ли? ― Странная удачливость дяди Вани, его любовь к уединению и дикой природе, неопределённый возраст ― всё вдруг стало понятно. Альфред почувствовал, как его распирает чудное, почти истеричное ликование ― он жив, а дурость Рыжего оказалась тайным знанием. ― Ага, ― ответил Вадим, как будто речь шла о чём-то простом и привычном. ― Он всегда женится на женщинах с пацанами от первого брака. Готовит в преемники, так сказать. Не я первый, не я последний. Он, наверное, уедет скоро ― мамка-то моя умерла⁶… А тебе, Альфред, придётся отработать второй шанс. Гасящий ничего не даёт даром. Тем более людям. ― Кто такой Гасящий? ― Альфред устало опустился на свёрнутый китель, служивший ему подушкой. Надо всё же узнать, кто гасит свечи в безмолвной тёмной пещере в Нави⁷. И откуда у него только знания о том мире? ― Если коротко, то могу рассказать. ― Руки Вадима уже окончательно приняли привычный вид, а сам он опустился на камень, который тут же покрылся мягким слоем травы. Альфред моргнул для верности, но решил промолчать. Чудес на одну ночь было уже многовато. ― Один дровосек спас дитя птицы Сирин. Вместо того, чтобы попросить золото и славу, он пожелал видеть то, что ярче солнца и чего не видел никто на земле. И оказался в огромной пещере, где горело множество свечей. ― При упоминании свечей в пещере Альфред почувствовал, как горячая волна захлёстывает его смесью восторга и ужаса. Он был там. Только что. А Вадим продолжал рассказывать: ― Это были жизни. Горит свеча ― жив человек. Ну а погаснет... И дровосек захотел увидеть гасящего. Сирин, конечно, отговаривала его, но дровосек настоял на своём. Он оказался в темноте и понял, что ослеп. Потому что на смерть, как на солнце, во все глаза не глянешь. В итоге он стал делать людям предсказания, а также умел врачевать наложением рук. И когда его спрашивали, как он может знать, когда кто умрёт, он неизменно отвечал: «Я вижу гасящего». ― Я почти увидел его ― Гасящего. ― Альфред почувствовал, как тягучая волна, заполнившая вместе с током крови его тело, прошлась холодом вдоль позвоночника и ударами плетью по рёбрам. Отозвалась в голове выстрелом в висок. Закапала кровью из носа. Дрелих обхватил голову руками и, ощущая, как губы щекочет тонкая струйка крови, обречённо застонал. Ему вдруг захотелось вернуться в пещеру со свечами. Там было прохладно и тихо. И не было всепоглощающей боли. ― Привыкнешь, ― ободряюще произнёс Леший, поднимаясь с камня. ― Я тоже привыкал. ― В первых лучах рассвета он казался почти нездешним, а над горами, как на мгновение показалось Альфреду, мелькнул смазанный силуэт гигантской птицы. Прежняя жизнь утекла, как кровь из перерезанного горла, растворилась в лучах солнца, как тающая в небе луна…***
Полевой научно-исследовательский стационар столичного университета «Тайга» встретил Анну и Альфреда по-весеннему тёплым вечером. Деревья в лесу ещё не успели одеться листвой: лишь крохотные почки выпускали нежные зелёные стрелки. Лес наполнялся запахами прелой прошлогодней травы, а душистая верба у заводи бобровой плотины до сих пор преследовала Анну своим ароматом. В летнее время стационар, должно быть, утопал в растительности, но сейчас голые поля, покрытые пожухлым разнотравьем, казались бескрайними и холодными. Бесцветные сейчас солнечные лучи мягко пригревали, а небо на западе окрасилось в причудливую смесь серых оттенков. Бревенчатые одноэтажные домики выглядели несколько странно посреди этого дикого, не тронутого рукой человека пейзажа, но Анна явственно чувствовала в них дух этого места. Запах сухой древесины наполнял ноздри, а над трубой одного из домиков ― самого большого ― курился дымок. ― Ты уверен, что нас ждут? ― Анна вышла из заляпанного грязью внедорожника, в котором они целый час тряслись по кочкам и ухабам. ― Всё же мы приехали без приглашения. ― Нас пригласили, ― уверенно произнёс Альфред, подходя к ней и с выражением крайнего удовлетворения разминая плечи и затёкшие от напряжения во время езды руки. ― Вернее, я напросился, ― он усмехнулся. ― Вадим Ильин ― мой лучший друг. Именно он подал мне идею открыть Бюро, когда мы виделись в последний раз чуть меньше года назад. А вон, кстати, и он сам, ― Альфред указал рукой на мужчину, только что показавшегося из-за угла обитаемого домика и сейчас широким шагом направлявшегося к гостям. Ильин оказался высоким, плотно сбитым мужчиной в камуфляжном костюме и резиновых сапогах. Светлоглазый, с волосами, зачёсанными налево, и густой бородой, он выглядел не как леший, а как рыбак или охотник, приехавший на берег разлившейся реки, которая несла тёмные воды за голыми ветками плакучих ив внизу. Анна даже почувствовала себя неуютно в старых, рваных на коленках джинсах, заляпанных краской: одно время она увлекалась рисованием. Весь облик Ильина говорил о том, что он ― часть этого места, его царь и Бог. ― Рыжий, здравствуй! ― воскликнул Альфред, пожимая крепкую руку щурившегося на ярком весеннем солнце Ильина. ― Здорово, Немец, ― засмеялся Ильин. ― Как сам? ― Он размашисто хлопнул Альфреда по плечу. Анна удивилась, как тот вообще удержался на ногах. Сила у Ильина была поистине медвежья. ― Нашёл себе дело по душе, ― продолжая улыбаться, ответил Альфред. ― Анна, знакомься: это ― Вадим Ильин, мой друг и сослуживец. ― Анна, ― несмело улыбнулась она, глядя, как её рука утопает в загорелой широкой ладони Ильина. ― Очень приятно познакомиться. ― Вадим, кто там приехал? ― неожиданно раздался высокий женский голос, а миг спустя из бревенчатого домика вышла его обладательница ― невысокая красивая женщина в просторной рубашке-ковбойке и камуфляжных штанах. ― Здравствуйте! ― она широко улыбнулась Альфреду и Анне. ― Я ― Маргарита Громова. ― И протянула для рукопожатия миниатюрную ладонь. Её ярко-рыжие волосы трепал вечерний ветерок, и Анна вдруг поняла, что она видит их насыщенный природный цвет. В голову тут же полезли мысли о ведьмах и горящих кострах до небес, которые славили приход весны. Слишком много в её жизни в последнее время было колдунов и оборотней, так почему бы не быть ещё и ведьмам? Анна с тоской подумала, что её простая жизнь студентки-бармена больше никогда не станет прежней. А Ильин и Альфред между тем перетаскивали немногочисленные вещи из машины в домик. Маргарита оказалась душой компании. Геолог-полевик, она казалась солнцем, которое выглянуло из-за туч тогда, когда все надежды на тепло и свет погасли. Ильин предложил выпить за встречу, и теперь маленький круглый стол в комнате бревенчатого домика был уставлен разнообразной закуской, продукты для которой привезли с собой из города Анна и Альфред, а в пластиковой бутылке из-под минеральной воды плескался разведённый водой спирт. Анне раньше не доводилось пробовать спирт, который, как она поняла, являлся традиционным напитком биологов и геологов, приезжавших вот так на стационары для проведения исследований. Сама Анна на природу выбиралась редко, поэтому эти странные люди ― Громова и Ильин, стали для неё не меньшим чудом, чем Миша, оказавшийся оборотнем, и маг Альфред. Она во все глаза смотрела на Ильина, повторно разливавшего спирт по маленьким пластиковым стаканчикам. Сейчас это был уже не человек: Анна отчётливо чувствовала исходивший от него запах прелой листвы, мокрой тёмной земли и студёной воды лесных ключей. Голос у него был глуховатый и приятный, негромкий, но слушать его оказалось одно удовольствие. Однако даже голос Лешего не мог сравниться с пением Маргариты. Когда эта женщина после трёх стаканчиков спирта взяла гитару с красной лентой на грифе, то Анна подумала, что сейчас будет обычная песня, подобные которой подвыпившие гости часто пели в караоке её ресторана. Но как только Маргарита взяла первые аккорды, как только её маленькие пальцы коснулись струн, а первые слова слетели с губ, Анна поняла, как ошибалась. То, что она слышала раньше, было словно из другого мира, в котором никогда бы не могло случиться то, что происходило сейчас. ― Роса рассветная светлее светлого, ― Маргарита пела выразительно, вкладывая в строчки всю душу. ― А в ней живёт поверье диких трав. ― Она тянула слова, где надо, и останавливалась, когда того требовала музыка. Казалось, что сама мелодия повинуется ей, разливаясь не только в душной комнате, наполненной дымом сигарет, но и по всему стационару. ― У века каждого на зверя страшного. ― Глаза Маргариты были закрыты, а лицо настолько одухотворённым, что Анна почувствовала, как сладко сжимается сердце, а глаза начинает щипать. Из всех её знакомых так не пел никто. ― Найдётся свой однажды волкодав... Слёзы потекли ручьём, а дыхание сорвалось. Обычный человек не может так петь, подумала она, украдкой вытирая глаза, когда песня закончилась, а Вадим щедро плеснул в пустые стаканчики разведённый водой спирт. ― Маргарита точно человек? ― шепнула Анна Альфреду, который отказался от спирта и пил привезённый с собой сок. ― Понятия не имею, ― пожал плечами Альфред и улыбнулся. ― А помнишь, как мы с тобой боролись против строительства плотины? ― вдруг спросил Вадим. ― Я помню, ― кивнул Альфред, протягивая руку и толкая дверь домика. В открывшийся проём мгновенно хлынули потоки стылого вечернего воздуха. Весна только-только коснулась своим дыханием тайги. ― Как твоя связь с лесом? ― С возрастом крепчает. ― Вадим выдохнул и залпом выпил стопку спирта. ― Я уволился в конце зимы. Сейчас живу здесь на птичьих правах. Не могу больше без леса. ― Он покосился на Маргариту, которая, откинувшись на подушки, неспешно перебирала маленькими пальцами струны гитары и, казалось, не слышала ничего вокруг. Анна явственно ощущала, что хмель ударил Громовой в голову. Не обычный хмель от спиртного, а что-то терпкое, со вкусом гор и холмов. Не иначе как Леший постарался, чтобы поговорить с другом без тех, кому сказанное знать не стоило. ― Лес для меня одновременно и сила, и слабость. Сами посмотрите. Вадим закатал рукава рубашки, и Анна увидела, что кожа на его предплечьях превращается в древесную кору, сквозь которую пробиваются крохотные зелёные листочки. ― Это началось в конце прошлого лета. Раньше такого не было, а это значит, что пора было уходить, ― с лёгкой улыбкой ответил Вадим, пряча руки. ― Не грустно вам было оставлять работу и друзей? ― Сейчас Анне казалось, что, останься она и без бара, и без учёбы, взвыла бы от горя. ― Немного, ― честно ответил Вадим. ― Но я уже становлюсь частью Леса. Это очень почётно ― до этого я не был Лешим в полном смысле этого слова. Я думаю, ― шёпотом добавил он, ― что это она ускорила моё обращение. ― Кто она? ― Альфред сделал глоток сока из кружки. ― Маргарита, что ли? Я её помню, она передала мне голубые розы-гибриды. ― Да, ― кивнул Вадим, доставая из кармана пачку «Балканской звезды» и закуривая. ― Райские птицы ходят по земле в человеческих обличиях. Их просто надо найти. Сирин я уже нашёл. ― Он усмехнулся, стряхивая в пепельницу из консервной банки нагоревший пепел. ― Сирин? ― Анна уже ничего не понимала. ― Но это же существо из мифологии! А Маргарита ― вполне обычная женщина… Такого не может быть! ― Она расстроенно посмотрела в кружку с чаем. Масляные птицы на эмалированном боку посуды играли недоступными ей красками. Обычная женщина… которая поёт просто божественно. ― Сказал оборотень Лешему в присутствии колдуна, ― засмеялся Вадим и сделал затяжку. Крошки пепла оседали у него на бороде, в которую, как вдруг заметила Анна, вплетались крохотные цветы-подснежники. ― Кстати, об оборотнях: когда тебе обращаться? ― Сегодня ночью, ― быстро ответила Анна, чувствуя, как липкий страх, отогнанный было теплом и песнями Маргариты, вернулся с новой силой. Она вздрогнула и крепче сжала кружку, стенки которой обожгли ладони, казалось, до кости, но Анна этого даже не почувствовала. Слова Ильина словно всколыхнули улёгшуюся было в душе и теле волчью кровь. Комната вокруг, Альфред, сигарета Вадима, дым от которой разъедал лёгкие, рыжие волосы Маргариты ― всё вдруг показалось Анне смазанным и таким далёким. Зрение окончательно утратило чёткость, а вспыхнувшие напоследок кудри Громовой приобрели скорбный серый цвет. Последняя связь с человеческой сущностью пропала вместе с красным цветом. Горячая кровь, смешанная с пузырящимся, вскипающим, словно шампанское, ядом ликантропии, бежала по венам, которые отчётливо проступили на руках. Челюсть буквально вывернуло от того, что клыки удлинились и с едва слышным хрустом раздвинули соседние зубы. Кости и мышцы на бесконечно долгое мгновение стали тягучими, а потом застыли твёрже стали. Зрение сделалось менее острым, а очертания весенних созвездий над головой расплылись, мир стал плоским и окончательно бесцветным. Если раньше мельчайшие сполохи красного попадались в бесконечной серости волчьего бытия, то теперь и от них не осталось и следа. Зато ясно стали слышны все звуки ночи. Шум ночного ветра в кронах голых деревьев, шуршание мышей, тихий шелест мягких крыльев сов, журчание воды маленькой речки, мерное течение большой реки, далёкое похрюкивание кабанов в лесу ― все эти звуки словно раскрылись, заполнили уши, превратились в рокот. Ставшие уже привычными запахи больше не наваливались оглушающей какофонией: теперь каждому аромату было своё место. Исчезла поселившаяся в висках тупая ноющая боль, а горячие ладони сжались в кулаки. Маленькие острые когти кольнули кожу, а волосы на затылке встали дыбом. Выгнувшись и расставив руки, словно крылья, она запрокинула голову, ловя смазанным взглядом очертания луны. С шумом втянула носом воздух, а затем завыла: протяжно и высоко. Ветер подхватил заунывные звуки и унёс их куда-то в сторону. Быть может, кто-то откликнется на её зов. Она стояла на берегу речушки, чистая вода которой была словно зеркало. В горле неожиданно пересохло, и она наклонилась над поверхностью реки. Ледяная вода, тёкшая с далёких гор, совершенно не имела вкуса, но при этом была прекраснее всего на свете. Неожиданно в нос ударил запах ― горячий сладковатый запах притаившихся в сухих зарослях прошлогоднего камыша уток. Как хорошо было бы сейчас полакомиться свежей птицей, почувствовать тёплую кровь во рту, наполнить желудок сырым мясом. А потом найти себе стаю. Большую стаю с сильным вожаком. Выть вместе на полную луну, загонять косуль и чувствовать тепло рядом с собой. Неожиданно на другом берегу раздался шорох. Она оторвалась от воды и резко подняла голову, принюхиваясь. Сладкий аромат ― цветочный, не такой, как у утки, разливался по кустарникам, стлался по воде. Даже наползавший со стороны большой реки туман нёс этот странный аромат нездешних трав. Шорох раздался снова. Насторожившись, она внимательно следила за тем, как через колючие кусты со сморщенными прошлогодними ягодами пробирается неизвестный. Человек. Он спустился по покатому склону оврага и сейчас стоял у самой кромки воды на том берегу. Речка в этом месте была совсем узкой ― один шаг, и ты уже на другой стороне. Человек не двигался, не собирался нападать. С собой у него не было оружия и он не боялся: она не чувствовали ни запаха пороха, ни терпкого страха. Только сладкие цветы благоухали так, как будто росли прямо под носом, как будто она оказалась на бескрайнем цветочном поле. Этот странный человек вызывал любопытство. Может, стоило подойти к нему поближе? Узнать, где он прячет россыпь так ярко пахнувших цветов? Она стояла, чуть наклонив голову вбок, и настороженно наблюдала за неподвижным человеком. Что-то в нём было знакомое. Как будто она раньше видела его. Смазанную, нечёткую память, воспоминания, начавшиеся только на берегу маленькой реки, вдруг прорезала вспышка. Странная вспышка, которая отличалась от всего того, что она видела сейчас. Вспышка имела… цвет! Да, это называется цвет! Она почувствовала, как шевелятся волоски по всему телу, как течёт по венам кровь. Это что-то было красного цвета! Точно: этот яркий, режущий глаза цвет называется красным. И человек был облачён в этот нестерпимо мучающий глаза и сознание цвет. Вот только когда?.. Человек сделал шаг в её сторону, а сладкий запах, казалось, начал впитываться в тело, заполняя его изнутри и снаружи. Сладкие цветы, красный цвет, знакомый человек… Её спины и волос как будто коснулись руки: мягкие, нежные, но сильные, за обладателем которых хотелось идти. Довериться ему, подчиниться. Стать частью его стаи. Она ещё раз вдохнула аромат цветов и вспомнила: у человека на том берегу было имя. Его звали Альфред. Альфред. Почти как Альфа. Вожак. И у неё было имя. Воспоминания, казалось, из другой жизни начали рваться наружу. Она не всегда была такой. Совсем недавно она стояла рядом с человеком, нет, с Альфредом, и с ними были другие люди. Человек. Альфред ― человек, а значит… ― Анна, ― у Альфреда был приятный голос, который ласкал чуткий слух как… музыка! Сквозь время и пространство до смазанного сознания стали доходить переливчатые трели ― как голоса птиц. И, так же, как и в песнях птиц, музыка была наполнена словами. О травах, горах и зверях. ― Анна, это я ― Альфред. ― Человек вытянул вперёд руку и поманил её к себе. ― Иди сюда, Анна. Я тебя не обижу. Она на мгновение застыла на месте. Стоит ли верить таинственному Альфреду? Не обидит ли он её? Она прошлась языком по острым клыкам. В случае чего, она сможет за себя постоять. ― Анна, ― вновь повторил Альфред, и это слово, точнее ― имя, отозвалось в душе тянущим трепетом. Потому что это было её имя. ― Анна. Она приняла решение. Резкое движение, быстрый прыжок, и она уже была на другом берегу, стояла совсем рядом с Альфредом, рука которого так и осталась протянутой. Сладкий запах цветов ― она вспомнила их название ― вербены, окутывал их обоих. Поколебавшись лишь миг, и она ― нет, Анна, ― вытянула вперёд руку и несмело коснулась кончиками пальцев ладони Альфреда. Горячая волна прошлась по всему её телу, смешиваясь с бурлящей в артериях кровью. Она коротко вздохнула, и в следующее мгновение уже оказалась в крепких сладких объятиях Альфреда, а его губы ― уверенные, мягкие и тёплые, накрыли её губы. Непривычно длинные клыки Анны ударились о зубы Альфреда, но им обоим сейчас было всё равно. Мысли путались, а серое пространство вокруг казалось смазанным, растекающимся горячей карамелью. Она слышала, как бьётся его сердце, а витавшие вокруг ароматы до последней ноты раскрывались в её сознании, которое подготовил к такому не кто иной, как Альфред. «Матёрый вожак получит своё», ― вдруг вспомнились остатками человеческого разума слова Михаила. ― Я не отдам тебя полной луне, ― прервав поцелуй и взяв в ладони её лицо, прошептал Альфред. Его горячее дыхание опаляло, а глаза горели янтарным огнём. ― Не этой ночью и ни в какую из последующих. Анна не помнила, как они оказались в тёплом душном бревенчатом домике, через распахнутую настежь дверь которого врывались ночные ароматы весны. Помнила только, как Альфред раздевался в темноте и как раздевал её. Его поцелуи были долгими и горячими, а сильные и нежные руки скользили по её телу, очерчивая каждый контур. Сердце Анны гулко билось в груди, а кровь приливала к щекам, проходилась электрическим импульсом вдоль позвоночника. Скопившееся напряжение тянуло низ живота, а между ног было горячо и предательски влажно. Тело и разум отзывались на прикосновения Альфреда, а густой воздух, смешиваясь с холодом ночи, заглушал и изгонял все страхи и тревоги. Ладонь Альфреда осторожно легла на внутреннюю сторону её бедра. Подушечки пальцев поглаживали бархатную, разгорячённую ласками кожу, а желание отзывалось лёгкой дрожью в ногах. ― Так хорошо? ― Шёпот Альфреда опалил губы Анны. Она коротко кивнула, подаваясь вперёд и чуть выгибаясь, а в следующее мгновение Альфред вошёл в неё. Неспешно, плавно, давая ей привыкнуть к распирающему и одновременно такому сладкому чувству наполненности. Анна глухо застонала, не желая сдерживаться, и обхватила ногами пояс Альфреда. ― Алек! ― выдохнула она, отдаваясь размеренным движениям, балансировавшим на тонкой грани, не дававшим сорваться в наслаждение. Альфред дышал резко и глубоко, уткнувшись лбом Анне в шею. Он двигался всё быстрее, приближая завершающий миг, а Анна почти скулила, вцепившись острыми ногтями ему в спину. Альфред зарычал, а металлический запах крови ударил в нос, смешиваясь с солоноватым запахом страсти и пота, вливаясь в сладкую вербену. Запахи, звуки, мужчина на ней и в ней, взрывающие тело и разум ощущения ― всё смешалось в расколотом сознании Анны, которое сейчас она делила с волчицей. Эта ночь была поистине волшебной.***
Луна пошла на убыль, и пора было отправляться домой. Погрузив вещи во внедорожник и поцеловав притихшую, несколько осунувшуюся Анну ― страсть и ночная беготня по весеннему лесу утомляли ― Альфред, выехав за ворота стационара, вышел попрощаться с Вадимом, который стоял, облокотившись на деревянные опоры. ― Ты приезжай, если что, ― Вадим улыбался безмятежно, но Альфред чувствовал, что другу грустно. ― А жена у тебя красивая, ― вдруг добавил он. ― Она мне пока не жена, ― зачем-то возразил Альфред. ― Как будто я не слышал, чем вы там каждую ночь обращения занимались, ― хохотнул Вадим и закурил. Тяжёлый противный запах дешёвых сигарет защекотал нос так, что хотелось кашлять. ― Я передам тебе через Сирин ещё шиповник. ― Вдруг он серьёзно посмотрел на Альфреда. ― Алек, только ты не ляпни, что Маргарита и в самом деле райская птица. Ни к чему ей это. Меньше знает, крепче спит. Да и я не её судьба: Леший, который уже часть Леса. А вот ты девочку-оборотня не отпускай. Однажды она сделает то же, что когда-то сделал я: спасёт тебе жизнь. ― И Вадим, затушив сигарету о пустую пачку, направился обратно на стационар. Только сейчас Альфред заметил, что за ворота Вадим не вышел. В этот день Лес окончательно забрал его себе.