Дом с привидениями

      Солнце равнинной Испании припекало сквозь стёкла внедорожника «Сантана». Хавьер сидел за рулём и уверенно вёл машину по ровному шоссе. Альфред расположился на переднем сиденье рядом с водителем, а Анна предпочла устроиться сзади и наблюдать за полями и виноградниками, раскинувшимися вдали.       ― Как я и говорил, леса почти сплошь вырублены, ― произнёс Хавьер. ― Однако природа плоскогорий по-прежнему очень красива. Поместье, ― продолжил он, ― находится в стороне от главной дороги. Поэтому нам придётся немного потрястись: асфальт всё время трескается из-за корней деревьев, которые разрывают его изнутри.       Они всё ехали и ехали, оставляя за спиной виноградники. На горизонте то и дело мелькали далёкие горы и сверкающая на солнце полоска реки. Рассматривая всё это великолепие, Анна, убаюканная негромким разговором Хавьера и Альфреда на испанском, задремала. Дни перед отлётом выдались тяжёлыми, и супруги что ни день ссорились по совершеннейшим пустякам. Анну после визита Хавьера не покидало странное тянущее беспокойство, прочно поселившееся в груди и заставлявшее сердце подпрыгивать всякий раз, как она вспоминала о цели их поездки по солнечной равнине.       Разбудило Анну то, что машина остановилась. Она вздрогнула, пробуждаясь, и огляделась вокруг. На мгновение ей показалось, что наступил вечер, настолько густым был душный сумрак, заполнивший, казалось, всё вокруг.       ― Подъездная дорога к дому сильно заросла, ― произнёс Хавьер, выходя из машины. ― Поэтому до дома нам придётся идти пешком. Будьте осторожны, ― предупредил он, ― сюда, на край рощи, часто залетают пчёлы.       Впереди, насколько хватало глаз, раскинулось настоящее море лип. Светло-зелёные кроны ласково шумели, а лёгкий ветерок колебал ровные треугольные листья. Жужжание пчёл, вившихся над цветками и копошившихся в пыльце, на мгновение оглушило Анну, а терпкий запах сладкого нектара заполнил ноздри.       ― Липа приносит счастье, ― произнёс Альфред, перекидывая через плечо лямки своей дорожной сумки и поудобнее перехватывая чемодан Анны. ― Хорошее дерево.       ― Надеюсь, что она нам поможет, ― с надеждой произнёс Хавьер, шагая по заросшей асфальтированной дорожке, по обеим сторонам которой возвышались светлые стволы. Тяжёлый воздух был насквозь пропитан медовым ароматом, от которого у Анны почти сразу начала кружиться голова.       Она шла позади мужа и Хавьера, стараясь разглядеть поместье, кусочки которого вскоре начали мелькать в просветах между деревьями.       Тянущее чувство в груди понемногу начинало отпускать её, но не исчезало до конца. Липовый лес не казался страшным, а приближающая встреча с проклятием настораживала, но не более того. Ласковое солнце, пробивавшееся сквозь густую листву, пригревало, и Анна мечтала лишь о том, чтобы оказаться в прохладном светлом доме. По крайней мере, так описывал родное поместье Хавьер.       Лес кончился, а от неожиданно ярких палящих лучей солнца заслезились глаза. Медовый дурман лип остался позади, уносимый ветром, лишь тонкие нотки долетали до чуткого обоняния Анны.       Дом перед ними оказался точно таким, каким его описывал во время перелёта Хавьер. Трёхэтажный, с высоким фундаментом, он выглядел добротно, а солнечные батареи на крыше отбрасывали на увитую плющом веранду яркие блики.       Анна вдруг вспомнила, как спросила у Хавьера, почему он не сфотографировал дом, чтобы показать им. В ответ Хавьер замялся, но потом, собравшись с духом, поведал, что на всех фотографиях дом странным образом искажается. Не остаётся ни резной светлой веранды, ни облицованного вычурной лепниной фасада, ни солнечных батарей. Только выгоревшие деревянные доски и потрескавшийся камень с провалившейся крышей.       Анна повела плечами, чувствуя, как оставившее её в лесу беспокойство потянуло душу с новой силой. Потому что она увидела то, о чём говорил Хавьер.       Левое крыло дома разительно отличалось от обитаемой части здания. Стены с выщерблинами казались как будто подпаленными или испачканными в копоти. Анна с трудом представляла, какой силы должно оказаться пламя, чтобы оставить следы на прочном камне. Дерево просело и крошилось во многих местах, а заколоченные слепые окна придавали этой части дома зловещий вид.       ― Неужели на снимках так выглядит весь дом? ― не удержалась от вопроса Анна, когда все трое уже подошли к высокому крыльцу с подновлёнными ступеньками и фигурными деревянными перилами.       ― Да, ― ответил Хавьер. Взявшись за ручку дверного молотка, сделанного в форме головы ворона, Хавьер постучал три раза. Молоток некстати напомнил Анне маску чумного доктора, отравившего эти стены. ― Пожалуйста, проходите. ― Он распахнул перед Дрелихами дверь. ― Добро пожаловать в Липовую рощу!       Дом изнутри показался Анне ещё больше, чем снаружи, когда она переступила порог. Высокие потолки, светлые стены, обилие дерева вокруг ― всё говорило о достатке и хорошем вкусе владельцев.       По просторному прохладному холлу разносился пряный аромат специй, смешивающийся с терпким запахом корицы и нотками миндаля. Как только за приехавшими захлопнулась дверь, грохот посуды на кухне стих. Послышались торопливые шаги, сопровождающиеся постукиванием по паркету маленьких каблуков, и в холл выбежала низкорослая пышнотелая женщина лет тридцати пяти-сорока с чёрными курчавыми волосами и яркими глазами. Это, несомненно, была сестра Хавьера ― Лючия Корлеоне, в девичестве Гарсия.       ― Наконец-то ты вернулся, hermano¹! ― по-русски с акцентом воскликнула Лючия, на мгновение прижимая Хавьера к себе, а затем так же быстро отстраняясь и обращая взгляд чёрных, как у её брата, глаз на Анну и Альфреда. ― Я с ума сходила от беспокойства! Сеньор Дрелих, как же я рада, что вы и ваша супруга согласились приехать и помочь нам! ― Она всплеснула руками, в которых держала только что снятые рукавицы-прихватки.       ― Добрый вечер, сеньора Корлеоне, ― Альфред вежливо поприветствовал эмоциональную сестру хозяина поместья. ― Теперь мы здесь и, я уверен, сумеем помочь вам в вашей беде.       ― Santa María², не иначе, Господь прислал вас нам! ― Прозрачные слёзы наполнили глаза Лючии. ― Впрочем, что это я всё болтаю да болтаю! Вы наверняка устали с дороги. Пойдёмте наверх, я покажу вам вашу спальню. ― И она, плавно покачивая бёдрами, зашагала вверх по лестнице.       ― Простите моей сестре её эмоциональность, ― чуть смущённо улыбнулся Хавьер. ― Она испугана и ещё носит траур по отцу и мужу. ― Вы пока располагайтесь, а я помогу Лючие накрыть на стол.       ― Вы простите меня за то, что всё так наспех, ― продолжала говорить Лючия, ведя Анну и Альфреда по коридору, стены которого были обшиты светлыми дубовыми панелями. ― Просто все слуги после смерти отца, упокой Господь его душу, разом уволились. Что поделать ― суеверия! ― Она прибавила ещё несколько слов на итальянском, которые остались бы непонятными для Анны, если бы Альфред, наклонившись к самому её уху, не перевёл:       ― Только и могут, что голову морочить.       ― Наш бедный отец в последние годы был совершенно не в себе, ― произнесла Лючия, остановившись возле двери в конце коридора. ― Он и раньше был со странностями, наш милый папа, но перед смертью, как говорят, стал совсем плох. Уж не знаю, что такого он сказал или сделал, что все нас бросили, но какая теперь разница! Обедать будем в маленькой столовой. ― Лючия посторонилась, пропуская Анну и Альфреда в их комнату. ― Вы пока располагайтесь, а потом присоединяйтесь к нам с hermano. Ждём вас через час: всё как раз успеет приготовиться. Как выйдете из комнаты, пройдите по коридору, спуститесь по лестнице, а потом налево. И сразу будет столовая, ― Лючия широко улыбнулась и быстро вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.       ― Славная женщина, ― произнёс, усмехнувшись, Альфред, присаживаясь на широкую, застеленную стёганым покрывалом кровать и откидываясь на спину. ― Повеселее будет, чем её хмурый брат.       ― Она просто занята хозяйством, ― ответила Анна, выглядывая в окно.       Невдалеке покачивались медоносные липы, но вокруг самого дома не росло ничего, кроме выжженной солнцем травы газона. Ни розовых кустов, ни сирени, ни каких-либо других клумб или кустарников. Словно всё, что было в плодородной земле, забрали себе высокие стройные липы.       Или что-то ещё.       ― В любом случае, ― донёсся до Анны голос Альфреда, который, встав с кровати, принялся распаковывать вещи, ― они пытаются произвести на нас впечатление. Нам тоже стоит показать себя. ― Он окинул Анну пристальным взглядом. ― Я хочу надеть свой новый белый костюм. Ты же взяла то кружевное платье?       ― Конечно, ― улыбнулась Анна, раскрывая чемодан и вытаскивая белое платье с закрытым, как и всегда, трикотажным верхом и кружевной юбкой, три слоя которой частично накладывались друг на друга, спускаясь ниже колена. ― Мы будем замечательно контрастировать с хозяевами.       Когда через час они вышли из спальни и направились вниз, бьющее в окна солнце миновало зенит, и теперь его косящие лучи заливали, пронизывая, весь дом, позволяя рассмотреть обстановку в мельчайших деталях.       Первое впечатление благородного поместья смазалось, и Анне явственно стали видны следы упадка, поразившие, словно смертельная болезнь, этот богатый дом. Их спальня хоть и была чистой, но чуть отстающие у потолка от стен выцветшие обои говорили о том, что ремонт здесь не делали уже давно.       Дубовые панели в коридоре носили следы странных подпалин, подобных тем, что покрывали стены заколоченного крыла. Остальные комнаты на этаже оказались запертыми и, судя по тронутым ржавчиной замкам, не открывались уже давно. Оконные рамы в доме были деревянными, потрескавшимися от перепадов сухости и жары. Из-за этого стёкла кое-где отставали от пазов, и тонкие сквозняки гуляли по всему дому, наполняя коридоры удушливым сладким запахом лип.       В Липовой роще, полностью оправдывая название, росло слишком много лип. Они были везде. Анна, приглядевшись, заметила, что вся резьба на деревянных перилах и панелях складывалась в узор из похожих на сердечки листьев липы, нанизанных на тонкие ветки. Словно неизвестный резчик стремился оградить проклятый дом от того, что жило в нём помимо воли хозяев и привычных законов природы.       Альфред говорил, что липа ― дерево счастья. Может быть, обитатели дома таким образом старались отвадить от себя беду? Наверняка резчик был из местных и знал легенду о Чумном Докторе.       ― Национальные блюда, ― с широкой улыбкой радушной хозяйки говорила Лючия, усаживая гостей. К ужину она переоделась: вместо простого цветастого платья, перепачканного в муке, она надела широкую чёрную блузку из кружева и юбку-футляр. ― Гаспачо ― это холодный томатный суп, очень хорошо в такую жару. ― Лючия выразительно сдула со лба чёрную кудряшку. ― Паэлья ― рис с морепродуктами, и на десерт ― торт «Сантьяго». ― Теперь было понятно, что так благоухало корицей и миндалём, когда Анна и Альфред только зашли в дом. ― И ещё кое-что, ― Лючия лукаво прищурилась, ― hermano, ты не поверишь, что я нашла у нашего бедного папы: три бутылки «Бальтазар ― Старая лоза», ― Лючия коротко вздохнула. ― Отец любил хорошее вино. Только мне будут нужны сильные мужские руки, чтобы его открыть.       ― Давайте я помогу вам, ― произнёс со всей возможной галантностью Альфред, забирая у обворожительно улыбнувшейся ему Лючии тёмную бутылку со светлой этикеткой. На кончиках его пальцев проскользнули янтарные искорки магии, и плотно сидевшая в горлышке пробка сама собой выскользнула, легонько ударившись о стол. ― Прошу. ― Он протянул открытую бутылку Лючии, поблагодарившей его восторженным возгласом на испанском.       Анна почувствовала, что у неё даже слегка приоткрылся рот, а мысли, казалось, размазались по полной тарелке гаспачо. Альфред всё время называл подобные проявления магии дешёвыми фокусами и даже дома открывал редкую бутылку вина или шампанского по старинке ― штопором. А тут внезапно решил снизойти до того, чтобы произвести впечатление.       «Он даже с клиентами себе не позволял такого, ― подумала Анна, отправляя в рот первую ложку супа. ― Совсем перспективы голову затуманили. Произвести впечатление, надо же. А готовит сеньора Корлеоне чудесно».       Суп и паэлья были восхитительны, а сладкий торт с отчётливыми нотами миндаля буквально таял во рту. Белое сухое вино чуть вязало рот, раскрываясь на языке богатым букетом, что окончательно примирило Анну с выходкой Альфреда.       ― Пока ещё светло, ― обратился Альфред к Хавьеру, промокнув рот салфеткой, ― я бы хотел осмотреть нежилую часть дома. А когда стемнеет, можно будет заняться разбором бумаг вашего отца.       ― Конечно, сеньор Дрелих, ― кивнул Хавьер, вставая из-за стола. По его сосредоточенному лицу было видно, что он желает разобраться с семейным проклятием как можно скорей. ― Лючия, ты с нами? ― Он вопросительно посмотрел на сестру, с лица которой тут же исчезли все краски.       ― Я не пойду, Хавьер! ― замотала головой Лючия. ― Каждый поход в то крыло отнимает у меня столько душевных сил! ― Она молитвенно сложила руки на пышной груди. ― А если вспомнить, что нашего бедного отца нашли там… Если вспомнить, какое у него было выражение лица! ― Лючия сухо всхлипнула. ― Сеньор Дрелих, это было так ужасно! Точно дикая птица оставила на лице папы ужасные раны…       ― Всё будет хорошо, сеньора, ― успокаивающе произнёс Альфред. ― Мы сами сходим и обследуем крыло, ― он ободряюще улыбнулся расстроенной Лючии, и Анна вновь поймала себя на мысли, что с клиентами Бюро Альфред так себя не вёл. И дело было явно не в деньгах: Гарсия заплатит им, конечно, немало, но и обычные клиенты не скупились на вознаграждение. Сейчас Альфред видел только цель и шёл к ней.       ― Как давно заброшена эта часть здания? ― спросил Альфред, идя следом за Хавьером по широкому коридору со сводчатыми потолками, бывшими явно старше обитаемой части дома. Они ещё не попали в заколоченное крыло: оставалось только открыть массивную деревянную дверь, покрытую, как и следовало ожидать, узором из липовых листьев.       ― Сколько себя помню, ― честно ответил Хавьер, отпирая протяжно скрипнувшую дверь. ― После вас, сеньора Дрелих, ― он чуть улыбнулся, и Анна ответила ему улыбкой в ответ. После обеда ей стало спокойнее, хотя отголоски тревоги не спешили покидать.       ― Вы часто бывали здесь раньше, сеньор Гарсия? ― спросила Анна, перешагивая порог. Каблуки её туфель с каким-то странным громким стуком коснулись деревянного пола.       Над потрескавшимися досками с облупившейся краской тут же поднялось облачко пыли. Прорезаемое солнечными лучами, заглянувшими в заброшенный коридор, оно заклубилось и, повинуясь порыву воздуха, метнулось в сторону открытого дверного проёма.       Анна вздрогнула, когда мельчайшие частицы дерева, плесени и камня коснулись её кожи.       ― Это просто пыль, Аннет, ― раздался за её спиной голос Альфреда. ― Только и всего.       Он тоже перешагнул порог и, дождавшись Хавьера, пошёл вместе с ним дальше по коридору. Анна последовала за мужчинами, прислушиваясь к себе. Глупо было бояться пыли. Как и сказал Альфред, в ней не было ничего необычного. Как, впрочем, и в самом заброшенном крыле. Яркий солнечный свет пробивался сквозь щели в неплотно пригнанных друг к другу досках, а деревянные панели на стенах раскрошились, и за ними стала видна грубая каменная кладка.       «Видимо, шестьсот лет назад дом не сгорел именно потому, что сделан из камня», ― подумала Анна. Она шла неспешно, стараясь не попадать каблуками в рассохшиеся и разошедшиеся доски пола.       Она догнала Хавьера и Альфреда, когда они остановились возле старой на вид деревянной двери, заклёпки на которой порядком заржавели. На этом фоне очевидной древности нелепым пятном выделялся массивный засов, выглядевший здесь совершенно неуместно. Судя по блеску металла, засов был новым.       ― Что за этой дверью? ― спросил Альфред, не отрывая взгляда от засова. Только сейчас Анна заметила, что на этой двери нет привычного рисунка липовых листьев. Да и вообще нигде в старом крыле липового мотива она не увидела.       ― Спуск в подвал, ― ответил Хавьер. ― Но вход давно замурован, кажется, ещё до моего рождения.       ― Тогда зачем засов? ― Альфред выразительно лязгнул ручкой задвижки. ― Кого там запирали?       ― Слуги говорили о том, что отец приказал поставить этот засов за несколько недель до своей смерти.       ― И что этому предшествовало? ― Альфред сосредоточенно, едва касаясь поверхности двери пальцами, обследовал дерево.       ― Не могу сказать, ― смущённо развёл руками Хавьер. ― Кажется, кто-то упоминал о том, что однажды ночью отец вернулся отсюда почти в обмороке и утром же велел поставить засов. Его уважали, ― добавил Хавьер, ― поэтому и с причудами мирились.       ― Вы же, как я понимаю, таким расположением похвастаться не можете, ― произнёс Альфред.       ― Я ещё молод в их глазах, ― пожал плечами Хавьер. ― Да и после развода родителей уехал с матерью и сестрой в Турин. Мне было тогда всего тринадцать лет.       ― Вы можете вспомнить что-нибудь странное про это место? Вы и сеньора Корлеоне говорили о том, что лицо вашего отца было разорванно птичьими когтями. ― Альфред внимательно смотрел на Хавьера. В полутьме коридора перед закрытой дверью замурованного подвала, аккуратно одетый в тёмно-алую рубашку и простые брюки, Гарсия казался совершенно чужим для этого места.       ― Под крышей гнездятся вороны, ― произнёс Хавьер, продолжая смотреть на запертую дверь. ― Это единственные животные, которые чувствуют себя здесь хорошо.       ― А маска чумного доктора напоминает вороний клюв, ― пробормотал Альфред. ― Хавьер, с вашего позволения, я открою эту дверь. ― И Альфред дёрнул в сторону задвижку засова.       Раздался протяжный скрип, смешавшийся с шелестом металла о металл. Задвижка отъехала в сторону, лязгнула, а Альфред распахнул дверь. Анна коротко вздохнула и почувствовала, как у неё подкашиваются ноги.       Словно тысячи горящих злобой глаз смотрели на неё из-за глухой каменной стены, покрытой расходящимися во все стороны трещинами. Она вцепилась вмиг ставшими непослушными пальцами в медальон с аконитом. С тонким треском порвалась цепочка, и медальон, выскользнув из ослабевших пальцев, упал на пол. От удара створки раскрылись, и на деревянный пол выпал увядший цветок.       Анна попыталась вздохнуть, глотнуть хоть немного воздуха, но не смогла. Всепоглощающий ужас, шедший из-за каменной стены, парализовал её, сдавил невидимыми пальцами горло, прошёлся обжигающей ледяной волной по коже.       Где-то в вышине, туда, куда стремилась Анна, пытаясь удержаться на ногах, раздалось хлопанье крыльев и громкое карканье. В этих резких, разрывающих пыльный воздух звуках она явственно расслышала имя мужа:       ― Альфр-ред!       Она почти потеряла сознание, когда почувствовала, как сильные руки Альфреда, показавшиеся ей вдруг удивительно горячими, подхватили её.       ― Закройте дверь! ― В сгущающемся сумраке лицо Альфреда расплывалось, но его янтарные глаза горели, словно маяки в бушующей тьме. ― Аннет, милая, мы уже уходим. ― Он прижал её к себе, а Анна, вздрагивая, чувствовала, как стучат в стенах крохотные когти.

***

      Горячие струи воды приятно лились на кожу, смывая липовую пыльцу, пыль и затхлый запах заколоченного крыла дома. Анна стояла под душем, закрыв глаза, и медленно приходила в себя после той волны ужаса, накрывшей её у двери в замурованный подвал.       Такого она не испытывала ещё никогда. Было страшно от неизвестности, пока мир терял краски, она удивлялась способностям Альфреда и чувствовала себя неуютно во время обряда очищения черепа. Но сейчас, вспоминая глухую стену за старой деревянной дверью с железным засовом, Анна не могла сдержать дрожи. Как будто что-то ― отвратительное и неизведанное нечто ― смотрело на неё с той стороны камня.       Она вздрогнула, когда холодные потоки воздуха ворвались в душную от пара и горячей воды ванную. Анна и до этого никак не могла согреться, а теперь ей стало совсем холодно.       ― Это я, Аннет, ― мягкий голос Альфреда, лишённый насмешливых и самоуверенных нот, которые, казалось, поселились в нём с самого прихода Хавьера в Бюро, ласкал слух. Муж зашёл в ванную и прикрыл за собой дверь. ― Тебе плохо?       Дуть перестало, но Анна по-прежнему дрожала, стоя под струями обжигающе-горячей воды.       ― Я не могу согреться, Ал, ― стуча зубами, ответила Анна. ― Там что-то было, за каменной стеной в подвале. ― Она протянула горячую мокрую руку и сжала плечо Альфреда. Его белая расстёгнутая рубашка тут же потемнела от влаги.       В ванной парило, казалось, они стояли в густом тумане.       ― Я тоже почувствовал это, ― немного помолчав, произнёс Альфред. ― Иди сюда. ― Он протянул руки, и Анна почти упала в его объятия, комкая ткань рубашки и задыхаясь от сухого беззвучного плача.       Альфред усадил её на пол душевой кабины, пододвигаясь вместе с ней под потоки горячей воды, сейчас почему-то отчётливо запахшей серой. Анна дёрнулась, чтобы закрыть воду, но Альфред сильнее прижал её к себе.       На кончиках его пальцев вновь вспыхнули искры природного электричества, и успокаивающая волна прошлась по телу Анны, унимая дрожь и рассеивая смятённые мысли. Воспоминания о тёмном потоке исчезали в горячей воде, и Анна понемногу приходила в себя.       Она подняла голову и посмотрела на Альфреда, промокшего до нитки, сидя рядом с ней в душе. Его рубашка прилипла к телу, обрисовывая контуры мужественного торса. Казалось, время не властно над Альфредом, только седина на висках да морщинки выдавали его возраст. Глядя на то, как мерно вздымаются при дыхании его грудь и живот, Анна поймала себя на мысли, что они, кажется, уже тысячу лет не были близки.       Горячий пар мешался с отступившим страхом, а гулкие удары крови шумели в ушах. Запах серы исчез, уступив горько-сладкому запаху миндаля, смешивающемуся с цветочным ароматом липового мёда.       ― Что ты делаешь?.. ― прошептала Анна, когда губы Альфреда прижались к её рту в требовательном поцелуе. ― Не при хозяевах же за стенкой…       ― Мы тихонечко, никто и не заметит, ― пробормотал Альфред.       Он проводил ладонями по её голому мокрому телу, заставляя Анну вздыхать и сильнее углублять поцелуи. Голова кружилась от бьющих в нос ароматов, которых не должно было быть здесь, но Анне сейчас было всё равно.       Не прерывая ласки, Альфред опустил её на нагревшийся пол. Твёрдый кафель больно врезался в тонкие лопатки и позвоночник, но руки Альфреда, возбуждающие и сильные, заставляли не чувствовать неудобств.       Его распахнутая мокрая рубашка касалась разгорячённого водой и ласками тела Анны, пока он сам избавлялся от пропитавшихся влагой брюк. Когда он вошёл в неё, Анна лишь глухо застонала, оплетая ногами пояс Альфреда и прижимая его к себе.       Он двигался резко и быстро, так, как будто хотел сильно и давно, но всё никак не мог выбрать подходящее время. Завершающий миг налетел настолько внезапно, что Анна успела лишь почувствовать, как всё внизу у неё сжалось, а Альфред, несколько раз дёрнувшись в ней, уткнулся лицом в её разметавшиеся по полу длинные мокрые волосы.       ― Ты не был осторожен, ― прошептала Анна, тяжело дыша и чувствуя, как тёплая жидкость стекает по внутренней стороне бедра. ― А если я забеременею?       ― Этого не будет, Аннет, ― хрипло ответил Альфред, вытирая со лба капельки пота. ― Ты же знаешь.       ― Но до сегодняшнего дня ты не позволял себе такого, ― возразила Анна, вставая с пола и возвращаясь под душ. ― Почему?       ― Сам не знаю. ― Альфред подошёл к окну и распахнул его, впуская в комнату душистый аромат липовых цветов. ― Возможно, мне просто всё надоело.       ― Чем ты сейчас недоволен, Ал? ― Анна накинула халат и, вытирая пушистым полотенцем русые волосы, вышла из ванной. ― Ты приехал в Испанию, осмотрел явно тёмномагическую дверь, покушал паэлью сеньоры Корлеоне. Что тебе ещё надо?       ― Откуда я знаю? ― Альфред раздражённо повёл плечами и отошёл от окна. ― Последнее время у меня ощущение, что я двигаюсь по какому-то заколдованному кругу: дела нет ― я недоволен, дело есть ― я недоволен, потому что дело не то, и хочу его бросить.       ― Но ведь череп оленя был тем, что надо, ― возразила Анна, подходя к мужу и осторожно проводя кончиками пальцев по его голому плечу. ― Моё дело было значительным.       ― Два дела за семь лет, ― усмехнулся Альфред. ― Негусто. Да ещё и ты требуешь, чтобы я после Гарсии закрылся в Бюро и стал алхимиком.       ― Ты видел, что сегодня со мной было, ― сухо ответила Анна, отходя от мужа и начиная расчёсываться. ― Даже цепочка порвалась. А где он сейчас? ― Она прижала руку к груди, где привыкла чувствовать тяжесть серебряного медальона с аконитом.       Альфред не успел ответить: его прервал осторожный стук в дверь.       ― Извините меня, пожалуйста, ― раздался приглушённый голос Хавьера. ― Сеньора Дрелих, я принёс ваш медальон. Вы его оборонили возле… той двери.       ― Спасибо вам огромное, сеньор Гарсия, ― с облегчением произнесла Анна, открыв дверь и приняв из рук Хавьера медальон.       ― Можно просто Хавьер, ― улыбнулся хозяин поместья. ― Выпавший цветок я вложил обратно. Сеньор Дрелих, ― Хавьер перешёл на деловой тон, ― я хотел сообщить вам, что завтрак будет в девять часов. И, если вы не против, мы могли бы после завтрака заглянуть в кабинет моего отца и разобрать бумаги.       ― Конечно, ― кивнул Альфред. ― Спокойной ночи, сеньор Гарсия.       ― Как он догадался вернуть ещё и цветок? ― произнесла Анна, безуспешно пытаясь соединить края разорванной цепочки.       ― Чуткий молодой человек с чудесным характером и семейным проклятием, ― пожал плечами Альфред. ― Цепочку отдадим дома в ремонт. Возьми пока мою. ― И он протянул Анне широкую серебряную цепь с тонкими росчерками на звеньях. ― Это мне подарила давным-давно Маргарита.       Анна благодарно взяла цепочку, чувствуя, как кошмар исчезает совсем. Вороны могут каркать сколько угодно: пока над головой парит птица Сирин, бояться нечего.