***
Альфред был зол и раздосадован. Он видел, ясно видел, что Анна увлеклась Хавьером, но не мог понять, почему она решилась на интрижку именно сейчас ― в логове монстра и под носом у живого мужа. То, что его жена нравится Хавьеру, больше не льстило и не подогревало самолюбие, а свернулось ядовитой змеёй в груди и жалило душу. «Проклятие распространяется на всех, кто есть в доме, ― Альфред, идя по коридору, вспомнил фразу из дневника Гарсия-старшего. ― Кажется, я начинаю понимать…» От мыслей его отвлекли тихие звуки музыки, доносившиеся с первого этажа. Альфред узнал композицию Морриконе из фильма «Профессионал», и невольно возникшее сравнение с самим собой кольнуло. «Профессионал, ага», ― с горечью подумал Альфред, спускаясь по лестнице. Мысль, возникшая было из фразы дневника, потерялась и лишь неприятно зудела в сознании. Альфред никак не мог вспомнить, что подумал, но тут же забыл. А ведь он был так близок к ответу. Мягкий ворс ковра заглушал шаги, но как только он оказался на нижней ступеньке и уже хотел сойти на пол, как из гостиной послышался голос Лючии: ― Добрый вечер, Альфред! ― Миг спустя в арочном проёме возникла сама сеньора Корлеоне. Она не переоделась после ужина, и чёрное кружевное платье играло полумраком коридора, очерчивая пышные формы стройного тела. ― Вам тоже не спится? Располагайтесь поудобней, я сейчас налью вам выпить. Она посторонилась, пропуская его в арку. Когда Альфред поравнялся с ней, то уловил тонкие нотки отдушки: Лючия явно выпила, о чём говорил и яркий блеск её глаз. Лючия налила ему в хрустальный бокал виски, не забыв плеснуть алкоголя себе, и села рядом. В мягком свете бра её смуглая кожа казалась подобной липовому мёду. ― Расскажите мне о себе, Альфред. ― Её грудной голос звучал мягко и плавно, а тихая музыка, словно капли воды, успокаивала растревоженное ссорой с женой сознание. ― Моя жизнь, как эта музыка, ― усмехнулся Альфред, делая глоток. Янтарная жидкость на мгновение обожгла горло и устремилась в желудок. Приятное тепло разлилось по всему телу, а чёрные волосы Лючии ловили рассеянный свет. ― Иногда мне кажется, что я блуждаю в одиночестве по целой планете Земля, ― задумчиво добавил он. Альфред давно не говорил ни с кем по душам: с Анной они понимали друг друга без слов, а Леший стал частью Леса. Больше Альфреду не хотелось говорить ни с кем. ― Но вы же женаты! ― воскликнула Лючия, взмахнув руками, и едва не расплескала свой виски: Альфред успел мягко перехватить её руку с бокалом. Запястья у Лючии были прохладными, а кожа казалась бархатной на ощупь. Поймав себя на мысли, что он слишком долго держит руку сеньоры Корлеоне, Альфред, скривившись, отпустил её. ― Иногда мне кажется, что мы с Аннет совсем чужие люди, ― наконец произнёс он. Переживания от ссоры рвались наружу, и ему хотелось высказаться, а эта импульсивная малознакомая женщина чем-то неумолимо притягивала к себе. ― То ли я вижу в ней аудиторию, то ли она во мне отца, которого у неё не было, но бывает, что я думаю о том, что Аннет меня не любит. ― А дети у вас есть? ― Лючия склонила голову набок, ловя большими чёрными, словно агаты, глазами свет, исчезавший в бездонных зрачках. ― Нет. Заводить детей при моей профессии ― опрометчивое решение. ― Об этих своих страхах Альфред мог рассказать только чужой женщине. ― Аннет это расстраивает, я знаю, но иначе не могу. Да и не уверен я, что могу иметь детей. Потому что, по сути, я уже мёртв. ― Хавьер говорил, что вы воевали, ― после паузы произнесла Лючия. ― А бывали вы когда-нибудь в горячих точках? ― Она смотрела на него с каким-то странным обожанием. ― Да. До сих пор иногда встают перед глазами. ― Альфред решил производить впечатление. Лючия, казалось, только этого и ждала. ― Потоки умирающих командиров, пожары на продовольственных складах, тонны плавящейся тушёнки и стоны раненых товарищей. Лючия смотрела на него во все глаза и слушала, затаив дыхание. По её щекам катились прозрачные слёзы. Воодушевлённый успехом, Альфред продолжил: ― Порой мне кажется, что я слышу их стоны с той стороны. Иногда я даже просыпаюсь, и подушка оказывается в слезах. ― Он давно не позёрствовал, и сейчас безграничное восхищение красивой Лючии было словно бальзам на душу. ― Это сложно и тяжело, когда ты уже не ты, а всего лишь орудие Того-Кто-Гасит-Свечи без собственной жизни и права на счастье. Я не должен быть здесь, Лючия: я умер сорок лет назад на Востоке. И бывают моменты, когда я проклинаю своего лучшего друга за то, что он вернул меня с того света. Может быть, мне было лучше остаться там и вернуться домой, как и многие другие ― грузом номер двести. ― Santa María! Не говорите так! ― воскликнула Лючия. ― Вы помогаете стольким людям! Вы спасли свою жену от ужасной жизни, от самой Луны! ― Она махнула рукой в сторону высокого распахнутого настежь окна, через которое проходил лунный свет. ― Это-то меня и грызёт, Лючия, ― горько усмехнулся Альфред. ― Я завёл отношения с клиенткой. А этого делать было ни в коем случае нельзя. Я нарушил правило, которое сам же и придумал. Какой я исследователь паранормального после такого? ― Я думаю, что вы напрасно себя мучаете, ― уверенно произнесла Лючия. ― Я вижу, у вас болит шея. Я могу вам сделать массаж. Я вас вылечу, ― последние слова она почти промурлыкала. Альфред даже не успел кивнуть, а Лючия уже плавно перетекла на его край дивана. Нежные, но сильные руки коснулись его шеи, пальцы надавили на нужные точки, и Альфред почувствовал, что уплывает. Смесь алкоголя в крови, хорошей музыки и успокаивающих прикосновений уносила прочь сомнения, а потом Лючия мягко развернула его к себе. ― Вам надо расслабиться. ― Её горячее дыхание обжигало, а лицо было так близко, что немного расплывалось. ― Я помогу вам. ― Она снова отвернула его от себя, продолжая неспешный массаж. Альфред тихо, чтобы не услышала Лючия, выдохнул. Он просто не знал, что делать дальше. Так далеко с посторонней женщиной у него давно не заходило.***
Сердце гулко стучало в груди, щёки горели, но Анну как будто морозило, потряхивая. Это была их первая настоящая ссора с Альфредом, и она оказалась к ней не готова. У них и раньше возникали разногласия, в основном из-за одного: нежелания или невозможности Альфреда иметь детей. Конечно, он и раньше её огорчал своими всплесками высокомерия и почти что одержимости в связке с делом, но никогда не вёл себя так вызывающе и глупо, как в этот вечер. На мгновение Анне даже показалось, что перед ней не её муж, каким она его любила и знала, а совершенно чужой и злой человек. Одержимый ― это слово отлично характеризовало то состояние Альфреда, в котором он находился сегодня за ужином. ― Ты бы меня ещё отшлёпал и оставил без сладкого, ― буркнула, обращаясь к оставшемуся в спальне мужу, Анна. ― Можно подумать, что я для него неразумный ребёнок. Или щенок, которого надо учить и дрессировать. От собственных слов, в которые она облекла давно мучившие её мысли, Анне стало как-то обидно и горько. Получалось, что семь лет своей жизни она потратила на того, кому она и не была интересна?.. «Это не мои мысли! ― Анна, чувствуя, как голова наливается тяжестью, сжала пальцами виски. ― Я никогда так не думала про Ала… Как будто я тоже…» ― Анна! ― Голос Хавьера вмиг разрушил только начавшие оформляться в мысли предчувствия, мучившие Анну с того самого момента, как сеньор Гарсия перешагнул порог Бюро. ― Что вы тут делаете? ― Он выглядел обеспокоенно. ― Да ещё одна? ― Я искала вас. ― Анна постаралась взять себя в руки. Этот малознакомый молодой человек, умевший развеселить, не должен огорчаться из-за того, что Альфред словно с цепи сорвался. ― Я хотела продолжить начатый разговор. Вы упомянули, что занимаетесь изучением птиц, ― она улыбнулась и у неё почти получилось. ― Ну как занимаюсь: я ― орнитолог-любитель. Больше всего меня интересуют представители семейства врановых. ― Хавьер подошёл к ней. ― Я слышал голоса наверху и подумал, что вы уже не придёте. У вас всё в порядке? ― Да, ― кивнула Анна. ― Не берите в голову. Удивительно всё это, ― добавила она, желая не допустить обсуждения Альфреда, которое вот-вот могло начаться. Хавьер, как и его сестра, был удивительно разговорчив. ― Я о том, что вы с детства любите врановых птиц, а они как раз-таки сейчас пророчат вам беду. ― Вы тоже интересуетесь птицами? ― Только как частью магических практик Ала, ― пожала плечами Анна. ― А дикую природу я вообще не очень люблю. ― А я всю жизнь старался выбраться подальше из каменных джунглей, ― засмеялся Хавьер. ― Santa María! ― Этим возгласом он удивительно напомнил свою сестру. ― Что же мы стоим здесь и разговариваем посреди коридора! ― Он легко подхватил Анну под локоть и мягко направил в сторону освещённого бра коридора. ― В большой гостиной сейчас отдыхает Лючия, ― пояснил он, шагая рядом, ― она, скорее всего, сейчас включит какой-нибудь сентиментальный фильм и выпьет джину. Не стоит её тревожить, ― Хавьер улыбнулся, как бы прося извинить его сестру. ― Куда мы идём? ― В рассеянном приглушённом свете светильников резьба на стенах играла полутенями, создавая на мгновения причудливые картины, которые тут же рассыпались, стоило моргнуть или пройти мимо. ― В маленькую гостиную. Лючия туда не ходит, а значит, нам не придётся слушать рецепт очередного пирога или воспоминания о том, какой её покойный муж был элегантный idiota¹, ― последнее слово Хавьер произнёс с итальянским акцентом, ловко пародируя сестру. Анна рассмеялась и почувствовала, как холод ссоры с Альфредом начинает потихоньку отступать. Хавьер стал её спасителем. ― Бокал вина? ― Она вдруг поняла, что они уже дошли до маленькой уютной гостиной, широкий диван в центре которой, казалось, состоял из одних только мягких подушек. ― Нет, спасибо, ― улыбнулась Анна. Ей вдруг вспомнилось, как морщился и неодобрительно пожимал губы Альфред, когда в первое время после замужества она ещё выбиралась с подругами в клубы и бары. ― Сеньор Дрелих против? ― понимающе осведомился Хавьер, вынимая из дубового мини-бара чёрную бутылку с белой этикеткой. ― Нет, ― быстро ответила Анна. Ей вдруг стало неловко: она взрослая женщина и не может себе позволить бокал вина в приятной компании? Это было так несправедливо, что ей на мгновение показалось, что она сейчас заплачет. ― Значит, да. ― Хавьер присел на другой край дивана. ― Попробуйте. Я привёз это вино из Италии. Пробка тихо хлопнула в ловких руках Хавьера, и по всей гостиной разлился тягучий аромат лакрицы и табака. Анна только читала об этом вине, видела фотографии бутылок, но не думала, что когда-то хотя бы подержит, а тем более попробует такой напиток. ― Господи! ― Она вдруг поймала себя на мысли, что не вспоминала Бога много лет. ― Так ведь это же Бароло ― вино высшей категории! Из винограда неббиоло. А если ещё из коммуны… ― …Монфорте д'Альба, ― закончил за неё с улыбкой Хавьер, разливая по высоким тонким бокалам кроваво-красное, почти кирпичного цвета вино. ― Разбираетесь в винах? ― Я работала барменом два года, ― улыбнулась Анна, принимая из рук Хавьера бокал. На тягучее и какое-то слишком долгое мгновение их руки соприкоснулись. ― Да и вообще, интересовалась винами. Теперь, с моим обострённым обонянием, мне было бы ещё интереснее с ними работать. ― Ей вдруг стало немного грустно. Сколько всего она могла сделать, не пойди за Альфредом, как будто он был единственным мужчиной на свете?.. ― Почему ушли? ― Хавьер сделал глоток и внимательно посмотрел на Анну. ― Вы могли сделать карьеру сомелье. ― Альфред был против, ― пожала плечами Анна, рассеянно покрутив в руке бокал. Все названия посуды она, кажется, давно позабыла. ― Да и я сама не смогла больше вернуться в ресторан. ― Из-за того, что там работал тот, кто заразил вас ликантропией? ― понимающе произнёс Хавьер. ― Думаю, что я вас понимаю: после всего того, что происходит в этом доме, я, наверное, выставлю его на продажу. ― То, что со мной происходит, понять невозможно, если не прочувствовать это на себе. ― Анна никогда и ни с кем не делилась этими чувствами, но сейчас ей хотелось выговориться. А малознакомый, но такой приятный и добрый Хавьер располагал для таких разговоров. ― Семь лет я уже как будто не принадлежу больше себе. Как будто я делю своё тело с волчицей, которая сидит на цепи глубоко внутри и пытается выть сквозь железный намордник на полную луну. Я ношу все эти амулеты, ― она поднесла к лицу Хавьера унизанные серебром пальцы, ― но чувствую, что я сама убиваю часть себя. В полнолуние, как сейчас, мне хочется бежать в чистое поле и кричать, выть, хотя в обычном состоянии я природу не очень люблю. Я читала в книгах Альфреда, что раз в семь-девять лет оборотням всё же стоит обращаться, иначе могут возникнуть проблемы. Постоянное сдерживание обращений аконитовой настойкой или серебром значительно сокращает жизнь, отравляя и без того отравленный вирусом ликантропии организм. ― Это грустно. ― Хавьер слушал её очень внимательно, не перебивая, не говоря, что всё это глупо, и Анна была ему благодарна. ― Но что же вы не пьёте? ― Он указал на бокал, который Анна всё ещё держала в руке. Она вздрогнула, понимая, что так сильно сжала бокал, что ещё немного и стекло могло треснуть. На мгновение ей показалось, что вся гостиная: потолок, пол, стены, мягкие подушки дивана, залиты вином, напоминавшем в приглушённом свете кровь. Анна моргнула, и наваждение исчезло, а вино так и осталось в бокале. Раз, два, три ― пей. «Да пошло оно всё к чёрту!.. ― пронеслось в голове. ― И Альфред в первую очередь!» ― с этой мыслью Анна сделала глоток. Ноты цветов, смол и сухих трав сплетались в благоухающий букет, и Анна пожалела, что Хавьеру с его простым, не обострённым ликантропией обонянием не уловить всего спектра ароматов. ― Оно такое, каким я его представляла, ― негромко произнесла Анна, позволяя напитку пролиться в желудок. ― Спасибо. ― Я рад, что вам понравилось. ― Чёрные глаза Хавьера отражали свет ламп. ― У меня есть ещё вот что.― Он пошарил во внутреннем кармане, извлекая оттуда пачку «Marlboro». ― Хорошие испанские сигареты. Кто-то из её знакомых курил «Marlboro», вдруг вспомнила Анна. Или об этом говорил Альфред? Но кто?.. Почему она не могла вспомнить?.. Ей показалось, что сейчас это жизненно важно, но Хавьер протянул ей пачку сигарет, одна их которых призывно возвышалась над остальными, и мысль пропала, так и не найдя в памяти ответ. Колебалась Анна мгновение. Она устала. Смертельно устала от того, что надо вести себя степенно и правильно, слушать мужа и никогда не делать того, что хочется. Посиделки с друзьями, неоновый свет в клубах, сигареты и текила с лимоном ― всё это стало недоступно после замужества. Чувствуя, как стучит от предвкушения сердце, Анна взяла сигарету. Она затянулась, блаженно впуская мягкий дым в лёгкие. Ещё нигде после злополучного укуса семь лет назад Анне не было так хорошо. Запахи и звуки не тревожили, а цвета не пропадали. Сидевший рядом Хавьер не спешил, не хотел славы и признания, он просто наблюдал своими чёрными глазами за тем, как она курит. ― Я знаю, что мне будет стыдно за всё это. ― Она не узнала собственный голос. ― Но мне этого так долго хотелось… ― Не переживайте, Анна. ― Хавьер допил своё вино и, отставив бокал на стеклянный столик, пересел ближе, так, что край его брюк касался её обтянутой тонким капроном ноги. Анна почувствовала себя ужасно неловко в открытом платье, вырез которого вдруг показался ей слишком откровенным. ― Не могу… ― Она чувствовала, что теряется. Хавьер был так близко, что она могла рассмотреть каждую чёрточку на его мужественном красивом лице. ― Вы красивая женщина, Анна. ― Он положил большую прохладную ладонь на её открытое подолом платья колено. Анна резко и громко вздохнула, чувствуя, как напрягается у неё всё внутри. Она понимала, что происходящее неправильно, но у неё не было сил, чтобы попросить Хавьера убрать руку. ― Вы многого достойны. По крайней мере, большего, чем роль девочки на побегушках. У вас милое лицо, хорошие волосы и изящная фигура, а глаза смотрят прямо в душу. Я увлёкся вами с того мгновения, как увидел в первый раз. Длинные платья вам идут. Но и это прекрасно. Словно в такт своим словам, Хавьер продвинул ладонь выше, очерчивая мягкие плавные линии стройных ног Анны. Его голос убивал волю и разум. Лекее внутри неё хотелось заскулить, прижаться к земле и завилять хвостом, а женщина готова была отдаваться от заката до рассвета. ― Я замужем, ― прошептала Анна. ― Сеньор Дрелих сейчас тоже занят, ― мягко произнёс Хавьер. Его прохладные руки скользили по телу Анны, заставляя сжиматься и трепетать. ― Лючия всегда найдёт, чем развлечь дорогого гостя. ― Он наклонился к Анне, почти касаясь носом кончика её носа. Его губы обжигали. Густые чёрные волосы масляными волнами струились сквозь пальцы, зацепляясь за многочисленные серебряные кольца. Он целовал её тягуче и долго, как будто впереди у него была ещё целая ночь. Это было похоже на грёзу со сладковатым запахом тлена. Такой запах она почувствовала на могиле Чумного Доктора. Эта мысль пронзила Анну. Она на миг застыла в руках Хавьера, а затем, повинуясь скорее инстинктам, чем разуму, с силой оттолкнула его. Что-то с ним было не так. Вино пахло травами, даже грёзы имели запах, а Хавьер… Для того чтобы попасть под действие проклятия, нужно было впустить сомнение в своё сердце. Сначала Хавьер, потом Лючия, а затем и Анна с Альфредом. Всё это пронеслось в голове Анны за долю секунды. Словно паззл сошёлся, а последние фрагменты встали в общую картину. Она поняла, что смутило её в Хавьере. Хозяин поместья совсем не пах. Ничем. Будто его и не было здесь. Не было в мире живых. Раздираемая страшной догадкой, Анна, поправляя спущенное с плеч платье и стараясь прикрыть грудь, подняла глаза на Хавьера. ― Догадалась, значит. ― Из его голоса исчез источаемый мгновение назад хмельной мёд. ― Не зря семь лет прожила со старым колдуном. ― Глаза Хавьера казались чёрным льдом. Даже свет не отражался в них. ― Тем хуже для тебя: я надеялся убрать тебя с пути нежно. Анна не успела даже вскрикнуть, как тяжёлые, словно стальные руки Хавьера сомкнулись на её шее. Дыхание перехватило, а в ушах зашумело. Она дёрнулась было, потянулась за стоящей на столике лампой, но лишь опрокинула её. Раздался звон бьющегося стекла, а в следующее мгновение Хавьер отпустил её горло и, вдавив в диван, скрутил руки за спиной. Слёзы брызнули из глаз, а лоб уткнулся во что-то, лежавшее за подушкой. Анна заметалась, задёргала головой, и диванная подушка упала на пол. Её взору открылась маска. Чуть оплавленная, пахнущая кожей и едкими травами, похожая на клюв маска чумного доктора. ― Альфред! ― закричала она. Голос охрип и срывался, а сердце колотилось точно отбойный молоток. ― Альфред, помоги! ― В этом доме никто не услышит твой крик. ― Сухой, почти безжизненный голос Хавьера зазвучал над самым ухом. Его дыхание больше не опаляло кожу. ― Добро пожаловать в мой дом с привидениями. ― С этими словами хозяин поместья поволок всё ещё сопротивляющуюся и надсаживающую голос Анну к двери, ведущей, как вдруг она с ужасом поняла, в подвал нежилой старой части Липовой рощи. Как она могла не заметить, что Хавьер пригласил её в заброшенную часть поместья? Эта мысль набатом била в голове, пока Хавьер тащил Анну по тёмным коридорам, пахнувшим плесенью и пылью, находившимся, казалось, ниже самого нижнего ада. Деревянный пол сменился шершавым камнем, а на стенах то и дело обозначались потёки селитры: Анна чувствовала исходивший от них резкий запах. Высокие каблуки то и дело застревали в трещинах, и Анна падала, ударяясь коленями о твёрдый каменный пол. Хавьер же продолжал идти и вести её, то вздёргивая до хруста в суставах вверх, то почти волоча по полу. Анна уже ободрала руки и ноги, а сдавленная шея болела. Она почти чувствовала, как по коже расползаются синяки, а тёплая кровь щекотала. ― Зачем ты это делаешь, Хавьер? ― прошептала пересохшими губами Анна. ― Чего ты добиваешься? ― Он хочет вернуться. ― Голос Хавьера звучал равнодушно. Он даже не запыхался, пока тащил её. ― Зачем мы ему? ― Анна старалась говорить, отвлечь Хавьера от того, что он может сделать с ней в конце пути. ― Ты ему не нужна, ― бесцветно бросил Хавьер. С ужасом Анна поняла, что он замедляет шаг. ― Ему нужен твой муж. ― Зачем? ― повторила она. Голова шла кругом. ― Гасящий вернул Дрелиха с того света. ― Хавьер остановился возле запертой на тяжёлый железный засов двери. Той самой двери в подвал, возле которой Анна впервые почувствовала присутствие зловещего нечто. ― А теперь он заберёт его свечу. ― С этими словами Хавьер распахнул дверь. Анна не сдержала вскрик. За дверью уже не было сплошной кладки: вместо этого в стене зиял чёрный проём, казавшийся почти бездонным. В слабом свете луны, который пробивался через щели в заколоченных окнах и неплотно подогнанных друг к другу досках крыши, виднелись пыльные ступеньки, уходящие вниз. Хавьер дёрнул Анну за собой и начал спускаться вниз. ― Он ловко придумал, ― произнёс Хавьер, когда они спустились в пыльный подвал, заваленный всяким хламом. Крохотное подвальное окошко запылилось и, как и все окна в этом крыле, было заколочено. ― Создать каменную кладку. Даже твой муж не сумел разгадать. Но ты всё же почувствовала. ― В его голосе не было гнева, лишь бесконечная усталость и покорность судьбе. Казалось, Хавьер сам не хотел делать то, что делал. ― Посиди пока здесь. В темноте тихо лязгнул металл. Хавьер вытащил из кармана наручники и, перекинув цепочку через трубу, застегнул браслеты на запястьях Анны. ― Как его зовут, Хавьер? ― Она лихорадочно соображала. Тяжёлые оковы впились в кожу. ― Скажи мне, пожалуйста. ― Она видела, что он не хочет всего этого, но по какой-то причине не может остановиться. Словно одержимый. ― Ты знаешь его имя, Анна. ― Тёмные глаза Хавьера горели огнём на грани безумия. ― Все мы чьи-то тёзки, ― и, сказав это, он поднялся по лестнице. На мучительно долгое мгновение Хавьер застыл в дверном проёме. Черты его лица странно исказились, будто он страдал или испытывал невыносимую боль, а затем вновь разгладились, застывая, словно восковая маска. Тяжёлая обитая металлом дверь захлопнулась, оставив Анну в темноте и окончательно отделив её от Альфреда. Снова.***
Лючия часто дышала, чуть приоткрыв полные губы, и рассеянно проводила рукой по груди, обтянутой тонким кружевом платья. Альфред смотрел на неё, чувствуя, как где-то в груди зарождается пожар, разливается по телу, заполняя мысли. Ты пожалеешь, зудела в голове тоненькая мысль. Голосок, которым пищала сгорающая совесть, удивительно напоминал голос Анны. «Отстань!» ― подумал Альфред, снимая запонки. Подумай об Анне. Сейчас это был уже не голос Анны. Альфред не мог понять, да и не хотел думать о том, чей это голос. В голове словно шуршали жёсткие перья. ― Плевать, хватит! Семь лет о ней думал, ― пробормотал Альфред, расстёгивая вдруг ставшими непослушными пальцами пуговицы рубашки. Чёрт, какие они мелкие и как же их много! ― Подчинялся, подстраивался, надоело! ― Все пуговицы наконец оказались расстёгнутыми, и Альфред, чувствуя, что горит уже весь, наклонился над Лючией. Его рука проследила контур её плотного стройного тела и остановилась на большой сочной груди, чуть сжав соблазнительное полушарие. ― Нет! ― Рука Лючии коснулась его голой груди. На мгновение Альфреду показалось, что к нему приложили кусок льда. Дыхание перехватило, а взметнувшийся было огонь начал потухать. ― Чего «нет»? ― Он непонимающе посмотрел на Лючию. В голове кружились спутанные мысли: эта женщина упорно соблазняла его всё то время, что он был в доме, а теперь, почти добившись своего, пошла на попятную… Что-то было явно не так. ― Получается, что вам нужен один только секс, ― Лючия произнесла это презрительно, отвернувшись от Альфреда. ― Это почему ещё? ― Альфред во все глаза смотрел на Лючию. Он ощущал себя крайне глупо, а чувство невыразимого стыда уже начинало скрестись в душе. Он был в шаге от того, чтобы изменить жене. ― А вы не подумали о том, что я в трауре? ― Голос Лючии звенел на высоких нотах. Казалось, её слова слышны во всём доме. ― Мой бедный муж лежит сейчас на кладбище в Турине, а вы здесь стоите надо мой полуголый… Подлец! ― Она схватила со столика полупустой бокал виски и выплеснула содержимое на Альфреда. ― Помогите! Насилуют! Ха-авье-ер! ― Твою же мать!.. ― Альфред совершенно растерялся. ― Что вы, в самом деле… ― Что здесь происходит? ― Вкрадчивый холодный голос, в котором Альфред с трудом узнал обычно вежливого Хавьера, послышался из-за спины. ― Лючия, сестрёнка, он тебя обидел? ― Глаза Гарсия полыхали каким-то странным тусклым огнём, а правую руку он почему-то держал за спиной. Альфред ощутил, как скользкие щупальца прошлись по рёбрам. ― Он напоил меня! ― Лючия залилась слезами, которым Альфред теперь не верил ни на грош. ― Маньяк! ― Она забилась в угол дивана, затравленно глядя на брата и Дрелиха влажными чёрными глазами, в которых Альфред сейчас отчётливо видел тот же тусклый ледяной блеск, что и у её брата. ― Так вот, как вы отблагодарили меня за гостеприимство, Альфред! ― мрачно усмехнулся Хавьер, подходя ближе. В его руке блеснул нож. ― Полегче, парень! ― произнёс Альфред, отступая назад. ― Давай поговорим… Хавьер метнулся вперёд. Он метил ножом ему в грудь, но давняя армейская выучка сработала мгновенно. Альфред ушёл от удара и, оказавшись за спиной Хавьера, напал уже сам. Гарсия сражался с безумным упорством. В какой-то момент они, сцепившись, оказались перед висевшим на стене зеркалом. На мгновение Альфред перевёл взгляд на гладкую поверхность. Он всегда чувствовал. За глазами, в шраме на шее, на кончиках пальцев. И сейчас он почувствовал это. Плотная ненависть и тяжёлая, пропитанная кровью и временем мощь вышибли дух, перекрыли дыхание, сдавили горло невидимыми тисками. Альфреду показалось, что он снова вернулся на сорок лет назад в самый тёмный час восточной ночи, когда вражеский солдат оборвал его прежнюю жизнь. Словно мимолётный взгляд, брошенный в зеркало, разрушил последнюю иллюзию. Альфред, стараясь глотнуть воздуха, отвлёкся на миг, но Хавьеру хватило и этого. Свободной рукой он схватил задыхающегося Альфреда за волосы и со всей силы ткнул его головой в зеркало. Он не успел зажмуриться, а в лицо уже летели острые ранившие кожу осколки. Дикая резкая боль обожгла правый глаз, а всё лицо залило кровью. Тяжело дыша, борясь с накатывающей болью, Альфред боднул головой стоявшего за ним Хавьера, и они оба повалились на пол. Они молча боролись, пока в какой-то момент раздираемый болью Альфред не оказался прижат к полу. ― Анна! ― прохрипел Альфред, стараясь спихнуть с себя оказавшегося удивительно тяжёлым Хавьера. ― Анна, помоги! Блестящее лезвие проносилось в миллиметре от лица, руки, удерживавшие запястья Хавьера, налились тяжестью. Голова раскалывалась, лицо заливала кровь, а правый глаз не видел ничего. Сердце гулко билось в груди, а дыхания то и дело не хватало. На миг ему показалось, что Хавьер как будто ослаб. Альфред оторвал одну руку от его запястья и хотел уже нанести противнику удар в лицо, как вдруг Хавьер с невероятной силой припечатал его к полу. Осколки зеркала впились в спину, и Альфред взвыл от боли. На мгновение ему показалось, что пространство вокруг наполнилось хлопаньем крыльев, а в следующий миг оглушительное карканье пронзило уши. Над противниками кружили большие чёрные вороны. Их крики как будто вытягивали из него силы. Альфред чувствовал, как стремительно слабеет. Руки словно налились свинцом, и он обессиленно опустил их на пол. ― Анна, ― он хотел закричать, но вместо крика получился лишь шёпот. ― Анечка… ― Никто не придёт, Альфред Дрелих. ― Этот насмешливый голос звучал у него в голове: Хавьер не разжимал губ. ― Ни-кто. Исполняй! ― Приказ относился уже к Гарсия, который застыл на мгновение, а теперь как будто отмер. Не говоря ни слова, Хавьер занёс нож над оголённой распахнутой рубашкой грудью Альфреда. Острое лезвие вонзилось в кожу, и горячая кровь потекла по рёбрам. Альфред не сумел сдержать крик: нож у молодого Гарсия был сделан из хладного железа.