За два с половиной года до этих событий…
Колокольчик в виде ловца снов над дверью звякнул. В открывшийся проём ворвался резкий запах венгерской сирени и солнца. Анна, глубоко вдохнув терпкий аромат, выглянула из-за ноутбука и посмотрела на вошедшего. Им оказался импозантный мужчина зрелого возраста. Высокий, крепкий, он походил на человека, привыкшего находиться на природе. В седых волосах, спадавших неровными прядями на высокий лоб, ещё горела рыжина, как и в бороде. ― Здравствуйте! ― Анна приветливо улыбнулась посетителю, поправив тёмно-алую кашемировую шаль. ― Если вы записаны на консультацию к Альфреду Александровичу, то его, к сожалению, сейчас нет в Бюро: он уехал в командировку. ― Анна сделала всем клиентам смс-рассылку, но некоторые упорные всё равно приходили. Альфред уехал в «Тайгу» к Лешему: помогать выжигать некую «скверну», природу которой Анна не поняла. Она давно не видела Лешего: после своего полного перерождения пять лет назад он выбрался из леса только на свадьбу Анны и Альфреда. ― Услуги Альфреда Александровича мне не требуются, ― негромко ответил посетитель. Не будь слух Анны обострён ликантропией, ей пришлось бы сильно постараться, чтобы разобрать слова посетителя. ― Мне нужен сувенир. ― Прекрасно! ― улыбнулась Анна. ― Себе или в подарок? Как я могу к вам обращаться? ― В Бюро она занималась не только ведением клиентской базы и ставкой штатного психолога, но и заведовала сувенирной лавкой. В лавке продавалась всякая немагическая всячина, которую с удовольствием покупали. Ассортимент был обширен: от украшений ручной работы из залитых эпоксидной смолой насекомых, перьев и трав до собраний сочинений классиков мистики и хоррора. После работы в баре продавать «свистульки», как их назвал Альфред, оказалось проще простого. ― Меня зовут Вадим, ― ответил посетитель. ― А я ― Анна. ― Я знаю, ― коротко ответил Вадим, опустив голову ещё больше. Он явно чувствовал себя неловко. ― Кто не знает Анну Дрелих. Хотя я не думал, что вы так молоды. ― Что вас интересует? ― Анна перевела тему со своего возраста на желание клиента. ― Мне нужен Серебряный Ключ из мира Лавкрафта. ― Вадим не подходил близко и говорил так тихо, что Анна физически ощущала его волнение. От него пахло дешёвым табаком, бумагами, формалином, старыми перьями и пылью. А ещё он попытался назвать следом за именем отчество. Анна решила, что Вадим, скорее всего, университетский преподаватель. ― Интересуетесь творчеством Маэстро? ― Анна вела Вадима по тропам сомнения. ― Не я. Одна моя студентка читает его... ― Вадим замялся и отвёл взгляд. Анна тут же поняла, что он влюблен в эту «одну студентку» по уши. ― Со шкатулкой или без неё? ― Я вообще ничего не понимаю в этой Стране Снов. ― По губам Вадима скользнула горькая улыбка. ― А ведь хотел, дурак, написать записку... ― он осёкся и замолчал. ― Записка тематическая? ― Да. Понимаете, я уезжаю на научно-исследовательский стационар, он находится на берегу реки. Есть ли в этой Стране Снов похожее место? ― Город Ултар, расположенный за рекой Скай. ― По долгу службы Анна знала Цикл Снов и Мифы Ктулху наизусть. ― Будете брать ключ в шкатулке? ― Да, давайте, ― расстроенно и обречённо махнул рукой Вадим. ― Спасибо вам, Анна, за то, что помогли с запиской. ― Это моя работа. ― Анна уже упаковывала в пергаментный пакет дубовую шкатулку с серебряным ключом, украшенным скопированными с оригинала арабесками.***
Анна рассматривала сидевшую напротив девушку. Лия Ильинская явно нервничала. Она накручивала на палец прядь вьющихся каштановых волос или принималась рассеянно вращать обручальное кольцо. Совсем молоденькая, худощавая, Лия выглядела совершенно несчастной. У неё были большие карие глаза, острые скулы и тонкие, выпирающие из-под блузки ключицы. По кругам под глазами было видно, что она плохо или мало спит. К ароматным бергамотовым свечам примешивался запах, принесённый Лией: цветочные духи и молотый перец, а ещё бумаги и ромашковый чай. ― Меня зовут Анна Андреевна. Как я могу к вам обращаться? ― Анна раскрыла лежавший на коленях блокнот. ― Лия, ― отозвалась Лия. Она не смотрела Анне в глаза и заламывала пальцы. ― Лия, расскажите, пожалуйста, о вашей ситуации как можно подробнее. ― Кто-то когда-то сказал, ― отозвалась Лия, ― что правду говорить легко и приятно. У меня проблемы с рассказом о своих проблемах, ― она неловко улыбнулась. ― Я не знаю, с чего лучше начать, Анна Андреевна. ― С того, что хотите рассказать, ― Анна ободряюще улыбнулась. Сегодня она собрала волосы в высокий «конский хвост», а в уши вдела сине-золотые эмалевые серьги в виде павлинов. Расписные хвосты покачивались в такт движениям Анны, и Лия, как загипнотизированная, смотрела на них, выплёскивая всю свою боль. ― Тогда я начну с Вадима Борисовича. ― Хорошо. ― Он был моим научным руководителем в университете. На втором курсе я поехала вместе с ним в «Тайгу» ― это наш научный стационар в глухой тайге. Мы провели там всё лето, и я… безответно влюбилась. Как я тогда думала. Я не хотела ничего ему говорить, считала, что это не стоит того и пройдёт. Вадим Борисович старше меня на тридцать шесть лет. Он замечательный человек ― умный, добрый, с ним весело, но он постоянно боится. А потом его сократили, и я поехала в «Тайгу» в последний раз. Там я приревновала его к другой студентке, думала, что они переспали. Моё сердце было разбито, а оказалось, что он так пытался отвадить меня от себя. Потому что тоже любил. И мы остались вместе, стали встречаться, жить вместе, а потом и поженились. Всё могло бы быть хорошо, на коллег и знакомых мне наплевать, но вот мой отец… да и муж ― они меня убивают! ― Лия сухо всхлипнула. ― Но страшнее всего было на свадьбе…***
Обстановка в банкетном зале, украшенном серебристыми и белыми шарами и лентами, накалилась до предела. По лицам гостей было видно, что они с радостью оказались бы в любом другом месте, но не свадьбе Лии Лазаревой и Вадима Ильинского. Ярко накрашенная блондинка во всех отношениях Лизонька ― новая пассия отца Лии ― вяло ковыряла вилкой салат. Она выглядела так, как будто оказалась на обочине чужой драмы. Не будь Лие так неловко и страшно, она бы даже пожалела Лизу. Алиса ― мачеха и бывшая жена Лииного отца ― сидела прямо и спокойно, но иногда бросала взгляд изумрудно-зелёных глаз на Лизу и бывшего мужа. Её белое точёное лицо не выражало ничего, а из высокой причёски не выбился ни один чёрный волосок. Брат Олег сегодня оделся строго: тёмно-синий пиджак очень шёл к его модной причёске и красивому лицу. Он походил на отца, но больше всё же на мать. Чуть пополневшая после родов Маргарита Алексеевна Громова сидела рядом с мужем ― статным синеглазым красавцем Евгением Николаевичем ― знаменитым палеонтологом. Лия слышала от отца, что у него довольно склочный характер и поражалась, каким вежливым и молчаливым он становился рядом с Маргаритой Алексеевной, чьи рыжие волосы и карие глаза вбирали в себя весь блеск хрустальных светильников. «У них тоже разница в возрасте, ― подумала Лия, глядя на Маргариту Алексеевну и Евгения Николаевича. ― Но их за это никто не третирует». Рядом с супругами сидел бывший университетский преподаватель-этолог, а ныне егерь в каком-то заповеднике ― тёзка-Ильин, которого все называли Лешим. Один он ― могучий, с огненной бородой лопатой ― казалось, совершенно не чувствовал напряжения за столом, потому что веселился, ел за троих и исправно кричал «горько». Словом, взял на себя роль тамады на самой грустной свадьбе на свете. Отец ― Дмитрий Лазарев ― наливал себе одну стопку водки за другой, не кричал «горько» и буравил взглядом чёрных, налитых кровью глаз молодожёнов. По отцу было видно, что он уже на грани и сейчас начнёт говорить. Так и произошло. Леший сказал очередной тост за здоровье молодых, все, натужно улыбаясь, выпили, но отец не присоединился к гостям. Вертя стопку водки в длинных нервных пальцах с серебряными кольцами, он усмехнулся: ― Не знаю, насколько конченным надо быть ублюдком, чтобы совратить девочку, которая годится во внучки. ― Все разом притихли и посмотрели на Лазарева. Лия всей кожей чувствовала, как напрягся Ильинский. А отец продолжал, неотрывно глядя на Вадима Борисовича: ― Или вы таким извращённым образом хотите проявить свои нереализованные отцовские чувства, а, Вадим Борисович? Своих-то детей у вас нет, а первая невеста ушла к вашему брату. ― Глаза отца сверкали, а худощавая фигура звенела, как струна. Чёрные с проседью волосы растрепались и упали на лоб. ― Уж кто бы говорил об извращениях, Дмитрий Александрович. ― Лия ожидала, что Вадим Борисович, как обычно, промолчит, но он решился ответить. ― Не вы ли во время семейного ужина имели на кухне свою новую девушку? ― Вадим Борисович сидел, ссутулившись, но его серо-голубые глаза сверкали. ― Не находите, что это тоже походит на сублимацию отцовских чувств? Не зря же для просмотра вы выбрали замечательный «семейный» фильм «Преисподняя»¹, в котором Преподобный неистово желал свою дочь. ― Голос Вадима Борисовича ломался и трещал. ― Что ты, блядь, сказал, уёбок?! ― Отец вскочил со стула, который с грохотом повалился на пол. Лия чувствовала, что впадает в транс. Всё было слишком ужасно, чтобы быть правдой. Скандал на свадьбе ― хуже не придумаешь. ― Что бы я так… к своей дочери… Убью, га-ад! ― Лия заметила, что за секунду до того, как отец поднялся, из-под его правой руки исчез нож и скрылся под салфеткой Алисы. Отец подскочил к вставшему Вадиму Борисовичу и замахнулся кулаком, целя зятю в лицо. Вадим Борисович успел увернуться. Удар прошёл по скуле, но камень печатки рассёк кожу. Ильинский ударил тестя в ухо. Отец зарычал и занёс руку снова. На этот раз удар пришёлся точно в цель. Из разбитого носа Вадима Борисовича на белоснежную рубашку брызнула кровь. В это мгновение в зале как будто что-то щёлкнуло. Вид крови показал, что дело серьёзное. С криком: «Батя, ты что, совсем?!» к отцу подскочил Олег. Следом за ним, воскликнув: «Да вы охренели, что ли, все?!», возле отца оказался Евгений Николаевич. Вадима Борисовича же перехватил Леший. ― Пустите меня! ― Волосы застилали отцу глаза, но он не обращал на это внимания. ― Батя, не дури, тебя посадят! ― пытался урезонить отца Олег, держа его руки. ― Не посадят! ― Отец волком смотрел на Вадима Борисовича, которого сжимал в медвежьих объятиях Леший. ― Оптимизация преподавательского штата одобрена законом! ― Дима, ты чего завёлся? ― Евгений Николаевич крепко держал вырывавшегося отца. ― Я завёлся?! Этот урод растлил мою дочь! Она же ещё совсем ребёнок… что бы сказала её мать? Эта святая женщина, её сердце бы не выдержало! ― Лия почувствовала, что умирает. Отец снова вспомнил маму… ― Может, и хорошо, что Серафима не видит всего этого и лицемера, в которого ты превратился! ― Пепельные пряди упали на лицо Вадима Борисовича. ― Не смей говорить о Серафиме! ― взорвался отец. ― Я помню, как после её смерти, Царство ей Небесное, ты даже не поднял жопу, чтобы поговорить о переносе защиты моей кандидатской! И теперь я сижу в чёртовой культуре в природоведческом музее… ― Что с тобой стало, Дима? ― В голосе Вадима Борисовича слышались горечь и боль. Как будто он вспомнил Диму Лазарева беззаботным студентом, которого учил. ― Ты был хорошим человеком. А сейчас пьёшь кровь Лии. «Открываешь» ей глаза на то, какой я плохой. ― Я так делаю, потому что люблю её! ― А я нет, ты думаешь? ― усмехнулся Вадим Борисович. ― Кто ещё из нас двоих по-настоящему любит твою дочь?.. ― Любовь ― это прятаться под юбкой своей невесты? ― Глаза отца горели тёмным огнём. ― Ты ни разу не поговорил со мной один на один, как мужчина с мужчиной, позволял Лие всё решать. Это твоя любовь? ― Ты мне никогда ничего не предлагал, ― пробормотал Вадим Борисович, глядя в пол. Он разом утратил весь запал, а у Лии сжалось сердце: похоже, отец сказал правду. ― Да ладно! ― вскинулся отец. ― Сколько раз я к тебе приходил и спрашивал: «Если есть проблема, давайте поговорим и всё обсудим, чтобы не было недосказанности». А ты молчал и искал пятый угол. ― Лия вздохнула. Она и сама говорила Вадиму Борисовичу об этом. Много-много раз. ― Чувствую, ты и правда умер, когда вскрылся! ― тихо и зло произнёс Вадим Борисович, поднимая на Лазарева глаза. Лия никогда не видела у него такого взгляда. ― И ведь повдоль, не как показушник... ― Ах ты урод! ― Отец, вне себя от ярости, рванулся вперёд. И тут поднялась Маргарита Алексеевна: яростная и величественная. На мгновение Лие показалось, что над её головой сверкнул золотой нимб, а шуршание платья обернулось скрипом перьев. ― Сели! ― Маргарита Алексеевна взмахнула рукой и ударила по столу. Тарелки подпрыгнули, а её ладонь, описав молниеносную дугу, наткнулась на некстати подвернувшийся бокал. Раздался хруст стекла. ― Быстро ладони на стол! Если только попробуете оторвать их от столешницы, я разобью бутылку шампанского о ваши дурные головы. ― Маргарита Алексеевна говорила так, что, прикажи она преклонить колени богам Кадата, они подчинились бы. Вадим Борисович и отец присмирели. Оба тяжело опустились на свои места, положив ладони на стол. Но Евгений Николаевич всё же встал за спиной отца, а Олег так и вовсе продолжил держать того за плечо. Только Леший налил себе выпить, но по его глазам Лия видела, что он следит за обстановкой. Маргарита Алексеевна взяла со стола полотенце и обернула кровоточащую руку. ― А теперь слушайте меня. ― Маргарита Алексеевна медленно обошла стол и, встав за спиной Лии, положила здоровую руку ей на плечо. Её тёплые пальцы с едва ощутимыми мозолями успокаивающе сжали плечо Лии, которая не смогла даже кивнуть в ответ. Горло свело, и Лия боялась, что заплачет, если произнесёт хоть слово. ― Посмотрите на себя. Вы оба кричите, что любите Лию, но каждый из вас любит только себя. Почтенный отец, ― Маргарита Алексеевна кивнула в сторону Лазарева, ― лелеет своё потраченное на единственную дочь время, а дорогой супруг играет свой театр одного актёра, в котором вечное лето и нескончаемый преферанс. Ни одному из вас нет до неё дела. ― Рита, ― начал отец, ― неужели ты одобряешь… ― Заткнитесь все, ― раздражённо произнёс Евгений Николаевич. ― Как черти сцепились, интеллигенты, блядь!.. ― Вы можете иногда вести себя как взрослые люди? ― На этот раз со своего места встала мачеха. Холодно и быстро, словно королева. ― Олег, отпусти отца и отведи сестру в уборную. Официант, ― Алиса повелительно махнула рукой, ― уберите осколки, будьте любезны. Боже, Рита, что с рукой? Дай, посмотрю… Молодой человек! Принесите ещё, пожалуйста, аптечку. ― Мачеха сосредоточенно и аккуратно размотала окровавленное полотенце на руке Громовой. Только оказавшись в уборной, Лия поняла, что дрожит в своём открытом белоснежном платье. Хотела умыться, но руки так тряслись, что она оставила эту затею. Лия прислонилась пылавшим лбом к зеркалу и сухо всхлипнула. Глаза жгло огнём, но слёзы не шли. Снова. Лия вдруг ясно представила, как Роза из «Титаника»², какая жизнь ждёт её впереди: бесконечная ругань с отцом, работа, молчание и укоризненные вздохи Вадима Борисовича, его медленно подкрадывающаяся старость, собственное выгорание. Лие казалось, что она стоит на краю пропасти, и что никому не будет никакого дела, если она туда упадёт. Серебряный ключ нагрелся от её тела и теперь казался угольком, прижатым к груди. Подарок Вадима Борисовича на не случившееся расставание два года назад и единственное украшение, которое она надела сегодня. Лия вытащила ключ за цепочку и вцепилась в него до боли в костяшках. ― Мама, мамочка… ― прошептала она, сухо всхлипывая. ― Мамочка, если бы ты была жива, папа не вёл бы себя так… ― До этого момента Лия и не думала, как сильно ей не хватает родной матери. ― Помоги мне… Лия хотела бы получше узнать маму. Она совсем её не помнила, лишь то, что у мамы были светло-рыжие волосы и грустные серые глаза. От неё пахло цветами: мама была великолепным ботаником. У Лииной бабушки до сих пор хранился собранный Серафимой гербарий, да и среди кафедральных образцов Лия встречала этикетки с надписью: «Сборщик: Лазарева С.Н.» От Серафимы остались только видеокассеты, которые Лия в одно время засматривала до дыр. В дверь негромко постучали. ― Лия, ― раздался голос Громовой. ― Это Маргарита Алексеевна. Открой мне, пожалуйста. ― Лия облегчённо вздохнула, впуская Маргариту Алексеевну: разговора с мачехой или братом она бы сейчас не вынесла. Рука у Громовой была аккуратно забинтована. ― Как ваша рука? ― глухо поинтересовалась Лия, пытаясь отвлечься. Получалось плохо. Голос дрожал и не повиновался. ― Даже зашивать не придётся, ― улыбнулась Маргарита Алексеевна. ― Жаль, что то же самое нельзя сказать о моём сердце. ― Лия уже не могла сдержать слов. ― Я их обоих люблю. Я не могу разорваться и оставить кого-то одного. ― Твоему отцу и Вадиму Борисовичу невероятно повезло, что ты такая ответственная и совестливая девушка, ― произнесла Маргарита Алексеевна, глядя на Лию. ― Они любят тебя. По-своему, но любят. Не сердись на папу. ― Она приобняла Лию за плечи. ― А вы бы одобрили отношения своей дочери с человеком старше почти на сорок лет? ― Лия давно хотела об этом спросить. В её глазах Маргарита Алексеевна была непогрешима. ― Ева ещё маленькая. Поэтому я пока не могу ответить на твой вопрос. Никто не знает, как поведёт себя при аресте, ― Маргарита Алексеевна усмехнулась. ― Или любви. ― Тогда почему вы сказали Вадиму Борисовичу идти ко мне? ― Тогда, два года назад в «Тайге» Маргарита Алексеевна подарила им песни и счастье. ― Просто когда я была на первой полевой практике, я влюбилась в своего преподавателя ― моего теперешнего мужа. Но поженились мы только в прошлом году. А после той практики расстались. Как это ни банально, Женя, то есть Евгений Николаевич, был тем самым мужчиной всей моей жизни. ― Вот как. ― Лия на мгновение замолчала, а затем произнесла: ― Раньше я даже не представляла, каким должен быть человек, чтобы очаровать вас, ― она улыбнулась. ― Не расстраивайся больше. ― Маргарита Алексеевна крепко прижала к себе Лию. ― Ты ни в чём не виновата. Ты приносишь счастье: вон, как Вадим Борисович возродился. А своему отцу ты дала смысл жизни. ― При словах Маргариты Алексеевны Лия потупилась. Именно Громова спасла жизнь её отцу, когда он решил покончить с собой, вскрыв вены. ― Пойдём к гостям, ― произнесла Маргарита Алексеевна, не давая Лие погрузиться в раздумья и сожаления. ― У вас с Вадимом Борисовичем ещё танец. И помни: сегодня ты ― королева. Каждый шаг обратно в банкетный зал был для Лии дорогой в огонь. ― Я меняю дни на расстояния от Москвы до Константинополя-поля-полями, мне доступно тайное знание, как свернуть пространство-время желанием. ― Наконец-то играла Хелависа, а не жуткая в своей молчаливости классика Бетховена, Прокофьева и Чайковского. Лия сидела на кровати, обхватив себя руками, и смотрела в одну точку. Свадебное платье, туфли с бантами и фата в беспорядке лежали на полу. Лия скинула их так быстро, как только могла. Ей казалось, что ещё чуть-чуть, и она задохнётся в ослеплявшем белом наряде. Вот бы и она могла перекраивать мир одним только желанием. Отец после танца напился водки и отключился: Алиса и Олег увезли его домой. Маргарита Алексеевна и Евгений Николаевич уехали к своей маленькой дочке сразу же после отца. Тёзка-Ильин вызвал для себя и Лизы такси: Бакланова ― в общежитие, а Леший ― на железнодорожный вокзал. До его дома шла одна электричка. Как говорил он сам: «Три часа на электричке, а потом по трясине пять километров пешком»³. Электрический свет продолжал её день, заливая спальню холодными лучами. Лия видела свое мутное отражение в стекле балкона, но не хотела присматриваться. Она и так знала, что там увидит. Кружевное белоснежное белье давило, косточки бюстгальтера врезались в кожу, а пояс чулок сдавливал талию не хуже корсета. Натруженные за день ноги ныли, а обильно покрытые лаком волосы колтуном сбились на одну сторону. Лия провела рукой по глазам и с удивлением увидела на пальцах чёрную крошку туши. Странно. Она стирала макияж, который ещё сохранился после церемонии и банкета, так яростно, словно это он был виноват в том, что Лия осталась одна против целого мира. Вадим Борисович неслышно вошёл в комнату и присел рядом с Лией на кровать. Он снял пиджак и галстук и расстегнул рубашку. Его загорелое и крепкое, несмотря на возраст, тело обычно притягивало к себе взгляд, но сейчас Лия лишь коротко посмотрела на мужа и отвернулась. Обручальное кольцо нестерпимо жгло безымянный палец. Лия Ильинская вошла в огонь.***
Лия рассказывала, а Анна делала пометки в блокноте: «Замалчивание проблем», «В.Б. уходит от ответственности», «Очная ставка для Л., В.Б. и Д.А.» Свечи с ароматом бергамота курились. Отсветы пламени плясали в драгоценных павлиньих хвостах. Отчаяние Лии пахло смолой и полынью. То самое отчаяние, о котором говорил Воланд, когда бросаются к гадалкам, а родные лгут⁴. ― После классической музыки вы выбрали для прослушивания именно песню фолк-рок группы Мельница. Попробуйте применить сюжет песни на себя, поставить себя на место центрального персонажа. ― Анна слышала разные истории, но от рассказа Лии веяло какой-то всепоглощающей безнадёгой. Эта девушка действительно любила, и её тоже любили, но выразить это чувство не умели. ― Потому что я иду по огненной дороге, и никому нет дела до того, что я горю. Я инфантильная и прячусь за сюжеты песен и фильмов, чтобы как-то отгородиться от происходящего, ― ответила Лия. ― А когда я пыталась поговорить с Вадимом Борисовичем после свадьбы, он махнул рукой, психанул и отвернулся. Вот так я и узнала, что отец, оказывается, хотел поговорить, а Вадим Борисович… как обычно. Слитно, как хештэг его жизни. А ещё он допоздна сидит на работе, а после сразу же закрывается в своей комнате. ― Лия говорила и говорила. Анна была права: девушке нужно выговориться. ― Я последнее время часто думаю, что было бы, будь моя родная мама жива. Она бы не позволила отцу так себя вести. Или всё было бы ещё хуже. Алиса ― хорошая женщина, она никогда не терроризировала меня упрёками, я вижу, что она меня понимает. Она сама вышла за моего отца, который был вдовцом с маленькой дочкой, поломанной карьерой и суицидом за плечами, но я не могу получить от неё той поддержки, которая мне нужна! Я не хочу грузить её своими проблемами, я… я запуталась! ― Лия вздохнула и продолжила: ― И ещё кое-что, Анна Андреевна. ― Лия сцепила руки в замок и огляделась, как будто боялась, что её услышит кто-то ещё. ― Вы наверняка сочтёте меня сумасшедшей, но в уборной на банкете мне показалось, что я слышала голос мамы. И что-то как будто коснулось моего плеча. Вот здесь. ― Лия спустила край блузки и показала Анне едва заметный след от ожога, который и правда напоминал по форме кончики пальцев. Осадочный след пламени потухшей свечи Гасящего. ― Он проявился не сразу. И серебряный ключ раскалился. Что, если… мама пыталась связаться со мной? ― Во влажных карих глазах Лии отражались хвосты павлинов. Она говорила как на исповеди. ― Я знаю, кто вы, Анна Андреевна, и кто ваш муж: я читала о вас в интернете. Могу я поговорить с Альфредом Александровичем? Пожалуйста! ― Нет нужды, ― спокойно ответила Анна. Павлины на тонких серебряных крючках неспешно танцевали. ― Дело в том, что вы правы, Лия. Ваша мать ― Серафима ― на самом деле пыталась связаться с вами. А вчера она нашла нас с Альфредом Александровичем. ― Анна решила опустить подробности. ― Вы можете поговорить с Серафимой прямо сейчас. Но у вас не так много времени: пламя её временной свечи будет гореть только до заката. У Гасящего очень жёсткие лимиты. ― Анна видела, ощущала всем телом, что Лия верит. Так становятся Хозяйкой Серебряного Ключа. ― Тот самый Гасящий, которого видит слепой дровосек? ― Осознание Лии, электризуясь, заполняло комнату. Анна слышала биение её сердца, почти видела движение крови и ощущала на языке солёный вкус слёз. ― И птица Сирин тоже… ― Лия осеклась. Она тоже чувствует в Маргарите силу, поняла Анна. ― Значит, на этот раз воображение не сыграло со мной злую шутку… ― Да, Лия, ― Анна чуть коснулась кончиками пальцев прохладной руки Лии. ― Так вы хотите поговорить с Серафимой? Лия только кивнула. Её щёки порозовели, а частое дыхание с шумом вырывалось изо рта. Напряжённая и настороженная, Лия огляделась. Её глаза влажно поблёскивали, но она не плакала. Анна поразилась её силе: сама она давно бы рыдала. Послышался звук приоткрываемой двери. Анна повернула голову, отчего хвосты павлинов описали смазанную сине-золотую дугу. В кабинет Бюро, который Анна и Альфред использовали попеременно для сеансов магии и психологической помощи, вошла Серафима. ― Здравствуй, Лия. ― Её тихий голос, казалось, звучал в голове, заполняя собой каждый уголок пространства. ― Меня зовут Серафима Лазарева. Я ― твоя мать. ― Столько грустной нежности было в её словах, что Анна почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Как же повезло Альфреду в соседней комнате! За годы работы с мужем Анна научилась становиться тенью, когда необходимо. Иногда её это задевало, но сейчас она была рада этому. ― Мама? ― Лия резко поднялась со стула. Анна видела, как Лия дрожала. ― Это и правда ты? Как?! ― Твои боль, гнев и любовь привели меня сюда. ― Серафима подошла ближе. ― А Серебряный Ключ указал дорогу. ― Если ты не мираж Каркозы⁵, скажи, какую колыбельную ты пела мне в детстве? ― Лия верила в Страну Снов, Гасящего и пестрокрылую Сирин, но всё же сомневалась в том, на самом ли деле её мать вернулась с того света, чтобы поговорить с ней. И задавала, по мнению Анны, совершенно правильные вопросы. Много кто мог скрываться под личиной доброго друга. Уж в этом она убедилась. ― «Скифскую» Марины Цветаевой, ― чуть улыбаясь, ответила Серафима. ― Ещё до того, как её спела Хелависа⁶. Я тогда почти угадала мотив. ― Мама… ― Силы оставили Лию. Сделав шаг, она упала в объятия Серафимы. В заряженном воздухе что-то щёлкнуло, разорвалась струна, и запахло солью: Лия заплакала. ― Не плачь, ― тихо говорила Серафима, гладя рыдающую Лию по спине. ― Не плачь. Моя маленькая девочка, моя доченька. С Вадимом Борисовичем я тебе помочь не могу. Здесь у тебя полная власть, не у меня. Я всего лишь дух с временной свечой. Это твоя семья, и ты должна разобраться с мужем сама. Говори с Вадимом Борисовичем, главное ― не молчи и не тяни воз сама. Оставь и ему работу. Он и в лучшие годы нуждался в побудительном пинке. ― Серафима улыбнулась, беря лицо Лии в ладони. ― А вот с твоим папой я увижусь. Он у меня получит на орехи за свои упражнения в красноречии. Ведь его любовь тоже питает огонь моей свечи. За спиной Анны с тихим шуршанием отодвинулась в сторону тяжёлая портьера, загораживавшая дверь в заднюю комнату. В ней стоял диван и хранился магический инвентарь. Альфред наклонился сзади к Анне и прошептал ей на ухо: ― Сейчас мы с тобой уйдём. Я могу держать силу свечи и за закрытой дверью. А ты, Аня, сейчас, кажется, заплачешь. Анна кивнула и отложила в сторону блокнот. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, а тошнота, преследовавшая её последнее время, возвращается. ― Я стала такой сентиментальной, ― прошептала Анна, оказавшись в комнате и без сил повалившись на диван, как была в брючном костюме и туфлях, которые отчаянно жали. ― Там сейчас всё так и искрится, ― Альфред махнул рукой в сторону кабинета, из которого доносились приглушённые голоса. ― Такое интенсивное мерцание я видел только в Мамонтовке. Надеюсь, ты не рассказала господину Генриху и Тамаре о том, что они ― очередная реинкарнация зачарованных душ? ― Я посчитала, что чем меньше они знают, тем крепче будут спать, ― ответила Анна. ― Алек, открой окно, пожалуйста! ― Ей стало так дурно, что закружилась голова. С утра Анна не смогла съесть ни кусочка, и блевать ей было, к счастью, нечем. Альфред молча кивнул и распахнул окно, затем вернулся к Ане и присел рядом. ― Сходила бы ты лучше к врачу, ― произнёс он, перебирая в пальцах русые пряди Анны. ― Схожу, ― улыбнулась Анна, глубоко вдыхая пропитанный ароматами мокрой земли, прелых листьев и выхлопных газов воздух. ― Только с Лазаревыми закончим. Нам ещё Серафиму обратно отправлять. Кстати, как? ― Потом, ― отмахнулся Альфред. ― Отдыхай пока. ― С кончиков его пальцев сорвались крохотные золотистые искорки, а по телу Анны разлилось тепло. ― Поспи немного. Я разбужу, когда мать и дочь наговорятся. Проваливаясь в густой дневной сон, Анна видела смазанного Альфреда, сидевшего возле неё, а потом отправившегося перебирать в ящиках высокого шкафа что-то терпко пахнувшее. Альфред разбудил её, когда солнце уже клонилось к горизонту. Анна после дневного сна обычно просыпалась отдохнувшей, но сейчас она чувствовала себя разбитой и ещё более сонной, чем когда ложилась. Тошнота прошла, но голова казалась тяжёлой, как бронзовый колокол. Поправив причёску и пригладив одежду, Анна вышла следом за мужем. ― Анна Андреевна! Альфред Александрович! ― Лия, улыбаясь, смотрела на них широко распахнутыми глазами. В них плескалось безмерное восхищение. ― Спасибо вам! ― Не стоит благодарности, Лия. ― Альфред держался уверенно, как обычно. ― Мы просто сделали свою работу. ― За приём было уже заплачено. ― Жаль только, что вы всё забудете после заката. ― Почему? ― Лия с любопытством посмотрела на Альфреда. ― Вы соприкоснулись с материями и силами, недоступными рядовому обывателю. Это не заговор и не амулет, и даже не разговор с недавно умершим человеком. Это встреча с настоящим духом с той стороны свечи. Вы забудете подробности, но ощущения и чувства останутся. Раскурите в чаше зверобой, посмотрите в зеркало и всё уйдёт. ― Зеркало-Чтобы-Забыть, ― пробормотала Лия. ― Как в сериале «Десятое Королевство»⁷? ― Скорее в фильме, как у меня, ― усмехнулся Альфред. ― Я вижу, вы не расстроены. ― Я не то чтобы верила в магию, ― заметила Лия. ― Но я была готова. После того, как я едва не отказалась от любви к Вадиму Борисовичу, я принимаю всё, что вижу своими глазами. ― Вы очень мудрая и сильная девушка, ― почтительно заметил Альфред. ― Для меня очень ценно встретиться с Хозяйкой Серебряного Ключа. Вы что-то хотели сказать, Серафима? ― Он обернулся к Лазаревой, которая негромко покашляла. ― Моя свеча ещё не догорела, ― произнесла Серафима. ― Остался ещё твой отец, Лия. ― Она заправила за ухо дочери прядь волос. ― Он же не сменил замки после твоего ухода? ― Папа сказал, что я всегда могу вернуться домой, ― ответила Лия. ― Как в той песне о севере. Да, у меня есть ключи. Лазарев спал на боку, поджав ноги в светлых домашних штанах и с голым торсом. Его чёрные с нитями серебра волосы разметались по подушке, а кончики вьющихся прядок лезли в глаза. Лазарев вытянул вперёд левую руку, кисть которой свисала с кровати. На загорелой коже чётко виднелись длинные старые шрамы. В квартире пахло парфюмом, яичницей, строительной пылью, полынью и женскими духами. Нотки шафрана выделялись особенно чётко. Значит, постоянная девушка у него всё же была. У Анны в голове не укладывалось, как можно спокойно идти к человеку, для которого ты умерла много лет назад. Успевшему жениться, развестись, завести любовниц и по-настоящему отпустить. Работа в Бюро научила её: если она чего-то не понимает, это не значит, что этого не могут делать другие. Серафима сказала, что ни Лие, ни Дрелихам лучше не показываться Дмитрию. Она должна поговорить с ним сама. Поэтому они остались стоять в дверном проёме: Лазарев лежал к ним спиной. Улыбнувшись дочери, Серафима развернулась и пошла к Дмитрию. Анна почувствовала, как к горлу подкатывает комок, не имевший ничего общего с тошнотой. Она видела призрак, пришедший через время и пространство к своему возлюбленному, который давно отпустил её и забыл. И мать, и дочь Лазаревы любили так, что Анна даже боялась представить. Если её любовь к Альфреду была подобна широкой спокойной реке, то Серафима и Лия любили неистово. Словно водопад низвергался с гор, срываясь холодным потоком на камни. ― Сейчас я не подпитываю её свечу, ― прошептал Альфред так тихо, что Анна скорее почувствовала слова в его дыхании, чем услышала. ― Она горит на этой силе. Серафима ступала так неслышно, будто по паркету скользил блуждающий огонёк. Она остановилась рядом с кроватью, и опустилась на колени. Её тонкие, как показалось Анне, почти прозрачные пальцы коснулись волос Лазарева и отвели мешавшую прядь. ― Отпусти нашу доченьку, Дима, ― негромко произнесла Серафима, проводя рукой по волосам Лазарева. ― Отпусти, как когда-то отпустил меня. Она взрослая девочка. Помоги ей и поддержи её. На Вадима Борисовича ты повлиять бессилен. ― Серафима? ― Лазарев вздрогнул и попытался приподнять голову, но Серафима нежно заставила его опуститься обратно на подушку. ― Ты жива или я умер? ― Нет, ― нежно улыбнулась Серафима, гладя Лазарева по голове. ― Ясно. Значит, я вижу прекрасный сон. ― Голос его звучал невнятно. Лазарев засыпал. ― Если ты Серафима ― дух, призрак, моё воображение ― спой мне ту колыбельную. Я тебе не говорил, но она мне всегда нравилась. А про Лию… я тебя услышал. Пойму и прощу. ― Как по синей по степи да из звёздного ковша, да на лоб тебе да… — Спи, синь подушками глуша… ― Серафима пела не так хорошо, как Маргарита, но Анне хватило и этого, чтобы расплакаться. Она стояла, глотая слёзы и украдкой глядя на Альфреда и Лию. Лия казалась белой в полумраке коридора, а Альфред с интересом рассматривал мешок цемента. Анна отвела взгляд и рассеянно посмотрела на неровный ряд кубков, стоявших на полке искусственного камина. На стене висели вставленные в рамки грамоты и фотографии совсем юной Лии в экипировке фехтовальщика. Белый цвет ей очень шёл, отметила Анна, на свадьбе она должно быть выглядела великолепно и грустно. Анна украдкой посмотрела на Лию и невольно отметила, что та походила на своё оружие, такая же тонкая и яркая. И прячущая свои чувства, словно в ножнах. Когда они вышли на улицу, оказалось, что небо снова затянуто тучами, а вдалеке вспыхивают зарницы. Город погрузился в сумрак, но солнце ещё не зашло. Лие было пора домой, поэтому Альфред дал ей с собой крохотное зеркальце и пучок трав и сказал, что позвонит, когда нужно будет в него посмотреться, чтобы забыть. ― Мне пора, Лия, ― произнесла Серафима, когда такси уже подъехало. ― На этот раз это точно прощание. ― Никакое это не прощание, ― улыбнулась Лия. ― Ты же всегда со мной. ― Она указала кончиками пальцев на свою грудь, где за рёбрами билось сердце, которое верит. Затем Лия забралась в такси. Уже из машины послышался её голос. Она говорила по телефону: ― Вадим Борисович, я еду. Что? Ты уже дома? Так рано… Огромный ловец снов так и остался висеть на окне, а Колокол Душ стоял среди блестевших в фиолетово-серебристых вспышках осколков стекла. Серафима некоторое время смотрела на бронзовые бока колокола, испещрённые загадочными символами, а затем повернулась к Анне и Альфреду. ― Ну вот и нам пора попрощаться. ― Серафима чуть улыбнулась. ― Я вам очень благодарна, Альфред, Анна, что вы помогли мне. И не только мне: моя дочь благодарна вам не меньше, и муж был бы, если бы знал всю правду. ― Серафима на секунду замолчала, а затем продолжила: ― Я хотела попросить вас, Альфред: не стирайте память моей дочери. Настанет день, и вам придётся обратиться к ней за помощью. Уже третий человек делал Альфреду предсказание, поняла Анна. Два первых сбылись. А сам муж искусством прорицания так и не овладел. ― Хорошо, Серафима. ― По лицу Альфреда было видно, что этот ответ дался ему с трудом. ― Спасибо, ― кивнула Серафима. ― А вы, Анна, берегите себя. ― Она подошла к Анне и положила свою горячую ладонь ей на живот. ― И его ― тоже. ― Я… я беременна? ― У Анны перехватило дыхание, а сердце учащённо забилась. Она знала. С того самого момента в Испании, когда Альфред не был осторожен. С первых секунд сонливости и тошноты. Всё это время. ― Да, ― Серафима улыбалась. ― Гасящий ничего не делает зря. ― Она сделала шаг назад и взяла в руки бронзовую колотушку. За окном сверкнула молния, и Серафима ударила в колокол. ― Прощайте! ― Её голос становился всё тише, а тело растворялось. На ковёр спиралями падал серый пепел. За окном грянул гром. Бронзовая колотушка со стуком покатилась по полу.