***
Середина 90-х
Поселять в квартире трёх арендаторов, определенно, было не лучшей идеей. Рита Громова поняла это, как только поднялась на лестничный пролет второго этажа и увидела открытую дверь своей квартиры. Шло третье января, в подъезде пахло перегаром и петардами. Наверняка большой вклад в это амбре внесли её квартиранты. ― Что это у нас двери открыты? ― медленно и громко произнесла Рита, заходя внутрь. На полу раскиданы пустые бутылки из-под шампанского, пива и водки. На тумбочке в беспорядке валялась обувь. ― Здра-асте! ― Из гостиной вышел, пошатываясь, помятый и растрёпанный Виталик. Его тёмные волосы были взлохмачены, и он явно недавно блевал. Рита скривилась от отвращения. В туалете, судя по звукам, тошнило кого-то ещё, а в ванной лилась вода. ― Ой, Ритка, привет! ― Виталик смущённо почесал за ухом. ― А что ты здесь делаешь, ты же должна быть на горнолыжном курорте? ― Правда? ― ошалело и зло усмехнулась Рита. Она поставила сумку на тумбочку и скрестила на груди руки. ― Ничего я не должна. У меня путёвка вчера закончилась. ― Там была марихуана? ― попытался улыбнуться и задобрить Риту Виталик. ― Нет, ― отрезала Рита. ― Что вы здесь устроили? ― У нас вчера маленький пикничок был, ― пробормотал Виталик. ― Выпивка, закуска, девчонки приходили… ― И принесли с собой дурь. ― Рита подняла с пола пустой пакетик и помахала им перед носом Виталика. ― Что это за дрянь? Марихуана? Конопля? Вы понимаете, что если вас примут за это дерьмо, то меня тоже загребут как хозяйку квартиры? В общем, так: ещё один косяк и можете выметаться к чёртовой матери! ― Кто-то сказал «косяк»? ― Из дальней комнаты показалась Ленка в ставшей уже привычной замызганной рокерской одежде и шипастых браслетах. ― Рита?.. ― В глазах Ленки, покрасневших от дыма и пьянки, промелькнуло смущение. ― Рита, ― кивнула Рита, расстегнув тёплую куртку, запарившись. ― Я уже наслышана о ваших художествах. Где Ваня? ― В туалете, ― промямлила Ленка, отводя взгляд и ковыряя прожжённую в ковре дыру. Рита выдохнула. Хотелось набить морду всем троим. Троим?.. Рита прислушалась: вода в ванной литься не перестала. ― Так, стоп. ― Она размотала шарф и вытащила из кармана куртки пачку сигарет. ― Вы двое здесь, Ваня зовёт Ихтиандра. Кто тогда в ванной? ― Диман, ― с готовностью ответил Виталик. ― Какой Диман? ― Рита едва сдерживалась. У её квартирантов была куча знакомых, и любой из них мог оказаться Диманом. Рита не запоминала имён тех, кого выгоняла из квартиры, когда возвращалась с работы после учёбы под ночь и обнаруживала очередную компанию. ― Лазарев. Рита почувствовала, что сердце ухнуло куда-то вниз. Она думала, что разгромленная квартира и пакет конопли ― это самое страшное, что могло произойти, но ошиблась. Закрывшийся в ванной Дима Лазарев оказался куда ужаснее. Он похоронил в октябре жену, да так и не оправился. Отправил двухлетнюю дочку к матери, а сам шатался по друзьям и знакомым, пил и прожигал жизнь. Рита вспомнила изрезанные руки Димы, и тошнота тут же подкатила к горлу. ― Сколько он уже там? ― отрывисто спросила она. ― Минут десять. ― Вот же блядь! ― Рита, как была в обуви, кинулась к запертой ванной. ― Там же лезвия! Скорую вызывайте! ― Она прижалась ухом к щели, из которой отчётливо слышался плеск воды. ― Дима, открой! ― прокричала Рита и забарабанила по двери. ― Открой, я тебе сказала! ― Рита, нет. ― От звука Диминого голоса у Риты всё внутри похолодело. Казалось, он говорил уже из могилы. ― Ты даже сейчас меня не останавливай. ― Короткий истеричный смешок выбил из Риты дух. ― Нужно отжать чем-то дверь! ― крикнула Рита, безуспешно дёргая старую прочную дверь. ― Торчок ебаный! ― Рита со злостью и отвращением посмотрела на трясущегося Виталика. ― Тащи свой зад на балкон, там лом есть! ― Сердце скакало в груди, руки тряслись, но Рита понимала, что если впадёт в ступор, Дима умрёт в её ванной. ― Но ведь дверь сломается, ― начал Виталик. ― Ты же ругаться будешь… ― Это моя дверь, захочу ― сломаю! ― огрызнулась Рита. ― Ленка, блядь, ноги в руки и встречать во дворе скорую! ― крикнула она Ленке, которая уже объясняла что-то диспетчеру по телефону. ― Ваня, сюда иди, помогать будешь! ― Что случилось? ― Тощий долговязый Ваня вышел из туалета зелёный и испуганный. ― Дима Лазарев вскрыться хочет! ― С этими словами Рита отобрала у Виталика лом и, вставив один конец в щель, налегла, как на рычаг. Виталик и Ваня поспешили присоединиться. Старая советская дверь была сделана на совесть. Дерево трещало, косяк ходил ходуном, но не поддавался. Рита зарычала от бессилия и навалилась всем весом. Рядом с ней пыхтели парни. Раздался оглушительный треск: щеколда вырвалась, и дверь распахнулась. Отбросив лом, Рита заскочила в ванную. ― Дима! Лазарев был там. Он лежал в промокшей насквозь одежде, завалившись на борт ванны. Чёрные густые волосы завивались от влаги, щетина покрывала заострившееся лицо. Из его распоротых предплечий лилась кровь. Вода окрасилась в алый, комната заполнилась паром и удушливым дымом марихуаны. Капли крови стекали по белой эмали, на полу образовалась лужа, в которой лежало лезвие «Нива». С криком викинга Рита кинулась к Диме и, обхватив его поперёк туловища, рывком вытащила из ванны. «Боже, как он похудел: кожа да кости!» ― лихорадочно подумала Рита, приподнимая руки Димы. Брызги остывающей воды залили её куртку и волосы. Края порезов расходились в стороны, металлический запах жёг ноздри. Глаза Димы были закрыты и едва подрагивали под веками. ― Дима?! ― Она ударила его по щеке и начала рвать рубашку, висевшую на змеевике. Рита замотала порезанные руки Димы, затянула скрученные жгутами полосы выше порезов, чтобы остановить кровь. Если она ещё осталась в его теле. Где же чёртова скорая? Рита смотрела на Диму, распростёртого на мокром полу, белого, окровавленного и… бездыханного. Не веря себе, она наклонилась над ним. Дима не дышал. Рита приложила пальцы к его шее, нащупывая пульс на сонной артерии. Бесполезно. Дима Лазарев был мёртв. «Но смерть может быть клинической!» ― Рита сложила ладони, как учили, и надавила на грудную клетку. Вздохнула и, запрокинув голову Димы и набрав в лёгкие побольше воздуха, прижалась ртом к его рту. Рита потеряла счёт времени, столько делала искусственное дыхание и массаж сердца. Она и сама начала задыхаться, когда упала, мокрая, обессиленная рядом с Димой в лужу крови. Рита запустила пальцы в рыжие волосы. Грудь сдавило рыданиями, и она заплакала. Всхлипывая, она приподнялась и взяла лицо Димы в ладони. Горячие слёзы катились по щекам и падали на приоткрытые губы Димы. Не соображая, что делает, Рита прильнула к губам Лазарева в поцелуе. Мир расслоился. Рита отчётливо увидела себя, целовавшую Диму, и Громову, соскальзывавшую в темноту. Миг ― и Рита провалилась во мрак. Она лежала, зажмурившись, только чувствовала под руками шероховатый камень. Провела по нему ладонью: что-то подсказывало, что это ― базальт. Перед закрытыми веками засиял неясный свет, и Рита, усилием воли заставив себя сесть, открыла глаза. У неё перехватило дыхание: она сидела посреди огромной пещеры, заполненной миллионами свечей. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались целые поля горевших огоньков. Чёрные стены уходили вверх, потолка и вовсе не видно. Опираясь руками о пол, Рита встала. Что-то щекотало плечи, но она не обратила на это внимания. Свечи горели ровно, будто её здесь и не было. В следующее мгновение одна свеча погасла, а на другом конце пещеры вспыхнула новая. Свечи гасли и вновь загорались, сияли, словно новогодняя гирлянда. Рита смотрела на огоньки и не могла оторвать взгляд. ― Так вот ты какая, пещера Гасящего! ― прошептала Рита. Она не могла сказать, откуда к ней пришла эта мысль. Она просто знала. ― Охренеть! Что-то прошуршало по каменному полу. Рита опустила взгляд и застыла. Её прежняя одежда исчезла, тело покрывал тёмный балахон, полы которого сливались с тенями пещеры. ― Ты пришла просить за Лазарева? ― Звук этого голоса заставил Риту вздрогнуть. Потому что это был её собственный голос. Из темноты пещеры, мягко ступая, вышла… Маргарита Громова. Невысокая, рыжеволосая и кареглазая с большой грудью. Рита на миг подумала, что выглядит она неплохо. И тут же судорожно вздохнула: от запястья и выше руки другой покрывали перья. Гладкие и чёрные, они поглощали отсветы огня, искажённая тень, ложившаяся на пол, была тенью гигантской птицы с загнутым хохолком на голове. ― Ты ― Гасящий? ― выдохнула Рита. Хотя уже знала, какую птицу можно встретить здесь. ― Я ― это ты, ― ответила другая. ― Твоё второе я, то тёмное начало, которое ты глушишь песнями и спиртом. Я то, с чем ты остаёшься, когда уходишь покурить, с кем засыпаешь одинокими ночами и кого слышишь в поле. Я то, что скрыто в тебе. Я ― Сирин. ― Дима умер, ― произнесла Рита. ― Я хочу увидеть его свечу. ― Откуда-то пришла уверенность, что ей дозволено не просить, а приказывать. ― Вот она. ― Рыжие волосы Сирин завивались наподобие перьев. ― Смотри. Рита посмотрела туда, куда указала Сирин. Погасшая свеча стояла в луже не успевшего застыть воска, а над фитилем вился едва заметный дымок. Рита наклонилась ближе и увидела, что огонёк догорает на кончике фитиля. Сирин не говорила ей ничего, но Рита поняла, что надо делать. Она провела пальцами по лицу, собирая слёзы, и поднесла руку к свече. Солёная капля сорвалась и упала на фитиль. Миг, и свеча вспыхнула, взметнув пламя вверх. Птица Сирин плачет на яблоки, вспомнила Рита, снова проваливаясь во тьму. И они становятся целебными. ― Маргарита. ― Раздавшийся над ухом голос заставил вздрогнуть и открыть глаза. Она сидела, прислонённая к стене, в расстёгнутой кофте, а в носу ощущался резкий запах аммиака. Рита моргнула и сфокусировалась на медсестре скорой помощи ― черноволосой девушке, склонившейся над ней со склянкой нашатыря. ― Как вы себя чувствуете? ― В-всё н-нормально, ― произнесла Рита. Её трясло. Она валялась в обмороке и всё пропустила. ― Где Дима? Он жив? ― Да, ― кивнула медсестра. «Алиса Константиновна Князева», ― прочитала Рита, скосив глаза на тетрадь с записями. ― Хотите поехать с ним? ― Я ему не родственница, но я поеду. ― Рита поднялась. ― Я, чёрт возьми, за него отвечаю! ― Перед кем, Рита не хотела думать. Она ещё раз вдохнула нашатыря и, держась за стену, но с каждым шагом ступая всё уверенней, нагнала санитаров, которые несли на носилках Лазарева. ― Сима? ― Дима чуть приоткрыл мутные глаза. ― Сима, это ты? ― Его бледные губы почти не шевелились. Он попытался приподнять забинтованную руку, но силы оставили его. ― Нет, Дима, ― Рита не собиралась ему врать, ― это я ― Маргарита. Ритка-Два-Стакана. ― А я думал ― Серафима. ― В голосе Димы проскользнула обречённая усталость. ― Но я рад тебя видеть, Рита. ― Послушай, Дима, ― быстро заговорила Рита, беря его холодные пальцы в ладонь. ― Серафимы больше нет. И убивая себя, ты её не вернёшь. У тебя есть дочь ― Лия. Живи ради неё. В память о Серафиме. Она бы этого хотела. И о себе не забывай. Женись, роди ещё детей. ― Спасибо, ― прошептал Дима. ― Щекотно. Перья твои щекочут. ― Какие перья? ― Рита недоумённо посмотрела на него. Холодок пополз по рёбрам: она в отключке видела… себя? Сирин? Сирин её считал только один человек. Женя. Евгений Лащенко. Тот, кому она не позвонила. Дура. ― Бредит, ― пожал плечами санитар. ― Да, ― согласилась Рита. ― Бред какой-то.***
― Я никому не говорила об этом. ― Голос Маргариты звучал глухо. ― Потому что не хотела, чтобы меня приняли за чёртову наркоманку. Я надышалась тогда дыма марихуаны, устала и сорвалась. Но я видела ту пещеру, видела Сирин. И тень того, кто гасил свечи. ― Она посмотрела прямо на Альфреда. ― Я верю вам. ― Рита, ты что? ― Лащенко во все глаза смотрел на Громову. ― Не кричи, Еву разбудишь, ― спокойно ответила Маргарита. Послышался детский плач и постукивание погремушек. ― Ну вот, разбудил! ― Она поднялась и быстро вышла из комнаты. Пока супруги не было, Лащенко быстро докурил её стик и спрятал айкос в чехол. ― Рита поверила, ― протянул Лащенко. ― Повторите ещё раз пророчество! Пожалуйста. ― В костях и песке свила гнездо бескрылая птица Гамаюн с синими глазами. Пестрокрылая птица Сирин поёт дивные песни и плачет по своим должникам. От крови венчаного смертью родится птица-счастье Алконост. ― Альфред смотрел на Лащенко. Анна переводила взгляд с палеонтолога на мужа. После рассказа Маргариты её всё ещё трясло. Когда Альфред впервые рассказал ей про пещеру Гасящего, она потом видела огни свечей в кошмарах. ― Венчаный смертью, ― повторил Лащенко. Казалось, он говорит сам с собой. ― Со смертью я не раз встречался с глазу на глаз. На раскопках, в музеях, на Востоке… Я тоже умирал, Альфред, ― вдруг произнёс он. ― Если только смерть-птица может умереть, ― Лащенко усмехнулся. ― Когда-нибудь я расскажу вам эту историю. Вы оцените. Альфред открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент в комнату вернулась Маргарита с дочерью на руках. Анна с улыбкой отметила, что у Евы точно такие же карие глаза, как у Громовой. Маргарита села за стол, держа дочку, и тут Анна заметила, как Альфред, не отрываясь, смотрит на Еву Лащенко. Его глаза застыли, словно настоящий янтарь, а с губ сорвалось тихое: ― Не может быть!.. ― А зачем ты здесь, Лия? ― вдруг спросила Маргарита. ― Я не хочу никого обидеть, но не могу понять твою роль в этом… мероприятии. Анна и Альфред хотят защитить свою семью, некроманты Дороховы… Кстати, а чего конкретно хотят ваши враги? Они выдвигали какие-то требования, ставили условия? ― Если бы всё было так просто, я бы не переживал, ― отозвался Альфред. С его лица не сходило каменное выражение. Казалось, что-то потрясло его настолько, что он не до конца осознавал происходящее. ― А Дороховы хотят вызвать Семиголового Дракона, чтобы с его помощью заполучить всю магию Тайги. Использовать его как сосуд. ― Научно-исследовательского стационара? ― удивлённо спросила Маргарита. ― Что такого важного может быть на простой маленькой биостанции, каких десятки в стране? ― А вы разве никогда не чувствовали в ней жизни? ― вопросом на вопрос ответил Альфред. ― Вам никогда не казалось, Маргарита, что Тайга ― живая? ― Перестаньте говорить загадками! ― вскипел Лащенко. ― Говорите прямо, чёрт подери, или я вас сейчас ударю! ― Место бывшей деревни Тайга насыщенно не только силой мёртвых с так и не перенесённого кладбища, но ещё и силой жизни, ― произнёс Альфред. И было в его голосе что-то, от чего даже Лащенко присел. ― И у этого места есть дух-хранитель, дух природы. ― В человеческом обличии? Как Сирин и Гамаюн? ― Лия выпрямилась с широко открытыми глазами. ― Можно и так сказать, ― кивнул Альфред. ― В любом случае, она сейчас уже больше человек, чем дух. А Леший ― больше часть леса, чем человек. ― И что будет, если они получат силу Тайги? ― Маргарита сидела прямо, словно мраморное изваяние. Дочка у неё на руках затихла и с интересом смотрела на Альфреда. ― Убьют Лешего. И меня, скорее всего. А Тайгу Павел Дорохов заберёт себе. ― Уголок рта Альфреда дёрнулся вниз. ― Будь я один, то только задумался, а не пора ли начать волноваться. Но у меня есть семья. ― Я сказала, что верю вам, ― произнесла Маргарита, ― но ещё не согласилась помочь. Я вас помню по «Тайге». Мне сразу стало понятно, что вы, Анна и Альфред, неравнодушны друг к другу. Скажите, Вадим Ильин, он ведь и правда леший? Его спину я так и не увидела. ― Казалось, Маргарита говорила сама с собой. ― Странное лето. В городе он был совсем другим. А в лесу... Не будем об этом. Я сочувствую вам и хочу помочь, но где гарантии, что мы с Женей вернёмся со щитом и в серебре? За себя я бы не волновалась, я бывалая, Женя тоже, но у нас есть дочь. И долг перед ней. ― А у меня есть долг перед вами, ― отрывисто произнесла Лия.― И я клянусь Серебряным Ключом, что вы вернётесь домой. Моя семья задолжала вам две жизни, Маргарита Алексеевна. Я хочу вернуть долг. ― Лазаревы всегда платят долги? ― усмехнулся Лащенко. ― А как же твой муж? ― Вадим Ильинский тоже засветился в этой истории, ― напомнил Альфред. ― Так что за ним тоже придут: по слухам, он был любовником жены Дорохова-старшего. Да и за вами, Маргарита, Евгений, могут. ― Зачем мы некромантам? ― насторожился Лащенко. ― Перспектива иметь врага в лице без пяти минут губернатора края меня не очень радует. ― Райские птицы представляют собой источники энергии такой мощи, что даже Семиголовый Дракон и Тайга по сравнению с ними меркнут. А если собрать всех трёх ― Сирин, Алконоста и Гамаюна ― то можно запросто положить к ногам весь мир. Но Дороховы просто хотят отомстить: Паша ― Тайге, Лешему и мне, а Константин Львович ― Ирине и Старому Лешему. Доказать, что он способен сочетать силу жизни и некромантию. ― А зачем тогда водохранилище? ― поинтересовался Лащенко. ― Оно в эту схему не совсем вписывается. ― А водохранилище для денег, пиара и души, ― пожал плечами Альфред. ― Вода ― средоточие жизни и смерти. ― Разрушить из-за личных обид экосистему, а заодно несколько жизней, ― кивнул Лащенко с усмешкой. ― Как это по-нашему. ― Так вы поможете нам? ― Анна так долго молчала, что собственный голос показался ей каким-то искусственным. Спина затекла, но дышать стало как будто легче. Ребёнок, кажется, волновался вместе с ней, потому что затих и не сильно пинался. ― Да, ― веско произнёс Лащенко. ― Это не абстрактная угроза «люди всего мира в опасности». Это конкретика. Что от нас требуется, Альфред? ― Не дать Дороховым вызвать демона. ― Альфред выпрямился и подался вперёд. ― Они собираются сделать это на Вальпургиеву ночь. Проще предотвратить беду, чем бороться с последствиями. ― И как мы это сделаем? ― Лащенко тоже наклонился. ― Вообще как вызывают демона? ― Обряд долгий и сложный, ― ответил Альфред. ― А сделаем мы просто: выкрадем из дома Дороховых печать призыва. ― То есть вы предлагаете вломиться в дом губернатора края, выкрасть кусок глины и сломать его? ― Лащенко улыбнулся. ― План ― дерьмо, но я буду в нём участвовать. У нас в армии и не такое бывало. ― У нас тоже, ― отозвался Альфред. ― Теперь нам надо найти господина Генриха и госпожу Лукину. ― Я позвоню Мишке, ― произнесла Маргарита, поднимаясь. Маленькая Ева смотрела через её плечо на происходящее и неожиданно улыбнулась Анне. ― Расскажу всё, как есть, а то он последнее время вместе с Тамарой ударился в изучение древних легенд. ― Это потому, что мы уже с ними говорили на эту тему.***
Тамара и Генрих то бледнели, то краснели, пока Альфред спокойным тихим голосом рассказывал им о том, что сказал он о Ледниковой Принцессе и Генерале не всё. А когда вытащил из конверта фотографии, Тамара и вовсе закрыла лицо руками. Тонкие чёрно-зелёные стебли вытатуированных роз оплетали её предплечья, скрывались за рукавами кофты. Генрих сидел, откинувшись на спинку стула, и переводил взгляд с Альфреда на Тамару и обратно. В его синих до черноты глазах тонул догоравший день. ― Так мы с Тамарой что, не те, за кого себя выдаём? ― Его картавый голос звучал хрипло. ― Наши жизни ничего не стоят? ― Тамара сухо всхлипнула, и Генрих взял её за плечи. ― А ведь я тогда сказала, ― глухо произнесла Тамара, не отнимая ладони от лица, ― что Ледниковая Принцесса когда-то жила и любила. Выходит, я была права? И с Михаилом мы сейчас не потому, что любим друг друга, потому что так надо? Так сказали давным-давно? И нашу жизнь живут сейчас какие-то древние колдуны? Или мы живём их жизнь? Господи, я ничего не понимаю! ― Сейчас поймёте, ― отозвался Альфред. ― Но для начала вам надо вспомнить. ― Что вспомнить? ― Что было. Альфред перебрал в воздухе пальцами, и на их кончиках зажглись крохотные огоньки. Он поднёс пламя к травяному сбору, лежавшему в металлической чаше, и поджёг. Тонкие струйки ароматного дыма веточек розмарина и коры рябины поднимались в воздух, заползали в ноздри. Мятно-шалфейный отвар в кружках Тамары и Генриха благоухал, а они пили его, не сводя взгляда с Альфреда, готовившего зеркало. Анна не спрашивала Альфреда, откуда он взял зеркала, хранившиеся в подвале. Раньше ей было интересно, почему муж в своей практике не пользуется магией отражения, но Альфред всегда старательно переводил тему. Теперь всё встало на свои места: зеркала принадлежали Ирине Дороховой. Они были её наследством, тем, что предсказательница завещала тому, кто стал для неё вторым сыном. Анна никогда не считала зеркала в подвале, да и спускалась туда редко. Видела только большое высокое зеркало в чехле и много небольших: круглых или прямоугольных. Тусклые рамы казались запылёнными, но когда Альфред поставил зеркало на стол, Анна увидела, что это не грязь, а сколы. Как будто кто-то неоднократно ронял зеркало, царапал, но не мог разбить. Сегодня Альфред принёс небольшое зеркало с вычурной рамой, состоящей как будто из оплавленных металлических прутьев. Поверхность была идеально чистой, но Анне казалось, что отражение получается мутным. И почему-то ей очень не хотелось заглядывать в это зеркало. А комната между тем наполнялась дымом, прозрачная благовонная завеса стлалась по полу, заполняла собой всё вокруг. ― Посмотрите в зеркало. ― Голос Альфреда долетел до Анны как будто издалека. На секунду ей показалось, что она провалилась куда-то в дымную тьму. Тамара и Генрих медленно присели на стулья, поставленные Лащенко и Альфредом перед зеркалом. Они вглядывались в собственные отражения, Анна видела их застывшие, словно серебряные маски, лица. А потом раздался надрывный высокий крик, вспоровший тишину. Тамара вскочила со стула, отшатнулась, упала, стала отползать от зеркала, не переставая кричать. Её глаза были широко распахнуты, а радужка стремительно мутнела, словно покрывалась ледяной коркой. Она забилась в угол, закрываясь руками, с её губ слетали невнятные слова, русский мешался с каким-то странным наречием. Секунду спустя с воплем вскочил Генрих и рухнул на пол. Анна застыла, боясь пошевелиться. Сердце отчаянно колотилось, живот свело. Она хотела позвать мужа, но язык не повиновался. В эту же секунду Тамара отняла руки от лица. Анне показалось, что она проваливается под лёд глаз Лукиной. Нет, Ледниковой Принцессы.***
Кая не чувствовала холода, только боль. Тупая ноющая боль разливалась тяжёлым жаром под левой лопаткой: стрела не достала до сердца на два пальца. Анре ― её генерал ― тащил на себе свою принцессу, а она только и могла, что еле передвигать ноги. Они спотыкались средь дымящихся серой луж горячих источников, пробирались через осколки зачарованного льда. Острые зеркальные края рвали даже плотную ткань серебристо-серого платья Каи, в котором она вышла на поле боя с Оловянной Армией. Кая задыхалась от боли, ледяной ветер резал лёгкие не хуже кинжала, но всё равно шла, как могла, по снегу. Один раз она обернулась и увидела, как за ней и Анре тянется цепочка следов и алых капель крови. Кая на миг прикрыла глаза и тут же снова их распахнула. Нельзя засыпать, иначе она не проснётся. Королевство Полярной Звезды ― гордость народов северного мира у самой границы ледяных гор ― пало под натиском злобных низкорослых врагов, пришедших с Запада. В народе говорили, что всё это ― происки древних богов, но Кая знала, что враги её Королевства ― люди. Суровые смелые люди, искушённые в магии. Иначе было не объяснить того, что наконечник стрелы, поразившей Каю, изготовлен из хладного железа. Кая, глотая горячие слёзы, обжигавшие заледеневшие щёки, вспомнила, как Анре говорил ей о том, что их Оловянная Армия будет биться за них до конца. Вместе они создали воинов ― личная гвардия принцессы и генерала и ещё тысячи солдат с радостью согласились стать последней надеждой Королевства. Кая помнила, как, раскрыв древние манускрипты, читала заклинания, а с кончиков её пальцев срывались витки облечённой в форму силы. Анре же вырезал на доспехах Армии руны, даровавшие воинам нечеловеческую силу. Бессмертие дала им Кая. Вязь рун легла поверх знаков Анре. Спи, пока пройдут на свете двадцать шесть тысячелетий. С этим заветом Армия, Кая и Анре пошли в бой. И проиграли. Кая не помнила, как они выбрались. Помнила только семь знамён врага внутри столицы и белое дыхание непобедимых воинов, потерпевших поражение. Кая видела, как из их ран лилась алая, человеческая кровь, и понимала, что она ошиблась. Заклинание не сработало, или же она оказалась слабее чародеев врага. Сейчас это всё было неважно. Принцесса Кая умирала, а вместе с ней и надежда Королевства на возрождение. Кая почти ничего не видела в поднявшемся буране. Высокие сосны обступили её и Анре со всех сторон, тёмный в зелёно-синих зимних северных сумерках лес казался бесконечной стеной. Только когда Анре остановился и осторожно опустил её на мягкий снег, Кая смогла прошептать: ― Мой генерал, где мы? ― Мы почти дома, моя госпожа. ― С этими словами Анре приложил белую обмороженную ладонь к сплошной каменной стене. Кладка бесшумно разъехалась, и Кая уловила запах дыма и брусники: они пришли к одному из пяти старых замков Королей Полярной Звезды. В заброшенных, покрытых паутиной покоях было холодно. Анре немного повозился, и вскоре в камине горел, потрескивая, колдовской огонь. Кая полулежала в старом кресле и уже не чувствовала ног и кончиков пальцев. Колдовать она не могла. За закрытыми окнами выл ветер, милосердная вьюга, заметшая следы беглецов. ― Льётся кровь неизменно алая, ― прошептала Кая, пытаясь пошевелить рукой. Пальцы не слушались. ― Нашей армии, армии. Где мы ошиблись? ― Она посмотрела на Анре, но взгляд смазывался и расплывался. Кая чувствовала, как из неё утекает жизнь. Анре вытащил стрелу, но она успела сделать своё дело: забрала магию и жизнь последней принцессы северных народов. ― Наши воины готовы были умереть за нас. ― В тёмно-синих, как небо, глазах Анре отразились печаль и огонь. ― Тот, кто верит и любит, колдовству зачарованной смерти не подвластен. Мы забыли о преданности наших воинов. Но она одна и помогла нам уйти. Мы бы всё равно проиграли, моя госпожа. ― Анре опустился на одно колено и взял Каю за руку, растирая потрескавшимися от мороза пальцами её ладонь. Кая ощутила, как он пытается своим колдовством излечить её. Анре всегда шёл до конца, даже когда становилось очевидно, что победы и пощады не будет. ― Я умираю, мой генерал, ― произнесла Кая. Говорить было трудно, мысли путались, а бледное лицо Анре как будто накрыло пеленой тумана. Древние боги, подумала, цепляясь за воспоминания, Кая, как же красив её генерал! ― Я знаю, ― Анре никогда не отрицал очевидного. Он поднял руку и нежно провёл по белым спутанным волосам Каи. ― Но я не дам вам умереть. Не здесь и не сейчас. Этот конец не станет для вас последним. ― Что ты хочешь сделать? ― Несмотря на слабость, Кая приподнялась в кресле, опираясь на немеющую руку. ― Как ты хочешь обмануть Того-Кто-Гасит-Свечи? ― Никак, ― просто ответил Анре. ― Ваша свеча в пещере погаснет. И тут же вспыхнет вновь. Помните заклинание про двадцать шесть тысячелетий, что вы вывели на доспехах Армии? Это только начало древнего заклятия. Спи, пока пройдут на свете Двадцать шесть тысячелетий, И тогда вернусь туда, Где сияла я, звезда. А меж тем оси земной Звёзд иных коснётся строй, Чей безмолвный сонный взгляд Льёт забвенья сладкий яд. И когда свершу свой круг, Прошлое припомнишь вдруг. ― Ты хочешь замкнуть цикл возрождения? ― прошептала Кая. ― Такое не проделывал ещё никто. ― Значит, я буду первым. ― Анре поднялся и, подхватив на руки Каю, осторожно понёс её вниз по каменной винтовой лестнице. Саркофаг из небесного метеоритного железа холодил и без того ледяные руки и спину. Кая лежала внутри и смотрела на то, как её гробница наполняется светло-алой драконьей кровью. ― Наша армия, ― прошептала Кая, соскальзывая в темноту. ― Армия, армия, армия… До последнего, до единого…***
― Тамара, Тамара, посмотрите на меня! ― Альфред присел на корточки напротив забившейся в угол Тамары. Из её носа текла кровь, бледное лицо казалось вылепленным из снега. Глаза всё ещё оставались затуманенными, она смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Анна вздрогнула, когда за её спиной пошевелился лежавший до этого без движения Генрих. У него тоже пошла носом кровь. Опираясь на руки, он приподнялся и посмотрел на Лукину. ― Кая! ― вырвалось у него, а у Тамары почти одновременно: ― Анре! Они неловко кинулись друг к другу, плохо ориентируясь и сшибая по пути стулья, цепляясь за скатерти и разбрасывая травяные сборы. Генрих сгрёб Тамару в охапку, обхватил её лицо ладонями, его тёмно-синие глаза горели, словно северное небо. ― У тебя получилось, Анре! ― шептала Тамара, плача и покрывая лицо Генриха поцелуями. ― Прошло двадцать шесть тысяч лет, и мы вернулись друг к другу. А ты помнишь?.. ― Я помню. ― Генрих прижал Тамару к себе. ― Любовь моя, я помню всё. Каждую из жизней после смерти генерала Анре. Как был рыболовом-эвенком, сибирским шаманом, чернокнижником в Средние века, художником Ренессанса, антропологом среди шестерёнок и пара, солдатом Белой Гвардии, натуралистом в джунглях Амазонки. ― У меня сейчас голова взорвётся! ― пробормотала Тамара, прикрывая глаза. ― Я уже не понимаю, кто я ― принцесса Кая или Тамара Лукина? И кто ты ― Анре или Михаил? ― Вы те, кто вы есть сейчас. ― Альфред положил ладони на плечи Генриху и Тамаре. С его пальцев сорвалось золотистое сияние. ― Заварите кто-нибудь шиповник, пожалуйста. Анна начала неловко подниматься, но Маргарита остановила её, положив на плечо маленькую, но удивительно твёрдую руку. ― Отдыхайте, Анна. ― В её голосе звенели серебряные колокольчики. За спиной Маргариты Альфред что-то тихо говорил Лащенко и Лие, а Тамара и Генрих, пошатываясь, отправились умываться. ― Я заварю. Когда Тамара с Генрихом вернулись, Анна сразу ощутила, как что-то в них неуловимо изменилось. Генрих больше не сутулился, а Тамара распустила до странности светлые, почти белые волосы, падавшие ледяной волной вдоль спины. Лица их как будто застыли, и Анна, вглядевшись, поняла, почему: тёмно-синие глаза Генриха и светло-голубые Тамары заволокло едва заметной снежной пеленой. ― Всё в порядке? ― негромко спросил Альфред. Тамара и Генрих пили отвар шиповника, и с каждым глотком пелена светлела. ― Да, ― спокойно отозвался Генрих, глядя прямо перед собой. ― Генерал Анре в моей памяти рвался наружу, но сейчас успокоился. Если бы я провёл за гранью тысячи лет, тоже сходил бы с ума. Но пока мне удаётся сдерживать его. ― Это радует, ― серьёзно произнёс Альфред. ― С разбуженными воспоминаниями вы рискуете потерять свою личность. После того, как мы одолеем Дороховых, я верну всё как было. Обещаю. ― Муж замолчал, и Анна почувствовала, как он собирается с силами, чтобы сказать что-то ещё. ― В особняк Дороховых мы пойдём впятером: я, Евгений, Маргарита, госпожа Лукина и господин Генрих. Лия и Аня отправляются в безопасное место. ― Куда? ― вырвалось у Анны. Она так привыкла повсюду следовать за Альфредом, что не могла представить, как будет без него. ― Туда, куда Дороховы точно не сунутся, ― с мрачным торжеством ответил Альфред. ― В «Тайгу». Заклинание кровавой спирали закрывает им путь. Без демона его не разрушить. ― Но ведь там плохая дорога! ― воскликнула Анна. Она любила природу в полнолуние, сейчас тёмный лес представлялся ей западнёй. ― И ребёнок… ― Тебе рожать через месяц, ― ответил Альфред. ― И в «Тайгу» мы не поедем. ― Он улыбнулся. ― Сирин отнесёт тебя туда. Тайга, Леший и Хозяйка Серебряного Ключа защитят тебя. Они стояли в лесопарке на пересечении двух проспектов. Зашли довольно далеко в тень деревьев, чтобы случайные прохожие не увидели того, что произойдёт. Анна куталась в широкое пальто, Лия стояла рядом с ней ― маленькая и худенькая ― настороженная лиса, почуявшая гончих. В острых чертах её лица всегда ощущалось нечто звериное, но сейчас, в лесопарке, это особенно бросалось в глаза. Тамара и Генрих застыли, словно статуи. Лащенко поднял воротник куртки и замотался в шарф. Волосы Маргариты тускло горели в свете далёких фонарей. Альфред стоял рядом с Анной, она чувствовала его тепло. ― Я приду за тобой, когда всё закончится, ― наконец произнёс он, осторожно кладя руки Анне на талию. ― Ты была со мной все эти годы. Я даже не представляю, что бы без тебя делал. Ты была моей поддержкой и защищала от меня самого. Я… ― Альфред запнулся. ― Не говори ничего, ― замотала головой Анна, чувствуя, как подступают слёзы. ― Мы не прощаемся. Ещё рано. Ты победишь некромантов. Ты же Альфред Дрелих, исследователь паранормального! ― Альфред поцеловал её. Нежно, горячо, почти страстно. Анна вздохнула и обвила руками шею мужа. С внезапно нахлынувшим нежеланием отпускать его от себя, она прижала ладони Альфреда к своему животу. К ним подошла Маргарита. Она натянула на рыжие кудри ярко-зелёную шапку и казалась в тёплом спортивном костюме девочкой-подростком. Анна задержалась взглядом на красивом лице Маргариты. На миг ей показалось, что она смотрит на сложившую крылья птицу. Прошуршав прошлогодними листьями, рядом возникла Лия. Маргарита отвернулась от них и сделала шаг. Затем другой и подняла руку. Провела ладонью в воздухе, и Анна едва сдержала вскрик: в месте, которого коснулись пальцы Маргариты, осталась рябь, как бывает в жару. Сперва едва заметные волны расходились в стороны, искажая пространство. Нагретый воздух колыхался, а волны набирали силу, расходясь всё дальше в стороны и образуя подобие арки. Рука Маргариты легко вошла в искажение, и пространство неожиданно успокоилось. Но на той стороне арки был не лесопарк, а уходящие в тёмное звёздное небо деревья. Маргарита плавно положила руки Анне на плечи и подтолкнула к арке. С замиранием сердца Анна вошла в искажение. Шаг, и она стояла на самом краю поляны, прямо напротив странного дома, переплетавшегося с чернеющими стволами деревьев. За спиной послышался шорох. Анна вздрогнула и обернулась: из арки вышла Лия. Секунду Анна смотрела на оставшихся по ту сторону, а потом волны снова разогрели воздух, и арка исчезла. Дверь дома открылась, и на порог вышла высокая стройная женщина в длинном светлом платье, расшитом алыми узорами. В ноздри тут же ударила невообразимая смесь запахов: мокрый звериный мех, сухая земля, прелые прошлогодние листья, ключевая вода, кислые весенние ягоды, берёзовый сок, тлеющий торф, болотная тина, грибы, сладковатый запах тлена, но не густой, как от некромантов, а вплетающийся наравне со всеми в поток. Женщина спустилась с крыльца и подошла ближе. Анна вглядывалась в её загорелое лицо с высокими скулами и плавной линией подбородка, острый нос с резко очерченными крыльями и чувствовала, как сердце начинает трепетать. Она смотрела не на простую колдунью, а на дух леса. Матушку-Хозяйку Тайгу. Длинные и густые, как будто с начёсом волосы Тайги цвета гречишного мёда падали вдоль спины и на грудь, пёстрые перья соколов и сов в них едва слышно шуршали. На дне зелёных глаз разливалось золото. Тёмные полосы от золы пересекали лицо Тайги ото лба до подбородка, под кожей голых кистей и лодыжек словно двигались стебли растений с резными листьями. Эхиноцистис, поняла Анна. Лия за её спиной почти не дышала, только её сердце колотилось, как бешенное. Взгляд воплощения места, которому отдала душу, не каждый выдержит. ― Будущая матушка и Хозяйка Серебряного Ключа, ― хрипло произнесла Тайга. Дверь дома за её спиной распахнулась, и высокий огненно-рыжий Леший с улыбкой поклонился, приглашая войти. ― С тобой, Анна, приятно познакомиться. Лия, ― Тайга наклонила голову, и тяжёлые волосы прошуршали перьями и веточками, ― рада снова тебя видеть. Ирина Дорохова была права: ты родилась. И полюбила Ильинского. Хотя, видят боги Кадата, это сложнее, чем кажется.***
Анна и Лия скрылись в арке, пространство снова стало прежним, а Альфред всё стоял и не мог оторвать взгляда от места, где только что исчезла жена. Он понимал, что она в безопасности, но странное покалывание в рёбрах, ощущение какой-то неправильности происходящего не отпускало. Альфред тряхнул головой. От резкого движения застывшие в одном положении кости позвоночника хрустнули так, что Альфред вздрогнул. Он обернулся и посмотрел на свою команду. Гамаюн, принцесса Кая, генерал Анре и Сирин. Они должны справиться. Просто обязаны. Иначе Анна останется один на один с демоном и некромантами. Альфред глубоко вздохнул. Чумной Доктор был просто разминкой. Настоящее Дело ― сейчас. ― Вперёд. ― Альфреду вдруг захотелось сказать что-то пафосное: ― На штурм Цитадели смерти.