***
Иногда она желала стать человеком. Обычным человеком с радостями и горестями, присущими этой форме жизни: рождение, смерть, ощущение мимолётности существования. Но то было давно. Тайга вздохнула и продолжила прясть. Большая прялка поскрипывала, нить вилась в пальцах, а педаль под босой ногой тихонько лязгала. Надо бы попросить Лешего достать немного масла на стационаре, чтобы смазать железные шестерёнки. Она пряла, глядя на то, как осыпались с деревьев сухие листья. Осень в этом году пришла рано, и когда Тайга выходила утром в лес, то шагала по скованной инеем земле. Всё начинало засыпать, готовясь к зиме. Так было, так есть, и так будет. Нить мелькала в руках Тайги, а в зеркале она видела своё отражение. Она не всегда была такой. Лишь с появлением первых людей стала оформляться в нечто, им подобное. Люди молились лесам, воздавали хвалу солнцу и небу, их вера наполнила Тайгу новой, неизвестной раннее силой. Принимала их дары, не замечая, как всё больше становится подобием человека. Первым изменилось тело, затем мысли и, наконец, чувства. Она обрела силу любви и ненависти, обернувшиеся в определённый момент слабостью. Раньше бы постройка водохранилища не затронула Тайгу: она пережила и не такое. Глядя на колесо прялки, Тайга уносилась в шелесте и вращении спиц в далёкое прошлое. Раньше её звали Море. Бескрайнее море покрывало молодую планету, а она уже была. Растворённая в тёплой воде, она видела, как зарождались в океане бактерии. Смотрела, как животные обретали скелет. Следила за тем, как первые растения тянули к солнцу тонкие стебли. Чувствовала, как воздух насыщался кислородом, и вышла на сушу с хвостатыми амфибиями. Видела зарю и закат эпохи динозавров, наблюдала, как крохотные млекопитающие осваивали доставшийся им в наследство мир, а настоящие птицы взмывали в небо. Дышала ароматами заполонивших всё цветковых растений, но пропустила момент, когда первобытные обезьяны слезли с деревьев и начали строить цивилизации. Тайга видела разные цивилизации, зародившиеся, достигшие расцвета и исчезнувшие задолго до дат, поставленных учёными. Тайга знала могучих атлантов, оставивших вечно горевшие свечи. Беседовала с почтительными жителями острова Пасхи: настоящими, с образа которых высечены в камне маои. Видела жителей Пацифиды, наивно утверждавших, что на их континенте зародилось человечество. Щедро делилась знаниями с высокими беловолосыми и белоглазыми обитателями Гипербореи, жившими у самых краёв ледяных гор. Тайга не говорила, что все их города и королевства не более, чем временные победы над силой, господствовавшей на планете, частью которой была и она. Смерть следовала за жизнью, но люди всех цивилизаций старались обратить жизнь в вечность. Тайга только усмехалась таинственно и печально на просьбы научить секрету бессмертия. Секрета никакого не было, просто она не была живой. В том смысле, что и другие организмы. Да и организмом не была. Дух леса, дух природы ― так её стали называть Homo sapiens. Потом они придумали и другое имя, но Тайга предпочитала то, каким называлась сейчас. Теперешние люди не подстраивались под мир, а старались подстроить мир под себя. Тайга считала это стремление похвальным. Она была бы не против снова стать водой, скрыться под толщей и почувствовать себя в начале зарождения мира. Но она уже во многом переняла человеческую сущность, и это обернулось бедой. Любовь и ненависть. Тайга полюбила рыжего Вадима Ильина ― Лешего, его друга-колдуна Альфреда Дрелиха, пугливого биолога Вадима Ильинского и предсказательницу Ирину Дорохову. И возненавидела некромантов Дороховых ― отца и сына. Тайга хотела стать человеком и почти вышло. Но не полностью: человек волен выбирать, уйти или остаться. Тайга же была прикована к лесу. Раньше только происхождением, а теперь ещё и цепями. Жёсткие стебли эхиноцистиса кололись под кожей, а листья просвечивали и насыщались кровью. Некромант, любивший её жестоко и странно, оставил о себе вечную память. Дверь дома бесшумно отворилась, и на пороге возник Леший. Тайга улыбнулась и остановила колесо прялки. Рука дрогнула, и палец соскользнул на иглу веретена. ― Ай! ― стиснув зубы, пробормотала Тайга. ― С чем пожаловал, Леший? ― Пришёл сказать, что остаюсь навсегда. ― Леший уселся напротив и взял её за руку. ― Твой лес больше не отпускает меня. ― Наш лес, ― поправила Тайга. Ей нравилось смотреть на Лешего. С годами он изменился, всё же, изначально был человеком. Рыжие волосы потускнели, но густая борода горела, словно поляна купальниц. А глаза, такие же, как и у неё, светились золотистыми и зелёными огоньками. ― Ты тоже отдал ему жизнь. Ты становишься человеком всё меньше, а я ― всё больше. Тайга провела ладонью по щеке Лешего, замечая в бороде крохотные цветки. Леший перехватил её руку и прижался губами к пальцам. Тайга увидела, как по ладони стекала кровь. Что ж, Леший, становясь частью леса, передал ей немного своей прежней людской сущности. Всё менялось. Тайга запомнила и приняла это давно. Другие духи полей и лесов тоже смирились. Ведь у всех них, как и у неё, было и другое имя, придуманное людьми, ― Эволюция.***
Анна слушала Тайгу — это помогало отвлечься. Потирала поясницу, старалась правильно дышать, но только хриплый голос Тайги отвлекал. Промежутки между схватками неумолимо сокращались. Тайга снова села за прялку, а Анна, повернувшись на другой бок, посмотрела в окно. Вокруг всё белым бело. Анна моргнула. Заканчивался апрель, стояла тёплая погода, для снегопада поздно. Схватка отпустила, и Анна приподнялась, чтобы видеть происходящее. Приглядевшись, она поняла, что ошиблась. Не снег — тёмный лес застилал молочно-белый туман. Анна нахмурилась. Может, она промучилась в схватках и пропустила момент, когда из поймы полноводной реки поднялся туман? Или он спустился с покрытых лесом кряжей? Анна хотела спросить у Тайги, когда лёг туман, но вдруг зацепилась взглядом за что-то в белом полотне. Поднялась, прильнула к окну и пригляделась. В тумане на границе с лесом что-то мелькало. Какие-то чёрные и белые силуэты то появлялись, то исчезали, но с каждым разом приближались. Схватки вернулись с новой силой и гораздо раньше, чем ожидала Анна. Стиснула зубы и глубоко вдохнула. В эту секунду по спине пробежал холодок. Туман заглушал звуки, но не мог скрыть запах. Сладковатая трупная гниль. Невообразимая какофония вони разных степеней разложения ударила в нос, вышибая слёзы. За стеной деревьев послышался шум машины. Анна ухватилась за кованую спинку кровати. Мелькнула дикая мысль, что приехал Альфред. А затем запахло формалином, щелочью и хлористым цинком. Анна прижала ладони к животу. Она знала, зачем пришли некроманты. В голове испуганной птицей билась мысль — что же случилось с Альфредом? И Маргаритой. И Евгением с Тамарой и Генрихом. Картины, одна страшней другой, вставали перед внутренним взором, словно нарисованные быстрым безжалостным художником. Анна зажмурилась до искр в глазах. Не представлять, не думать, не обличать в слова ужасное — то, что Альфреда больше нет. Тайга тоже почувствовала приближение Дороховых. Поднялась из-за прялки, наклонилась над Анной и резко задёрнула занавески. Анна вцепилась в грубую ткань и только тут поняла, что занавески, одежда Тайги и Лешего — всё в древесном доме соткано из мёртвого эхиноцистиса. — Наденьте это, — Тайга сунула Лие и Анне домотканые рубашки. — Они сплетены из смерть-травы. Я-то только такую одежду и ношу. Не так больно от стеблей. «Растение двигается у неё под кожей, — подумала Анна, неловко стянув платье. Она взмокла, тело ломило, кости выворачивало хуже, чем при обращении. — Я никогда об этом не думала. Боги, как же ей должно быть больно всегда. И Павел Дорохов что-то говорил про великую любовь?!» — Дракон и духи не пройдут через защиту кровавой спирали, а мёртвые — легко, — произнесла Тайга и распахнула дверь. Её высокая фигура чернела в тумане, тонкая струйка которого нырнула в проём со смесью трупных запахов. Тайга взмахнула рукой, и струйка распалась. — Попытались обратить родной туман против меня. От моей реки и с моих гор. Анне показалось, что фигура Матушки смазалась и поплыла. Будто нечто вышло из её тела и улетело туда, в туман. А потом на границе видимости показались мертвецы. Медведи, лоси, лошади и волки неловко, будто марионетки, шли вперёд. На земле возле лап копошились мыши и ещё какие-то мелкие животные. Анна слышала, как стучали по скованной заморозками земле коготки. В верхних слоях тумана мелькали силуэты мёртвых птиц. Но страшнее зверей были зомби-люди. Они шагали медленно, но неумолимо приближались. Анна задёрнула занавески и зажмурилась. Боль разрывала тело, страх терзал гулко бившееся сердце. — Вот и походили по костям, — произнесла Тайга. — Переступи, переступи порог заклинания. — Тайга тряхнула головой, и из волос вылетели пёстрые перья, запахло хвоей и болотом. Колесо прялки завертелось. Сначала медленно, но стремительно набирая обороты. Спицы мелькали и рдели. Тайга обернулась. Её глаза горели огнём, вырывавшимся из-под ресниц. Огонь растекался по венам, заставлял кожу светиться. — Ты разлейся в смерть кипящей смолой! Разлетись сотней пепла лепестков! — И выставила руку. Волна пламени сорвалась с прялки и вылетела в открытую дверь. Мертвецы шагнули за порог заклинания. Пламя с рёвом пронеслось по лесу, взметнулось выше елей и сосен, озарив всё кругом нестерпимо жёлтым светом. В открытую дверь дохнуло жаром, и Анна инстинктивно отпрянула, заслоняя рукой глаза. Марионетки некромантов падали молча — даром речи их обделили. Нежить — животные и люди — сгорали в огне прялки Тайги окончательно, их останки больше не поднимались. Эволюция умела не только давать жизнь, но и забирать. Огонь сплетался с туманом, языки пламени взметались до небес, словно хотели достать звёзды. Струи огня разливались по белой стене, выхватывая новых мертвецов. Удушливо пахло палёным, Анна закашлялась. Утирая слёзы, она смотрела, как пламя затихало, забирая поднятую нежить. Этой ночью тайга горела не зря. Матушка опустила руку. Её бледное лицо словно высекли из камня. Полосы золы казались чёрными разломами, уходившими в глубины мироздания. Огонь умирал, туман рассеивался, открывая взору обугленную землю и почерневшие стволы деревьев. Анна уже хотела радостно выдохнуть, но тут увидела то, отчего сердце остановилось. А затем забилось болезненно и часто. Посреди выжженной поляны стоял Семиголовый Дракон с чешуёй, казавшейся черней ночи. Рубины в ней горели, словно демонические звёзды, сложенные крылья придавали костлявому телу странный противоестественный объём. Весь облик этого существа говорил о том, что ему не место на этой стороне мира. Головы с изогнутыми рогами, поднимавшиеся до верхушек елей, венчали золотые диадемы. За спиной дракона клубилась тьма. Анна хотела вскрикнуть, но крик застрял в горле. Чудовище подняло семь голов и взревело. Гулкий рёв, переходящий в надрывный рык, прокатился по лесу. Казалось, даже стены дома содрогнулись, а зелёные листочки, оплетавшие балки крыши, увяли. Анну скрутила боль, откинувшись на постели, она глухо застонала, вцепившись в простыни. — Тайга, уберите его отсюда! — воскликнула Анна, едва не воя. — Сожгите его! — Я не могу уничтожить то, чего не создавала! — Тайга резко обернулась и захлопнула дверь. — Дракон — не живое существо!***
Болото встретило Альфреда топкой грязью, осоковыми кочками и густым запахом кабанов. Земля истоптана, под ногами хлюпало. Вдалеке кричали высокими голосами журавли. Глядя на расстилавшееся от края до края болото, поросшее кустарником и лиственным лесом, он не мог до конца поверить, что под слоем воды и залежами торфа ждала своего часа Оловянная Армия. Маргарита перенесла их на болото без труда — она проводила в Мамонтовских шахтах студенческую практику. Сейчас она и Лащенко стояли на границе заболоченного луга и топи. Окутывавшее их мерцание сверкало и расползалось во все стороны. Бело-голубые искры смазывали фигуры, вытаскивая наружу запертые в человеческих телах сущности. Длинные нечёткие перья прорезались и вытягивались из рук, образовывали расплывчатые хохолки на головах. Но когда Маргарита и Лащенко подошли ближе, Альфред увидел, что они по-прежнему люди. Уставшие, с изрезанными магической сетью руками и лицами, растрёпанные и перепачканные болотной грязью, люди. За плечом у Лащенко висела винтовка, одолженная Зейгером. Заговорёнными патронами с рунами он тоже поделился. «Многие из нашей семьи мечтают перегрызть лунной ночью Паше Дорохову глотку, — мрачно сказал оборотень-Зейгер, протягивая Лащенко винтовку. — Поэтому держите». Альфред поблагодарил Зейгера крепким рукопожатием. Говорить не было сил. Сейчас он просто смотрел, как крупные звёзды отражались в бочагах, тонули в трясине и прошивали тонкими лучами ветви деревьев. Полярная Звезда тускло светила в чёрно-синем небе. Скоро рассвет, пронеслось в мыслях. А мы ещё здесь. Альфред сжал кулаки, обернулся и увидел Генриха с бледным и невозмутимым, словно маска, лицом. Альфред неимоверным усилием воли подавил желание схватить Михаила за куртку и встряхнуть. Закричать, давясь слюной и гневом, что пока Генрих созерцает просторы, а генерал Анре в его голове предаётся горестным воспоминаниям, его, Альфреда, жена рожает в окружении духов, некромантов и демона. Магия прожгла вены, разливаясь по телу. Виски пронзило болью, кончики пальцев запылали. Альфред уже хотел открыть рот, но Генрих заговорил первым: — В болотах часто находят хорошо сохранившиеся мумии. Болотных людей¹. Я сомневаюсь, что все они обычные. Я теперь сомневаюсь во всем. Но только не в том, что могу. К Генриху подошла Тамара. Белые волосы переливались в звёздном свете, светлые глаза заволокло туманом. Губы чуть искривились, и она протянула Генриху его посох. Тот молча принял из рук Тамары оружие и склонил голову. Не учёный-археолог — генерал Анре готовился к тому, чего ждал двадцать шесть тысяч лет, перерождаясь в разных временах и телах. Пальцы Тамары и Генриха соприкоснулись, и едва заметная рябь прошлась по водной глади болота. Они посмотрели друг другу в глаза — тихий шелест прошёл по верхушкам деревьев, ритмично спускаясь по ветвям и стволам к корням, а оттуда в топкую землю. И дальше вниз. Альфред всей кожей ощутил, как содрогнулось, пришло в движение болото. Тамара и Генрих одновременно подняли руки с серебряными масками и надели их. Гулкий рокот прошёлся по топи, заходили ходуном осоковые кочки. Кроны деревьев тряслись, словно рвались к небу, из почвы с треском показывались корни. Тамара и Генрих подняли посохи, и лунные камни на концах поймали свет Полярной Звезды. Они застыли на миг, а затем резко ударили посохами о землю. Раздался оглушительный треск. Лопалась разрываемая корнями земля, бугрилась, изгибаясь, словно что-то рвалось наверх. Падали деревья, расплёскивалась вода. Расползались в стороны травы и кустарники, рассыпался торф. А потом из-под земли показались головы в шлемах. Болота выталкивали из себя погребённых тысячелетия назад воинов. Потускневшие, все в царапинах доспехи мерцали, выбитые руны переливались. Мечи, копья, арбалеты, луки, полные колчаны стрел, булавы и топоры сверкали, лица воинов были закрыты сталью, но Альфред чувствовал, что все они — до единого — смотрели на Тамару и Генриха. Нет, Принцессу Каю и генерала Анре. Топь скрылась за полками Армии, казавшимися бесчисленными. Кая и Анре стояли перед ними. В серебряных масках и с посохами в руках, на концах которых светились лунные камни. Миг, и море воинов пришло в движение. Лязгая доспехами, все они — до последнего — опустились на одно колено. Кая шагнула вперёд, подняв руки над головой. — Семиголовый Дракон вернулся. Однажды враги одолели вас, призвав на помощь Невызываемого Демона. Пришло время расплаты! Воины поднялись, словно на плечи им не давила тяжесть доспехов. С запозданием Альфред вспомнил, что они не совсем живые. В небо взметнулись копья и мечи, поймав сталью отблески звёзд. Неистовое мерцание буквально выжигало глаз. Оловянная Армия восстала.***
Легионы духов — человекоподобные тени в тусклых золотых доспехах — кружили вокруг дома, но натыкались на заговорённый купол. Анна тяжело дышала, комкая в пальцах мокрую тряпицу, которой протирала потное лицо. Схватки участились, передышки почти не было. Анне хотелось свернуться клубком и заскулить, как раненная волчица. Она смотрела на Тайгу — прямую и спокойную, с ярким пламенем на дне зрачков — и страх немного отпускал. Она потеряла счёт времени, знала только, что давно перевалило за полночь. За стенами дома Дракон бился о полог заклинания огромными кожистыми крыльями с изогнутыми когтями. Каждый удар сопровождался треском, а прорехи вспыхивали алым огнём. Каждый раз всё ярче. Боль пронзила с новой силой, и Анна застонала. Распущенные волосы потемнели от влаги и липли к разгорячённому лицу, щекотали шею. — Матушка, — Анна облизнула пересохшие губы, — есть что-нибудь, чтобы было не так больно-о? — Схватка накатила с необычайной силой, заглушая все чувства. — Сейчас, Анечка, сейчас, — тихо произнесла Тайга, снимая с верёвки под потолком пучок зверобоя. — Плавится нить и близок срок, — приговаривала она, перевязывая веточки красной шерстяной нитью. Пошарила на полке и вытряхнула из мешочка сухую калину. Положила зверобой и ягоды в другой мешок и затолкала под подушку. Легче не стало. — Спасибо, — прошептала Анна. Она провела ладонями по животу. Влажные пальцы оставляли на ткани тёмные следы. За стенами дома слышались глухие удары, алых прорех становилось всё больше. А когда Анна посмотрела в окно ещё раз, то увидела, как на обгорелых ветках бесшумно расселись какие-то тени. То тут, то там вспыхивали в темноте белые пятна. А потом раздался треск. Сухая монотонная трель, изредка прерываемая посвистами, была птичьим голосом, вот только никто из знакомых Анне птиц так не кричал. Мучимая неизвестностью и липким удушливым страхом, заставлявшим сердце лихорадочно колотиться, она посмотрела на Лию. — Козодои, — произнесла Лия, проследив её взгляд. — Они всегда поют от заката до рассвета. Лавкрафт писал, что они…² — …проводники в мир мёртвых. — Тайга вслушивалась в жуткое пение козодоев. — Слышите, как кричат? Тёплая ночь, как раз для их песен. Но почему они запели только сейчас?.. Словно свистят в унисон с чьим-то дыханием. В последние ночи их становилось всё больше и больше, но сегодня уж больно их много. Хотела бы я знать, по чью душу они пришли… — Мой ребёнок… — Анна приподнялась на локтях, часто дыша. — С ним что-то не так? — Нет, — произнесла Тайга. — За всеми нами на рассвете прилетят соловьи. Я слышу, как бьётся сердце Алконоста. И не только его. — Матушка застыла, вцепившись жилистыми руками в кованую спинку кровати. Анна с содроганием смотрела, как двигались стебли под кожей Тайги. Извиваясь, точно змеи, выпускали новые листья. Тонкие белые усы прорывали кожу. — Что случилось? — Анна испуганно подалась вперёд, прикрывая живот. К Тайге подошёл Леший. Поднял древесную руку и коснулся её плеча. Тайга вздрогнула и обернулась. — Выгляни на улицу, Леший. — Её голос стал низким. — К нам пожаловали гости. — И дракон больше не бьётся. — Леший выглянул в окно. Пронзительные крики Демона и правда не прорезали ночной воздух, а полог защитного заклинания не рассыпал зловещие искры. — Идут с белым флагом. Переговоры? Да они смеются над нами! — Они — политики, — мрачно отозвалась Тайга. — Хотят соблюсти формальности. Сейчас будут говорить о нашей безоговорочной капитуляции и выдвигать ультиматум. Я уже слышу голос старого некроманта. Чтоб его козодои унесли! — Что? — Анна не понимала ничего. Знания о тайнах птиц улетучились из головы. — Козодои прилетают к тем, кто должен умереть, — ответила вместо Тайги Лия. Она была так бледна, что казалась ещё одним мертвецом. Карие глаза блестели на осунувшемся лице. — Сидят на ветках, поют и ловят душу. Если поймают, то будут петь и смеяться до самого рассвета. А если нет — затихнут. Кто-то умрёт, как настанет рассвет. — А я не могу просто выйти и раскроить им черепа? — Леший спустился к дровянику, где без труда выдернул из колоды топор. Высокий, в расшнурованной рубахе, рыжий и всклоченный, он показался Анне богатырём. — Силушку-то свою они на Демона извели. — Мы до сих пор не знаем, кто призвал Дракона, — отрывисто бросила Тайга. Она смотрела в окно. Анна тоже выглянула, чтобы хоть как-то отвлечься. По обгорелой земле шли некроманты. И ещё один человек с мешком на голове, которого вёл на верёвке Павел. Человек клонился на бок и спотыкался. Тайга задёрнула занавески и отвернулась, но Анна увидела, как лицо Матушки исказила боль. — Если ты, Леший, выйдешь за полог заклинания, то назад уже не вернёшься. Защита нарушена, заклятие теперь не пустит никого. Пока держится само. — Оно может рухнуть? — пролепетала Анна, обессиленно падая и закрывая лицо руками. Тайга не ответила, а Лия встала плечом к плечу с Лешим, заплетая косу. За пояс она заткнула шпагу. Причудливый серебряный эфес покрывали искажённые, но всё ещё узнаваемые арабески. Серебряный Ключ так сроднился с Хозяйкой, что принял странную форму. Леший подпоясался и взвешивал в могучих руках топор. Весь его облик напоминал Анне медведя. Рядом с ним маленькая Лия казалась лисой. — Идите, — произнесла Тайга, беря лицо Лешего в ладони и прислоняясь лбом ко лбу. — Постарайся не убить их, Леший. Иначе нам Дракона на ту сторону не отправить. Почему шпага, Лия? Отчего Ключ выбрал именно эту ипостась? — Я занималась фехтованием в школе, — ответила Лия. — У меня есть кубки. — Помолимся всем богам, чтобы из них пили мы, а не за нас. — С этими словами Тайга распахнула дверь. Пахнуло смесью гари и сладковатого тлена. Крики козодоев стали громче. Птицы, казалось, застрекотали чаще и быстрей. Их не пугали ни пожар, ни дракон, ни некроманты. Дороховы шагали по пепелищу. Павел с непроницаемым лицом вёл пленника. Дорохов-старший хромал, опираясь на трость, и тяжело дышал. Прогулка по лесу давала о себе знать. Некроманты остановились на самой границе полога заклинания. У Анны потемнело в глазах, когда она увидела, что защитное заклятие почти разорвано в клочья и висело алыми сверкавшими лохмотьями, словно искрящая проводка. Леший и Лия остановились напротив некромантов, Тайга встала в дверном проёме. Анна, превозмогая боль, выглянула в окно. Оставаться в неведении она не могла. — Чудесная ночь! — поприветствовал Дорохов-старший. Павел застыл молчаливым изваянием. Облачённые в золото и тьму духи выстроились за их спинами. Дракон свернулся клубком на испепелённой поляне, устремив взгляд семи пар глаз на своих хозяев. Раздвоенные языки высовывались из пастей, обнажались острые, как бритва, зубы. — Не спеши с выводами. — Анна не видела лица Лешего, но чувствовала терпкий запах ненависти и хвойного леса, исходивший от него. Руку он как бы невзначай положил на заткнутый за пояс топор. — Ты бы так близко не стоял, а то не ровен час, топориком зашибёт. Из руки, понимаешь, выскользнет, да так неудачно, прямо на седую голову. — Угрожаешь? — сощурился змеёй Дорохов. — Мне? Леший, готовый убивать? Какая тебе выгода от того, что ты защищаешь дитя венчаного смертью и обращённого оборотня? — Не всё строится на выгоде, некромант, — выплюнул Леший. Его мощные плечи напряглись. — Но тебе этого не понять. — Куда уж мне, — усмехнулся в усы Дорохов. — Однако время не ждёт. Чтобы не стоять здесь в пепле, я предлагаю вам: сдавайтесь. Отдайте нам Анну Дрелих. Рожать ей лучше в больнице. А мы приглядим. Убери шпагу, девочка, — обратился ласково к Лие. — Не тебе ходить по костям и сражаться с духами. Древний артефакт ещё не делает тебя могущественной. Уходи. — Я пообещала Альфреду Александровичу, что не оставлю Аню, даже если моими противниками будут боги Кадата, — произнесла Лия. Её голос звенел. — А вы — не боги! — Маленькая храбрая девочка танцует на краю пропасти. Вчерашняя студентка! — Из голоса Дорохова пропала нежность. — Ты всё ещё живёшь в мире сказок и грёз! Хах! Посмотрим, как ты будешь танцевать с мертвецами и Драконом. Сила твоего Ключа бесполезна. Ты и близко не Рэндольф Картер. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь сюрприз, который мы тебе приготовили. Паша, сын! Покажи ей! Губы Павла дрогнули. С непроницаемым взглядом обсидиановых глаз он вытолкнул вперёд пленника и сдёрнул с его головы мешок. У Анны перехватило дыхание — она узнала Вадима Ильинского. Она не видела лица Лии, но слышала, как та вздохнула — почти всхлипнула. Если бы не тяжёлая рука Лешего на плече, Лия рванулась вперёд. Но она лишь вздрогнула и стояла прямая, как палка. Анна не могла её осуждать. Сознание пронзило воспоминаниями, как Альфред стоял на костре, а над ним насмехался Чумной Доктор. Ильинского оплёл эхиноцистис. Из сонных артерий, запястий и лодыжек тянулись стебли, по которым стекали кровь и жёлто-зелёный яд. Сок смерть-травы пах приторно и страшно. Анна слышала, как колотилось сердце Ильинского, перегоняло отравленную кровь по измотанному телу. Под глазом Ильинского багровел синяк, кровь из рассечённой губы запеклась в бороде, костяшки пальцев разодраны. Явно просто так Дороховым не дался. — Скажи своей любимой что-нибудь на прощание, — произнёс Дорохов. — Ирине Илларионовне не успел, так хоть Лиеньку уважь. Говори! — Он рванул намотанные на кулак стебли эхиноцистиса, вспоровшие кожу на руках Ильинского. — Не сдавайся. Лучше я умру. Не спасай меня. Я всё равно чувствовал, что не доживу до лета. — Анна видела глаза Ильинского. На секунду отпустила из тисков боль. — Лия, я люблю тебя. — Правильно, люби её, — прошипел на ухо Ильинскому Дорохов. — Запоминай последние минуты. Радуйся: за свою никчёмную жизнь ты сделаешь одно полезное дело — умрёшь достойно. — Ильинский опустил голову. Кровь стекала по стеблям смерть-травы. — Забирайте свою изнасилованную селекцией виверну³ и валите отсюда подобру-поздорову! — взорвался Леший. Он не убирал руку с плеча Лии. Казалось, чтобы не было соблазна дотянуться до заткнутого за пояс топора. — Устроили тут цирк с конями! Подняли бедных лошадок лесорубов, сгинувших по вашей же милости в ночь Ивана Купалы. — А ведь мы давно не виделись, леший, — казалось, Дорохов не услышал его слов. — Сколько лет прошло? — Не считал. И не видел бы тебя ещё столько же, некромант. Странная у тебя страсть мучить людей смерть-травой. Что тебе сделал Ильинский? — Он любит Хозяйку Серебряного Ключа. А она — его, — презрительно скривил губы под усами Дорохов. — Для вас хуже не придумаешь. Для нас это подарок судьбы. Пророчество Ирины Илларионовны исполнится: Алконост будет принадлежать нам! От услышанного у Анны зашумело в голове. Этот возомнивший себя богом некромант уверен, что получит её ребёнка! Она видела его глаза — чёрные, пьяные и абсолютно безумные. Козодои на ветвях затрещали ровней. Анна не успела это понять. Между схваток, казалось, совсем не осталось времени. Анна больше не могла не кричать. — Господи, как больно! — Она закусила руку, но её услышали. — Мы могли бы отвезти вас, Анюта, в больницу, — задушевно произнес Дорохов. — Анестезия, чистая палата, а не дом лешего и повитуха-Тайга. Ваш ребёнок заслужил большего. — Он никогда не станет вашей марионеткой, — выдохнула Анна, стараясь подняться. Тайга метнулась к ней ураганом пепла и листьев, заставив лечь. — С моим ребенком не случится того, что вы сделали со своим родным сыном! Дорохов-старший снисходительно усмехнулся. Павел, не отрываясь, смотрел на Тайгу. ― Обещаю тебе, Тайга, — тяжело роняя слова, произнёс он. — К рассвету из всех, кого ты могла любить или ненавидеть, останусь лишь я. — На миг Анне показалось, что он говорит через силу. Мелькнула сумасшедшая мысль, что, быть может, Павел смертельно устал от своего отца? ― Слово твоей матери было твёрже камня в холодной воде. — Тайга звенела, как натянутая струна. — Твоё же слово подобно песку. — Ну что ж, — медленно произнёс Дорохов. — Я предлагал решить дело миром. Вы отказались. За последствия вините только себя. — Он вскинул руку с тростью. Набалдашник повернулся к Дракону. — Разрушь заклятие! Принеси роженицу! Остальных — убей. Анна не успела вздохнуть и испугаться, как Демон взмыл в небо. Хлопая крыльями, он описал круг, а через секунду обрушился на алый полог. Заклятие прогнулось, зазвенело и распалось. Красные искры брызнули в стороны. Козодои застрекотали ещё быстрее. Дракон всей тушей приземлился на крышу дома Тайги. Раздался оглушительный треск, вывороченные с корнем деревья, рассыпая комья земли, взлетели, оставшись в когтях Дракона. Поднялся столб пыли, Анна изо всех сил вцепилась в спинку кровати. Только сейчас она поняла, что кованые части сделаны из хладного железа. Под стук сердца и боль начавших переходить в потуги схваток рассеянно пожалела, что не может обратиться, сломать кровать и насадить некромантов на железные пруты, как на вертел. Демон метнулся в сторону, рассыпая падавшие вниз стволы. Тайга — вся в земле и древесных щепках — подползла к Анне. Перья в её волосах опалились и чадили, зола размазалась по лицу, платье порвалось. Она делала руками странные пассы — как будто возводила что-то, одновременно разрушая. Вдалеке послышался треск, будто ломались сотни деревьев. — Видят боги, они сюда не пройдут! — яростно зашептала она, споласкивая руки в чудом уцелевшей бадье. — Поднимайся, тебе надо лечь поперёк кровати. Вот простыня — накроем тебя. — Что ты сделала? — Анна ухватилась за спинку кровати. Лицо заливало потом. — Строю плотину выше по течению. — Тайга была бледна и решительна. — Выпущу реку из берегов. Затоплю здесь всё к чертям! Сила леса во мне ещё есть, хоть я уже почти человек. Чую, изведу её всю без остатка. Подгоню воду и сломаю плотину. Волна будет такая, что всё смоет. Анна слушала и почти перевернулась, но увиденное заставило застыть. Некроманты наступали. Духи за их спинами волновались. В пальцах Павла соткался из пепла и костей топор на длинной рукояти, Леший поднял свой и с рёвом кинулся вперёд. Лезвия со звоном столкнулись. Дорохов-старший только усмехнулся, и тут перед ним встала Лия, выхватившая шпагу. Анна поразилась произошедшей в ней перемене. Оружие было продолжением руки, а Лия словно танцевала смертельный танец. — В Стране Снов у тебя не будет города! Ты умрёшь так же, как Ирина Дорохова — навсегда! — Дорохов перехватил трость на манер клинка и отвёл руку. Лезвие блеснуло. Одной рукой он держал шпагу, второй опирался на Ильинского, используя, как живой щит. Анна опустилась на постель и с ужасом смотрела, как Дракон летал в звёздном небе, ещё не начавшем светлеть. Сорванная крыша дома, покорёженные стены-стволы, сломанное колесо прялки — все завертелось перед глазами, а новая боль принесла странное облегчение. Яростно стрекотали козодои, вдалеке ломались и падали в реку стволы вековых деревьев.