Работать без Анны оказалось тяжело. Практически невозможно. Альфред понял это в середине первой же недели, когда запутался в клиентской базе Бюро и бухгалтерской книге «сувенирной лавки». Злой и голодный, он решил всё же разобраться со всем сам, а не звонить жене по любому поводу, и в конце концов заработал головную боль.
Лето принесло жару и кучу мелких дел, которыми Альфред занимался почти с радостью. Ненавистные все годы духи умерших, порчи и суеверные граждане теперь казались чудом. Тишина и спокойствие понемногу сглаживали в памяти пережитое на Вальпургиеву ночь. Он почти перестал просыпаться с огнём на пальцах и чувством, что за дверью стоят легионы золотых духов, а Паша Дорохов вновь смотрит непроницаемыми глазами некроманта.
Альфред вздохнул. Он много думал о Паше за конец весны и лето. Когда засыпал и когда просыпался, днём времени на воспоминания не оставалось. Альфред знал, что Пашу избрали губернатором, хотя сам на выборы никогда не ходил. Изредка ему попадались интервью и статьи с провокационными заголовками, а в июле Анна сказала, что водохранилище не построят. Он тогда только кивнул и привлёк к себе жену. Говорить не хотелось, только чувствовать рядом тепло Анны. На работе он старался не задерживаться, если приезжал рано утром, то уходил, едва солнце начинало клониться к закату. А когда прибывал ближе к обеду, то успевал приготовить жене завтрак и постирать бельё. И, подъезжая вечерами к дому, точно знал, что его встретят.
Сегодня он засиделся в Бюро дольше обычного за это лето. Клиенты валили валом, несли хорошие деньги, и Альфред решил не отказывать в услугах. Когда за Настей Лебедевой ― уже заметно беременной и с улыбкой сообщившей, что будет девочка, ― закрылась дверь, Альфред полил вереск, присел на диван и посмотрел на залитую закатным солнцем улицу. Он специально выбрал офис в старинном квартале, и сейчас казалось, будто мир вернулся лет на сто назад.
Голова наливалась тяжестью от духоты. Альфред понял, что не проветривал комнату с самого утра. Хотел открыть окно, но почувствовал, что даже моргает с трудом. Жара навалилась, горячие солнечные лучи припекали.
«Полчаса полежу и поеду, ― подумал он, устраивая голову на маленькой жёсткой подушке и поджимая ноги. ― Полчаса…»
Он провалился во тьму. В очередной кошмар, ни один из которых никогда не повторялся. Неизменным оставалось только одно: он терял их. Анну и Аврору. И никогда не был так близок к отчаянию. Ни на костре Чумного Доктора, ни в Зале Памяти Дороховых.
В этот раз он шёл по тёмному дождливому лесу. Капли шуршали по осыпавшимся листьям, ветер завывал в ветвях. Он шёл и ощущал всей кожей, что за ним кто-то идёт. Скользит за пределами видимости и обычного человеческого восприятия.
Во снах у него не было магии. Ещё один страх, побеждённый в реальности и загнанный в подкорку, но выпускавший щупальца в мире грёз. Он шёл по лесу, мокрый и натянутый, как струна, а перед внутренним взором стоял Паша Дорохов. Всякий раз разный: молодой некромант с шабашей, начавший терять человечность Павел, смотревший, как падает в реку Ирина, взрослый мужчина с пустыми глазами, ставший тенью своего отца. И, наконец, являвшийся чаще всего, окровавленный, избитый, но несломленный и спасший всех Паша на Вальпургиеву ночь в тайге. И всякий раз ― друг.
Альфред не нашёл в себе силы подойти к Паше на похоронах его отца. Просто сидел в машине возле кладбища и смотрел, как копатели несли чёрный гроб с едва заметной золотой вязью рун на покрывале. Ирину хоронили в закрытом гробу. Таком же непроницаемо чёрном, как и Константина Львовича, но Альфред безошибочно понял, кто где. Супругов похоронили в одной ограде с родителями Константина Львовича, и Альфред хорошо видел, что там осталось место для ещё одной могилы.
На этих похоронах никто не плакал, не кричал возле гроба. Только Паша, поцеловавший отца в лоб, прошептал: «Прости меня». Он не увидел это, припарковался слишком далеко, скорее почувствовал. Потому что хорошо знал Пашу. И ощущал его даже после стольких лет. Они были назваными братьями, а даром такой обряд не проходит.
Он помнил, как Паша потом ― ещё до смерти матери ― просил его позаботиться о своей жене Марии и сыне Лёве. Как будто чувствовал, что случится что-то. Паша всегда чувствовал, а иногда даже видел. Он тоже ощущал.
Внезапно Альфред понял, что таинственный спутник стал ближе. Прошуршали листья, и в непроглядной тьме за деревьями вспыхнули жёлтые огни. Острые когти зашелестели по коже.
Альфред резко сел и выбросил вперёд руку. Волна магии прошлась по Бюро. Жалобно зазвенели хрустальные шары, закачались музыка ветра и ловцы снов, а сиреневый вереск, потрескивая, поглотил искры магии. Склонившийся над Альфредом мужчина с рыком упал на пол, прикрывая голову руками, как от взрыва.
― Дьявол! ― воскликнул нежданный гость.
― Вы кто такой? Что вы здесь делаете? ― Альфред старался выровнять сбившееся дыхание. Сердце бешено колотилось, кровь шумела в ушах. Деревянное окно было распахнуто, ветер колыхал занавески. В углах комнаты собрались тени, улица утопала в густых сумерках. На синеющем небе проступала бледная, почти полная луна.
― Я пришёл где-то час назад, ― произнёс гость, поднимаясь. Альфред настороженно рассматривал его. Высокий, спортивного вида, лет тридцати с лишним. Курчавые волосы нещадно выбелены, голубые глаза чуть раскосы. ― Вы спали, я не хотел вас будить. ― Гость потупился. ― А потом вы начали метаться во сне, говорить что-то про тёмный лес, затаившийся страх и… ― он на миг замолчал, ― Павла Дорохова.
В голове словно вспыхнул свет, когда гость произнёс имя Паши. Альфред усмехнулся: не ожидал он увидеть этого человека здесь и сейчас после стольких лет.
― Вы забыли представиться, ― напомнил Альфред, хотя уже знал ответ.
― Меня зовут Лев Зейгер, ― произнёс гость. ― Я сын Марии Зейгер и, ― он сделал паузу, ― губернатора Дорохова. ― Имя друга повисло в остывавшем вечернем воздухе.
― Я почти сразу это понял, когда увидел вас, ― Альфреду и правда так казалось. Словно Лев пробился к нему через кошмар и вытащил в явь вместо Паши. ― Вы похожи на Машу. ― Он решил пока не упоминать отца Льва. Разводились Маша и Паша скандально, лично не встречались, а оборотни Зейгеровской стаи и вампиры Дороховых ещё несколько лет воевали под предлогом «передел территории».
― На отца я похож больше. ― По лицу Льва прошла тень, или это играло светом заходящее солнце. ― Но пришёл поговорить не о нём.
― А о ком же тогда? ― Альфред встал с дивана и плеснул в стакан воды из хрустального графина. Жестом предложил Льву. Тот не отказался. ― Странно, что вы пришли так поздно, ― он кивнул на растущую луну за окном, ― разве вашим братьям не положено за две ночи до полнолуния начинать сбиваться в стаи?
― Об этом я и пришёл поговорить, ― произнёс Лев. Из его голоса исчезла неловкость, осталось место решительности и странной горечи. ― Наша стая не может собраться, потому что мы потеряли несколько наших воинов¹ и… одну из матерей².
― Расскажите, как они погибли. ― Магия текла в крови, скребла мозг: Альфред чувствовал, что Лев сказал ещё не всё. И добавил: ― Соболезную вашей утрате.
― Я не сказал, что они погибли, ― резковато ответил Лев. ― Мы все надеемся на то, что они живы. Но надежды на это с каждым днём всё меньше.
― Так что же случилось? ― Альфред начинал терять терпение. Стойкое ощущение опасности, липкий шелест мокрых листьев из сна не желали отпускать. ― И какой помощи хотите от меня? Как я понимаю, вы, Лев, сейчас просите от имени всей стаи Зейгеров.
Лев поднял на Альфреда глаза и кивнул. Он одновременно походил на молодого Пашу ― такого, каким тот был перед самой смертью Ирины, ― но в то же время разительно отличался. Когда Лев опускал голову, становились видны иссиня-чёрные корни отраставших волос.
― Около месяца назад в Швеции на границе с Норвегией стало неспокойно, ― начал Лев. ― Всё больше стай наших братьев и сестер сообщали тревожные новости о том, что в лесах национального парка завелась химера. Пропадали волки, лоси и олени, и их находили подвешенными на деревьях и изуродованными. Мы предполагали, что химера живёт там давно, но довольствовалась жертвоприношениями. Видимо, что-то случилось с теми, кто поклонялся ей, и химера стала сама добывать себе пищу. Поэтому мы просим вас, Альфред Александрович, помочь нам убить химеру. И забрать её шкуру в доказательство окончательной победы над чудовищем. Это будет вира за наших братьев, ― Лев говорил явно заученные слова. Альфред отчётливо видел, как шевелились его губы, слышал звуки, но в глазах стоял лёд. Его не волновали шведские волки и олени, даже оборотни. Его терзала какая-то другая боль.
― Но ведь это не всё, Лев, ― произнёс Альфред. Не смотреть на молодого Зейгера не получалось. Уж слишком он походил на Пашу, только белой масти. ― Говорите прямо, старших волков тут нет, никто вас не осудит.
― Моя матушка была в Швеции со своей командой по ездовому спорту, ― Лев говорил тихо, низко опустив голову и не глядя на Альфреда. Выбеленные кудри падали на лоб. ― И в их культурную программу входил пеший тур по Королевской тропе. И неделю назад они не вернулись. Она, ещё шесть наших братьев и сестёр, и тотемы-хаски.
― Почему скандинавские оборотни сами не убьют химеру?
― Она в какой-то степени тоже оборотень и, по словам очевидца, умеет насылать кошмары. Она убила уже много кого ― людей, волков и оборотней. Самим нам не справиться. Альфред Александрович, я готов отдать любые деньги, если надо, быстро оформлю вам визу. Счёт идёт на дни.
― Просто Альфред, ― мотнул головой он. ― Я всё же друг вашего отца. Понимаю, в ваших глазах это явно сомнительная рекомендация, но хорошие поступки не обеляют плохих, а дурные не чернят добрые дела. На кого похожа химера? ― Альфред быстро перевёл тему.
Он перебирал в памяти всё, что ему известно о химерах. И пришёл к неутешительному выводу, что не так уж и много. Химеры были непредсказуемыми, подчас весьма причудливыми созданиями, чаще всего носившими отпечаток магического существа, которого на самом деле хотели вызвать культисты. Альфред невесело усмехнулся: вызвать химеру, да и любую другую сущность было проще простого. Другое дело ― отправить её потом обратно.
― Из леса вышел живым пока только один человек ― турист из Альбиона³. Его группа решила срезать дорогу лесом. Трое его товарищей погибли. ― Лев явно старался говорить спокойно, и это ему удавалось. Но Альфред видел залёгшие под его глазами тени, явно не бывшие игрой сумерек. Боги, да ведь мальчик так переживает за мать, что готов отвлечься на что угодно! У Альфреда пока плохо укладывалось в голове, как Маша Зейгер с её подготовкой могла стать жертвой химеры. Тонкое лезвие сомнения обнажало нервы, выводя слово «легко».
― И что же он сообщил? С ним можно побеседовать?
― Он у лондонских собратьев и не в себе, ― коротко пояснил Лев. ― Заставить его забыть не удастся: химера и так хорошо покопалась в его сознании. Его описания чудовища получилось довольно размытым: он видел химеру только ночью. Сказал, что у химеры ветвистые рога, как у лося, четыре конечности с копытами, длинная шерсть на костлявом теле и что-то про хищную морду, а потом впал в беспокойство, и больше ничего внятного от него добиться не сумели.
― Лосиные рога, говорите, ― пробормотал Альфред. ― Это может быть какая угодно химера. ― Его не покидало ощущение, что нечто подобное он уже где-то видел. Не лицом к лицу, а на изображениях. Что-то настолько старое, что не попало даже в книги. Эта химера явно не принадлежала к привычным «магическим соседям» людей в Скандинавии.
― Я тоже не сидел сложа руки, ― кажется, впервые за весь рассказ о стае и химере Лев назвал себя «я». ― И мне удалось найти вот это, ― Лев протянул Альфреду айфон, ― самое близкое по описанию в этой части света существо.
Альфред взял айфон и сощурил левый глаз: перед правым всё плыло и мерцало, в полнолуние оборотни нестерпимо сияли силой. На экране отображались снимки пещерной живописи, рядом помещались реконструкции. Одного взгляда Альфреду хватило, чтобы шёпотом выругаться: он бы узнал эти петроглифы⁴ из тысячи. Загадочные существа Пещеры Трёх Братьев⁵.
― Вы узнали химеру? ― Лев подался вперёд и заглянул Альфреду в глаза. На миг тому показалось, что в глубине зрачков Зейгера полыхнул жёлтый цвет. Город окончательно утонул в ночи, Бюро освещал только экран айфона, льющийся в окно лунный свет и слабо искрящийся вереск.
― Лучше бы не узнавал, ― махнул рукой Альфред, откидываясь на спинку кресла. ― Вы знаете, что это такое? ― Он указал на петроглифы.
― Изображения колдунов, нарядившихся животными, ― неуверенно ответил Лев. ― Так их толкуют археологи.
― И напрасно, ― пробормотал Альфред. ― Это, Лев, химеры. Самые настоящие. И их изображениям пятнадцать тысяч лет. Посмотрите повнимательней, ― он увеличил картинку, изображение пошло зерновкой, ― это не люди.
Лев склонился над айфоном. У Альфреда мелькнула мысль, что Зейгер сейчас не видит половины цветов, но петроглифы были нарисованы в смешанной технике и наполовину раскрашены охрой. Альфред увидел этих «ряженных» и «фантастических существ» ещё в юности, когда вместе с Пашей разбирался в колдовстве первобытных людей. Можно было бы понадеяться на обман зрения и фантазию художника, но правила были непреложны: люди пещер рисовали только то, что видели собственными глазами.
Первый петроглиф изображал странное создание. Явно четвероногое, но застывшее на двух задних лапах. Его голову венчали ветвистые рога, а морда оказалась затёрта то ли краской, то ли временем. Или же художник специально не стал рисовать лицо таинственного существа.
На втором изображении олени убегали от создания, похожего на получеловека-полубыка. На первый взгляд казалось, что охотник просто набросил на плечи шкуру бизона, но тонкие странные рога не вписывались в эту картину. Казалось, существо было вылеплено из совершенно не подходящих друг другу частей, но каким-то образом закрепившихся вместе.
― Вы ведь не думаете, что изображения ― мистификация? ― осторожно поинтересовался Лев, убирая айфон.
― К сожалению, нет, ― передёрнул плечами Альфред.
Он уже прикидывал, сколько придётся потратить времени и сил на поиски в огромном лесу, где не ступала нога человека. Химера наверняка хитра и хорошо прячется, нападает в ночи, а днём пугает неопределённостью и держится на расстоянии. Загоняет добычу и лишает её покоя. Альфред был уверен, что химера неразумна, а ведут её инстинкты. В основном, конечно, голод.
Альфред молча усмехнулся. Ещё год назад он бы лопался от предвкушения предстоящей ловли опасной химеры. Всё же, она наносила вред: убивала без разбору и вообще была явно чужеродна этому миру. Неплохо бы найти тех, кто её вызвал, или, по крайней мере, их останки. В том, что культисты мертвы, он почти не сомневался. Но Маша Зейгер… Альфред упорно гнал от себя мысль, что она, возможно, уже мертва и её тело насажено на острый слом ветки дерева.
Лев, должно быть, почувствовал его напряжение или даже уловил мысли: Анна ближе к полнолунию становилась сильным эмпатом. Альфред не мог смотреть в беспокойные голубые глаза молодого Зейгера, поэтому спросил:
― Ваша стая явно переживает за Марию. Отчего они не соберут отряд и не отправятся ей на выручку? Помнится, оборотни и Дороховские вампиры воевали несколько лет, чтобы защитить вашу матушку. Почему выбор пал на вас? Только потому, что вы ― её сын?
― Я ― переярок⁶. Чтобы утвердиться, мне нужна шкура химеры ― показать, что я достоин занять место вожака после деда, ― совсем по-волчьи мотнул головой Лев. Его голос стал глуховатым, в нём проскальзывали лающие нотки. ― Что касается матушки… Сами понимаете, как оборотни относятся к бракам вне нашего вида.
― Значит, для выделки шкуры нам нужен таксидермист с колдовскими силами, ― хлопнув ладонями по коленям, произнёс Альфред, поднимаясь. ― У меня есть одна знакомая ведьма.
― Когда мы к ней поедем? ― Лев встал следом. Лунный свет серебрил его обесцвеченные волосы, черты лица заострились. Зейгер был на грани обращения, но до полнолуния оставалась ещё пара дней.
― Прямо сейчас. ― Альфред запер Бюро и незаметно активировал охранные руны. ― Если хотите, я повезу вас на своей машине. Выглядите вы, прямо скажем, плоховато.
― Перед полнолунием всегда так, ― усмехнулся Лев, пристёгиваясь. ― Да я бы и не сел за руль: не вижу уже почти никакие цвета. Только красный и остался.
― Любимый цвет моей Ани, ― пробормотал Альфред и выехал на трассу. Потянулся к смартфону и набрал жену.
― Да, Алек, ― судя по звукам на заднем фоне, Анна что-то готовила. ― Ты где?
― Аня, я сегодня приеду поздно, ― произнёс Альфред, чувствуя себя ужасно неловко и почти виновато. ― Ко мне пришёл Лев Зейгер, Пашин сын. Его мать пропала в шведском лесу, в котором живёт химера.
― Какая химера? ― Анна заговорила деловито.
― Почти первобытная, ― ответил Альфред. ― Я приду домой и всё тебе расскажу. Поцелуй дочку.
― Хорошо. ― Анна отключилась, а он немного успокоился. Временами Альфред поглядывал на Зейгера, уставившегося невидящими глазами на раскрашенную бесцветными огнями магистраль. Интересно, о чём он думал?
Альфред не успел закончить этот вопрос в голове, как Лев повернулся к нему.
― Ненавижу красный цвет! ― выпалил он. ― Именно он окончательно доказал, что мой отец ― убийца. Я никому не рассказывал о том дне, когда узнал об этом. Просто не смог. Даже матушке. Но вам расскажу. Наверное, вы чувствовали что-то подобное.
И Лев, глядя перед собой, начал рассказ.
***
Середина 90-х
Лёва Зейгер стоял в новеньком сером костюмчике, белоснежной рубашке, с праздничным колпаком на непослушных чёрных кудрях и принимал подарки. Сегодня его день рождения, и он почти стал взрослым: ему исполнилось семь лет. Лёва с восторгом разворачивал железную дорогу, почти как настоящую, радиоуправляемый вертолёт, большой-пребольшой конструктор «Лего», приставку с видеоиграми.
Торт от Лёвы пока прятали, но нюх у него самый лучший, и он знал, что угощение из бисквита с белковым кремом. При мысли о сладостях у Лёвы чуть слюнки не потекли, но он дал себе слово дождаться торта. Многочисленная родня ― его стая ― обступила именинника. Все улыбались, смеялись и даже не говорили Лёве, что взрослый волк-оборотень должен вести себя прилично. Сегодня его день.
Лёва принял подарок от бабушки Наины ― маминой мамы ― и стерпел, пока она взъерошивала ему волосы и называла своим маленьким волчонком. Развернул водный пистолет и покосился на маму. Она стояла рядом нарядная и улыбалась, но Лёва всё равно видел, что мама чем-то расстроена. Лёве и самому тут же стало как-то грустно, даже красочное украшение поблёкло. Он чувствовал, что мама грустит из-за папы, но не понимал, что происходит.
Вылезая ночами из кровати и вместе с двоюродными братьями и сёстрами бегая по огромному особняку дедушки Вити, Лёва часто видел, как дедушка, бабушка и мама разговаривают в кабинете. Иногда удавалось неслышно, прямо как настоящий волк, подкрасться к дверям и послушать, о чём они говорят. Лёва знал, что подслушивать нехорошо, но ему важно было знать, почему они с мамой теперь живут у дедушки с бабушкой, а не дома, с папой.
Мысль о папе заставила Лёву потупиться и пропустить поздравление тётушек. Он старался улыбаться, продолжал принимать подарки, но ни аквариум с рыбками, которых он давно хотел, ни кроссовки больше не радовали его. Всё, чего Лёве хотелось сейчас, так это чтобы к нему на день рождения пришёл папа. За это Лёва отдал бы всё, даже турник, шведскую стенку и книжку про космос с картинками.
Они уехали из дома так внезапно, что Лёва ничего не успел понять. Папа с дедушкой Костей вернулись из командировки, всё было хорошо, вот только бабушки Ирины с ними не было. Хотя Лёва хорошо помнил, что уезжали они втроём. И что бабушка как-то особенно грустно улыбалась и сказала напоследок, потрепав Лёву по голове:
― Береги маму, Лёвушка. Я больше этого делать не смогу.
Лёва тогда едва не заревел, потому что почуял ― не увидел ― как бабушка плачет. Он бросился за ней и обнял. От неё пахло духами вербены, пудрой и… смертью. Если бы у Лёвы спросили, он никогда в жизни не описал бы, как пахнет смерть. Горькими лекарствами, травой-полынью, горелым деревом и старыми книгами. Так пахло от папы и дедушки Кости, но никогда ― от бабушки.
А потом, когда папа с дедушкой вернулись, мама разбудила Лёву посреди ночи и быстро собрала в дорогу: сама она уже оказалась готова. Лёва стоял растерянный, пока мама, чего не было давно, сама его одевала. Он попытался спросить, что происходит, но мама только сказала, что они уезжают. Её длинные светлые волосы растрепались, голубые, такие, как у Лёвы, глаза горели, а на щеке наливался синяк. Мама подхватила Лёву на руки и выскользнула через чёрный вход, как волчица, убегающая с волчонком. Посадила его в чёрную «Волгу» и выехала за ворота особняка Дороховых. Лёва прилип к окну машины, глядя на то, как исчезает за поворотом его дом. Ему хотелось плакать, но каким-то внутренним чувством он понимал, что если заплачет сейчас, мама тоже расстроится. А расстраивать водителя на дороге ― опасно.
― А теперь ― торт для именинника! ― воскликнул улыбающийся дедушка Витя: высокий, светловолосый, с добрым морщинистым лицом. Глядя на него, порой сложно было поверить, что он ― вожак самой большой и сильной в стране стаи волков-оборотней. ― Сколько тебе лет исполнилось, молодой человек, напомни?
― Семь! ― Лёва постарался улыбнуться.
― Загадаешь желание и задуешь свечи, ― прошептала мама ему на ухо. ― И оно обязательно сбудется!
Лёва кивнул, и в следующий миг у него перехватило дыхание: открылась дверь, и в комнату вкатили на маленьком железном столике торт. И не просто кто-то из слуг, а самый настоящий клоун! Высокий, в разноцветной пышной одежде, огромных ботинках, с ярко-рыжими ненастоящими волосами, разрисованным белым лицом и красным носом-шариком. Всё, как хотел Лёва. Когда у него перед праздником спросили, какого героя он бы хотел в гости на день рождения, Лёва попросил клоуна. При этом его двоюродные братья и сёстры округлили глаза и завопили, что боятся клоунов. А Лёва вздёрнул нос и заявил, что волка не испугать.
Лёва не боялся клоунов. Сильнее всего он боялся, что больше никогда не увидит папу.
Клоун тем временем подкатил к Лёве столик с тортом. Лёва посмотрел на угощение: белый и красный белковый крем, а внутри точно будет пропитанный сладким сиропом бисквит.
«Я хочу, чтобы ко мне пришёл папа!» ― зажмурившись, подумал Лёва и задул свечи. Он надеялся всем сердцем, что когда откроет глаза, увидит папу, но перед ним так и стояли родня и клоун. Лёва вздохнул. Волшебства в его мире много, но вот чудес не бывает.
Праздник продолжался. Клоун играл с волчатами, которые, позабыв свой страх, с радостными криками веселились. Лёва тоже играл, ел торт и таскал с собой фигурку Человека-Паука. То и дело он поглядывал на дверь: не зайдёт ли в дом прямо сейчас папа. В какой-то момент Лёва отвлёкся, отошёл в сторону, уставившись в пол, а когда поднял глаза, перед ним стоял клоун. Стоял и просто смотрел на него.
Лёва почувствовал, как невидимая шерсть на загривке, оставшаяся от первобытных предков-волков, встаёт дыбом. Лёва втянул носом воздух: пахло старыми книгами и полынью. Он сделал шаг назад и посмотрел в глаза клоуну. Чёрные, как самоцветы-агаты, эти глаза могли принадлежать только одному человеку.
― Папа! ― Лёва со всех ног кинулся к клоуну и обнял его. Клоун, нет, папа, присел и прижал к себе Лёву.
― Да, сынок, это я, ― произнёс папа, беря Лёву за плечи. Лицо у него было по-прежнему, как у клоуна, но Лёва теперь видел, что это точно папа. ― С днём рождения.
― Я знал, что ты придёшь! Я загадал желание! ― Лёва улыбался. ― Мама сказала, что если задуть свечи, то желание обязательно сбудется.
― Паша? ― Напряжённый голос мамы раздался за спиной так неожиданно, что Лёва вздрогнул и обернулся. Мама быстро шла по коридору, стуча высокими каблуками. ― Что ты здесь делаешь? Лёва, сыночек, иди, поиграй с братьями! ― В её добрых глазах промелькнуло что-то, чему Лёва не смог подобрать название. Он посмотрел на папу.
― Беги, малыш, играй. ― Папа поднялся. Лёва почувствовал, как тонкие ниточки волшебства зазвенели. Ему вдруг стало страшно. ― Поговорим, Мария?
― В моём кабинете. ― Мама пропустила вперёд себя Лёву, словно хотела убедиться, что он и правда пошёл играть. Лёва притворился, что уходит, а сам прокрался следом за родителями и затаился возле двери кабинета. Острый волчий слух легко позволил ему услышать, о чём говорят мама и папа. Много позже Лёва думал, что лучше бы он этого никогда не слышал.
― Дай мне видеться с сыном, ― папа говорил спокойно, но Лёву затрясло от страха.
― Близко к нему не подпущу. ― Мама слышалась настоящей волчицей. ― После того, что ты сделал с Ириной. ― Что случилось с бабушкой?!
― Я не хотел этого делать.
― Конечно, так просто получилось.
― Ты и фамилию сменила. Себе и Лёве. Не говорила сыну, почему он теперь Зейгер?
― Лёве всего семь. Не нужно ему знать, что его отец убил собственную мать.
Лёва прислонился лбом к двери. Его сердце готовилось выпрыгнуть из груди. Так вот почему они с мамой ушли. Папа убил бабушку. Лёва почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Запрокинул голову, чтобы не дать слезинкам упасть с ресниц. Дедушка Витя всегда говорил, что волку не пристало плакать. А Лёва уже взрослый. Он не волчонок. Лёва хлюпнул носом и вытер лицо рукавом. И тут же спохватился: он весь перепачкался в креме от торта, бабушка будет ругаться. Он попытался оттереть крем, но только размазал. Вздохнув, Лёва оставил это занятие. Он был слишком расстроен, чтобы переживать из-за пятна.
А мама и папа продолжали ругаться:
― После того, как Лёва оказался оборотнем, а не Алконостом, даже не некромантом, Константин Львович возненавидел меня! А ты втемяшил себе в голову, что должен исполнить предназначение, которое твой отец непонятно почему отнёс к своей семье! Кто эта женщина, которую ты теперь любишь?
― Она не женщина, Маша, Тайга ― дух леса. А отец тебя не ненавидит. Скорее презирает.
― Волчица не стоит даже ненависти? Как это похоже на твоего отца-алкоголика!
― Ты переходишь черту, Мария Зейгер.
― А ты давно оставил её позади, Павел Дорохов! Когда убил свою мать, поработил духов природы и поднял на меня руку!
Лёва в отчаянии схватился за свои чёрные кудряшки, ставшие вдруг ненавистными. Папа убил бабушку, ударил маму и нашёл себе другую женщину. А дедушка Костя злился на него, Лёву, за то, что мама родила его не волшебной птицей. Лёва сжал кулаки, сердце захлестнуло негодованием. Он никому не позволит обижать маму, он пообещал бабушке, что будет защищать её! Лёва глубоко вздохнул и вытер слёзы. Волки не плачут. Только не в свой день рождения.
Лев Зейгер получил свой настоящий подарок ― стал взрослым.
