Лето 2034 года
***
― Явление, названное учёными «мёртвые огни», охватило ещё два города края. Мобилизованы смешанные отряды войск и колдунов. Объявлен траур. Рассматривается введение режима чрезвычайной ситуации. Спасшиеся жители северных районов опустошённых городов наводнили столицу. Губернатор края Павел Константинович Дорохов подписал распоряжение о выделении социального жилья беженцам. О размещении пострадавших расскажет Лариса Малиновская... ― Трансляция переместилась на журналистку на фоне беженцев в очереди за едой, а матушка ― Ольга Петровна Султанова, ― переключила канал. Руслан поморщился и продолжил жевать рыбное филе с овощами: у матушки был пост. ― Всё это похоже на апокалипсис, ― произнесла она, перекрестившись и пробормотав короткую молитву, прежде чем грузно сесть за стол. ― Разве вы не чувствуете, когда именно ожидать Второго Пришествия? ― Руслан не хотел и не любил говорить на теологические темы, но сейчас не смог промолчать. ― Чувствуем. ― Раскосые карие глаза матушки, такие же, как у самого Руслана, смотрели в упор. Казалось, она видела нечто, недоступное человеку. Пусть и колдуну. Руслан не отвёл взгляда и улыбнулся, поймав слабое отражение своей улыбки. ― Всё, что творится сейчас: вереск этот, заполонивший всё, точно чума, детишки несчастные, одарённые, а на деле про́клятые магией. ― Матушка горько усмехнулась. ― Имеющий ухо да слышит. И знает, к чему это ведёт. ― Тогда останется только дождаться Антихриста, перетерпеть три с половиной года и мы свободны! ― едко отозвался Руслан. ― Руся, ― спокойно произнесла матушка. ― Ты пока не понимаешь. ― Уж я как раз понимаю всё очень хорошо! ― Сдерживаться больше не было сил. Магия ― серебристо-алая, будто смешанная с ртутью кровь, отзывавшаяся в жилах холодным огнём и постоянно мерещившимся запахом зверобоя, ― хлынула в сердце. ― Я тоже колдун! ― Не от Бога твоя целительская сила, сынок, ― отозвалась матушка. Седая прядь забранных в пучок волос очертила её широкоскулое, печально-одухотворённое лицо. ― Но я молюсь за тебя. Бог всем даёт время, любит и ждёт. У тебя, Руся, есть ещё время молиться. Господь стучится к тебе, только ты его не слышишь. Твоя магия не даёт тебе услышать. ― Ну нашего папашу Бог пока не дождался, ― резче, чем хотел, отозвался Руслан. ― Его время настанет, ― убеждённо ответила матушка. ― Антон ослеплён богатством, которое ему дают его ювелирные изделия. И девочкой этой, всё время забываю её имя… ― Девочку зовут Альбина, ― бросил Руслан. ― А ведь я только попросил её приглядывать за папашей лет пятнадцать назад, а не… ― Он вовремя прикусил язык. Рассказывать всё совершенно не хотелось. ― И потом, мам, ты сама ездила к медиуму, когда папаша лечить свой артрит не хотел, нос воротил, хотя я его записал за копейки к таким специалистам, что просто так он бы тысячу лет был им всем должен! ― Это другое! ― воскликнула матушка и тяжело поднялась. ― Альфред Александрович ― святой человек! ― Ну вот и хорошо. ― Руслан поднялся, быстро помыл тарелку и резко поставил её в сушилку. Стекло жалобно зазвенело. ― Вот только судя по твоим словам всем нам сейчас не молиться надо. А каяться! ― Он поджал губы и посмотрел на застывшую соляным столбом матушку. ― Я так больше не могу, ― коротко произнёс он. ― Я увольняюсь из больницы. Прости, но твой Бог мне чужой. ― И, быстро поцеловав матушку в полную, влажную от слёз щёку, вышел. Ему было сорок пять лет, у него были го-дан¹ по айкидо, работа ведущим кардиохирургом столичного госпиталя, и ведь по нему не скажешь, что он, Руслан Антонович Султанов, умирает. Пациенты называли его врачом от Бога, а Руслан чувствовал себя чужим и этому богу, и этим людям. Горькая ирония ― дар целителя не мог вылечить его самого. Мог вытащить из-за грани Срединного и Верхнего мира любого, но Руслан рассыпался на куски. Медленно, но верно, неощутимо для тела, но он чувствовал ― всегда, когда просыпался и засыпал, ― как раскручивалась и с каждым разом всё трудней заворачивалась обратно спираль его жизни, разрывались державшие душу в Срединном мире чаломаа². В последние время Руслан помогал всем, стискивая зубы, и ощущал, как истончались его связи с живым, но дар не ослабевал, клубился и срывался с пальцев серебристо-алыми нитями. Руслан видел тела пациентов, а когда залатал сердце геолога «Арктикстроя» Артёма Бутенко, наблюдавшегося у него давно, понял, что дошёл до рубежа. Природный колдун ― сильный и смелый, с гремящим и тяжёлым даром, ― хорошо потягался с Русланом, пока был без сознания, а его сила разрывалась и хлестала во все стороны. Магнитная буря и падение метеоритов-Немезид десять лет назад сорвали ограничители, и магия захлестнула мир. Руслан чувствовал это, слабея с каждым годом. Он отдавал свой дар другим людям, а себя вылечить не мог. И что бы он ни делал, матушка всегда отводила взгляд и молилась, ведь его дар был от Дьявола. И Руслан пробовал молиться, обратиться к Богу, но не выходило. Кровь матери-хакаски давала о себе знать, не пуская чужого бога в сердце и душу. У самой Ольги Петровны получилось отречься от корней и сбросить груз крови родичей. Руслан же этого не хотел. Он бы уехал прямо сейчас, но хотел попрощаться с человеком, ставшим как ни странно, ему почти другом. Строго отмеряя в стакан коньяк для сидевшего, откинувшись на спинку дивана, Бутенко, Руслан произнёс: ― Придётся тебе, Артём, искать другого кардиолога. Я уезжаю в Хакасию. ― Кого ты мне посоветуешь? ― По бронзовому лицу было непонятно, расстроился Артём или нет. Только то, что неугомонный геолог рвался в тундру. Руслан черкнул на обороте бланка контакты знакомого и подал Бутенко. ― Береги сердце, ― произнёс Руслан, пожав руку Артёма. ― И не принимай больше ваш геологический «допинг» ― чифир пополам со спиртом. Сгоришь ведь. И никто тебя не отмолит. ― Ты не очень деликатный врач, ― весело усмехнулся Бутенко, выпив коньяк и закусив. ― Какой есть, ― отозвался Руслан, глядя в окно. Там, за высотками на юго-востоке, где вставало солнце, ждали курганы потерянной родины предков, по которой он отчаянно скучал, томясь в тесном костюме и до стерильности синей форме. Бутенко ничего не сказал, только тихо вышел, оставив пакет с бутылкой портвейна. Хакасия встретила Руслана пылевым маревом, размывавшим очертания холмов дрожащими потоками воздуха. К вечеру, когда Руслан добрался автостопом до деревни, стало легче, но от новостей про Золотую Орду, мёртвые огни и перспективы переселения в горы становилось тошно. Водитель «УАЗа» ругался и говорил, что пока что у них, слава Богу, ни одной веточки чёртового вереска не выросло. Духи берегли эту широкую выгоревшую степь. В деревне в отрогах холмов Руслан за банкноты увольнительных быстро нашёл проводника-хакаса, который тут же жёстко обозначил, что на курганы с Русланом не пойдёт. Только покажет дорогу, и то днём. У него семья и родичи, да и кам не велел. Матушка говорила, что на первом месте должен быть Бог, потом работа и семья. И сама же всегда ставила на первое место непутёвого папашу, который зарос бы грязью и артритом, если бы Руслан не попросил однокашницу Альбину приглядеть за Антоном Михайловичем одним глазком. О том, что связывало их потом, не хотелось даже думать. Сам Руслан не представлял, как можно жить с кем-то, допускать в личное пространство чужого человека, чтобы кто-то ходил по квартире и отвлекал от работы. Поэтому отказывался знакомиться с молоденькими прихожанками матушкиного храма. Семья виделась ему обузой, в которой один из партнёров неизбежно уступает во всём другому, а отдачи не получает никакой. Поэтому Руслан совершенно не понимал папашу, обременившего себя ещё и любовницей. Стоя на террасе гулявшего здесь тысячи лет назад Енисея, Руслан смотрел на уходящие за горизонт холмы, расцвеченные в синий и лиловый, с тенями облаков. Он чувствовал величественную отрешённость, словно ему принадлежал целый мир, а за спиной стояли невидимые сонмы предков и полки ушедшей в небытие настоящей Золотой Орды. Неслучайно хакасы ставили курганы на террасах, чтобы именно с них уходили души шаманов. Почти все сопки окружали широкие и ровные возвышения, поднимавшиеся над дном долины. Руслан припомнил, что Бутенко называл их диванами и говорил, что такие террасы получаются из-за разрушения сопок. Всё рушилось, и Руслан не исключение. Он такая же часть Хакасии, как эти долины, холмы и куривший у подножия террасы проводник. На обратном пути проводник молчал, но когда под вечер Руслан засобирался к курганам, спросил: ― А тебе обязательно туды идти перед закатом? ― А что происходит перед закатом? ― Руслан взвалил на плечи походный рюкзак. ― Говорят, хозяин долины не любит, когда по ней ходют в такое время. ― А я пойду, ― отрезал Руслан. Выгоревшее серо-рыжее разнотравье манило, а курганы стояли перед глазами. Ещё в поезде он чётко осознал, что обязан провести ночь на кургане. Ветер свистел в высокой сухой траве, ярко-синее небо с ярко-белыми облаками нависало над головой, казалось вечным. Века назад под этим же небом насыпали те курганы, к которым сейчас шагал по долине и страдал от тянущего плечи и шею рюкзака Руслан. Прямо перед ним был склон, покрытый пожухлой высокой травой. Руслан глубоко дышал, чувствуя, как капли пота скатывались по выбритым вискам. Стрекотали кузнечики, а до курганов было рукой подать. И тут по склону пошло… это. Оно не имело ни формы, ни цвета, ничего из того, за что можно зацепиться. Просто беззвучно двигалось широкой полосой, а под ним пригибалась трава. Оно не было ветром: ковыль гнулся несколько метров, а потом поднимался. Это быстро катилось вниз по склону, замедлилось перед курганами, вышло, сделав крюк, на дорогу и, не поднимая пыли, направилось в сторону Руслана. «Дух», ― понял он и побежал. Ему надо к курганам. И никакой дьяман кёрмёс³ его не остановит. А дух гнался за ним, пригибая траву и обдавая спину жаром. Кричал жаворонок, дышала степь, а Руслан бежал, обгоняемый ветром. Сила заволновалась, потянулась к духу и тут же отпрянула, а в сознании вспыхнуло: к берёзам. Словно сама степь подсказывала, что делать. На краю колка Руслан остановился перевести дыхание. Стиснул зубы и обернулся: никого. Магия текла порожистой рекой, телу как будто стало легче. Но что-то подсказывало: Руслана запомнили. Он вздохнул и зашагал дальше: впереди отчётливо виднелись камни входа в курганную оградку. В Хакасии много разного помещалось в одном месте, и сразу за курганами находился пойменный луг, а за ним ― берёзовые колки. Пыльная дорога шла стрелой на столицу, а к речке вела тропинка, утопавшая в угольно-чёрной тени прибрежных ив. Днём проводник морщился и утверждал, что место «плохое», да и сам Руслан, едва оказавшись на лугу, ощутил странное напряжение. Ничего определённого, просто идти старался быстрее и тише, словно не хотел привлекать внимание… чего? Или кого? Встреча с хозяином долины поумерила пыл, но он упрямо шёл вперёд, обливаясь по́том и озираясь. И каждый раз, оборачиваясь, готовился уловить краем глаза движение. Небо стало тёмно-бирюзовым и зелёным с розовыми разводами, а в стороне от огромного гаснущего заката засияла первая звезда. Темнота скапливалась в низинах, и Руслан остановился перед могучими камнями курганной оградки. Ещё днём он долго выбирал, в каком кургане ночевать, и отчего-то очень не хотел оказаться под свисающими ветвями берёзы соседнего погребения. Прозрачный вечер был тих, а старая дорога внизу, бывшая в незапамятные времена караванной тропой, казалась почти домашней. В отличие от луга, за которым в распадке журчала речка. Даже за всё золото мира, Руслан не пересёк бы сейчас луг и не спустился вниз. Одна мысль о том, чтобы ступить под сень ив отзывалась дрожью, а магия шипела, точно масло на сковородке, обжигая кожу и кровь. Будто что-то внутри, сама магия восставала против похода… туда. И Руслан от души и нервно радовался, что захватил пятилитровку воды. Подаренный Бутенко портвейн жёг рюкзак, и Руслан приложился к бутылке, глотая свекольно-красную жидкость. На склонах сопок лежали жёлтые и зелёные полосы, серебрился выжженный солнцем ковыль, а поднятая днём пыль оседала на дорогу. Проводник жаловался, что дождя давно нет, и Руслан, слушая неумолкаемую песню кузнечиков, надеялся, что дождя не будет и сегодня. И ощущал присутствие. Чувствовал, что не один в двух шагах от камней оградки и обо⁴. Точно кто-то разумный следил за ним, притаившись то ли на лугу, то ли в ветвях берёзы второго кургана. Это дерево вообще не нравилось Руслану, и он ловил себя на мысли, что вслушивался в переходящий в ночь вечер, словно ожидал вот-вот услышать шуршание разнотравья под чьими-то ногами. Войти в курганную оградку можно было далеко не везде, Руслан даже не думал перелезь внутрь, а уж ставить там палатку тем более. Он ощущал: камни отделяли мир живых от мира покойников, и кто знает, какие ритуалы совершались в этой оградке. Руслан разбил лагерь, посидел, глядя на последние лучи упавшего за сопки солнца, и залез в спальный мешок. Портвейна осталось меньше половины бутылки, и от выпитого клонило в сон. Руслан закрыл глаза, привычно ощущая, как натягиваются чёрные чаломаа жизни. Твёрдая земля распрямила позвоночник, и на миг показалось, что за стенкой палатки кто-то стоял, но тут пришёл сон… …он лежал, плохо понимая, что происходит. Звучала музыка. Трескучая и заунывная с переплетением гитары и флейты, принёсшая образы барханов и минаретов. Сначала далеко, на границе колков и луга, но музыка поднималась всё выше, пока не взобралась на террасу. И курган ответил ей. Едва заметной дрожью, горячей смолой по венам и удушливой горечью полыни. Между трёх огромных камней очага горел костёр, хотя Руслан точно помнил, что затушил огонь. Не дыша, он перевернулся и лёг головой к выходу из палатки. Сосредоточено расстегнул, стараясь не шуметь, замок и выглянул наружу. Возле костра сидела девушка. Её иссиня-чёрные волосы были собраны в высокую причёску на костяных спицах, а умное красивое лицо с раскосыми глазами казалось отрешённым. До талии она была обнажена, и Руслан, чувствуя нарастающее возбуждение, усилием воли заставил себя не смотреть на её смуглые груди. Большие серьги ловили отсветы костра, а широкие золотые браслеты охватывали жилистые руки. Ниже талии она была одета в тёмную и длинную юбку, спадавшую до земли тяжёлыми складками. На поясе висел кинжал в золотых ножнах. Девушка поводила ладонями над пламенем и смотрела поверх палатки, не замечая Руслана. Магия мягко толкнула изнутри, а пальцы засеребрились. Алые нити сорвались с кончиков, словно рядом был кто-то, нуждавшийся в исцелении. Музыка отдавалась в теле рваными ритмами, и Руслан, повинуясь силе, рванулся наружу, опрокинув на себя остатки портвейна. Языки пламени взметнулись в чёрное небо, ослепляя. Руслан отпрянул, принимая боевую стойку, а когда багровые и золотые круги перед глазами прошли, увидел, что внутри курганной оградки стояла девушка, миг назад сидевшая у костра, который Руслан не разводил. Короткая серебристо-фиолетовая вспышка прочертила горизонт, выхватив на секунду зловещие сопки и долину. Следом пришёл раскат грома, и Руслан понял, что кузнечики смолкли. Ощущая ночной ветер через пропитавшуюся портвейном рубашку, Руслан увидел, как одна за другой гасли звёзды. Решил, что сошёл с ума, но потом понял, что всего лишь собиралась гроза. ― Дождь собирается. ― Низкий голос с хрипотцой заставил Руслана вздрогнуть. Надвигающееся ненастье заставило его забыть о девушке. Ветер шумел в кронах колков, но до курганов не долетало ни звука. ― Промокнешь, замёрзнешь. А исцелить себя не сможешь. ― Она внимательно смотрела на него, и отблески пламени тонули в её глазах. ― Иди сюда, здесь сухо. Девушка не назвалась, но Руслану с течением магии пришло её имя ― Наранг. Целоваться она не умела, но ей явно было интересно, она будто изучала Руслана, а чувства, как лучше сделать, прикоснуться приятнее и обласкать нежнее приходили к нему сами собой. Не нужно было подстраиваться под партнёршу, только прижимать её к траве, запускать пальцы в густые волосы и целовать смуглые плечи. Кожа Наранг ― ровно загорелая, без полос от белья, ― пахла сухой землёй и берёзовыми соком. Руслан зарывался лицом в её мягкую грудь, шарил руками по крепким широким бёдрам, овладел Наранг целиком и полностью. С каждым рывком, с каждым гортанным стоном Наранг к Руслану приходило осознание, что слишком долго он растрачивал себя на других, не получая ничего взамен. Заботился о чужих, пренебрегая собой. Отдавал больше, чем получал. Видел бесполезную самоотверженность матушки, которая разбивалась о папашу. Больше он так не хотел. Кончил он быстро, повалившись на Наранг со сдавленным стоном. Она тихо лежала, касаясь пальцами его спины. Руслан скатился с Наранг, восстановил дыхание, как вдруг воздух застрял в горле. Костёр отдалился и почти потух, но глаза привыкли к темноте, и Руслан смог рассмотреть, где находился. Они с Наранг занимались сексом внутри оградки. На дне погребальной камеры. Сверкнула молния, и Руслан осознал, чей это курган… Сила искрилась, он вскочил и понял, что находится под слоем насыпанной земли и разнотравья в кургане. Снаружи грохотала гроза, а Наранг оказалась прямо перед ним. Кинжал вылетел из золотых ножен, она занесла его над головой, и нечеловечески быстро, так, что Руслан не успел блокировать удар, вонзила ему лезвие под пятое ребро. А в следующий миг хлынул дождь. Руслан не почувствовал боли, только магия взметнулась прочь от кинжала. Пламя полыхнуло перед глазами, с неба упали потоки звёзд, а сознания достиг стук копыт: то ли степных табунов, то ли Дикой Охоты. Душная тьма упала на Руслана, а в следующий миг он увидел соседний курган с берёзой. Он снова стоял внутри, а вода лилась с неба, просачивалась между корней растений, заливала погребальную камеру. То, что призывало дождь, было перед ним. Застывший в странной позе скелет без кистей, ступней и головы, с обрезанной по плечо правой рукой. Скелет стоял на коленях, спина и шея были выгнуты вверх, обрубок правой руки упирался в пол, а левая рука без кисти поднята над отрезанной головой. Руслан миг стоял, как завороженный, а потом понял, что видит, и его прошибла дрожь, не давая вдохнуть. Покойник поднимался в могиле! А главный корень прокля́той берёзы проходил через левую половину груди скелета, раздвинув и обхватив рёбра. ― Кам возродил дар и не мог уйти, не передав силу, ― обжигающе выдохнула в ухо Наранг. ― Ты ― часть степей. Духи зря подниматься не будут. Руслан резко обернулся: на сопку из поймы поднимались синие огоньки. Они двигались у самой травы, и на секунду показалось, что это чьи-то глаза. Только сейчас Руслан понял, почему проводник не хотел сюда идти. Тому просто не хотелось в призраки. Как и Руслану. Блуждающие огоньки дошли почти до кургана. Дождь зарядил с новой силой, а в следующий миг вместе с серебром молнии сверкнула нестерпимая синева. Руслан зажмурился, магия вспыхнула алым, а Наранг выдернула кинжал из его груди. Её горячие руки прошлись по ребрам, запачкались в хлынувшей крови, а берёза оказалась прямо над головой. На секунду земля разверзлась, Руслан увидел чистое небо на горизонте, а потом курган схлопнулся над ним. Он не знал, сколько пробыл в беспамятстве, а когда открыл глаза, понял, что лежит в душной палатке, а за брезентовой стенкой светит солнце. Снаружи долетел запах табака, который курил проводник. Пошатываясь, Руслан вышел из палатки, чувствуя, что всего за одну ночь одежда, бывшая впору, висела на исхудавшем теле. Слюна засохла на подбородке, губы полопались, а в глаза словно насыпали песка. ― Если бы ты начал умирать, ― произнёс проводник вместо приветствия, ― мы бы развели огонь и сожгли коровьи мослы ― их дым самое большое угощение для предков. И повязали бы на берёзу чёрные чаломаа. И твои предки помогли бы вернуть тебя. Пшли. Легко представив атлант⁵ проводника со спинным мозгом внутри под связками и мышцами, Руслан щёлкнул пальцами. Шея хакаса неестественно вывернулась, и тот упал. Руслан перешагнул тело и пошёл вниз. Теперь он чётко видел свой путь. И лежал он в тундру, за обломками камней-Немезид. Золотой Орде нужен хан.***
Хан обернулся посмотреть на позолоченный солнцем курган, и у Анны похолодело внутри: она узнала его. С того самого момента, как сон перешёл в видение, она чувствовала, что где-то видела этого человека, а знакомое имя будоражило память. Анна вспомнила далёкий осенний вечер, когда тоже бушевала гроза, с которой пришла Серафима, Ольгу Петровну ― жену ювелира Антона Султанова, ― помогавшую напуганной Анне грузить Альфреда в машину. И давшую визитку своего сына, которую Анна бросила на сиденье, едва взглянув. Теперь вытесненные золотом буквы сложились в имя: Руслан Антонович Султанов… ― Голодные боги, что с ней! Мамочка!.. ― Видение от Господина горных дорог. ― Очень вовремя ты его наслал, Артём! ― Не психуй, Амон-Ра. Это происходит помимо моей воли. Горы близко. ― Вересковый чёрт! Сделайте что-нибудь! ― Отойдите все! Кто-нибудь, разведите огонь… ― Голос Серого Анна узнала сразу. Налетел ветер, курган переломился, берёза истончилась, и Анне показалось, что она смотрела на всё с её ветвей. Хакасская степь стремительно мутнела, а порыв ветра закручивал серебристо-алые хлопья. Нахлынувший запах черёмухи душил, а белые и красные лепестки яблони кружили, точно снежинки. Анна, задыхаясь, стояла в цветочной метели не в силах двинуться. В разрывах лепестков мелькали смазанные очертания гор и старинных городов с виадуками и минаретами, но Анна не узнавала их. Понимала, что читала об этом в Цикле Снов, что спит, но была почти слепа от лезущих в лицо цветков. Глаза слезились, Ликея скулила, а Альфред никак не мог пробиться к ней. Альфред… Муж пришёл к ней из Нижнего мира, но путь в Страну Снов был для него закрыт. ― Анна! ― Она обернулась, осознав, что смогла пошевелиться. Из вихря лепестков к ней шёл Серый. Рыжие волосы отливали тусклой медью, белое лицо сосредоточено. Одет он был в свободную, расшитую серебряными нитями льняную рубаху, тёмные штаны и высокие сапоги. На его голой груди горел Серебряный Ключ. ― Анна, идите ко мне! Слушайте мой голос и не сводите с меня глаз! Какие бы прекрасные города ни мерещились вам за моей спиной! Она сделала шаг, а потом второй, вытянула руки, и тут же Серый взял её ладони в свои. Ощущение шершавых прохладных ладоней отрезвило, запах черёмухи отошёл, а в следующий миг Анна открыла глаза… На неё обеспокоенно смотрели Аврора и Вениаминыч, Ева раздувала костёр, а Артём молча поднёс к губам Анны флягу со спиртом. Анна тяжело дышала, глотая обжигающий, мягко пахнувший спирт, а в голове теснились отголоски чужих мыслей и желаний. Серый не отпускал её ладони, растирал пальцы и не сводил с неё настороженного взгляда карих глаз. Точно хотел удостовериться, что она здесь. ― Я знаю Хана! ― выдохнула Анна и закашлялась. Серый отпустил её руки и протянул воду. Аврора вздрогнула и переглянулась с Артёмом. ― Руслан Султанов был зав. кардиологией в частной клинике, где я наблюдалась во время беременности. И к нему же за направлением мы ходили, когда у тебя, Аврора, было подозрение на дополнительную хорду… ― Кажется, проблемы с сердцем у нас, Бутенко, семейные, ― криво улыбнулась Аврора, приобняв Анну за плечи и безотчётно склоняя голову ей на плечо. ― Я тебя видела, Артём, ― Анна повернулась к зятю. ― Ты знал, что Хан ― это Руслан? ― До того момента, как он пришёл с набегом на базу ― нет. ― Если бы ты почаще смотрел онлайн-трансляции, то догадался, что Руслан и Хан ― один и тот же человек, ― заметила Аврора. ― Пока я была в декрете, только его и показывали. ― Амон-Ра, ты же знаешь, я не смотрю телевизор, ― с горькой улыбкой ответил Артём. ― Мы же обсуждали это. Я понял, кто такой Хан, только когда увидел его перед собой. Я постарался убрать тебя подальше от тундры, чтобы он до тебя не добрался. Руслан изменился с нашей последней встречи, я его едва узнал. Не то чтобы кардинально что-то поменялось, ― задумчиво добавил он, ― но чувствуется, что это не совсем уже он. ― Хорошо хоть он не возжелал меня как женщину, ― усмехнулась Аврора. ― Хотя... Лучше бы так. ― Дочь дёрнула короткую прядь. ― Теперь волосы не отрастают, как надо, а я до сих пор вижу во снах Оленя и тетиву из моих волос. Надеюсь, что Шаман тогда убежал. ― Он бы убежал от Дикой Охоты, ― произнёс Артём, обнимая Аврору. ― Не переживай. ― У тебя есть... в детстве была игрушка-оленёнок с красными рогами, ― тихо произнесла Анна. ― Символично. ― Она замолчала, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Как много из того, что для неё есть, у Авроры было. ― Сколько сейчас Хану? ― спросил Вениаминыч, заметив состояние Анны. ― Постарше меня лет на десять, ― отозвался Артём. ― Шестьдесят, плюс минус год. ― Ну и фиг с ним! ― махнула рукой Ева, поднимаясь. ― Рассвело совсем. Вень, пойдём, проверим нарты. Московкина щедро поделилась с отрядом запасом провизии, а Николай пригнал со стойбища несколько грузовых нарт, на которые погрузили поклажу. В сгоревшем вездеходе был почти весь экспедиционный скарб, и Вениаминыч долго спорил с Артёмом по поводу того, как объяснять Белоснежке, куда делась машина, и подходило ли под страховой случай сожжение драконами. Анна смотрела на своих спутников и тихо удивлялась их стойкости. Они шли вперёд с неумолимостью атомного ледокола, который собирались отыскать с её помощью. Шли, не оглядываясь, точно за их спинами сгорали мосты. Анна чувствовала их искренность, ощущала запах холода и голубики, костра и трудового пота, но не могла задать главный вопрос: собираются ли они возвращаться назад? У Евы и Дружинина был трёхлетний сын, у Авроры и Артёма её внуки, Серого на базе Грекова, куда отряд сейчас направлялся, ждала Белоснежка. Как они условились, она должна была прилететь туда на самолёте и сбросить бочки с продовольствием. Вообще делать крюк не планировали, но после потери вездехода и встречи с Золотой Ордой стоило заручиться поддержкой ещё и Грекова. Нарта в очередной раз подскочила на кочке, Анна едва не свалилась и больно прикусила язык. Из головы не шли слова Московкиной, сказанные Артёму перед отправкой: ― Поосторожней с Греком, Князь. У него на тебя зуб из-за того сорванного шесть лет назад плана и похищенного ордынцами золота, а столичному начальству Грек нравится. Они же первые будут аккуратно вставлять палки в колёса, чтобы при любом исходе и любом главном геологе не остаться внакладе. ― Елисею Степановичу далеко до его матери-археолога, ― монотонно отозвался Артём, глядя в светлое небо над холмами. ― Вот это была специалист, а Еля… далеко ему до Полины Панкратовны, как Хану до курганов Колхиды. Из-под нарты выскочил и бросился спасаться бегством очередной суслик-евражка. С каждым километром, приближавшим отряд к базе Грекова, попадалось всё больше животных. Тихая до этого тундра словно ожила. Евражки, хомяки-лемминги, песцы в грязно-бурых летних шубках, куропатки, дикие гуси, пуночки, пасшиеся возле дороги овцебыки, мелькавшие среди лиственниц волки, горностаи, зайцы, кружившие в небе кречеты и казарки ― их одурявший запах сводил Анну с ума и мучил даже во сне. Приближалось полнолуние, и сдерживать Ликею становилось всё сложнее, а мир то и дело серел. Анна мысленно обещала себе обратиться на базе Грекова и, быть может, погонять куропаток, но обилие живности поражало. ― Тут явно Белоснежка! ― перекричал свист ветра Серый. ― Вене влетит за вездеход! ― Он улыбался и явно предвкушал встречу с Оливией, а когда впереди замаячили палатки партии, кувыркнулся с нарты и побежал вперёд. Анна видела, как Аврора и Ева прятали улыбки, а Вениаминыч, когда нарты остановились, побрёл по тихому лагерю в поисках полевиков, которые помогли бы с разгрузкой. Из большой камеральной палатки вышел и направился к отряду подтянутый мужчина среднего роста. На вид ему было лет пятьдесят, собранные в хвост прямые чёрные волосы у корней заметно серебрились. Глядя на отряд сквозь затемнённые очки, он улыбнулся и произнёс: ― Здорово́, Артём Иваныч, с приездом! ― От Грекова пахло смородиновой самогонкой, морковью и собаками. Лайки смирно сидели в вольере на другом конце лагеря, но Анна отчётливо ощущала густой дух псины, гвоздики и почему-то солярки. ― Здравствуй, Елисей Степаныч, ― благодушно отозвался Артём, глядя на Грекова. ― Где же прекрасная Белоснежка? ― нарочито небрежно поинтересовался Серый, почёсывая заросшую дикой бородой щёку. ― Оливия Александровна на законсервированной буровой, проводит инвентаризацию. ― Чем порадуешь, кроме наличия Белоснежки? ― перешёл к делу Артём. ― Намыл хорошие пробы, ― отозвался Греков. ― Оливия Александровна накладные привезла на продукты. Пойдём, подпишешь? ― Греков выжидающе посмотрел на Бутенко. ― С места в карьер? ― насмешливо поинтересовался Артём. ― Утром. Елисей Степаныч, сообрази нам баньку и чайку́, пожалуйста. Притомились с дороги… Греков рассмеялся, хлопнул Артёма по плечу и отправился по палаткам: поднимать полевиков и накрывать гостям на стол. Ели сытно и вкусно: Анне стоило больших усилий не взять добавки, но шашлык из оленины она попросила оставить с кровью. Пряная тёплая кровь сочилась тонкой струйкой по её успевшему загореть подбородку, и Анна, вдыхая дым костра, радовалась, что собрала волосы в пучок. На миг всё как будто стало хорошо, а Альфред точно просто отошёл поворошить угли в костре… Пятидесятиградусная самогонка Грекова сделала своё дело: Анна давно не пила крепкий алкоголь, а тут решила попробовать ― и её развезло. Стараясь идти ровно, Анна добралась до палатки и неуклюже легла на кровать. Голова кружилась, к горлу подкатывал комок, но вставать не хотелось. Анна перевернулась на спину и уставилась в потолок. Альфред бы сейчас улыбался с иронией, а его янтарные глаза светились бы теплом. Он заварил бы Анне крепкого сладкого чая, принёс бы еду и осторожно гладил бы по голове, ласково журя за самоуверенность. На глаза навернулись слёзы, и Анна всхлипнула, закусив край кукуля. Олений мех тут же набился в рот, и она хотела выплюнуть шерстинки, как вдруг чуткий волчий слух уловил движение в соседней палатке. А ещё горький запах полыни. Медленно и осторожно, Анна придвинулась к стенке палатки, чтобы лучше слышать. И едва не вскрикнула, узнав вкрадчивый голос: ― Ты думаешь, Елисей, я с тобой в игры играть буду? Ты хочешь, чтобы все твои люди погибли? Или чтобы невинная Белоснежка умерла? ― Не понимаю претензий, Руслан Антонович. Я всё сделал, как мы договаривались. ― Ты вёл себя слишком вызывающе. Бутенко явно что-то заподозрил. ― Князь сейчас выжрет всю самогонку и пойдёт любиться со своей Зарёй, ― возразил Греков. ― Вот и заберёте их. Серый отправился на буровую искать Белоснежку, Вениаминыч моется в бане, Ева пьёт вместе со всеми. А вот волчицу я не знаю, кто такая. ― Геологи могут предупредить их. ― Каждое слово Хана сопровождалось костяным щелчком чёток. ― Вместо них вы посадили за стол своих людей! ― воскликнул, явно нервничая, Греков. ― И это ещё хорошо, что Князь их в лицо не знает, а то бы… ― Ты боишься его, ― усмехнулся Хан. ― Вот ещё! Он мне надоел. Засиделся на месте главного геолога. У него сердце… ― Греков на миг замолчал и заискивающе произнёс: ― Вы же помните, что обещали вылечить мои глаза? ― Елисей, прекрати торговаться. И иди за стол, не то Бутенко и Аврора заметят, что тебя нет. Ты очень нервничаешь, это видно. Решил меня кинуть? Запомни: если это всё ― твоя игра на стороне Бутенко, я убью вас всех. Я просто не люблю, когда меня обманывают. ― Учитывая ситуацию, мне должны дать блядский «Оскар» за то, насколько натурально я себя веду!⁶ ― Ты ― крыса продажная, Греков! ― Анна вздрогнула, услышав злой и испуганный голос Белоснежки. Терпкий запах страха заползал Анне в ноздри. Она понимала, что должна что-то сделать, но продолжала слушать. ― Пискнешь не по делу, Оливия, и пчёлы будут собирать мёд с цветов, выросших на твоей могиле, ― спокойно и яростно усмехнулся Хан. ― У нас твой мужчина. Через лагерь Анна шла с гулко бившимся сердцем. Присела за стол к Артёму и шепнула: ― Здесь Хан. Греков нас сд… ― Она не успела договорить: щёлкнул затвор, а в следующий миг Артём перевернул грубо сколоченный стол. И как раз вовремя: автоматная очередь прошила ночной воздух, запахло машинным маслом и кровью. Артём оттолкнул Анну в сторону, чтобы она оказалась за жестяной бочкой, а сам вырубил сидевшего рядом лже-полевика ударом в челюсть. Рядом с ордынцем под столешницей был приклеен обрез. Заряд дроби дуплетом ушёл в кого-то, раздался сдавленный вопль, а Артём крикнул Анне: ― Найдите Серого! Буровая на одиннадцать часов от лагеря! ― Я могу помочь здесь… ― Анне мучительно не хотелось оставлять дочь под градом пуль. Аврора лежала за соседней бочкой и отстреливалась. Артём взмахнул рукой, создавая фонтан камней, а в ответ ему прилетел поток воды. Анна не знала дороги, но её вёл запах: черёмуха, гвоздика и табак. След вёл по незаметной на камнях траве, но Анна словно видела Серого, почти бежавшего к Оливии. Она не смотрела под ноги и налетела на него, когда запах стал особенно густым. Подняла глаза и увидела перекошенное от боли и гнева лицо Серого. Ей не пришлось ничего говорить: Серый гончей устремился в лагерь. Анна бежала за ним, спотыкаясь. Алкоголь гулял в крови, сердце заполошно стучало, её трясло, и она едва не упала, но Серый подхватил её и потащил за собой. В лагере шла рукопашная схватка. Ордынцы истратили патроны и принялись закручивать вокруг стоявших спина к спине Артёма и Евы потоки воды. Аврору оттеснили, и она не могла пробиться к мужу и подруге из-за стены огня. Хан стоял под откинутым пологом палатки, сложив руки на груди. Он улыбался, отчего его высокие скулы резко очерчивались, вызывая одно лишь желание: вцепиться ему в глотку. Мертвенно-светлое тундровое небо посерело, и Анна метнулась к Хану, как вдруг ощутила, что не может двинуться. Тело словно погрузили в смолу, и она на миг поняла, что чувствовали насекомые, навеки застывавшие в янтаре. Мир вокруг не остановился, и Анна вдруг поняла, что на самом деле движется, только очень медленно. Бесконечный взгляд в сторону, и она увидела смотревшего прямо на неё Грекова. Его воспалённые глаза были широко распахнуты, зрачки стремительно затягивались бельмами. Словно издалека долетел стон Серого: тот тоже попал в ловушку предателя. За спиной Грекова, вся в переплетении серебристо-алых нитей стояла Оливия. В эту же секунду до Анны долетел хриплый крик: один из ордынцев, припав на одно колено, стрелял из пистолета в Артёма и Еву. Одна из пуль угодила Бутенко в плечо, другая просвистела в паре сантиметров от Евы. Артём топнул ногой о землю, камни подлетели в воздух, обрушиваясь градом на противника, и затолкал себе за спину стрелявшую из дробовика Еву. ― Я с вами, Ева, Князь, я прикрою! ― Из располагавшейся на отшибе бани выскочил голый по пояс красный Вениаминыч с топором: ордынцы подпёрли дверь и заткнули дымоход, и его шатало от дыма и жара. Татуировки на его рельефной груди и руках ожили, переплетаясь, а в загоревшейся бане завозился чудовищный горностай. Вениаминыч наотмашь рубанул топором по не успевшему среагировать стрелку. Весь в крови противника, бросился вперёд, прорываясь к Еве и Артёму, прореживая ряды ордынцев, как вдруг Хан отнял руки от груди и метнулся чёрной молнией, оказавшись за спиной Вениаминыча. Аврора заорала дурным голосом, и Вениаминыч обернулся. Долгий миг Хан смотрел на него, а потом взмахнул рукой, и наискось провёл засеребрившимися, взорвавшимися алыми искрами пальцами по груди Вениаминыча. Тот вздохнул, кашлянул надсадно, обдав лицо Хана брызгами крови, и рухнул на землю. Мир потонул в исступлённом крике Евы.