Дом с привидениями

      После того, как упал Вениаминыч, а Ева выскочила из-за спины Артёма и с хриплым криком бросилась к мужу, драка захлебнулась. К Авроре, подстрелившей пироманта, подкрались трое водных колдунов и скрутили её потоками воды, а весь белый как полотно, с пропитанным кровью рукавом куртки Артём резко и сухо попросил Хана прекратить балаган, а затем показательно швырнул на землю дымящийся наган. У Анны мелькнула мысль, что капитуляция станет их концом, но Хан неожиданно махнул своим людям, и те убрали оружие. На губах Хана блуждала улыбка, когда отряд ― прямого Артёма, промокшую Аврору, Еву, которую еле оторвали от Вениаминыча, и обездвиженных Серого с Анной, ― уводили прочь.       Она плохо помнила, что было дальше: в спину мягко ударило золотистыми сполохами: Хан наслал сонную целительскую магию. Раньше его сила отдавала медоносными травами, а сейчас Анна чувствовала на языке горечь полыни. И глухую тоску в сердце.       Мёртвая ночь перешла в безрадостное утро, пропитанное гарью, запахом свежей земли и вывороченных камней. Анна подняла тяжёлую голову и поняла, что лежала на нижней койке двухъярусной железной кровати, а на неё из дальнего угла безучастно смотрела дикими глазами Ева, вокруг которой уже образовалась зона отчуждения, словно это она, а не Вениаминыч, лежала в соседней палатке. Бледная Ева сидела в распахнутой потёртой куртке, которую успела стащить с мужа прежде, чем того унесли ордынцы. В драке ей разбили нос, и кровь подсыхала на губах и подбородке. Анна едва уговорила Еву умыться. Та упорно отворачивалась, пока Анна протирала лицо Путешественницы холодной водой. Тяжёлые серебряные браслеты с полустёртыми рунами оттягивали запястья, раздражая кожу, но Анна считала, что это лучшее, что могло быть.       Наверное, Хан посчитал её неопасной. Полубезумную Еву приковали длинной цепью к каркасу палатки, а Серого, провалившегося в Страну Снов, и Аврору сковали вместе по рукам и ногам, словно на каторге. Артёму руки завели за спину, как и Белоснежке, оставленной с отрядом.       Закончив с Евой, Анна, осторожно ступая, подошла к Артёму. Тот сидел, привалившись к стенке и опустив голову. Анна опустилась рядом и, получив молчаливый кивок, отвела ворот наброшенной на него рубашки. Пуля прошла навылет через левое плечо. Аврора тяжело дышала, пока Анна, следуя отрывистым указаниям Артёма, обрабатывала рану. Сейчас на белом бинте проступали алые разводы, и Анна выдохнула: она оказалась полезной и не боялась вида крови.       ― Чуть ниже, и всё было бы кончено очень быстро, ― с усмешкой произнёс Артём.       ― Только не говори, что двум смертям не бывать, а на одну ― наплевать, ― тихо отозвалась Анна. Аврора побледнела, и Анна понимала её состояние. Артёму по предсказанию Мирославы оставалось жить самое большее ― сорок дней. И Анна не знала, от какой даты вести отсчёт. Она видела по застывшему лицу дочери, что та ежесекундно боялась забыть, что скоро её мужа не станет. Старалась не упустить ни секунды времени с ним.       ― Давайте не надо про смерть. Мне и так придётся заказывать слишком много гробов. ― Оливия тряхнула головой, отбрасывая с лица пряди спутанных грязных волос. Она казалась опальной королевой, сдавшейся с горсткой верных подданных на милость победителя. Было непривычно видеть Белоснежку в камуфляжных штанах, тёплой рубашке с распахнутым воротом и кожаными нашивками, хотя Анна знала Оливию совсем немного.       ― Я думаю, когда мы все умрём, гробы нам не светят, ― произнёс Артём.       ― Артём Иванович, должна же быть какая-то корпоративная этика, в конце концов! ― взвилась Белоснежка, подаваясь вперёд и поворачиваясь к Еве. ― Ева Евгеньевна, Ева... ― Оливия неловко подошла к ней. Та не обратила на Белоснежку внимания, продолжая смотреть на разложенные на койке окровавленные браслеты с амулетами и обереги: Хан не позволил ордынцам обворовать трупы. ― Я... Я соболезную. За счёт управления оплатим похороны... Закажем самый лучший гроб. А Грекова ждёт трибунал по законам военного времени! Я собрала на него такой компромат, что ему светит только вышка! Да и я, судя по всему, пойду под суд…       ― Хан убил моего Алёшу! ― У Евы дрожали губы, а в глазах стояли слёзы. Она рванулась к Белоснежке, но цепь не позволила. ― Думаешь, меня хоть немного волнует твоя судьба?!       ― Нет, ― на удивление спокойно ответила Белоснежка.       ― Оливия, расскажите, что здесь произошло? ― Анна решила, что пора вмешаться.       ― Я прилетела на базу к Грекову, как мы и договаривались. ― Белоснежка явно была рада отвлечься. ― А тут меня уже ждали. Мы с моим сводным братом ― Герой, он наш управленческий пилот, Анна Андреевна, ― положили несколько ублюдков, но потом эти сволочи убили Геру! ― Белоснежка запрокинула голову. Анна хотела подойти, но та произнесла: ― Я в порядке.       ― Меня очень беспокоит то, что мы до сих пор здесь, ― призналась Анна. Она уже бывала в плену. Сидела в подвале испанского поместья, где каждая минута казалась мимолётной вечностью. ― Аврора говорила, что у Золотой Орды монополия на транспорт в этом мире. И когда они напали на нас у базы Московкиной…       ― …на вас напали! ― Белоснежка поджала губы. ― Надо будет дополнить список должностных преступлений Грекова. Это ведь он вас сдал. Он тогда ещё не показал своё истинное лицо, и я… ― она замялась.       ― …у ордынцев был вертолёт. ― Анна сделала вид, что не расслышала Оливию, заметив, как рванулась скованная одной цепью с Серым Аврора. ― И Аврора рассказывала о вездеходах.       ― Гера успел взорвать наш самолёт, ― горько улыбнулась Оливия. ― Он всегда минировал транспорт после посадки, так, на всякий случай. А взрывом повредило технику ордынцев. И евражек я попросила попортить проводку вездеходов, они уж постарались.       ― Но почему они ни с кем не связались? ― Анна запустила пальцы в растрёпанные волосы. Она чувствовала, как солнце припекало, стоя в зените. ― Почему мы до сих пор здесь?       ― Сегодня полнолуние, ― ответила за Белоснежку Аврора. ― Мало ли, какой ритуал хочет провести этот ублюдок. Ну и на том берегу реки Лосиной¹ ― пара километров от нас, ― начинается вересковая пустошь.       ― Так не лучше ли убраться отсюда? ― возразила Анна. ― Или вереск глушит связь до такой степени?       ― Да, ― кивнула Белоснежка. ― И я, пока дралась с Греком, уронила его на рацию головой пару раз. Случайно.       ― Оливия Александровна, ― едва слышно, произнёс Артём. ― У вас есть план?       ― Вы не боитесь, что нас подслушивают? ― огрызнулась Белоснежка. ― Здесь даже у деревьев есть уши и глаза.       ― Анна, вы кого-нибудь слышите? ― поинтересовался Артём.       ― Лагерь патрулируют вампиры. Альфред… говорил, что вампиры хоть и владеют эхолокацией, но не так, как летучие мыши. Мышц у них в ушах мало. ― Анна не знала, зачем говорила то, что эти люди, живущие бок о бок с нечистью, знали с детства. Но не сказать не могла. Она ощущала запах расплавленного металла, сладковатый дух тлена, вонь грязных сапог, отсыревшего брезента, мокрой псины, полынную горечь Хана и смородину Грекова. ― Но возле палатки никого нет. ― Иронично: оставить мнимую свободу. Без провизии и вещей, с заблокированной магией, с тундрой по одну сторону реки и пустошью по другую, бежать некуда.       Белоснежка и Артём долго сверлили друг друга взглядами, а затем повернулись спинами и резко взялись за руки, переплетя пальцы. Оливия запрокинула голову, стукнулась о затылок закрывшего глаза Артёма. В её глазах полыхнуло яркое пламя, тело звенело, точно натянутая струна, мелкая дрожь прошла по её скованным рукам. Артём сидел с непроницаемым лицом, только повязка на его плече стремительно пропитывалась кровью. А потом Анна почувствовала дрожь. Точно пущенная из невидимого лука стрела пролетела мимо, задев оперением. Ликея насторожилась, подобралась, и Анне мучительно захотелось зарычать, сбросить браслеты и убежать за сопки в темнеющий лиственничник, где пели её звериные братья и журчали ручьи. Она стояла, приоткрыв рот, сглатывала слюну и ощущала, что Белоснежка звала её. Теперь она поняла подлинный смысл прозвища Оливии.       ― Кого ты вызывала? ― хрипло спросила Анна.       Оливия выдала странный набор звуков с резкими согласными и обилием гласных.       ― Прошу прощения?.. ― Анна вдруг вспомнила, как Вениаминыч по буквам говорил ей название своего самого важного и дорогого амулета ― «правильного» умулюхы. Она быстро обернулась посмотреть, не вспомнила ли об этом и Ева. Та сидела, поглядывая на стоявшую в углу палатки гитару: геологи любили песни у костра. Вот только теперь петь по ним будут реквием.       ― Ли-ги-со², ― медленно повторила Белоснежка. ― В тридцатых годах прошлого века были реликтами дальневосточных лесов, а сейчас снова распространились. В ста шестидесяти километрах отсюда выше по течению Лосиной обитает, Орлов говорил, небольшая популяция. Я позвала их. А зов Белоснежки, объединённый с голосом Господина горных дорог, дойдёт быстро.       ― Сколько туда-обратно? ― официально спросил Артём, поморщившись от боли.       ― Часов восемь. Эта нечисть летает со скоростью хорошего велосипедиста.       Артём отрешённо кивнул, а Аврора поджала губы, отчего её резкие скулы обозначились ещё чётче, и с тревогой посмотрела на мужа. Тот был бледен, и Анне не понравились его расширенные зрачки и окровавленная повязка. Она быстро подошла к Артёму и решительно, но аккуратно размотала повязку: рана кровоточила и, по-хорошему, её следовало зашить.       Натянутые тетивой нервы не выдержали. Анна встала и, резко откинув полог, чётко бросила на улицу:       ― Главному геологу нужен врач. Скажите Руслану Антоновичу, что просит Анна Дрелих.       С гулко бьющимся сердцем она отступила, чувствуя себя… Альфредом. Тот тоже стал бы разговаривать с врагом с присущей ему самоуверенностью и надменностью. Анна не могла похвастаться выдержкой мужа, но рассчитывала на то, что её просьбу Хан выполнит. Быть может, что-то осталось в нём от старого кардиолога.       ― Зачем ты это сделала? ― Аврора во все глаза смотрела на Анну, которая видела, как в дочери борются страх и восхищение.       ― Чтобы твой муж не истёк кровью. Для ордынцев моё имя ― пустой звук, но для Хана, надеюсь, что нет. ― Анна присела, тяжело дыша. Рунная магия браслета давила на грудь, запястья ныли. Она рассеянно крутила руки и вдруг заметила, что одна из рун на левом браслете почти стёрлась. Оставался только едва заметный штрих. Анна не знала руны, но в памяти всплыло объяснение Альфреда: если стереть хотя бы одну руну, заклинание падёт.       Ища что-нибудь, что может помочь уничтожить заклятие, Анна огляделась и поняла, что палатка камеральная. Никаких серьёзных инструментов здесь не оставили, но на столе стояла запаянная банка с концентрированной серной кислотой. Анна уже хотела пойти за ней, но в этот миг в палатку вошёл припадавший на простеленную ногу пиромант. Зло зыркнув на Аврору, он молча подал Анне металлический поднос с армейской индивидуальной аптечкой.       ― Спасибо, ― кивнула Анна, не сводя глаз с пироманта. Тот, прихрамывая, ретировался.       Как-то Альфред рассказывал Анне о том, как спецвойска комплектовали на Востоке. Со службы мужа прошло уже много времени, но Анна, изучая инструкцию, с удивлением и тихой гордой нежностью узнавала некоторые средства. Пакет с анальгетиком, который надлежало разбить на место ранения, таил в себе ещё и иглы в дезинфицирующем растворе. С опаской взяв похожую на коготь иглу, Анна поняла, что у неё всё это время дрожали руки. С гулко бьющимся сердцем она вдела суперсовременную нитку в ушко и примерилась к обработанной ране.       ― Мне больно, ― тихо и очень по-детски произнёс Артём, когда Анна сделала первый стежок, за который успела взмокнуть и едва не потерять сознание.       ― Да ладно вам, всего восемь стежков. ― Анна едва сдержала нервный смех. ― Дошью и кольну вам противоболевое. ― Сказала и увидела отражение своего страха в глазах Артёма: тот, видимо, боялся уколов, а Анна не умела их ставить. Оставалось надеяться, что шприц-тюбик с промедолом рассчитан как раз на таких неумех и трусов.       ― Кольните сейчас.       Когда Анна закончила штопать рану Артёма, прошла, казалось, целая вечность. Она обессиленно опустилась на пол и привалилась затёкшей спиной к ногам Авроры. Анна никогда не думала, что ей может стать плохо от вида крови, но сейчас понимала, что явно переоценила себя, войдя в роль медсестры. Впрочем, больше всё равно было некому.       ― Мам, поднимайся. ― Аврора осторожно качнула ногой, согнулась и поцеловала Анну в макушку, напомнив этим жестом Альфреда так ярко, что стало больно до слёз. ― Поспи.       ― Хорошо, доченька, ― устало отозвалась Анна. Рыдания душили, пальцы сводило, она чувствовала, что должна что-то сделать, но, едва добравшись до койки, провалилась в сон.       Её разбудил на тундровом закате ворвавшийся в грёзу стойкий дух лошадей, а до волчьего уха долетели перестуки копыт и звон сбруи: ордынцы явно пасли своих выносливых монгольских коней вместе с оленями на брусничниках и ягельниках. А следом порыв ветра, всколыхнувший полог палатки, донёс запах золы и полыни, а ещё смородиновой самогонки.       «К нам идёт Хан!» Анна приподнялась, ударилась головой о верхнюю койку, а в палатку, запустив свежий воздух, шагнул Хан. Следом вошёл Греков, не расстававшийся с затемнёнными очками и шедший неуверенно. Интересно, почему Хан до сих пор не исцелил его глаза?       Тёмный взгляд Хана изучал. Анна помнила, как Руслан Султанов смотрел на неё три года назад ― для него все тридцать три, ― в клинике. Хан, должно быть, тоже её вспомнил, поскольку подошёл сразу к Анне и уселся напротив. Греков хотел проскользнуть незамеченным, но наткнулся на осуждающий взгляд Артёма, произнёсшего:       ― Ты предал не только нас, но и «Арктикстрой». Всю науку и кодекс чести геолога. Твоей матери должно быть стыдно за тебя, Греков.       ― Не тебе об этом говорить, Бутенко! ― окрысился Греков, на поясе которого Анна заметила наган Артёма. ― У самого рыльце в пушку: превысил полномочия, потащил людей на смерть. Ты никогда не щадил людей. Ты плохой человек и ещё хуже ― главный геолог.       ― Ты занимаешься демагогией, ― усмехнулся Артём, и Греков явно стушевался под пристальным взглядом начальника. ― И не мои люди лежат мёртвые во мху.       ― Ты угробил Вениаминыча! ― высоко воскликнул Греков, нервничая. ― Талант…       ― Не я пригласил сюда Султанова. Кровь Дружинина на твоих руках. И тебе не отмыться.       ― А ты не изменился, Артём, ― негромко вклинился в разговор Хан. ― Всё такой же ехидный. ― Он положил руку на плечо покрасневшего Грекова и кивнул на стул в углу. Греков вспыхнул и ушёл в тень палатки.       ― Спасибо, что хоть не придурочный, ― отозвался Артём.       Хан обвёл пристальным взглядом отряд и остановился на Авроре.       ― Опять хочешь, чтобы я срезала волосы? ― дерзко поинтересовалась Аврора. Анна подавила смешок: дочка, прямо как Альфред, не смогла промолчать. ― Может, ещё у Серого кудри срежешь, у Белоснежки, Евы, Грека, моей мамы, Артёма? Скажи ещё, что ты убил Веню только потому, что он ― лысый!       ― В твоём положении не юродствуют. Но ты почти угадала, Аврора, ― со спокойной улыбкой ответил Хан. ― Приятно тебя видеть, Анна. Знакомое лицо из старого времени. Я был уверен, что ты жива. Такая женщина не могла просто так пропасть или умереть.       ― Руслан, зачем тебе Олень-С-Красными-Рогами? ― Анна наклонила голову, всматриваясь в застывшее, словно камень, лицо Хана. Он словно потерял возраст, ничто не выдавало, сколько ему лет. И она мучительно хотела понять, чего же он желал на самом деле.       ― Сразу к делу? ― улыбнулся одними губами Хан. ― Я помню, как твой муж переживал за дочь. Никогда не видел, чтобы мужчина так любил своего ребёнка.       Анна едва сдержалась, чтобы не всхлипнуть и не залепить Хану пощёчину. Она бы с радостью разорвала его в клочья, но сейчас нужно тянуть время. И Хан уже сказал ей многое: его задевала любовь, которую он так и не познал.       ― Так зачем убивать Оленя-Шамана? ― Анна словно шла по невидимой болотной гати. Один неверный шаг, и трясина затянет вглубь.       ― Вот зачем! ― С этими словами Хан резко отвернул широкий рукав. Анна не сдержала испуганного вздоха. На бледном жилистом предплечье Хана проступали иссиня-чёрные вены. Пахнуло хакасским чабрецом, словно Хан уже был покойником, которого шаманы провожали в последний путь. ― Целительская сила разрушает. Здоровье или болезнь других ты берёшь на себя. Это не та магия, после которой поболит голова и всё пройдёт.       ― Тебе нужны па́нты Оленя-С-Красными-Рогами. ― Анна поняла, что не спрашивает. ― Ты думаешь, что они вылечат тебя. ― Хан всё это время умирал. Курганная магия не спасала его.       ― В тот раз Олень-Шаман ушёл от меня. А ваши волосы как раз сгодятся на тетиву…       ― Руслан Султанов, ― вдруг произнесла Ева. Все разом повернулись к ней. ― Можно мне поиграть на гитаре? ― Путешественница кивнула на стоявшую рядом с Грековым гитару. Умулюхы в её всклокоченных волосах запачкались в крови и странном воске, словно идолы плакали.       ― Я освобожу тебе руки, ― произнёс Хан, беря Еву за скованные запястья и размыкая наручники. ― И скажу всего раз: попробуешь переместиться или напасть ― накажу так, как никогда никого не наказывал. ― Анна видела, как Ева побледнела от прикосновений Хана, и едва нервно не закусила губу: надо продержаться немного, пока не прилетят таинственные ли-ги-со.       С болезненной, почти довольной усмешкой потерев затёкшие руки, Ева взяла гитару, не удостоив Грекова даже взглядом, и вернулась на место. Присела, медленно подёргала струны, подкрутила колки, постучала по корпусу и взяла первые аккорды. Анна с удивлением узнала плавную, позвякивавшую монетами монисто музыку, а Аврора тихо усмехнулась:       ― Двери для нашего Тамерлана.       А Ева, прокашлявшись, запела:       ― Как по сказочной тайге ходит месяц холостой, ищет птицу во силках, ищет камни под водой. ― Анна удивлённо смотрела на неё, заметив краем глаза, как встрепенулся проснувшийся Серый, которого пнула по ноге Аврора. Это была музыка «Дверей Тамерлана» Хелависы, но слова… Не нужно было спрашивать, о ком эта песня, и почему побледнел Серый.       Казалось, Хан забыл об Анне. Он стоял, отрешённо перебирая чётки, и слушал песню. Его пальцы подрагивали, а губы кривились. Анна почти видела то же, что и он: перезвон стремян лошадей, базары каганата, кривые сабли, лучников на мохнатых лошадях. А ещё сгоревшую до золы полынь и синие огоньки Хакасии. Хан явно не знал историю Лии и Ильинского, только слушал знакомую этническую мелодию, но Анна, словно наяву, видела остроскулое лицо Лии, обрамлённое вьющимися каштановыми локонами, и простое, незапоминающееся лицо Ильинского, полускрытое пепельной бородой, и его серо-голубые глаза с пустотой внутри.       ― Чужая постель, ружейный затвор, ты пепла метель, ты снов моих вор. ― Хан щёлкнул чётками, жёлтые ленты обхватили его запястье, и Анна поняла, что пора. Воспринимать его как клиента, говорить как психолог. Забыть свою неприязнь. Так проще, так легче.       ― Зачем ты, Руслан, сделал себе чётки вместо бубна после того, как вышел из кургана?       ― Потому что не считаю, что стал камом, и тёсей³ у меня нет, ― бросил Хан. Его глаза в полярном полумраке палатки казались провалами в мир мёртвых.       ― Это не ответ на вопрос «зачем», ― покачала головой Анна. Сейчас она сомневалась, что прежний Руслан Султанов ― вежливый врач с заполненным грамотами кабинетом, ― ещё жив. Она плохо знала Руслана, а ещё меньше ― Хана, но не жалела его.       ― Не стоит пытаться расколоть меня психологическими приёмами, ― усмехнулся Хан. ― Ты мне больше нравишься простой женщиной. Я сам был врачом, поэтому не надо пытаться вытянуть из меня признание, что я ассоциирую чётки с верой матери или другую подобную чушь.       ― Это ты говоришь, ― отозвалась Анна. На краю сознания струны под пальцами Евы выдавали затихающую, как гаснущий костёр, мелодию, а высокий голос Путешественницы пел:       ― Звезда в небесах, табак, перегар, зола в волосах и страсти пожар, седая любовь волшебной страны, в камнях под водой, в глазах у жены. ― Ева сыграла ещё несколько переливчатых аккордов и замолчала, чуть подёргивая струны.       ― Это тот самый таёжный кавер? ― хрипло поинтересовался Хан. Рукава и штанины его чёрной свободной одежды едва слышно шуршали. Он смотрел на Еву, но Анна чётко понимала, что и за ней Хан наблюдает.       ― Да, ― отрезала, сглатывая Ева.       ― Красиво, ― с чувством и, кажется, искренне, сказал Хан. ― А ещё есть какие-нибудь песни?       ― Сколько угодно! ― Ева посмотрела ему в лицо. Её глаза были светлее глаз Хана, и их чернота была другой. Живой.       ― Тогда спой. ― Хан отвернулся от Анны, а Аврора за его спиной делала страшные глаза и указывала Анне на железную цепь, оставленную Евой. Анна едва заметно покачала головой и коротко ударила пальцем по запястью: не время.       Село солнце, тянуло прохладой, а Ева начала новую песню. Она наигрывала, точно примеряясь, ритмичную тихую мелодию, простую, сухую, но удивительно размеренную. Что-то балладное, навевавшее образы безлунных ночей и заставлявшее смолкнуть.       ― На свете жил один кондом, он был умнее всех, ― начала Ева спокойно и чётко, чуть растягивая слова. ― Когда-то был крутым врачом, но спесь взяла в нём верх.       Напряжение охватило уже всех. Серый и Аврора переглядывались с Белоснежкой, Артём не сводил глаз с замершего на стуле Грекова.       ― Он с древней степью заключил магический завет. И ордами заполонил до края белый свет. ― Гулкие звоны толстой струны отдавались в ушах. Затаив дыхание, Анна смотрела на Хана.       Ева пела, прикрыв глаза, сосредоточенно, чуть торжественно и почти весело. Тем самым бесшабашным весельем, которым горел Евгений Лащенко, сражаясь с Семиголовым Драконом.       ― Но шепчет вереск, шепчет степь — возвысится курган, где про́клятым костям истлеть того, чьё имя Хан. ― Обречённая уверенность сквозила в голосе Евы, а Хан продолжал сидеть, словно был каменным идолом возле курганной оградки.       Снаружи потянуло по ногам, хлопали завязки входа. В слабом сумраке жужжали тучи гнуса, залетая в палатку, но никто не обращал на них внимания. Все слушали Еву, чуть понизившую голос, будто она к чему-то прислушивалась, а мелодия пошла на спад.       ― Оленю о семи рогах поведаю о том, что из волос прядётся страх, и смерть грозит перстом. ― Мелодия пошла легче и звонче.       В голосе Евы не было магического очарования Сирин, но мелодия завораживала, а спокойное лицо Путешественницы притягивало взгляд.       ― Но не успеет в тёмный час рука пустить стрелу. И Хана ждёт старик-хакасс — на нарты — и во мглу. ― Анна заметила, как по губам Евы скользнула едва заметная усмешка, когда Путешественница дотянула последний слог, а из-под пальцев слетела последняя трель.       В следующий миг словно лопнули невидимые струны, и время полетело вперёд. С улицы запахло резко и ярко, точно смесь озона, муравьиной кислоты и аммиака, а следом раздались крики, стрельба, треск огня, грохот воды и странный, наводящий неясный ужас шелест, словно туча саранчи накрыла базу. Греков рванулся к выходу узнать, что стряслось, а Хан с яростью метнулся к Еве и начал душить её обрядовой лентой.       Секунда, и Анна поняла: сейчас или никогда. Стараясь не думать, она подскочила к столу и, стиснув зубы и закрыв глаза, разбила банку с кислотой о стол, подставляя браслет под обжигающий поток. Кислота с шипением набросилась на серебро, боль пронзила тут же покрывшуюся химическими ожогами руку, а миг спустя оба браслета ослабли и упали на пол.       Вцепившись в столешницу, Анна мельком увидела в крохотном окошке небо и полную луну, но освобождённой волчьей крови этого хватило. Кости вывернулись, тело наполнилось силой. Не обращая внимания на боль в руке, Анна подбежала к сосредоточенно душившему задыхавшуюся Еву Хану и взяла его за плечо. Занесла ногу и ударила тому по колену сбоку, выбив сустав. Тяжело дышавшая Ева схватила гитару, разбила об голову взвывшего от боли и неожиданности Хана и, выхватив из его ослабших на секунду рук чётки, ловко скрутив ими запястья Руслана. Затем быстро вытащила из кармана его штанов ключ от наручников и бросилась освобождать товарищей.       ― Быстро! ― выкрикнула Белоснежка, когда упали цепи. ― Бежим!       Греков не успел среагировать, когда Артём смачно ударил того в челюсть и сорвал с его пояса кобуру со своим наганом. Опомнившись, Греков хотел было применить свою способность, но тут Артём выстрелил бывшему подчинённому в колени.       ― Гнида! ― исступлённо взвыл Греков, хватаясь за простреленные ноги. ― Руслан Антонович, вылечите меня! ― В проёме палатки показался бледный хромающий Хан. Его руки всё ещё были связаны лентами, хотя он мог их легко разорвать, но словно не хотел повредить чётки.       ― Ты по-лёгкому украл деньги и золото с должностью! ― отрезал Хан. ― На них и лечись! Поймать беглецов!       ― Скотина-а! ― Греков явно понял, что его обманули. ― Бегите, я его задержу! ― И широко распахнул глаза, глядя снизу вверх на Хана, но тот ловко уклонился из его поля зрения, и в следующий миг Анна услышала хруст, а Греков повалился на землю и больше уже не двигался.       ― Не получилось у Ели переобуться на лету, ― тихо произнёс Артём, одобряющим взглядом заставляя Серого выпустить из объятий Белоснежку, целовавшую его.       Что было дальше с Ханом, Анна не увидела. Они выскочили из-за палаток и резко затормозили. Лагерь охватили огонь, вода и паника. Ордынцы отстреливались, кричали, а над ними клубился рой шелестящих существ. Но испуганно вздохнуть Анну заставил не рой.       На земле беспорядочно лежали тела, облепленные шевелящимися массами, словно по ним ползали бесчисленные муравьи. Пахло резко и душно, а трупы начинали быстро разлагаться, сквозь становившуюся прозрачной кожу просвечивали кости. Сами ли-ги-со напоминали бусины и обволакивали всё, до чего могли дотянуться. Отступавшие ордынцы седлали лошадей, сзади полыхнуло жаром, а воздух зарябил. Анна обернулась, и её схватила за руку Аврора.       ― Переместимся в карбон⁴! ― бросила Ева. ― Через реку просто так мы не перейдём.       ― Там же папортниковые леса! Мы отравимся таким количеством кислорода! ― с опаской отозвался Серый, позаимствовавший у одного из мёртвых ордынцев автомат.       ― Зато реки нет! И этой рыжей саранчи! ― ответила Ева, проверяя, все ли держатся друг за друга. Они уже выбежали за границы лагеря, а за их спинами остались ордынцы.       ― Ли-ги-со ― отдельный отряд насекомых! ― возразил Серый. Мерцание стремительно ширилось, лёгкие сдавило, а мир вокруг смазывался и преображался. Разломились и рухнули горы, а холод стремительно сменялся жарой. В лицо дохнуло влагой, а когда мерцание поблёкло, Анна обнаружила себя стоявшей на опушке уходившего вдаль папоротникового леса.       ― Хорошо, что мы переместились не внутрь дерева, ― попытался пошутить Серый. ― А то бы сбылось поверье народов Дальнего Востока, что встреча с ли-ги-со влечёт скорую смерть.       ― Папоротники ― не деревья, ― зачем-то вступила в спор Ева, должно быть, чтобы отвлечься. Она осталась в куртке Вениаминыча и успела прихватить его амулеты. ― Идёмте.       Они бежали, задыхаясь, по папортниковому лесу, перелазали через буреломы и всё время поглядывали в небо: не мелькнёт ли огромная стрекоза. Под ногами шмыгали ящерицы, а в лесной подстилке Анна заметила гигантского паука. Мир вокруг полнился непривычными запахами, многие Анна даже не могла с уверенностью назвать. Вокруг всё росло и гнило, прело и разлагалось, а запах жирных земноводных, плававших в неглубоких озёрах, сводил с ума. Артём и Аврора вели отряд, по расчётам, они уже должны были вскоре пересечь реку, как вдруг сдавленное ругательство бежавшей в арьергарде Евы заставил всех обернуться. Вокруг Путешественницы колебалось пространство: её способность собиралась вернуть Еву назад. И, как бывало почти всегда, против её воли.       ― Хватайтесь, если не хотите остаться тут навсегда! ― выдохнула Ева. ― Потом я вас не найду!       ― Ты не можешь задержаться? ― Аврора почти с мольбой смотрела на подругу.       ― Ты же знаешь, что нет.       Тундровый воздух показался одновременно спёртым и сладостным до головокружения, когда Анна и отряд вынырнули из пучины времени. Анна остановилась отдышаться и почувствовала, как холодная вода лизнула её ботинки, а под ногами хрустнула галька. Анна подняла глаза: впереди плескалась широкая полноводная река, а сзади слышался топот копыт и хриплые крики выживших и настигавших отряд ордынцев.       В наступившей тишине, нарушаемой мерным журчанием Лосиной, Серый произнёс:       ― Не успели.