Дом с привидениями

      Лосиная перечеркнула тундровое плоскогорье, как и надежды Авроры на спасение. Когда нестабильный дар Евы, зависящий во многом от эмоций, выбросил отряд на берег, Аврора подумала, что вот он ― конец пути. План почти сорван, люди на грани, а Вениаминыч мёртв.       Вспомнился вдруг рассказ Евы о её первом перемещении во времени. Тогда это длилось всего несколько секунд, а её отец ― суровый, но добрый Евгений Николаевич ― успокаивал дочь. Дурацкие воспоминания лезли в голову, лишая трезвого рассудка.       Подрагивая от холода и напряжения, Аврора огляделась. Побег сразу висел на волоске, а теперь её накрыло осознанием того, что без еды, оружия и тёплых вещей они далеко не уйдут. Артём так и вовсе был в небрежно застёгнутой рубашке с пропитанным кровью рукавом. Аврора пропустила момент, когда Ева отдала Артёму куртку Вениаминыча, но видела стеклянный взгляд Путешественницы, когда та смотрела на стоявшего, широко расставив ноги, Артёма, смотревшего на другой берег благородной золотоносной реки.       Гуси-лебеди, в изобилии водившиеся на Лосиной, шуршали в кустах и бормотали резкими голосами. Аврору, несмотря на то, что она была Алконостом, всегда неясно пугали птицы. Словно они не совсем принадлежали этому миру.       Сейчас, когда рядом была Белоснежка, гуси-лебеди заметно оживились. Аврора бросила быстрый взгляд на маму. Та опустилась на камни и настороженно, точно волчица, смотрела вдаль. Наверняка видела, слышала и обоняла много больше, чем все они. Кроме Белоснежки. Та в крепких выражениях отговаривала Серого лезть в воду: он собирался попробовать перейти Лосиную в брод. Уверял, что должно быть не так уж и глубоко.       Глядя на Белоснежку, Аврора понимала, почему Серый выбрал её, и почему это решение было правильным. Бюрократка до мозга костей, Оливия своим твёрдым прагматизмом порой доводила что Аврору, что Артёма до бешенства, но Серому это и нужно было: уверенность и прямолинейность. Он редко рассказывал о Стране Снов, но того, что Аврора прочитала в юности, хватило, чтобы понять: Серого оттуда никто не отпустит. Причудливый, на грани сна и яви мир манил и пах для него, по его словам, яблоней и черёмухой. Аврора видела свадебные фотографии Ильинских: новоиспеченные супруги стояли под сенью белоснежных яблонь. Вспомнился и отец Белоснежки ― Александр Малиновский, ― не утративший с возрастом обаяния, прозванный за неукоснительное соблюдение правил ещё давным-давно, по рассказам Лии, человек-инструкция. И Белоснежка получила в наследство этот странный дар.       Белоснежка смотрела на воду, вцепившись в плечи Серого, упрямо рвавшегося в реку. Оливия, кажется, уже исчерпала логические доводы, потому как срывающимся голосом говорила что-то нежное, а Серый слушал, глядя ей в глаза. Аврора отвернулась. Это было слишком личным.       Аврора ощущала потоки силы, разливавшиеся вокруг. В полнолуние магия буквально разрывала и без того тонкую грань материальной реальности, а беспокойные голодные боги следили за живыми и мёртвыми зелёными глазами. Так говорил Серый, видевший их пару раз в своих фантастических страшных снах.       «У него хотя бы есть выбор. Он может утопиться в Лосиной и жить вечно царём в своём городе в Стране Снов», ― мрачно подумала Аврора, поворачиваясь спиной к реке, за которой призывно мерцал серебром и сиренью вереск. Душераздирающее в своей недоступности зрелище. Раньше казалось, что очутиться на пустоши в полнолуние ― идиотизм и верная смерть. Сейчас Аврора была и на это согласна.       Она видела, как тяжело Артёму. Горы были близко, но вереск ― ещё ближе. Мама зашила Артёму рану на плече, кровь он терять перестал, но напряжение многих дней сказывалось. Аврора отчётливо видела залёгшие под глазами мужа тени, проступающую сквозь бронзу загара бледность, едва заметный тремор твёрдых пальцев. Артём не жаловался, не сказал ни слова, но Аврора чувствовала, что должна что-то сделать. Что угодно, лишь бы прекратить его страдания.       Очень, до тошноты, хотелось психануть. Вернуться и сдаться Хану. Упасть тому в ноги и просить за Артёма. Унижение она переживёт, а там и придушить ублюдка можно будет. Она же Алконост, попробует, если что, воскресить Артёма.       При мысли о воскрешении, отмирании нервных клеток, с которым не умели бороться даже сильные некроманты вроде Дорохова, Аврора сжала кулаки, с трудом подавляя неистовое желание упасть и зарыдать в голос. Это она виновата в смерти Вениаминыча. В том, что не сумела его воскресить. Даже не попыталась. Глупости, конечно, ей бы никто не дал этого сделать, да и воскрешать Аврора не умела: Дорохов учил, но наука никак не желала усваиваться, а крылья так вообще отнимали все силы. И маму она вытащила тоже зря.       ― Всё напрасно, ― глухо произнесла Аврора, подходя к Артёму и, наконец, осматривая его повязку. У мамы явно не было опыта в полевой медицине, но справилась она хорошо.       — Мы рисковали с самого начала, — вздохнул Артём. — И я, и ты. — Муж не смотрел на неё, но Аврора ощущала его силу и боль. Красной киноварью по коже и пулей в сердце. Да что говорить: его, когда он бывал таким серьёзным, боялись даже тундровые черти.       ― Мы всё сделали плохо. ― Аврора сухо всхлипнула и осторожно положила голову на здоровое плечо Артёма. Секунду спустя муж провёл ладонью по её растрёпанным спутанным волосам. ― Я-то надеялась, что маршрут будет нормальным.       — Нормальным его было сделать невозможно, ― тихо ответил Артём, касаясь кончиками пальцев больной руки щеки Авроры, стирая непрошеную слезу и, кажется, только размазывая копоть и грязь по её лицу. ― Но мы прошли половину пути. Отступать незачем.       — А идти вперёд некуда. ― Аврора чувствовала, как терялась. Прикосновения Артёма согрели сердце, но вместе с тем всколыхнули в душе золу горькой правды: будущее предопределено. Пусть и в одном. Самом страшном.       — Надо идти, — веско сказал Артём, вырывая Аврору из тумана отчаяния. — Нас всегда воспринимали всерьёз. Меня после двух инфарктов и тебя — молодую жену главного геолога. Тебя даже серьёзней. — Он улыбнулся, и Авроре на миг стало так тепло от его улыбки и слов, словно они сидели в городе и всё было хорошо. Но горечь вернулась вместе с хриплым предложением взъерошенного Серого:       — Может, начнём камлать по-быстрому? — Белоснежка всё же сумела отговорить его от безрассудного перехода реки, и теперь Серый смотрел на Артёма, словно ожидая указаний.       — Местные духи и боги откликаются только на чёткий алгоритм, ― отрывисто произнесла Оливия. Она успела умыться, и теперь вода пропитала её свитер, а капли блестели в чёрных волосах и на разгорячённом от бега лице. Там, где Белоснежка коснулась воды, по речной глади расходились круги от сбившихся в стаи хариусов, а гул течения нарастал от плесков рыбьих тушек. ― Простой просьбы недостаточно.       — У тебя всё по алгоритмам! — неожиданно для самой себя злобно вырвалось у Авроры. — Для тебя духи и боги ещё одно высокое начальство? Только посильнее и посвирепее других? ― Она не знала, зачем говорит это вытащившей их из капкана Белоснежке. Голодные боги, как же та бесила своим бюрократизмом! ― А как же вера? ― Аврора раздражённо нашарила в кармане пачку сигарет и чудом сухие спички. Нервно вывернулась из объятий Артёма и закурила.       ― Не трать время на перекур, ― поморщилась Оливия. ― Дыхание собьётся.       ― Вот только не надо читать мне нотации о здоровом образе жизни! ― дёрнулась Аврора, глубоко затягиваясь до першения в горле и желания кашлять до блевотины. ― Сама разберусь!       ― Все мы сейчас на взводе, ― вдруг негромко произнесла мама, поднявшись и спокойно глядя на Аврору и гордо вздёрнувшую подбородок Белоснежку. ― Давайте прекратим кричать прямо сейчас. Скажите, как мы можем перебраться через реку?       ― Ниже по течению раньше был брод. Мне вода была по грудь, ― отозвался Серый.       ― Только после этого перехода ты слёг с пневмонией на две недели, ― нарочито сухо возразила Оливия: Аврора видела беспокойство за Серого в её чёрных глазах.       ― Мы успеем туда дойти? ― Казалось, мама видела в Сером что-то своё, быть может, его родителей, с которыми пережила огонь и воду. ― Я слышу, как ордынцы скачут за нами.       ― Я тоже их чувствую, ― произнёс Артём, стаскивая куртку Вениаминыча и накидывая на Аврору. Она вцепилась в отвороты куртки, ощущая всем телом отголоски силы покойного друга. ― Я всё знаю, что происходит в горах. Золотая Орда очень близко.       ― Как они отбились от тех существ? ― Мама не сводила глаз с Артёма. ― Кто они вообще?       ― Очень древние насекомые. ― Голос Евы звучал глухо. ― Жители Дальнего Востока знали их с начала времён. Я однажды видела их расцвет. ― По её лицу пробежала тень. Лунный свет выхватывал и оттенял заострившийся подбородок и припухшие нос и губы. ― Ли-ги-со покрывали поля, точно пчёлы с огромной пасеки.       ― Похоже на восьмую египетскую казнь саранчой. ― В голосе мамы проскользнули высокие нотки. ― Вторая книга Моисея. Исход.       ― Вот только перед нами не расступится река… ― начала Ева и резко замолчала. В её карих глазах читались удивление и ужас. Аврора обернулась посмотреть, куда глядела Ева, да так и застыла, не в силах произнести ни слова.       Хариусы, казалось, заполнили собой всё, а рокот воды нарастал, словно в реке внезапно образовались огромные каменные пороги. С дикими воплями в небо поднялись гуси-лебеди, заслоняя луну, и в страхе улетели прочь. Лунный свет отражался в холодной воде, а в следующий миг Аврора едва сдержала крик: пахнувшая водорослями речная пена разошлась, а в тёмной глубине забелели фигуры.       Три человека поднимались из воды, точно сама река выталкивала их. С влажным плеском разорвалась натянувшаяся водная поверхность, а ледяные брызги обожгли лицо Авроры. Сердце отбивало бешеный ритм, будто шаман колотил в него, как в бубен. Она узнала утопленников, остановившихся на кромке пенящейся реки, где вода лизала камни.       С изменившимся лицом, готовая, кажется, зарыдать в голос, Оливия бросилась вперёд и прильнула к широкой груди Александра Малиновского, вышедшего из вод Лосиной. Оливии явно было плевать, что она вымокнет и замёрзнет. Она комкала ткань рубашки отца и сдавленно всхлипывала, а Александр Владимирович обнимал её по-отцовски нежно и гладил по голове.       Чувствуя, что сейчас тоже заплачет, Аврора отвела взгляд, украдкой вытирая глаза. Отлично помнился, никогда не смог бы забыться тот день лета две тысячи сорок четвёртого года, когда произошла авария на каскадных ГЭС Енисея, унёсшая тысячи жизней. Официальной и истинной причиной стали усталость металлоконструкций и проросший в бетонные блоки каньона водохранилища вереск, но эвенкийские шаманы шептались, что дело в восставших силах мертвецов с затопленных кладбищ. Белоснежка тогда первый год работала геофизиком «Арктического строительства», а во время совещания спутниковая трансляция резко переключилась на экстренные новости. Енисей разлился от края до края, потоки воды смыли всё на своём пути, а между обломков арматуры и бетона вперемешку с вырванными с корнями деревьями плавали тела. Оливия тогда молча досмотрела трансляцию: её отец и мать ― Александр Малиновский и Анастасия Лебедева ― находились с экологической экспертизой на ГЭС. А после трансляции прибежала, захлёбываясь слезами и размазывая тушь с помадой по красивому лицу, секретарша Кира Сергеевна с трубкой рабочего телефона. Кире Сергеевне не пришлось ничего говорить, всё было понятно и так. Совещание попыталось схлопнуться, но Оливия вышла поговорить, попросив не сворачиваться только из-за неё. И до ночи плакала, пока Аврора с Серым не увели её спать. Серый тогда остался с ней, а Аврора вышла на улицу и всю ночь бродила по облепленной засохшей морской капустой гальке берега и смотрела на сигнальные огни нефтяной платформы. И молилась зеленоглазым богам о спасении душ родителей Оливии. И о своём отце.       ― Всё, Оля, хватит. ― Голос Александра Владимировича звучал так, словно он был живым. ― Не плачь. Настя, успокой дочь! ― Он обернулся, а Анастасия, тётя Настя, вечно молодая и коротко стриженная, какой помнила её Аврора, подошла к мужу и дочери. Было что-то родное и дикое в этой встрече живых и мёртвых. Аврора бросила взгляд на Серого: тот стоял, не шелохнувшись, и явно хорошо понимал Оливию.       ― Мамочка, папочка, ― срывающимся голосом произнесла заплаканная мокрая Оливия. ― Что вы здесь делаете? Вы же… утонули не в Лосиной!..       ― Енисей-батюшка отпустил нас. ― Чёрные глаза Александра Владимировича слабо светились в лунном свете. Он не выглядел восставшим, но глубокий блеск, придававший радужке сходство с агатами, говорил, что Александр Владимирович на той стороне, и свеча его погасла.       ― Но нам надо торопиться. ― От звука этого голоса вздрогнула уже мама. Выбеленное водой и смертью лицо Натальи Нехлюдовой ― покойной начальницы департамента природоохраны, ― было спокойным, а зелёные глаза навевали мысль о богах. Наталью любил наравне с Николаем Мейер, именно Наталья принесла Дрелихам тот самый про́клятый олений череп. А сейчас она стояла дальше всех в реке, и её светло-русые волосы покачивались на невидимых волнах. ― Нынче утром разбудит песок у воды лёгкий шаг темногривых серых коней.       ― Всё-таки ведьма? ― Мама подошла к кромке воды, а Наталья шагнула к ней. На миг Авроре показалось, что сейчас порвётся ткань мироздания: снова встретились гости из прошлого.       ― И восставшая, ― в тон ей ответила Наталья. ― Скорее! ― Она напряжённо вглядывалась в светлую ночь. ― Ордынцы скоро будут здесь!       Небо дробилось о камни порогов, а холмы темнели низкорослыми лесами душистых тополей. Подул западный ветер, принёсший медвяный запах вереска. Мама наклонила голову, вслушиваясь в тундру, а Артём произнёс:       ― Скачут на своих конях. Я чувствую. ― Ему в ответ издалека раздалось конское ржание, а Аврору настиг шлейф смешавшихся потоков магии: вода, огонь и лёд. Не чувствовала она только тяжёлой, пригибающей к земле, словно Аврора была ковылём, силы Хана.       Выпустив Оливию из объятий, Александр Владимирович и Настя скользнули на глубину. Наталья тоже отступила, и река начала расступаться. Сине-зелёные прозрачные волны, посеребрённые луной, отхлынули, словно порывы западного ветра гнали воды Лосиной в разные стороны. Обнажились мокрые скользкие камни русла, и в просвет тут же соскользнули утопленники. Наталья впереди, а Александр Владимирович с Настей позади.       Авроре с товарищами не требовалось приглашение. С гулко бьющимся сердцем, с опаской глядя на вздымавшиеся по обе стороны узкой тропы водные стены, Аврора двинулась вперёд. Безотчётно пошарила рукой в воздухе, и сильная шершавая от мозолей ладонь Артёма стиснула её пальцы. Мама двигалась настороженной волчицей, Ева и Оливия неожиданно сбились вместе, а замыкал шествие Серый, то и дело оборачивавшийся на родителей Белоснежки. Он явно многое хотел им сказать, но молча стискивал зубы и шёл вперёд.       Они почти бежали, а за спинами Александра Владимировича и Насти река с яростным плеском смыкала свои воды. До Авроры донеслись перестуки копыт и отдалённые крики упустивших их ордынцев, но она хорошо знала изворотливость этих ублюдков, и не расслаблялась. Когда отряд почти перешёл Лосиную, Александр Владимирович произнёс:       ― На том берегу вас будут ждать. Быстро идите до ближайших холмов.       ― Но холмы в самом сердце пустоши! ― Серый вытянул шею и прищурился. ― А мёртвые огни в полнолуние заберут любого, кто ступит на верещатник. У меня даже банки для фей-светляков нет.       ― Просто пойди и молча сделай, ― поморщился Александр Владимирович. ― Весь в мать, лишь бы что-то возразить! Типа, мол, все дураки, я один умный. ― Резкие слова, но в его голосе Аврора уловила странную ностальгию, словно Александр Владимирович желал вернуться в те дни, когда Лия Лазарева была студенткой, и не было в мире ни магии, ни вереска. И все были живы.       Когда они выбрались на сушу, река вздохнула, возвращаясь в плен берегов. Впереди вилась едва заметная бесконечная дорога, проложенная духами, а по небу к востоку от невидимого солнца и к западу от полной луны бежали удивительно тёмные облака. Под ногами хрустнул жёсткий вереск, а с сиреневых и розовых цветков сорвались стайки фей-светляков. Серый тут же кинулся их собирать, а Аврора обернулась, чтобы увидеть, как Оливия прощалась с родителями, вновь смытыми водами теперь уже Лосиной. Аврора хотела закурить, но в этот момент на другом далёком берегу полыхнула нестерпимо яркая голубая молния. Послышался сухой треск, дохнуло отголосками холодной магии, и Ева напряжённо воскликнула:       ― Они строят ледяной мост! ― И правда: гигантский мост ткался из завихрений снежинок, а воды Лосиной волновались. ― Серый! К каким холмам надо бежать?       Вереск шелестел на километры окрест, а у Авроры сбилось дыхание и закололо в боку, когда отряд наконец добрался до указанных холмов. Аврора обессиленно рухнула в густо пахнувший вереск, с удивлением обнаружив, что растение на самом деле довольно мягкое. Провела ладонью по разлапистым веточкам, ощущая крупинки пряной пахучей пыльцы. После бега резко останавливаться нельзя, но сил ни на что не осталось. Хотелось лечь и закрыть глаза, всего на мгновение. Быть может, жертвы Дикой Охоты так же засыпали, убаюканные вереском?..       ― Какого хрена?! ― удивлённо-возмущённый возглас Серого вырвал Аврору из сонного марева. Она села и посмотрела, куда указывал Серый.       Через пустошь к ним двигался живой огонёк ― забранная вереском душа, ― светился ровно и тепло, а вокруг лучистого комка роились феи-светляки. Когда огонёк подлетел совсем близко, сияние разгорелось ярче, а секунду спустя перед отрядом уже стоял дух.       ― Твою мать! ― Серый, кажется, не смог сдержать вздох облегчения, но по-прежнему оставался прямым и напряжённым. ― Что ты тут делаешь?       ― Я пришёл помочь, ― произнёс Вадим Борисович. ― Я обещал. Уж слово своё я сдержу.       Аврора обрывочно помнила Вадима Борисовича, но в памяти отпечатались его похороны: смущённые лица родных и друзей, бледная Лия, покрасневшие, но сухие глаза Серого ― тогда тринадцатилетнего подростка, ― и пустой гроб. Вадима Борисовича поймали на пустоши мёртвые огни, никогда не оставлявшие тел. Они рассеивали их пеплом по вереску, оставляя между стеблей сгустки энергии: души. На этом была защищена не одна диссертация по физике и биологии, но потерянные пленённые души и бледные огни наводили ещё больше страха. Авроре казалось, что верещатники брали из своих жертв силы, расширяясь и поглощая территории. И Аврора не знала, каких огней боялась больше ― мёртвых или болотных. Первые забирали, вторые летели впереди кавалькады Дикой Охоты, бесшумно мчавшейся по пустошам. Всадники взмывали в небо перед полнолунием, а потом спускались вниз. Пока они скакали молча вдалеке, всё было нормально, но стоило затрубить рогу, залаять гончим и закричать дурными голосами загонщикам ― и у человека не оставалось ни единого шанса. Дикая Охота забирала храбрых сердцем, остальных после того, как процессия скрывалась за холмами или взмывала в небо, подбирали мёртвые огни.       Серый умел уходить от Дикой Охоты ― тех отпугивал свет фей-светляков, но один раз Аврора видела зазвучавшую процессию. Много раз смотрела на кавалькаду в бинокль, но не приближалась. Аврора помнила, как Серый раньше жаловался, что Вадим Борисович всё лезет на пустошь, считая магию ерундой. Серый бесился, а Аврора жалела Вадима Борисовича и понимала друга. Ей казалось, по крайней мере, из рассказов отца получалось именно так, что в далёкую Вальпургиеву ночь явившееся из Врат Серебряного Ключа существо наложило свой отпечаток на родителей Серого. Отметило их и запомнило. Оттого Лия не могла спать, а Вадима Борисовича манили верещатники. Боги проснулись и требовали своё.       ― И что ты собираешься делать? ― Серый говорил с надеждой и недоверием. А сам то и дело порывался схватить Вадима Борисовича за руку, но явно вспоминал, что тот ― дух.       ― Увидишь, ― коротко ответил Вадим Борисович. ― Возьми фей-светляков. Банка не нужна, они никуда не улетят, я договорился. ― Он взмахнул рукой, и несколько десятков маленьких фей подлетели к Серому, покружились и осели в вереске, заключив отряд в круг. ― Никуда не уходите. И подпустите ордынцев как можно ближе. ― С этими словами Вадим Борисович вновь перекинулся в огонёк и стремительно, чуть подпрыгивая, скрылся за холмами.       Серый тихо выругался и продолжил вглядываться в холмы и долины, затянутые переплетением лунного света и густой тени, притаившейся в бескрайних зарослях вереска. Что чувствовал Серый, зная, что его отец ― дух, ― отправился за неизведанной помощью? Наверное, надеялся. Хотя все знали: в полнолуние на верещатниках живым нечего делать. Вот и Серый явно думал так же, рассеянно засунув руку за ворот рубашки и нашаривая висевший на золотой цепочке Серебряный Ключ. Ордынцы не отняли его, должно быть, Хан запретил. Перед глазами встал, словно наяву, образ Хана, и апатия вдруг сменялась желанием действовать.       ― Снимай рубашку! ― Авроре пришла в голову дурацкая идея. Ситуация патовая: они доверились духу пустоши и ждали противника безоружными. ― Встретим ордынцев голой грудью! Снимай-снимай, это же не трусы! ― Аврора дошла до точки, и отчаяние превратилось в злое веселье.       Смерив Аврору долгим взглядом, Артём стащил измятую, пропитанную по́том и кровью рубашку. Повязка на плече белела, а россыпь алых капель расплывалась на бинте. Аврора задержалась взглядом на мощной груди и сильных руках Артёма. Усмехнувшись, муж осторожно размял спину и здоровое плечо. Аврора прикрыла глаза и закурила. Табак мешался с вересковым мёдом, лёгкие заполнялись густым ароматом, а земля вибрировала: ордынцы приближались.       Вскинув голову, Ева подошла к Артёму. Умулюхы в её волосах ловили лунный свет, а кровавые разводы на щеках и подбородке придавали её лицу сходство с гротескной маской. Чеканя шаг, рядом встала Белоснежка. Стайка фей-светляков осела на её одежде, и если сощуриться, казалось, что Оливия светилась. Отец говорил про мерцание, которое стал видеть после ранения осколком зеркала в поместье Чумного Доктора. Аврора помнила его головные боли и смотрела, как Серый и мама встали плечом к плечу. Подниматься не хотелось, но Аврора в едином порыве присоединилась к отряду: она их сюда привела, нечего прятаться за спинами.       Сигарета не прогорела даже наполовину, как показались ордынцы. Ледяной мост через Лосиную распался, как только последний мохнатый конь сошёл на берег, и ордынцы тёмной полосой, словно отделившийся рукав реки, поскакали вперёд. Аврора ощущала смешение их сил, тонувшие в вереске копыта коней отбивали ритм, а в следующий миг погоня оказалась перед ними. Ли-ги-со заметно проредили ордынцев Хана, их осталось не больше полутора десятков.       Коротко заржали кони, а Аврора разглядела довольную усмешку командира-аэроманта, издавшего призывный клич и приказавшего беглецам поднять руки, чтобы он их видел. Сделав последнюю затяжку, Аврора выполнила приказ.       Дым встал поперёк горла, а аэромант не успел даже соткать заклинание: в тишине над холмами прозвучал протяжный звук охотничьего рога. Из-за холма вылетела, бесшумно касаясь вереска, Дикая Охота.       Авроре почудилось, что она умирает. Дыхание перехватило, сердце забилось мелко и часто, почти остановилось, по коже пробежал мороз: Аврора не видела Дикую Охоту так близко. На вдохе ночь наполнилась резанувшими слух звуками. Лаяли и завывали гончие, сопровождавшие призрачных всадников, болотные огни кружились, со свистом рассекая воздух, а жуткие загонщики с бесовским гоготом вылетели вперёд, окружая ордынцев.       Никогда Аврора не слышала, чтобы люди так кричали. Вопли ужаса, неверия, мольбы богам и проклятия на голову Хана пронеслись над долиной, утонув в звоне оружия, свисте плетей и щелчках арбалетных воротов. Кавалькада смяла попытавшихся уйти ордынцев теневой волной лошадиных грив, бледных факелов, сворами бестелесных собак и жутких болотных огней. Разношестные призраки-загонщики отступили, пропуская к сбившимся в кучу и потерявшим удаль и человеческий облик ордынцам Королевских Охотников. Под копытами их чёрных коней мир рассыпался на осколки из дней. Статные и величественные ― женщины в тёмных, словно сшитых из грозовых туч, амазонках, а мужчины в камзолах и доспехах. Погибшие во сне, или забранные вереском храбрецы с чистыми яростными сердцами, охотницы и охотники вскинули арбалеты, и призрачные, но смертоносные болты с резкими щелчками полетели в ордынцев, прошивая лунный свет и теневую пустошь, проступавшую между сплетённых ветвей вереска.       Позади кавалькады эльфийская королева в звёздном плаще восседала на белом коне и бесстрастно глядела на охотников, ведших к ней пленённых, уже немёртвых ордынцев. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном, словно неживом лице королевы, а миг спустя западный ветер всколыхнул её плащ, укрывая от посторонних взглядов свою хозяйку.       Одна из охотниц, не участвовавшая в общей расправе, стояла в отдалении и вглядывалась в окрестные холмы. Должно быть, высматривала духов пустоши: некоторые охотники отправляли за грань развоплощённых бедолаг, попавшихся мёртвым огням. Таких называли не просто Дикой, а Королевской Охотой, ведь королева эльфов сама лично вручала им бьющие без промаха арбалеты. Длинные волосы с серебристыми прядями волной спускались по спине уверенной сидевшей в седле охотницы, а когда она повернулась к застывшему в кругу фей-светляков отряду, Аврора узнала её. Это была Лия, мать Серого.       Дикая Охота словно не видела защищённых магией фей-светляков людей, но Лия улыбнулась, заметив затаившийся под холмом отряд, спешилась и направилась к ним.       Было страшно. Лия приближалась, а Аврора не могла ни двинуться, ни отвести взгляд. Шлейф амазонки Лии едва слышно шелестел о вереск, не пригибавшийся под ногами Королевской Охотницы и бывшей Хозяйки Серебряного Ключа.       ― Я же обещала, Серёжа, ― прошелестел голос Лии, от звука которого у Авроры заныло сердце. ― Дикая Охота тебя никогда не догонит.       ― Мам, ты меня помнишь? ― Серый во все глаза смотрел на Лию, его отдававшая знойным летом и прохладными дождями сила колыхалась, а мышцы шеи напряглись, словно Серебряный Ключ налился тяжестью.       ― Только тебя и помню, ― улыбнулась Лия, подходя вплотную к Серому. Подняла руку, чтобы взъерошить ему волосы, но ладонь остановилась в миллиметре от рыжих кудрей. ― И ещё Анну. Не ожидала увидеть вас здесь. Альфред Александрович как-то спрашивал про вас королеву. Еле ноги унёс.       ― Как ты нашла нас? ― Серый явно хотел обнять мать, но феи-светляки предупреждающе трепетали на кончиках его пальцев.       ― Вадим Борисыч прилетел и сказал, что тебе и твоим друзьям нужна помощь. Я не помню твоих друзей, но тебя никогда не забывала и всегда уводила кавалькаду подальше, когда ты пересекал пустоши в полнолуние. Твой папа тоже иногда бывал до безумия храбрым. А вот и он сам. ― Лия обернулась на огонёк, мгновение спустя превратившийся в Вадима Борисовича.       ― Ни одного ордынца не взяли в Дикую Охоту, ― сообщил он. С виду дух походил на прежнего Вадима Борисовича, но неуловимая игра лунного света и вересковой тени, смешиваясь со шлейфом отголосков пепельной магии мёртвых огней, не оставляла сомнений в его природе. ― Я услышал, что все вакантные места заняты. ― Вадим Борисович вздохнул и отбросил со лба растрепавшиеся пряди волос.       ― Конечно, не возьмут, ― усмехнулась Лия, и этой улыбкой вдруг остро напомнила Авроре, какой была мать Серого ― доброй, забавной, местами едкой, но так, что это никого не обижало. И всегда умела поддержать и помочь. ― Потому что королева уже решила принять тебя.       ― Шестнадцать лет назад Дикая Охота бросила меня на растерзание мёртвым огням, ― буркнул Вадим Борисович. ― С чего это королева сменила гнев на милость? Не храбрый сердцем, сказала она, а егеря оставили то, что от меня осталось, мёртвым огням.       ― Ты совершил благородный и смелый поступок и теперь попадёшь в Королевские Охотники, ― терпеливо объяснила Лия. ― Эльфийская королева сказала забрать тебя. ― Лия подала знак, и егерь подвёл темногривого серого коня. ― Ну же, Вадим Борисыч! Иди сюда! ― Она тряхнула головой и вдруг показалась Авроре удивительно юной, будто снова стала студенткой, которую знала только мама.       С каждым шагом Вадим Борисович преображался. Исчезла сутулость, распрямились плечи, а волосы и борода потемнели. Из походки ушла тяжесть, и к Лие уже подошёл мужчина чуть старше Серого с заплетёнными в косу тёмно-рыжими волосами, сияющими тусклым блеском серо-голубыми глазами и одетый в добротный охотничий костюм. Вадим Борисович задрал голову, глядя на луну, и его молодое лицо на миг показалось не простым и понятным, а почти красивым. Вадим Борисович погладил коня, подсадил на чёрную лошадь Лию, и уже хотел забраться в седло сам, как вдруг Серый рванулся к отцу.       ― Постой! ― выдохнул Серый. ― Я хотел сказать ещё давным-давно, до того, как тебя поймала на пустоши Дикая Охота, что люблю тебя. Зря ты тогда не взял с собой банку с феями. Ты, наверное, думал, что без тебя мне и маме будет лучше, но ни черта лучше не было и не могло быть! Мама всегда любила тебя. А ты всегда заботился о нас. Тогда я хотел сказать, а сейчас говорю: я люблю тебя, папа. И тебя, мам.       ― Я знаю, сын, ― негромко ответил Вадим Борисович и сделал жест, точно хотел похлопать Серого по плечу. ― Я тоже тебя люблю. Когда ты родился, я понял, что всё делал правильно. Бывай! ― Он неожиданно легко взлетел в седло, и тронул коня следом за лошадью Лии, направлявшейся к ожидавшим их беспокойным гончим, трепещущим болотным огням и укрытым звёздным плащом всадникам. Напоследок, словно туман, растаял возглас Лии:       ― Я люблю тебя, Серёжа! Идите к горам. Там вам поможет сила Господина горных дорог! ― Её голос уже затихал, но Аврора сумела расслышать: ― А я и не знала, Вадим Борисыч, что ты так хорошо ездишь верхом!..       Приход Дикой Охоты видели многие, но никто не доживал до исхода. Как только Лия и Вадим Борисович заняли свои места в свите эльфийской королевы, ветер рванул сотканный из света и теней плащ, а кавалькада бесшумно поднялась в небо и устремилась к луне.       ― К горам, ― шёпотом повторила Аврора, затягиваясь сигаретой в очередной раз за бесконечную страшную ночь, за которую они должны были уже не единожды умереть. ― Белоснежка же сбрасывала бочки с провизией и полезным скарбом… ― Аврора обернулась на темневшие невдалеке плоскогорье. Не больше недели пути, и они будут на месте. Ночевать в палатке в горах даже приятно. А за горами их ждал треклятый ледокол.