Дикая Гора

- Твой отец приходил, - было первое, что услышал Мая. Не шаги Коиина, не его дыхание, не шорох мелких камешков под ногами, а его голос, это известие – то ли насмешка, то ли действительно правда. Мая резко садится, опираясь плечом на каменную стену, оборачивается, царапает о пол и без того кровоточащие колени. В его глазах в то же мгновение вспыхивает столько надежды, столько жизни, что Коиин непроизвольно замирает у входа, перестает дышать, чувствуя болезненный укол слева в груди. Он хотел бы, чтобы Мая смотрел так на него, так радовался его приходу – но мальчик оживился только услышав про своего отца. Ревность и недовольство всклокотали в груди молодого воина, но Коиин отвел взгляд и скинул на пол кожаный мешок: сегодня он намеревался держать свой гнев и свое нетерпение в руках и быть ласковым со своим пленником, показать мальчику, что ему нечего бояться. - Да, приходил… - повторил Коиин, присаживаясь на корточки рядом с взволнованным Маей и развязывая его руки, стянутые за спиной. – Он знает, что это я похитил тебя, он обо всем догадался. Не услышал, не увидел, но почувствовал, как иссушенных бледных губ коснулась несмелая улыбка, как сердце быстрее заколотилось в худой груди, как пробежала волна дрожи по телу. Коиин знал, что сейчас чувствовал его пленник, что думал – «отец знает, я спасен, меня найдут, меня вот-вот найдут!» - и что-то странное, чувство между злостью и горечью затапливало его. Нет, не спасен. Нет, не найдут. Неужели этот мальчишка думает, что все так просто? Что Коиин так просто отпустит его? После всего, что было… - Теперь они наверняка будут следить за мной, - аккуратно разминая затекшие плечи юноши, Коиин озвучил его мысли, и тут же тяжелым каменным топором обрубил все его чаяния, все надежды, - поэтому приходить сюда я больше не смогу. Пришло время выбора – или ты идешь со мной, как мой раб, друг и любовник, или я оставляю тебя здесь. Связанного по рукам и ногам, так, чтобы ты не смог и пошевелиться. Может быть, я пущу тебе кровь, чтобы смерть твоя не была слишком долгой… но домой ты уже не вернешься. Даже мертвым. Ни за что. Голос его в конце сорвался, стал грубым, это «ни за что» Коиин словно выплюнул, да с такой ненавистью, что самому стало немного неловко. Худые плечи Маи деревенели под его пальцами, вся его фигура словно поникла. «Прости, прости, мой мальчик, но я тебя не отпущу». Теперь, когда его загнали в угол, Коиин не испугался, не начал сомневаться и раскаиваться, а только преисполнился решимости. Все – или ничего. - Я пробуду с тобой этот день. Но до заката ты должен решиться – быть моим, или умереть. *** Первым что-то неладное заметил Гирда, средний из трех старших братьев. Они вдвоем чинили рыбные снасти на берегу озера, деревня располагалась вдалеке, оттуда не было слышно ни голосов, ни каких либо других звуков, в округе они были одни. Так думали оба, пока неподалеку, с левой стороны озера, не дрогнули шишечки камыша и не зашуршала трава. Они подняли головы, насторожились. Диких зверей поблизости быть не должно, но и лягушки обычно не создают такого шума. Потом из зарослей камыша показался наконечник стрелы, кончики пальцев… короткий свист, всплеск воды и отчаянное хриплое гарканье подстреленной утки. В четыре глаза юноши ошалело глядели на то, как из травы показывается коротышка, запрокидывая голову, рассекает воду, хватает еще трепыхающуюся утку и, смешно дергаясь и поднимая брызги, гребя единственной свободной рукой, выбирается обратно на берег. - Глупый слабак, - с отвращением усмехнулся Гирда, закрепляя новый узел на рыболовной сети. – Даже утку подстрелить не может. - Он неплохо справился, - зачем-то вступился за своего ученика Лабарт. Гирда взглянул на него с подозрением, и молодой воин торопливо добавил, отводя взгляд от голой спины мальчика: - Учитывая, что он вообще не умеет из лука стрелять. - Вот это как раз и интересно… - Гирда повернулся, посмотрел туда, куда только что пялился довольный успехами ученика Лабарт. – Он учится этому сам, хотя ни вождем, ни даже воином ему не стать… - Он еще вырастет. – Вставил свое слово Лабарт. Гирда снова глянул на него, на этот раз не скрывая недовольства. - Ты так думаешь? - Да. - Он дохляк. Он не выживет. Он – слабое место всего племени, как по мне, его еще при рождении надо было придушить… он жрет нашу пищу, а толку от него никакого. - Он может стать воином, - упрямо заявил Лабарт, встречаясь со своим приятелем глазами. – Вам просто надо его больше тренировать. - Никто не станет тратить на него время! – раздраженно рыкнул Гирда, отбрасывая сеть. Лабарт тоже опустил свой конец. Работа не спорилась. - Почему ты заступаешься за него? – спросил, наконец, средний из братьев. И смотрел пытливо – уже не первый день замечал, что Лабарт относится к заморышу слишком уж снисходительно! Была ли это ревность, нежелание делиться вниманием друга или просто зависть из-за того, что Лабарт всегда был не на его стороне… но ненависть к младшему брату с каждым днем все крепла и крепла. Гирда не понимал, почему сильный и уверенный в себе Лабарт так тепло относится к такому слабаку, а его – своего друга, - всегда держит на расстоянии от себя. Лабарт в ответ на вопрос только пожал плечами. - Он не заслуживает того, чтобы над ним так издевались. - Это ты его научил. – Внезапно осенило Гирду. – Это ты сделал ему лук! Сам бы он никогда не научился, никогда бы не сделал, он бездарен и туп, и никто в племени не стал бы ему помогать. Кроме тебя. Обвинение воин соседнего племени, кажется, вообще пропустил мимо ушей. Гирда вскочил, оскорбленный таким пренебрежительным отношением. - Отвечай! – закричал он. - Что в этом такого? – спокойно, немного удивленно спросил у него Лабарт. На его лице не было ни следа неприязни, ни отпечатка вины. - Ты якшаешься с заморышем за нашими спинами!!! - Не такой уж он и заморыш. - Ха! – вскрикнул Гирда. – Изменник… Предатель!!! Только объясни мне – почему? Лабарт молчал, не зная, что ответит другу. И лучше бы он хоть что-нибудь сказал, потому что разгневанный, распаленный ревностью и завистью разум юноши начал придумывать ответы сам. - Ты его хочешь. Хочешь, не так ли? – выпалил Гирда, с торжеством глядя на то, как застывает могучая фигура Лабарта. – Ты его хочешь, как животное! Он слабый и покорный – поэтому он нравится тебе?! - Что ты несешь?! – Лабарт тоже вскочил на ноги, взбешенный тем, как его чувства исказили, смешали с грязью, с навозом, изувечили, превратили во что-то настолько мерзкое, что самому стало противно от себя. - Я заметил, как ты смотришь на него! Ты всегда ему улыбаешься! - Потому что он ребенок, тупая твоя башка! - Это похоть движет тобой!.. - Мне его жаль, он похож на моего младшего брата! Мне просто жаль его, поэтому я пытаюсь помочь. Неизвестно, удалось ли Лабарту убедить своего друга, но на эту тему Гирда больше не заговаривал, а Лабарт старался не давать ему поводов вновь задуматься об этом. С Иммой в обычное время они не общались – у мальчика были свои дела в деревне, а у Лабарта с братьями свои. Но ни взглядов, ни ободряющих улыбок, ни заступнических речей старший сын вождя племени Глубоких Озер в присутствии посторонних себе больше не позволял. То, что тем днем ему сказал Гирда, поселило в душе Лабарта смятение. Первой и самой естественной реакцией на неожиданные и нелепые слова друга было отвращение, шок. В самом деле, как Лабарт мог думать «так» о ребенке? Имма и в самом деле напоминал ему самого младшего из его родных братьев. То, что он чувствовал к нему, было жалостью, сочувствием, желанием старшего брата помочь и заступиться за младшего. Никакой животной похоти там не было и не могло быть! Но намеки Гирда заставили его настороженно присматриваться к мальчику и так же настороженно прислушиваться к себе. Слишком внимательно. Настолько, что Лабарт сам не заметил, как цепкий и опытный взгляд наставника превратился во взгляд довольного зрелищем наблюдателя, что помимо одобрения в нем появилось еще и восхищение, любование, совсем другая доброта. Имма так искренне и так живо отвечал на любую проявленную к нему заботу, что Лабарту хотелось делать для него все больше и больше, лишь бы светловолосый целеустремленный мальчик, доверившийся только ему одному, не переставал ему улыбаться. Он сам сделал несколько замечательных стрел, длинной идеально подходящих к луку Иммы, приносил из своего дома еду, сам сшил теплую меховую накидку на зиму, помогал советами, слушал беззаботную болтовню, трепал по волосам, поддерживал, пытался объяснить, почему его жизнь в родном племени – такая тяжелая. Но все это было только между ними, только наедине. Если Лабарт был с друзьями, Имма никогда не заговаривал с ним, и подходил только если того требовали какие-то порученные ему дела. А Лабарт никогда ему не улыбался и делал вид, что Иммы для него не существует. Их обоих это устраивало. Имма опасался страшной ревности своих братьев, а Лабарт… чем бы он ни оправдывал свое поведение, опасался он того же самого, но боялся себе в этом признаться. И еще в том, что повод для ревности действительно был. В тот год Имма доказал свои способности охотника и получил публичное разрешение отца носить лук и ходить вместе со всеми на охоту. Налаживанию отношений с братьями это не способствовало, напротив – агрессия старших с того момента только возросла, но несмотря ни на что Имма гордился своими достижениями и был счастлив наконец-то стать частью мужского общества племени. Но мелкой работы, которую ему поручали, никто не отменял – уважение всего клана еще следовало заслужить, доказать, что достоин его месяцами удачной охоты. Имму не всегда брали с собой. Когда племя уходило в гон, его оставляли в деревне, потому что такая охота была слишком опасна для мальчишки его возраста. Вернувшись из осеннего гона, что длился семь дней и семь ночей, мужчины сбрасывали добычу в кучу и рассаживались у костра, ожидая долгожданного сытного ужина. Измотанные, мечтающие о крове над головой и теплоте нагретых женщинами мехов, они мрачно, с кивками принимали из рук сновавших вокруг девчушек плошки и молча ели. Имма тоже помогал. Он нес в руках две чашки – одна предназначалась Лабарту, другая старшему сыну по имени Бизон, но буквально в нескольких шагах споткнулся, распластался на земле, выплеснув горячее содержимое чашек прямо на ноги своего брата. Бизон вскочил со своего места, откидывая в сторону шкуру, наброшенную на плечи. Имма, дрожа от страха, медленно поднимался с земли, с ужасом глядя на своего разгневанного брата. Но стоило ему только привстать, как он тут же полетел оземь, снесенный с ног мощным ударом ноги. Мужчины вокруг оборачивались, поднимали взгляды, но тот же опускали их обратно в свои плошки – никому не было дела до того, что творил Бизон со своим младшим братом. Только Лабарт застыл с занесенной костяной ложкой, не зная, как реагировать на то, что видел. Имма не издавал ни звука, просто закрывал голову руками, и не пытался сопротивляться, подняться с земли. А Бизон бил со всей силы, как взрослый мужчина в драке добивает соперника. Вскочить, вступиться? Но тогда все косо посмотрят на него. Как все сделать вид, что ничего не происходит? Тогда Бизон насмерть забьет мальчика… Но Бизон остановился сам. Отшвырнул ногой скрюченное тело мальчика, сплюнул, поднял с земли плошку и сам налил себе похлебки. Сел на место и стал есть. Имма вяло шевелился на земле, в сумерках, пытаясь подняться. Какая-то женщина, кажется, его тетка, помогла ему и увела его, еле передвигающего ногами, в свою хижину. Лабарту протянули новую плошку с похлебкой, но есть он уже не хотел. Он не видел Имму на следующее утро, по суете тетки понял, что из хижины мальчик вообще больше не выходил. Он не думал о том, что делать. Решение пришло само: оно давно зрело, но не находило достаточного повода для того, чтобы его привели в жизнь. И вот повод был. Встреча, о которой знали только двое – Лабарт и Бизон. Таинственный цветок на выступе скалы, о котором поколениями слагали легенды – он так и останется таинственным, неувиденным никем. В одиночку на скалу не забраться, и Лабарт решил честно разделить победу с лучшим из своих друзей, уже у самой вершины Бизон подсадил его, юный воин взобрался на выступ, даже не потрудившись окинуть голый камень взглядом, протянул руку вниз. Бизон схватился, оторвался от земли, и Лабарт, разжав пальцы, отпустил его руку. В глазах Бизона мелькнуло непонимание, потом – страх. Он был слишком высоко, а склон слишком крутым – старший сын оступился, полетел спиной вниз, кубарем, поднимая пыль и не издавая ни звука. Лабарт смотрел, как тело будущего вождя как соломенная кукла бьется о камни, катится, как мотается в разные стороны голова. Смотрел без жалости и сожаления – он был уверен, что Бизон это заслужил. Спустившись через некоторое время к подножью гор, Лабарт обнаружил, что его враг все еще жив. Бизон смотрел на него пустыми, затекшими кровью глазами, словно спрашивал – почему, за что? - и уже почти не дышал. Камень подходящего размера нашелся. Сочувствия, сострадания в сердце Лабарта – нет. Одним ударом прекратив мучения Бизона, он отбросил камень и пошел в сторону своей деревни.