Дикая Гора

В племени Иммы, согласно древним традициям, был принят траур по умершим. Его носили всем селением в течение трех дней и ночей, все без исключения, как женщины и мужчины, так и старики и дети. Обычай, от начала и до конца непонятный Лабарту, в племени которого смерть воина воспринималась как естественное и неизбежное событие, вызывал у юноши искреннее недоумение и раздражение. Когда на следующее утро он, по обыкновению, пришел к своим друзьям, с ним никто не стал разговаривать. Старшие сыновья вождя только указывали на строящийся в центре селения погребальный костер. О его причастности к смерти Бизона никто не догадывался. Лабарт понял это по безразличным лицам и взглядам людей, продолжавших заниматься своими делами. Поняв, что следующие три дня делать ему тут нечего, Лабарт решил остаться на церемонию сожжения тела и после этого вернуться домой. Он проскучал до полудня, без дела слоняясь по округе и размышляя о предстоящей большой охоте, а на самой окраине селения, сидя поваленном стволе, заметил Имму, бредущего в сторону опушки леса. Лабарт не видел его с того раза, когда на виду у всего племени мальчика избил старший брат, да и поговорить им удавалось только когда они оставались наедине и поблизости не было любопытных ушей и глаз. Поэтому Лабарт поднялся и последовал за Иммой. Мальчишка прихватил с собой лук и собирался потренироваться в стрельбе, целясь по пучкам сухой травы, привязанным к стволам. За последнее время его навык заметно улучшился, но сейчас его руки были слабыми и дрожали так, что Имма не решался отпускать тетиву, только смотрел перед собой, пытаясь сосредоточить взгляд на мишени. - Я думал, в вашем племени запрещена охота во время траура, - Лабарт, как настоящий прирожденный воин, подошел неслышно, и звук его голоса заставил юного стрелка вздрогнуть. Имма узнал его сразу, и оборачиваться не стал. Худые плечи его, однако, напряглись еще больше, острые лопатки натянули тонкую светлую кожу. - Я не охочусь, - тихо проронил он. - Но стрельба из лука… - старший воин сделал паузу, гладя на побелевшие костяшки пальцев, с трудом удерживающих туго натянутую тетиву, - это не лучший способ отдать дань уважения старшему брату. В ответ Имма спустил стрелу. Тонкое древко улетело в заросли, не задев ни одну из целей. Мальчик опустил лук, но продолжал смотреть вперед. «Зато это хороший способ успокоить свои чувства» - догадался Лабарт. - Ты ненавидел его? – спросил вслух. Ни любопытства, ни чувства вины, ни сострадания он не испытывал: он сделал то, что должен был сделать, и ни перед кем не обязан за это отвечать. Даже перед Иммой. Имма вообще никогда не должен будет об этом узнать. Если его сердце болит от потери – то это вскоре пройдет. Если же ему все равно – то тут и говорить не о чем. - Нет, - мальчик покачал головой, - он мой брат. Но и уважать его мне не за что. Он снова взводит лук, новая стрела ложится на упругий волос из хвоста дикой лошади, но каменный наконечник слишком сильно дрожит. «Переживает» - понимает для себя Лабарт. Но все равно смотрит с тем же безразличием. А внутри него борются с разумом непривычные чувства: должен ли он сделать что-то? Прикоснуться к плечу, обнять, как старший брат обнял бы младшего, помогая справиться с болью? Но Имма ему не брат. Они не близкие друзья и не кровные родственники. А это странное чувство, что он должен что-то сделать – оно почему-то есть. - Просто это случилось неожиданно. Иногда, когда я злился, я желал ему смерти… но никогда и представить не мог, что он умрет на самом деле. - Мы все когда-нибудь умрем, - пожал плечами Лабарт, - я не вижу ничего печального и ничего необычного в смерти. - Даже в смерти своих близких? - Если близкие умирают, значит, приходит и их черед. Имма ничего не ответил. Расстроился ли он еще больше или почувствовал себя лучше поле этих слов, осталось для Лабарта загадкой. Стрела, зажатая между пальцами, вернулась в колчан, и мальчик молча покинул собеседника, отправившись за другой, затерявшейся в лесных зарослях. *** Коиин весь день просидел в пещере, большую часть времени молча, расчесывая волосы Маи и залечивая его раны. С самого утра ни одно его прикосновение не принесло юноше боли: Коиин пытался быть ласковым, поглаживая плечи и руки своего пленника, но выглядел при этом скорее нелепо и только больше раздражал отчаявшегося и опустошенного Маю. «Зачем все это?» - молча вопрошал юноша, глядя в стену. «Ты собираешься убить меня, так к чему это притворство, к чему эти доброта и неуклюжая ласка? Неужели ты пытаешься сказать, что тебе жаль? Нет, ты не знаешь жалости, и я тебе не поверю…» За последние дни и ночи Мая не раз думал о своей смерти. Ему казалось, что это неизбежно – днем раньше или позже, но он умрет, так и не выбравшись из этой пещеры. Но до сих пор эти размышления были отстраненными, опасность была где-то вдалеке, известная, но пока не осязаемая. Теперь же Коиин поставил его перед выбором и назначил срок – до захода солнца. Или Мая станет рабом, или умрет, и сейчас он понимал, что хочет жить, что умирать не хочет. Неизвестно, что будет там, когда его разум окутает Тьма, а потому смерти Мая испугался больше, чем предстоящей жизни с Коиином. Коиин – человек, его можно обмануть, его можно вытерпеть, с ним можно совладать – в то время как с Марой совладать не сможет никто. - Я согласен, - хрипло проронил Мая, когда Солнце почти вплотную подкралось к земле. Коиин не поверил ему, потребовал повторить, затем – принести клятву, и Мая повторил, и поклялся, что пойдет с ним, обещал, что не убежит и будет верен. Будет. Будет верен той ненависти, что Коиин за неполный лунный цикл взрастил в нем. Торжествуя, радуясь своей победе, Коиин снова повалил его на холодный камень и принялся целовать – жадно и грубо, причиняя больше боли своим жестким напором. Его руки заскользили по телу, сжимая, сдавливая, присваивая себе – задевая старые и чуть зажившие ссадины, синяки. Когда ладонь дотронулась до сведенных судорогой ягодиц, Мая не выдержал и взмолился. - Коиин… Коиин, прошу тебя, не надо… Коиин оторвал свои губы от исхудавшей бледной груди, поднял голову, вопросительно глядя на плачущего юношу. - Я буду нежным, - пообещал он, в доказательство своих слов пальцами проводя по впалому животу. – Я не причиню тебе боли, я… - Нет, ты не сможешь, ты… я не мылся так долго, спал на камнях, все мое тело ужасно болит. Любое движение приносит мне столько боли… не делай этого сейчас, я умоляю! Воин отстранился, взглядом окидывая израненное тело своего любовника. - Хорошо. Как скажешь. Ты прав. Нам некуда торопиться, теперь у нас много времени, чтобы быть вместе. От этих слов Мая скривился, как от надоедливой зубной боли – он вовсе не хотел, чтобы ему об этом напоминали. Он хотел жить, он хотел наружу, на свободу – а там что-нибудь придумает. Ведь Коиин – тоже человек. Без души и без сердца, но и он смертен. Спустя некоторое время он стоял на краю плато и смотрел вниз, на крутой склон горы, на деревья у подножья гор, зеленую, сочную, готовящуюся ко сну Долину. В груди его застучало быстрее – наконец-то он вернется, наконец-то будет ходить, чувствовать прохладную траву под ногами, ощущать жар небесного светила на лице… Мая ослаб настолько, что Коиину пришлось помогать ему спускаться, и кое-где нести юношу на руках. Но спустившись лишь на высоту обыкновенной хижины, Коиин вдруг замер и опустил своего пленника на землю. - Смотри, - велел он, указывая рукой на скалистый выступ правее. Мая проследил за его рукой взглядом и увидел на поросшем мхом камне небольшой желтый бутон. – Это Цветок Любви, - продолжил Коиин, - никогда его раньше не видел… Мне рассказывал отец: этот цветок могут найти только те, кто любит, и его следует дарить своей женщине на закате, тогда она обязательно станет твоей женой. Я достану его. - Нет, Коиин, это… - Мая запнулся и замолчал. «Опасно» - хотело он сказать, но вдруг вспомнил, что у него нет причин заботиться о здоровье своего мучителя. Если Коиин сорвется здесь и упадет, и разобьется насмерть – ему это будет только на руку. Мая смотрел, как тяжелый могучий Коиин легко взбирается вверх по скале, переступая с выступа на выступ, и вот он уже на плато, садится, срывая заветный цветок. Оборачивается, сияя улыбкой, и демонстрирует яркий желтый бутон юноше, а тот только думает про себя: «упади, упади». Но Коиин возвращается назад так же легко и так же ловко, его рука ни разу не соскользнула, нога ни разу не оступилась, и вот воин, стоя напротив, протягивает добычу разочарованному Мае. - Зачем? – отстраненно спрашивает Мая, поднимая на своего мучителя взгляд. – Мне не нужно это. - Я сорвал его для тебя. Возьми! - Не буду. Коиин рывком развернул юношу к себе спиной, несколькими умелыми движениями вплел стебель цветка в косу Маи и подхватил его на руки. Остаток спуска прошел в молчании, Коиин сердился, а Мае просто нечего было сказать, он радовался, что чувствует ветер кожей, и старался не думать о том, что ждет его по прибытию в деревню. Первым делом Коиин отвел его к озеру и разрешил искупаться. Мая был просто счастлив наконец-то окунуться с головой, почувствовать прохладную воду, песок под ногами. Коиин сидел на берегу и наблюдал за ним с еле заметной довольной улыбкой, но Мая избегал смотреть на него. От одного вида своего врага ему становилось тошно, его охватывало омерзение при мысли о том, что отныне они будут спать в одной постели и Коиин сможет прикасаться к нему, когда ему вздумается. Отвергнув предложенную воином помощь, Мая сам заплел свои мокрые волосы – наверное, в последний раз на долгое время, и покорно проследовал за Коиином по тропинке, ведущей к деревне. В селении их не ждали и встречали с удивлением – в сумерках люди бросали свои дела, останавливались посреди дороги и выходили из своих жилищ, чтобы поглядеть на необычного гостя. Люди со светлыми волосами и светлой кожей здесь были в диковинку – такие жили только в племени Растущих Семян, а его жители не часто навещали соседствующую с ними деревню. Коиин шел впереди, гордо выпятив грудь и задрав подбородок, явно чувствуя себя победителем, вернувшимся домой со знатной добычей, Мая же плелся позади него, уставившись в утоптанную землю под ногами, чувствуя на себе тяжесть десятков взглядов и почти осязаемое любопытство всех этих незнакомых людей вокруг. Коиин провел его через всю деревню к своему жилищу. В большой просторной хижине своего хозяина дожидались три его жены – они глядели молча, с удивлением, когда Мая вошел и по приказу Коиина сел на его лежанку. - Обряд проведем завтра, а пока отдыхай, - велел хозяин дома, и жестом отправил одну из своих жен за едой. Вскоре Мая, почти умирая от удовольствия, ел горячее мясо и вареную крупу, запивал свежим ягодным соком, а потом лежал на мягких шкурах и клевал носом, разморенный ощущением безопасности и теплом домашнего очага. Женщины Коиина поглядывали на него с интересом, но их внимание не было навязчивым, поэтому очень скоро юноша просто уснул. Сквозь сон он слышал мужские голоса, кажется, кто-то ругался, но Мая посчитал, что это недостойно его внимания и продолжал спать, как убитый.