Дикая Гора

До вечера Мае было запрещено покидать хижину Коиина. Его жены, три молодые женщины, были заняты хозяйством, и ни одну из них юноша толком и не разглядел, но несколько раз он встречался с их любопытными и сочувствующими взглядами. Обряд, о котором накануне говорил Коиин, был назначен на время заката. Мае казалось, что за те дни, проведенные в пещере, он научился ждать, но вот уже сколько времени он не находил себе места, перемещаясь из одного угла жилища своего врага в другой, изводя себя сомнениями и мыслями о том, что же теперь ждет его впереди. Правильно ли он поступил, когда согласился? Но бежать было уже слишком поздно. Решение принято, отступать никак нельзя, иначе эта пытка никогда не закончится… Как ни старался, Мая никак не мог представить себе, что же на самом деле задумал Коиин. Что за обряд он собирается провести? Как представит его своему племени, как пленного раба, как слугу для мелкой и грязной работы или как нового человека, который будет делить со всеми кров, быт и еду? Ожидать можно было чего угодно. От того, какую участь выберет для него Коиин, зависело дальнейшее существование Маи, и неопределенность пугала его. Гадать было бессмысленно, Коиин не тот человек, чьи действия можно понять, но спросить у самого воина, что ждет его, Мая не решался. - Что ты мечешься? – спрашивал Коиин с раздражением, когда заглядывал в дом и видел снующего туда-сюда юношу. Мая обжигал его взглядом и тут же отворачивался, ничего не говоря. Двигаться после стольких дней и ночей, проведенных связанным по рукам и ногам, было очень неприятно. Но стоило Мае только присесть, как тело начинало ныть, требуя хоть каких-нибудь движений. К середине дня Мая немного успокоился, решив, что каким бы положением не наградил его Коиин, его плана это никак не коснется. Слуга ли, раб – навязанная ему работа никак не повлияет на то, что Мая решил совершить. Поэтому и волноваться и изводить себя не стоило – он мог лишь покорно дождаться решающего момента и покорно смириться со своей участью, пожертвовав, в общем-то, немногим для того, чтобы в скором времени обрести полную свободу и безопасность от Коиина. Остаток дня прошел куда более спокойно. Мая сидел на шкурах, думал о своем доме и о семье, вспоминал отца и мать, друзей. Сколько его уже не было? Что за это время изменилось в деревне? Он так давно не охотился, мышцы его рук ныли и требовали взять лук, натянуть тугую тетиву и спустить несколько стрел где-нибудь в лесу, подстрелить пару-тройку животных. Позади что-то зашуршало, Мая обернулся, ожидая увидеть вошедшего Коиина или одну из его жен, но увидел высокого крепкого мужчину с сединой в темных волосах. Он был примерно одного возраста, что и отец Маи, и богато одет. Его юноша узнал сразу – видел несколько раз, хотя было это давно, но такое поразительное сходство с Коиином не оставляло в его душе сомнений. Перед ним стоял Лабарт, вождь племени Глубоких Озер. «Что ему надо?» - терялся в догадках Мая, пока мужчина безмолвно смотрел на него и не предпринимал попыток ни приблизиться, ни заговорить. Он пришел оценить нового слугу? Приказать уйти? Мая был бы рад, если бы он это сделал, но гнев Коиина… - Мне жаль, - проговорил, наконец, вождь. – В этом моя вина. Я должен был уследить за Коиином и его болезнью… «О, да, ты должен был…» - горестно усмехнулся юноша, но вслух ничего не сказал. Должен был, но теперь уже ничего не изменишь. По крайней мере, пустыми словами и извинениями. - Тебе лучше уйти сейчас, пока не стало слишком поздно. Я разберусь с ним. «Все же он приказывает мне уйти» - понял Мая. Он испытал чувство облегчения и досады в то же время – все было далеко не так просто, как это представлял старый вождь. - Это ничего не изменит, - Мая покачал головой. – Коиин не остановится. - Если он не образумится и не остановится сам, я буду вынужден… действовать. Он слишком далеко зашел. - Да, слишком. Поэтому мне уже не страшно. - Он сломал тебя?! – в ярости рыкнул мужчина, - Теперь ты готов положить жизнь к его ногам и быть его рабом до конца своих дней? Это – то, чего ты хочешь? - Нет, - Мая улыбнулся сам себе, - я не буду его рабом. Я буду его наказанием. Буду до тех пор, пока он не поймет этого. Или до тех пор, пока несчастный случай не отнимет его или мою жизнь. - Ты забываешь о том, что ты сын своего отца и будущий вождь своего племени, - строго напомнил Лабарт. - И это неизменно. Взглянув на спокойного и уверенного в себе юношу, Лабарт понял, что пытаться вразумить его – бесполезно. Мая совсем не был похож на слабого и сломленного человека, он был полон смиренной решимости и терпения, и от него исходила такая необычная сила духа, которую Лабарт давно уже не встречал. Что бы там Коиин не вытворял с этим бедным мальчиком на протяжении всего времени, Мая вынес это испытание, вынес с достоинством, он выжил и стал еще сильнее, чем прежде. - Я должен сообщить об этом твоему отцу, - Лабарт отвел взгляд от фигуры юноши, признавая свое поражение. - Не приводите его сюда, - спокойно попросил Мая, - и передайте ему мои слова. Пусть доверится мне. Я знаю, что делаю. Перед закатом в хижину пришел Коиин. Лицо его было непроницаемо, на нем нельзя было прочесть ни торжества, ни раскаяния, молодой воин вел себя отстраненно, словно чужак. Приказав Мае подняться на ноги, он первым делом сорвал с его шеи ожерелье – символ, который имел право носить только сын вождя. Ожерелье было отброшено в сторону, наземь, Мая не следил за его полетом, он смотрел в холодные глаза своего врага. Только что он потерял свою семью и свой статус: мысленно он попрощался с ними, но ненадолго. Придет время, и он вернется, обязательно вернется. Коиин не отрывал от него своего непонятного, невыразительного взгляда. О чем он думал сейчас? Что чувствовал, когда до момента, которого он так страстно желал, осталось совсем немного времени? Коиин шагнул вперед, приближаясь к юноше вплотную. Его руки поднялись, и ладонями он обхватил исхудавшее, бледное лицо своего пленника, так бережно, словно держал в руках драгоценный хрупкий цветок. Затем его губы приблизились, и Коиин поцеловал Маю, но в поцелуе этом не было привычной жестокости и напористости. Воин никуда не торопился и не давил, отнимая волю и забирая чужое дыхание. Этот поцелуй был… нежным. «Он успокоился», - понял вдруг Мая. «Теперь, когда он уверен, что получил то, что хотел, он успокоился… надолго ли? Как скоро его безумие снова возьмет верх над его разумом?» Поцелуй продолжался, но Мая не отвечал на него, ничего не чувствуя и погрузившись в свои раздумья. Нежность Коиина ничего не меняла, он мог быть сколь угодно ласковым, но это ничего уже не изменит, Мая никогда не ответит ему. Никогда не посмотрит на него иначе, чем с холодом ненависти и презрением. Он будет прятать их до поры до времени, а пока… достаточно просто того, что Коиин не требует от него ответа. Закатное солнце освещало деревню теплым оранжевым светом. Было приятно наконец-то выйти наружу, почувствовать кожей легкий ветер, вдохнуть полной грудью, пропитываясь запахами луговых трав. На пути к большому костру им никто не встретился, все жители ожидали их на месте. Обряд – это выполнение традиции, всегда сопутствуемое праздником, но столпотворение на небольшой поляне посреди деревни никак нельзя было назвать праздничным. Шагая вслед за Коиином к вождю, что в окружении старейшин сидел на противоположной стороне поляны, Мая нутром чувствовал десятки любопытных взглядов, устремленных на него. Многие знали его, сына вождя соседнего племени, а те, кто не знали, спрашивали у тех, кто стоял рядом. Шепотки за своей спиной Мая прекрасно слышал, но ему почти не было дела до того, что подумают о нем эти люди. Он выживает, а для этого все средства хороши. Лицо Лабарта было непроницаемо, но его молчаливое недовольство происходящим наложило свой отпечаток на всех вокруг. Воистину, это не было праздником, ни для кого из них. Может быть, только для Коиина, но тот выглядел слишком уж спокойным и не демонстрировал своей радости. Мая молча, не поднимая взгляда от вытоптанной земли, следовал указаниям. Встать на колени. На колени… ему не велели уткнуться носом в грязь, значит ли это, что Лабарт нарекает его сейчас не рабом, а всего лишь слугой? В груди Маи затеплилась надежда, что во имя своего спасения он падет не слишком низко. Не было ничего постыдного в том, чтобы прислуживать кому-то, в какой-то мере это даже благородная работа… но не для сына вождя. Однако Мая был рад и этому. Лабарт говорил какие-то слова, незнакомые юноше. Традиции в их племенах были разные, некоторые брали свое начало в совсем далеких племенах, поэтому использование слов другого языка не было необычным явлением. Пальцами вождь наносил на лоб и на закрытые веки Маи краску. Кажется, красную… на груди вывел несколько узоров. Вокруг стояла тишина, все наблюдали за обрядом, не смея проронить ни слова. Когда первая часть обряда закончилась и Лабарт отступил в сторону, уступая место Коиину, юноша приподнял потяжелевшие от краски веки и глазами скользнул по ряду ног в стороне от себя. Некоторые люди сидели, и на мгновение ему показалось, что он видит Сорину – в толпе мелькнули светлые волосы цвета соломы. Сердце его пропустило удар, он начал лихорадочно вглядываться в людей, выискивая девушку, но Коиин, схватив жесткими пальцами за подбородок, заставил его вернуть голову на место и смотреть прямо перед собой. В руке Коиин держал ритуальный костяной нож. Мая не знал наверняка, но догадывался, зачем, и его догадки оправдались, когда молодой воин встал позади него и распустил косу. Волосы он намотал на руку, дернув голову Маи так, что ему пришлось устремить свой взгляд в темнеющее небо. Юноша стиснул зубы от боли и досады – еще одна жертва, которую он готов был принести во благо своей свободы. В тишину упали новые незнакомые слова, рука Коиина с ножом взметнулась, замерла на несколько вздохов – Мая видел острый конец каменного лезвия, устремленного вниз, почти над его лбом. На мгновение ему показалось, что Коиин собирается убить его. Сердце сжалось от ужаса, он судорожно втянул ртом воздух, испугавшись, что вот так неожиданно и настанет его конец. Затем лезвие обрушилось вниз. Мая зажмурился. Кожу головы неприятно дернуло, потом снова и снова, так сильно, что он прогнулся в пояснице и начал заваливаться назад, но вдруг он почувствовал небывалую легкость и выпрямился, ощущая, как обрезанные пряди щекотно скользят по шее. Его бледных иссохших губ коснулась легкая улыбка. Не так уж это и страшно – подумаешь, отрезали волосы… его остригли не на лысо, как какого-то раба, Мая может перенести этот позор. Последняя часть обряда была самой неприятной, пока Коиин, присев рядом на корточки, вырезал на его плече знак племени, Мая стискивал зубы и смотрел под ноги, не издавая ни звука. Он терпел и большую боль, когда был с Коиином, поэтому вырезание метки вытерпел с достоинством и даже почувствовал что-то, странно похожее на удовлетворение… Оно же читалось и на лице Коиина. Он сделал Маю «своим», а Мая только кривил губы в едкой усмешке – Коиин даже не подозревал, насколько сильно ошибся, и сколько боли принесет ему осуществление его заветного желания обладать им. Зазвучал бубен, и люди запели какую-то песню. Праздник начался. Сначала хор голосов был нестройным, но позже людям надоело глазеть на светловолосого чужака, ставшего слугой старшего сына вождя, и они принимались веселиться, танцевать и петь песни. Мая все так же стоял на коленях, но уже в стороне, вокруг крутились дети, хихикая и тыкая в него палками, но он никак не реагировал. Все это – ничто, по сравнению с тем, что ждало его ночью в хижине Коиина. К той пытке, тому обряду, который проведет он, Мае действительно стоило подготовиться.