Дикая Гора

С той ночи, как стража обнаружила Коиина на подходе к деревне, шаманы и знахарки не отходили от сына вождя ни на миг. Тяжелые раны его были тщательно обработаны, молитвы Великим Духам Предков пелись без перерыва, целебные травы курились в хижине днем и ночью. Коиин лишь несколько раз открывал глаза на следующий день и все раскаивался в ошибках, молил о прощении, и все, кто мог, кто был близок к нему или был причастен – все прощали, понимая, что первый сын вождя готовится умереть. Отец простил его за все содеянное и в ответ просил простить за то, что вовремя не остановил, но Коиин к тому времени снова провалился в беспамятство. На вторую ночь у него началась лихорадка, и больше он не говорил и не открывал глаза. Время тянулось медленно, вождь племени Глубоких Озер убивался горем, каждый миг ожидая дурного известия от знахарок, что сновали из хижины туда-сюда, меняя повязки. К счастью, рана Коиина не гноилась, но была слишком большой и глубокой, и молодой воин потерял слишком много крови, пока добирался домой. Все в деревне скорбели вместе с Лабартом: никто не пировал у большого костра, не радовался жизни, дети не веселились у домов и не слышался их задорный смех. Даже сторожевые собаки притихли и не лаяли, не виляли хвостами, завидев хозяев. Лабарту было тяжело видеть, как в муках умирает его сын, но в груди его теплилась слабая надежда, что все обойдется... что Коиин окажется сильнее Смерти и вырвется из ее цепких лап, что его время еще не настало. Негоже это, когда раньше отца умирает сын! Вождь племени Глубоких Озер не переставал надеяться на чудо. Да, Лабарту было тяжело, но все же он проводил большую часть времени в хижине с Коиином, стремясь побыть с сыном как можно дольше, пока не разрешится его судьба, и выбирался наружу лишь для того, чтобы решить какие-нибудь не терпящие отлагательств дела. В один такой день, когда Лабарт обсуждал с воинами своего племени, где теперь лучше охотиться, так как Рыжий Медведь успел опустошить леса Долины до того, как столкнулся с человеком, к нему и подбежал стражник. - Чужак в деревне, - сообщил он, приблизившись к вождю. Голос его был приглушен – все знали, что Коиин вот-вот умрет, а это значило, что над деревней витало множество Духов Предков, чтобы принять его душу и вознести ее в небеса. Тревожить их громким голосом и привлекать внимание к живым боялся даже Лабарт. – Говорит, что Ваш давний друг и Вы будете рады его увидеть. Лабарт немедленно покинул воинов и отправился посмотреть, какого такого старого друга нелегкая принесла в столь неподходящее время. Человека, стоявшего, опершись на посох, он узнал не сразу – все-таки, друг действительно был давний, и много лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз, к слову, в этой самой деревне... но когда узнал, Лабарт встал как вкопанный, не веря своим глазам. - Гирда? – с сомнением вопросил вождь. Человек напротив заулыбался, показывая, что Лабарт не ошибся. Постаревший, ссохшийся, обросший седой бородой, сын Трерона совсем не походил на того мальчишку, которым его запомнил Лабарт. Вождь племени Глубоких озер неторопливо приблизился к страннику, одновременно и радуясь неожиданной встрече, и подозревая, что появление скитающегося шамана в их деревне – дурной знак. – Что привело тебя сюда? Я думал, ты давно сгинул в степях... От тебя не было вестей много лет. - Я странствовал и набирался мудрости, Лабарт. Вижу, ты стал достойным вождем. Лабарт сморщился, как от режущей зубной боли. - Да, - сдавленно проговорил он, думая о том, что хорошим отцом ему стать не удалось. - Пойдем, друг, ты, наверное, здорово устал с дороги. Я велю накормить тебя, и после мы поговорим о том, зачем ты вернулся в Долину. Но странствующий шаман отрицательно покачал головой. - Я пришел не к тебе, Лабарт. Я пришел увидеть твоего сына. Хижина деревенского шамана, в которой лечили Коиина, была густо прокурена целебными травами. Гирда, войдя внутрь, велел проветрить помещение и даже не взглянул на хозяина дома, захлебнувшегося негодованием из-за такого пренебрежительного отношения к своим стараниям. Лабарту было не до разборок между шаманами, он приказал знахаркам открыть окно в крыше и оставить дверную заслонку в стороне. Густой молочный дым быстро рассеивался, казалось, что вместе с ним из Коиина уходит и жизнь. Гирда опустился на колени рядом с раненым и положил руку тому на влажный лоб. - Ты сможешь его вылечить? – с надеждой спросил Лабарт. Он не мог перестать верить, что что-то все же может спасти его сына даже с такими ранениями... не зря же он продержался столько времени, несмотря на всю потерянную им кровь! - Нет, - Гирда покачал головой. – Никто и ничто не сможет вылечить такие глубокие раны. Как долго его лихорадит? - Сегодня будет третья ночь. - Значит, все решится до рассвета. «Что это значит?» - хотелось спросить Лабарту, но глаза шамана подернуло дымкой – верный знак, что шаман погрузился в транс и его нельзя теперь беспокоить, иначе разгневаются Духи и не отпустят душу шамана обратно на землю живых. Лабарт молча попятился к выходу и встал снаружи, загораживая вход в хижину спиной. «Все решится до рассвета», - эхом звучало в его голове. Коиин или умрет к утру, или... лихорадка его отпустит? Зная, что ждать осталось недолго и что вскоре решится судьба его сына, Лабарту было тяжело вернуться к повседневным делам. Он отсылал прочь всех, кто подходил к нему с вопросами и бродил по деревне мрачной тенью, молясь о том, чтобы Духи позволили его сыну жить. Внезапно вождь племени Глубоких Озер остановился. Его осенило. Не все было сделано для того, чтобы душу Коиина пощадили: он получил прощение отца и шамана племени, но не получил прощения Маи, перед которым больше других был виноват... Найти сбежавшего мальчишку спустя несколько дней было возможно, если пустить по его следу лучших охотников и следопытов и лучших собак, но времени у них оставалось только до утра – погоня и нагнать его не успеет, не то, что бы привести обратно в деревню. Но вместо Маи, которого не было, возможно, прощение сможет дать его отец?.. - Куда Вы? – окликнула стража, когда Лабарт спешным шагом покидал деревню. Он махнул рукой, приказывая оставить его одного. Путь вождя лежал к селению племени Растущих Семян, что расположилось в другом конце Долины. Чем ближе Лабарт подходил к владениям Иммы, тем неуверенней становились его шаги. Столько лет после той ночи они почти не разговаривали, обменивались только теми необходимыми фразами, которые положены вождям, и лишь однажды их беседа не относилась к делам народов – когда Имма приходил и требовал вернуть ему сына. А теперь, после всего, что было между ними и после всего, что случилось между их сыновьями, Лабарт шел просить прощения для Коиина, хотя за всю жизнь ни разу не просил его для себя. Что ответит ему Имма? Даже слушать не станет...но Лабарт не мог просто бросить затею и трусливо повернуть назад. - Кто идет? – грозно спросила стража, когда вождь враждебного племени ступил на чужую землю. - Лабарт, вождь племени Глубоких Озер. Я должен срочно повидать Имму. Его не пустили дальше ни на шаг: таков, возможно, был давний указ Иммы. Вождь появился на поляне нескоро, явно не торопился лицезреть старого врага. - Что тебе нужно? – недружелюбно спросил Имма, останавливаясь рядом со своими воинами. Лабарт, оставшийся стоять на другой стороне поляны, был один – его свита не последовала за ним. - Я должен сказать тебе кое-что, вождь племени Растущих Семян, кое-что, предназначенное только для твоих ушей. - Не желаю слушать ничего, что не касается моего сына, - отрезал Имма. - Это касается твоего сына. И моего. Несколько вздохов Имма сверлил Лабарта колючим, недоверчивым взглядом, затем, решившись, подал знак своим людям оставаться на месте и вышел на середину поляны. Лабарт шагнул ему навстречу, приближаясь медленно и собираясь с духом, чтобы просить о невозможном. - Несколько дней назад на наших сыновей напал Рыжий Медведь, - приглушенно начал Лабарт, открыто глядя в глаза Иммы. Лицо того не дрогнуло, когда прозвучала дурная весть, но Лабарт почувствовал, как его воспитанник внутренне напрягся. – Не знаю, как он очутился в Долине, наверное, его пригнал сюда голод... он гнался за сбежавшей Сориной и догнал ее. Сорина погибла. - Что с Маей? – резко спросил вождь. - Они оказались там случайно и пытались ей помочь. Коиин заборол медведя, в одиночку, - Лабарт не отрывал взгляда от карих глаз, - Мая не помог ему и сбежал. Никто не знает, где он сейчас, мы его не преследовали. По этим же глазам, мгновение назад взволнованным, а теперь – равнодушным, Лабарт понял, что остальное Имму не волнует. Главное, что его сын жив. А вот Коиин... - Коиин был тяжело ранен и умирает, все решится до рассвета, - отчаянно выпалил Лабарт, сжимая кулаки. - Если в тебе есть хоть капля милосердия, Имма... молю тебя, пойди и прости его вместо своего сына! Вождь племени Растущих Семян полоснул его полным жгучей ненависти взглядом как раскаленным на углях ножом, и Лабарт понял, что для Иммы его просьба так же нелепа, как то, что человек когда-либо сможет летать в небе, как птица. Но Лабарт не попятился назад, как бы не хотелось сделать это под тяжелым взглядом бывшего воспитанника. - Твой Коиин разрушил жизнь моего сына, растоптал его честь мужчины... а теперь хочет упокоиться с миром? И ты смеешь просить меня о таком? – прошипел Имма, надвигаясь на старого врага гранитной скалой. Лабарт, не выдержав напора, все же отступил на шаг назад. - Я молю, если в тебе есть хоть капля милосердия... - Есть, но не для насильника и подлого ублюдка, каким был Коиин. Ты просишь прощения для него за все, что он сделал? Этому не бывать. Надеюсь, твой сын сдохнет в муках, как бешеная собака. В другой раз Лабарт не простил бы таких слов в адрес своего сына, но в этот момент он был слишком опустошен, чтобы реагировать на оскорбительную фразу. Имма уходил от него, демонстрируя спину, и Лабарт ничего не мог сделать, чтобы его вернуть. Он побрел прочь, и ноги сами вынесли его к маленькому лесному озеру, спрятанному в чаще, к месту, о котором знали только они двое и где все началось. Именно здесь Лабарт впервые почувствовал «это» по отношению к Имме, тогда еще несмышленому, угловатому и затравленному старшими братьями подростку. И именно здесь Лабарт совершил самую большую ошибку в своей жизни, о которой не переставал жалеть даже спустя два десятка зим. С тех пор озеро совсем не изменилось – не обмельчало, не осыпались его края, даже кусты водяной травы торчали там же, где их помнил Лабарт. Сколько раз он повторял в голове эти сцены здесь, у воды? Сколько сокрушался и ненавидел себя за то, что продолжал вожделеть, даже зная, что причинил боль и не должен был этого делать? Сейчас, спустя два десятка зим, он видел все, что творил, как наяву. В тот день Трерон объявил, что выберет будущего вождя из самых лучших воинов племени. С десяток мужчин собрались возле большого костра в центре деревни, чтобы сразиться и показать, кто из них больше других заслуживает этой чести. Лабарт примчался в племя Растущих семян сразу, как только услышал новость, и обнаружил Имму в толпе собравшихся поглазеть на поединок. Он схватил мальчика под локоть и оттащил в сторону. - Это твой шанс, - заговорчески прошептал Лабарт на ухо удивленному подростку. - Шанс на что? Ты лишился ума?! - Иди, вызовись поучаствовать, - наставлял тем временем Лабарт, краем глаза следя за теми, кто уже вышел добровольцем к костру. Большую часть составляли опытные и матерые войны, был и молодняк, однако, уже занимавший в деревне уважаемую роль. Имма тоже смотрел на них – с нескрываемым ужасом, слишком силен был в нем страх забитого старшими ребенка. Несмотря на годичные тренировки под руководством Лабарта, мальчик так и не научился верить в себя. Лабарт схватил его за подбородок, заставляя взглянуть на себя. – Твоя сила в том, Имма, что никто не воспринимает тебя всерьез. Никто не вызовет тебя на бой первым, потому что никто не знает, насколько ты силен. Никто не видит в тебе достойного соперника, и все они будут расслабленны, уверенные, что уложат тебя одним пинком. Дождись, пока кто-то из них не победит, и тогда нападай – не жалей, не щади, потому что никто в этой деревне никогда не пощадит тебя. Бей сразу насмерть. Ты понял? Имма глядел на него во все свои оленьи глаза и мирился с тем, что у него не было выбора. Лабарт безжалостно вытолкнул его через толпу к костру, мальчишка запутался в собственных ногах и растянулся на земле под дружный гогот желающих стать вождем. - Что, Имма, и ты решил попытать счастья? – ядовито спрашивали мужики. Имма залился краской, но поднялся на ноги и встал в сторонке, опустив взгляд на сцепленные пальцы рук. Как и предвещал Лабарт, никто не вызвал Имму на бой. Он так и простоял в стороне до самого конца, пока не остался один победитель, но Раккти, хоть и дышал тяжело, все равно выглядел устрашающе огромным и полным сил. Имма бросил растерянный взгляд на людей вокруг, нашел Лабарта – тот коротко кивнул, разрешая воспитаннику сразиться, и Имма вступил в круг. Нападать на Раккти, опытного в рукопашном бою воина, в открытую, он не рискнул. Как, впрочем, и отражать атаки, раскрывая перед всеми свои знания и умения. Долгое время он только ускальзывал из-под ударов, нырял под руку, крутился вокруг могучей фигуры воина. Лабарт все время подчеркивал, что при комплекции Иммы скорость – его самое мощное оружие, и целенаправленно тренировал мальчика на юркость и ловкость. Теперь Имма мог применить все свои навыки на деле, и, с легкостью уходя из-под тяжелой руки опытного вояки, испытывал неверие и восторг одновременно, удивлясь самому себе. И, помятуя наставления друга, наблюдал за соперником, изучал его, выжидал момент, когда тот израсходует все свои силы. Толпа вокруг заливалась смехом глядя на то, как младший сын вождя ужом извивается и скачет белкой вокруг лучшего воина племени, и как тот, как бы ни старался, не может коснуться его и пальцем. Потеха была что надо! А Раккти, сначала улыбавшийся, как и все, теперь начинал злиться. Ему не нравилось быть посмешищем для всей деревни. Выбрав нужный момент, когда Раккти чуть замешкался, пытаясь отдышаться и прогнать головокружение, Имма ловко перехватил руку мужика, летящую прямо в лицо, извернулся, выворачивая конечность из плечевого сустава, швырнул весь свой вес под колени противника и уложил того на лопатки, взяв безвольно повисшую руку в захват ног. Раккти тяжело хрипел под хор удивленных вздохов вокруг, пытаясь вырваться, но мог сделать это только сломав себе руку. Наконец, смирившись с поражением, он в примирительном жесте поднял свободную ладонь. Имма тут же отпустил его и откатился в сторону, опасаясь, что это всего лишь уловка. Раккти тяжело поднялся на ноги, покачнувшись, развернулся всем телом к Имме и неожиданно растянул губы в улыбке. - Я признаю поражение, мальчик. Ты победил в честном бою. Трерону ничего не оставалось делать, как признать право младшего сына на наследование титула вождя. Обряд провели следующим же вечером, и на этот раз шаман нарисовал на лбу Иммы священный знак – это означало, что Великие Духи Предков признали выбор Трерона. Празднование длилось всю ночь, Лабарт веселился наравне со всеми так, будто это была его собственная победа. Он позабыл про свою молодую жену, про дом и плясал у костра до самого рассвета, чествуя будущего вождя Имму. С тех пор они сблизились еще больше, и не было нужды таить дружбу от других. Поначалу Трерон сомневался в Имме, но спустя время признал, что мальчик не так уж и безнадежен: Имма оказался преданным, старательным и совсем не глупым юношей. И все было бы хорошо, если бы не то странное чувство, томившееся в груди Лабарта, стоило взглянуть на мальчика или подумать о нем. Чувство это с каждым месяцем становилось все больше, и порою Лабарт чувствовал, что грудную клетку вот-вот разорвет. Он стал избегать прикосновений Иммы, часто прятал взгляд и мечтал о нем в тайне, грубо лаская свою жену, и стыдился своего чувства. Так не могло продолжаться долго. Через год, когда вожди заключили «мир» между племенами и устроили пир, на котором собрались все от мала до велика, Лабарт слишком много пил, чтобы заглушить ревность к другу, которого окружили девицы, а когда тот под утро внезапно исчез, Лабарт кинулся искать его по всей деревне. Ни в отцовской хижине, ни в его собственной Иммы не нашлось. Тогда Лабарт понял, где может найти мальчика в такой час. Лелея надежду на то, что Имма отправился к их тайному месту в одиночестве, а не в компании какой-нибудь потаскухи, Лабарт мчался через сереющую на рассвете чащу к озеру. Там, на еще влажной от росы траве, к радости молодого воина расположилась только одна фигурка. Лабарт замер, прислонившись спиной к стволу дерева, и тяжело выдохнул. Имма был тут один, один... он не предал их дружбу, не опорочил это священное для них место, приведя девицу для утех. Имма не мог не слышать приближение друга, но продолжал сидеть у кромки воды, обнаженный, отжимая перекинутые через плечо влажные волосы. - Куда так торопишься, Лабарт? – спросил юноша насмешливо и устало. - Что ты тут делаешь? - Я устал от шума и людей. Вот, пришел отдохнуть... – Имма обернулся к нему, стараясь разглядеть фигуру Лабарта в тени леса, но ему это не удалось. – Чего там прячешься, выходи. Лабарт не мог оторвать взгляда от худых острых лопаток на спине своего воспитанника. Сколько раз он их видел и сколько раз желал прикоснуться к ним... провести большой шершавой ладонью по спине. «Я пьян», - совершенно отчетливо понял Лабарт и сглотнул сгустившуюся во рту слюну. «Я пьян, я не должен...» «Какая-то там сисястая дрянь не получит его, я возьму Имму первым», - твердо заявил кто-то незнакомый Лабарту, таившийся все это время в его голове. - Имма, пришло наше время скрепить союз. Лабарт накинулся на ничего не подозревающего юношу, повалил на мерзлую землю и терзал его, кусал, слушал, как тот захлебывается мольбами и болезненными стонами, как бешено колотится его сердечко в груди. На глаза наворачивались слезы – обиды, злости на самого себя, раскаяния в том, что делает с человеком, которого так любит, но Лабарт не мог остановиться. В своей недолгой жизни он попробовал много женщин, но ни с кем никогда ему не было так хорошо и так горько от того, что его удовольствие причиняет другому столько боли. Лабарт помнил каждый вскрик плачущего Иммы, каждый его судорожный вздох. После того утра юноша лишь иногда смотрел на него, но в глазах мальчика Лабарт видел столько боли и ненависти, что поневоле сам отводил в сторону взгляд. Молча, этими взглядами Имма задавал ему простые вопросы: «За что? Почему?», но юный воин, как ни старался, не находил на них ответы. - Иногда мне кажется, что, когда ты родился, духи забыли поместить в твое тело душу, - проронил Имма однажды, когда каким-то неведомым образом ему стало известно, что это Лабарт был виновен в смерти его старших братьев. Новость эта поразила юношу настолько, что он до рассвета не смыкал глаз, пытаясь поверить в то, что его друг и наставник, к которому он был так привязан, на самом деле жестокое чудовище, готовое на все, чтобы добиться своей цели. - Ты ошибаешься, у меня есть душа. – Оправдывался Лабарт, застигнутый врасплох внезапным обращением Иммы. - Просто мои чувcтва… другие. - Не уверен, что действительно хочу знать о них. Как бы ни старался Лабарт извиниться потом и загладить свою вину, Имма не желал его слушать. Иногда казалось, что даже не слышал, что ему говорят. Дружбе пришел конец, и кроме как на пассивную недоброжелательность Лабарту больше было не на что надеяться. Он сдался и ушел, чтобы корить себя всю оставшуюся жизнь и не иметь шанса изменить что-либо. Тогда ему казалось, что это единственный верный выход. Сейчас, спустя двадцать лет, Лабарт был согласен с собой прежним – у него не было другого выбора. Сумерки стремительно опускались на лес, сгущая тени под кронами деревьев. Очнувшийся от воспоминаний вождь тряхнул головой, развернулся и поторопился обратно в деревню, надеясь, что его сын все еще жив. По пути он еще раз вышел на полянку, где караулили свою территорию стражи племени Растущих семян. - В моем доме сейчас находится Гирда. Передайте вашему вождю, возможно, он захочет увидеться с братом.