Дикая Гора

11.

Мая сделал огромную ошибку, потеряв драгоценное время на панику, неверие и разглядывание спины Коиина. Делу это не помогало, а солнце опускалось все ниже, долина погружалась в вязкие серые сумерки. Только когда Коиин затерялся среди камней и кривых стволов деревьев, растущих у подножья, Мая опомнился и, рывком развернувшись, заторопился обратно в пещеру, к умирающему костру. Одного взгляда на прогоревшие угли от высушенных дневной жарой веток хватило, чтобы понять – не успеет. Ни за что не успеет… Он рухнул рядом с кострищем, ударяясь всем телом о каменный пол, и что есть силы задул на тлеющие оранжевым угольки. Пламя лениво всколыхнулось, но стоило перестать раздувать огонь, как оно тут же умирало. Гореть там уже было нечему, но Мае только и надо было, что прожечь толстую натирающую веревку. В голове мелькнула мысль кинуть на огонь шкуры, но те слишком тяжелы, лишь раздавят его надежды, да и ползти за ними связанным по рукам и ногам далеко. Он поочередно то наклонялся к серому пеплу лицом, то прикладывал к углям руки. Кожу обжигало жаром, жгло, веревка, совсем недавно свитая и еще влажная, неохотно тлела… а уголек гас. Мая все равно прижимал к нему связанные запястья, пока не перестал ощущать ладонями тепло. Кожа на ребрах ладоней покраснела и распухла, а вот прочная веревка едва ли пострадала от слабого огонька. Он сел, тяжело дыша, понимая, что остался без света и все еще связан по рукам и ногам. Стиснул зубы. Тело болело, но сейчас, переполненный страхом и отчаянным желанием жить, он не замечал этого. Почти на ощупь Мая двигался вдоль стены, исцарапанными воспаленными пальцами скользя по неровным выступам, пока не нашел более-менее острый. Он скрючился, прижимая к выступу запястья, и начал тереть руки о него, причиняя обожженным ладоням вред больший, чем проклятой веревке. Коиин сделал это специально, специально взял новую, только что сплетенную из высоких стеблей этой сорной травы, растущей где ни попадя. Он всю жизнь будет ненавидеть их, эту траву и Коиина… если переживет то, в чем увяз по самые уши сейчас. Знал ли Коиин, что является для него пыткой большей, чем насилие и надругательства? Если знал, то Коиину следовало бы отдать все лавры жестокости, потому что Тьма – это то, что действительно могло свести Маю с ума. Это был страх не взрослого мужчины, брошенного среди ночи без возможности защититься или убежать от хищника, а страх ребенка, мучимого ночными кошмарами и слишком буйным воображением. Уже сейчас дальний угол пещеры окутал мрак, и хотя, если присмотреться, еще можно было увидеть очертания выступов стен, юноше уже мерещилось какое-то движение, два огонька прищуренных глаз, влажно блестящие клыки твари, притаившейся в засаде. «Это неправда», - пытался убедить себя Мая, остервенело стирая кожу о камень, - «Там ничего нет, пещера закрыта, закрыта!» Боль стала невыносимой, и Мая обессилено привалился боком к стене, тяжело дыша и обреченно глядя на еще светлый контур выхода из пещеры. По пальцам стекало горячее, отчетливо ощущался запах свежей крови, и Мая обругал себя всеми бранными словами, которые когда либо слышал из уст старших: теперь от него несет едой для всех хищников округи, свежие раны ничем не прикрыть, а корочкой кровоточащие ссадины покроются еще не скоро. Из груди Маи вырвался нервный смешок, а по щекам потекли слезы. - Я слабак… - прошептали распухшие, искусанные и щиплющие губы. – Ты просто ничтожество, Мая. И поделом тебе… Он слишком часто полагался на друзей и отца, привык, что ему помогают, а теперь, когда остался один, он сам не мог ничего для себя сделать. Никто не мог ему помочь, и там, где надо было действовать решительно – он оплошал. Тлела в душе надежда, что его найдут. Обязательно найдут, отец не бросит просто так пропавшего сына… но это будет не сегодня. Не этой ночью. И, возможно, даже не завтра – потому что Коиин прирожденный охотник и вряд ли оставил за собой хоть какие-то следы, которые могли бы привести его отца сюда или вывести к вражескому племени. Мрак с каждой секундой все уверенней захватывал пещеру, холодный камень теперь освещали только приближающиеся короткие вспышки в небе. Мая, поддавшись панике, страху и жалости к самому себе, пополз обратно к выходу из пещеры. Снаружи дул порывистый ветер, бросая ледяные капли о скалы так, словно хотел разбить их на тысячи сверкающих песчинок, но Мая все равно лег на узкое плато, глядя в темноту перед собой, и вздрагивал от каждого громового раската и каждой переливистой вспышки. На открытом пространстве, хоть и на головокружащей высоте, продрогший и трясущийся от холода и нервного напряжения, он чувствовал себя лучше, чем под давящими сводами удушающей и живущей своей теневой жизнью пещеры. Долина то и дело озарялась холодным светом. Мая видел очертания гор на той стороне, видел, как гнутся под ураганными порывами ветра исполинские стволы, склоняя густые могучие кроны к самой земле. Он видел и камни, и выступы склона внизу. Всего-то и надо было – толкнуться ногами, скатиться вниз… Если повезет – то расшибет голову. Но скорее всего - просто сдерет кожу, набьет ушибов и сломает несколько костей. Оставшись живым калекой. Если Коиин вообще оставит его в живых… Мая не мог этого сделать. Не мог оттолкнуться. Падение казалось ему концом, оттуда уже не будет возврата, а у него была возможность прожить еще один день. Мая трусил. Он был трусом с самого начала, еще тогда, когда Коиин впервые прицепился к нему много-много лет назад, им уже давно надо было подраться, как нормальным парням, а они все точили друг о друга языки, и вот во что это вылилось. Надо было сразу, по-нормальному разобраться, тогда бы не было этих отвратительных сцен и липкой крови между ногами. Лицо его было обращено к шумящей от ураганного ветра долине, а спина была открыта к пещере. Мае казалось, что вот-вот оттуда, из непроницаемого мрака, выпрыгнет дикий зверь и вонзит свои острые, сверкающие в вспышках молний клыки в его бедра, и, оставляя кровавый след на камнях, затащит в свое убежище, чтобы медленно наслаждаться еще трепыхающейся человечиной. Долина взрывалась то короткими, то переливистыми вспышками, и в перерывах, погруженных во мрак, сердце Маи замирало. А когда небо вспыхивало, его словно пронзало лезвием страха: Мае казалось, что в этот момент из-под плато вынырнет зубастая пасть, вцепится прямо в его лицо и утащит вниз, как уже разделанную, готовую к употреблению тушу. Он не смел закрыть глаза, бесцельно пялясь прямо перед собой, словно это могло ему помочь, и сотрясался от ужаса и холода. Когда после долгого затишья небо разразилось оглушительным грохотом, Мая понял, что больше не может так. Он в безудержном страхе метался от невидимых во тьме стен пещеры на озаряемое холодными вспышками скользкое плато, разбивая в кровь колени, локти и лицо, не в силах определить – где ему страшно меньше, и разрывал свое горло в беззвучном отчаянном крике, не издавая ни звука, потому как голосом Мая опасался привлечь внимание незримых плотоядных тварей во тьме пещеры и снаружи, под яростно хлещущим дождем. Он не сомкнул глаз до самого рассвета, однако в итоге, после бессмысленных истеричных метаний, перебрался обратно в пещеру, зарылся в толстые шкуры с головой и лежал с закрытыми глазами, тяжело, прерывисто дыша. Страх и инстинкт самосохранения не позволяли юноше погрузиться в сон, тело было на взводе, готовое к любой опасности, слух и нюх обострены, кровь приливала к голове, вызывая неприятную тупую боль и ощущение давления. Тело затекло и ломило от резкой боли, от которой Мая был не в силах избавиться, из заднего прохода вновь потекла кровь, внутренности скрутило, и не в силах больше сдерживаться юноша плакал и стонал, сжимая зубами старую шкуру, до тех пор, пока не погрузился в странное состояние отдаленного бодрствования: он продолжал слышать раскаты грома и чувствовать боль, но все это казалось ему всего лишь сном. Буря вскоре утихла, как это всегда бывает с летними грозами, но даже в кромешной тишине Мая не смог расслабиться. Он не мог согреться, продрогший до мозга костей, пока лежал на плато под дождем. Огня не было, не было и никакого другого источника тепла. Мая, измученный своим возбужденным состоянием, с трудом дождался рассвета и только тогда высунул голову из вороха шкур, обреченно прикрыл глаза и заснул. Коиин застал Маю спящим, забившимся в угол под ворохом притащенных им шкур. Под глазами пленника залегли глубокие черные тени, губы были иссушены и искусаны, некогда гладкие волосы растрепаны и тусклы. Был почти полдень, и Коиину следовало уйти довольно скоро, чтобы не вызывать среди соплеменников подозрений. Он бросил на камень кожаный бурдюк с водой, с маленьким кульком в руках присел рядом с юношей и осмотрел его связанные руки. «Так и знал, что он попытается ее снять…» - почти равнодушно отменил воин, рассматривая влажно блестящую корку на ребрах ладоней, вперемешку с надутыми волдырями от ожогов и липкой желтоватой жидкостью, вытекающей из них. Первым делом Коиин развязал своего пленника – распутал все веревки и помог полусознательному юноше разогнуться, затем занялся его ранами. Мая был очень слаб и нуждался в отдыхе, но боль во всем теле, всю ночь находившемся в одном положении, была слишком сильна: пока воин перевязывал тонкие руки, мальчик глухо стонал и пытался шевелить конечностями. Через некоторое время он попросил пить. На этот раз Коиин позволил пить юноше из горлышка бурдюка, понимая, что тот вряд ли сможет подняться сам и тянуться к его губам за скудными глотками. Мая пил медленно, жадно, набирая в рот воду и затем резко глотая ее, иногда захлебываясь – но снова подставлял раскрытый рот. Когда с перевязкой было покончено, Коиин обмыл юношу остатками воды. Засохшую кровь он сначала отскребал от кожи ногтями, и лишь потом проводил влажной тряпицей. Мая был неподвижен и тих, взгляд его плавал, словно он никак не мог им за что-то уцепиться и то и дело проваливался в сон, и в тот же миг снова просыпался. Воин положил его голову себе на колени, быстро, чтобы не причинять еще больше боли, смазал разодранный проход травяной мазью (Мая отозвался беспомощным хриплым вскриком), а затем принялся расчесывать спутанные волосы своего любовника гребешком. Это доставляло ему особенное удовольствие, и он увлекся на какое-то время, а потом просто сидел, поглаживая неподвижного и мерно дышащего Маю по лицу и волосам. Все должно было быть не так. С самого начала он этого не планировал, не планировал вот так вот насиловать, измываться, уничтожать его, он хотел забрать Маю по-хорошему, с его добровольного согласия… но теперь у него не было иного выхода. Теперь это был единственный способ, которым Коиин мог добиться своего. Он хотел Маю, хотел его тело и его душу, и был готов ранить их, лишь бы в итоге заполучить. Этой ночью он просил прощения у светловолосого мальчишки и молился всем богам, чтобы поняли и простили его. Он просил прощения у самого себя и оправдывался перед собой, оправдывал свои жестокие действия… Но у него не было выбора. Он не мог ничего сделать. Не мог иначе поступить. В мешке, что Коиин принес с собой, было немного простой еды, и он попытался покормить своего узника. Но Мая отказывался от еды, закрывал свои невидящие глаза и отворачивался. Вместо чувства вины в воине разрасталась злость и раздражение. В конце концов, он отшвырнул плошку с молочной кашей и скинул Маю со своих колен. - Ешь! – разгневанно приказал он, - Или же ты хочешь умереть?! - Это уже не кажется мне таким страшным… - сипло ответил ему пленник, не двигаясь и оставаясь в той же позе, в которой оказался на холодных камнях. - Даже не думай об этом, - холодно прервал его Коиин, - если ты захочешь умереть – я позабочусь о том, чтобы твоя смерть была долгой и мучительной. Мая ничего не ответил, устало прикрыв глаза. Его клонило в сон, от привкуса каши во рту подташнивало, кружилась голова, хоть он и лежал сейчас. Коиин долго молчал, глядя на его распластанное тело. Затем он пододвинулся к нему, встал над ним на колени и раздвинул ноги мальчика. Мая испуганно вздрогнул, сердце, до этого бившееся лениво, заметалось в груди, грозя вот-вот вырваться наружу. Он дернулся под Коиином, чувствуя, что старший воин устраивается на нем так же, как это было в прошлые разы… - Нет, Коиин! – хрипло воскликнул юноша, отталкивая его руками, - Не надо! Пощади! Грубые руки сжались на его ягодицах, больно впиваясь и оставляя ноющие следы. - Ты не хочешь, чтобы я делал это? – вкрадчиво поинтересовался воин, нависая над ним, - Не хочешь, чтобы я входил в тебя? - Нет… нет… - Тогда скажи это. Скажи то, что я хочу услышать. Скажи, что ты пойдешь со мной. Поклянись. - Нет… - тихо выдохнул юноша. Коиин яростно взревел, схватил мальчика за плечи и встряхнул, перевернул к себе лицом. Наклонившись к его губам, он не хуже той змеи прошипел: - Ты пожалеешь об этом, тебе лучше согласиться, и чем быстрее – тем лучше, потому что долго ты так не протянешь, да и у меня терпение на исходе. Когда Коиин говорил, их губы соприкасались, лицо Маи обдавало жаром его дыхания, но он не смел отвернуться. Он боялся разозлить воина еще больше – хотя куда уж больше, если от гнева даже зрачки дрожат. Мая даже мысли не допускал о том, чтобы поддаться его давлению, он не позволит себя сломать! Но следом Коиин начал делать то, от чего по спине у юноши побежали мурашки омерзения. Коиин принялся целовать его, жадно, прикусывая губы и язык, терзая его рот грубыми толчками и болезненными всасываниями. Мая не решался его оттолкнуть, в душе его теплилась надежда, что этим все и обойдется… он же видел, в каком юноша состоянии, он не станет снова… Но поцелуя воину было недостаточно. Его руки, до синяков сжимающие плечи мальчика, опустились на его тяжело вздымающуюся от страха и волнения грудь. Пальцы сжались на нежной коже сосков, выкручивая, ненасытно скользили по торсу, словно искали что-то на теле Маи. Губы следовали за грубыми, с зароговевшими мозолями пальцами, зубы царапали и оставляли кровоточащие следы укусов. Мая испугался еще больше, когда понял, что Коиин сцепляет на нем свои зубы не на шутку, испугался, что Коиин в прямом смысле слова его загрызет, разрывая плоть и наслаждаясь его кровью… Руки воина снова теребили Маю в паху, но мальчик не чувствовал ничего, кроме болезненного отвращения. Восставший орган Коиина виднелся через набедренную повязку, и вид его, огромного, торчащего под тканью, стал последней каплей для юноши, когда Коиин прижался к его ягодицам бедрами. - Сжалься! – взмолился Мая, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы. А ему казалось, что он выплакал все еще вчера. – Сжалься, Коиин, я этого не вынесу… Ты убьешь меня! - Разве это не то, чего ты так хочешь? Что, страшно умирать? – Коиин схватил юношу за бедра и упал на него, вдавливая в неровный каменный пол своим весом. – Что лучше, быть затраханным до смерти или просто быть со мной? Я тоже не хочу делать этого так, насильно, я хочу заниматься с тобой любовью, чтобы ты тоже обнимал меня… - Этого никогда не будет, - прошептал Мая, - никогда, никогда, никогда… - Тогда мне придется показать тебе, насколько ужасней альтернатива, выбранная тобой. Мая в отчаянье закричал, срывая голос и толкая Коиина руками в грудь. В голове его помутнело – он не мог представить себе, что сейчас ему снова предстоит испытать это, и в этот раз будет гораздо больней, потому что его раны внутри его тела еще не зажили… Он заметался, пытаясь вырваться из крепкой хватки Коиина – хватки умелого воина и опытного охотника, и бился об пол, не замечая никакой боли, кроме той, что фантомом раздавалась меж его бедер. От метаний раны снова открылись, и потекла кровь. Коиин долго смотрел на него, отчаянно трепыхающегося и пытающегося убежать, потом ударил по лицу и привалился к стене, затаскивая сопротивляющегося юношу на себя. - Не брыкайся, - холодно велел он, - сегодня мы попробуем кое-что новое… Тебе придется много тренироваться, но я буду терпелив. Коиин просунул пальцы под щеки мальчика, надавливая на зубы, словно пытался раскрыть пасть дикой собаке, и заставил его посмотреть на себя. - Не вздумай кусаться, если ты попытаешься сделать мне больно – я вырву все твои зубы. От этого ты не умрешь, но никогда уже не сможешь говорить. Мая смотрел на него растерянно, не понимая, о чем идет речь и чего от него хотят. Только когда Коиин ткнул его лицом в оттопыренную набедренную повязку, он понял, что именно он должен сделать. Коиин озвучил его догадку: - Ласкай меня языком. Возьми его в рот. Тебе придется научиться. Мая в нерешительности смотрел на бугор, обтянутый тканью. Он даже не мог себе вообразить, что что-нибудь подобное можно делать ртом, что «его» можно сосать и облизывать… Это было отвратительно. Член Коиина, которым он терзал его, член, который бывал в телах других девушек, член человека, которого он ненавидел… Коиин не выдержал и сорвал с себя тряпицу, качнувшийся орган ударил Маю по лицу горячей влажной головкой. Мая в ужасе отпрянул. - Нет, я не буду… - Ты будешь. Иначе я изувечу тебя. – Коиин притянул его за волосы обратно, другой рукой ткнул прямо в губы мальчику своим органом. – Будь хорошим и послушным, высунь язык и лизни его. Давай же! У тебя нет выбора, делай это! – волосы больно дернули, и с секундной запинкой Мая все же разомкнул зубы и высунул кончик языка. - Вот так, - похвалил его Коиин внезапно севшим голосом, - давай… На вкус он был… горячим и чуть солоноватым. Крайняя плоть скрылась, оголяя багровый от прилившей крови конец, на котором тускло поблескивало несколько влажных мутных капелек. Дрожа от волнения. Мая провел языком. Потом еще и еще раз, пока пальцы воина не начали поглаживать его по голове, чуть надавливая на затылок. Коиин взял ладонь юноши и положил ее на ствол, показывая плавные размеренные движения, чуть сильнее сжимая у основания головки. Мая покорно повторял за ним, понимая, что сопротивление приведет к агрессии со стороны Коиина и насилию, и лизал, зажмурив глаза. Рваное хриплое дыхание воина свидетельствовало о том, что он делает «это» достаточно хорошо. Мая надеялся, что этого хватит, что он сможет отделаться вот так, смирившись и лаская чужой член рукой и языком, но Коиин надавил на его голову, заставляя принять часть органа в рот. - Обтяни зубы губами… - послышалось сверху. На мгновение в мыслях Маи метнулась идея – а что, если стиснуть зубы, что, если попробовать откусить… Тогда Коиин никогда больше не сможет насиловать его. Но что он сделает с Маей за это… юноша представил себя без единого зуба, с уродливыми шрамами и осколками под губами. Коиину этого будет мало. Скорее всего, он сделает с Маей то же самое… он будет мстить, будет буйствовать, будет истязать и мучить его… Мая неумело втянул в себя губы и вобрал в рот член Коиина. Это всего лишь небольшая жертва, он вполне может смириться с этим. По крайней мере, он не страдает и не кричит от боли, по крайней мере, он цел. Коиин сдавливал его голову, натягивая на себя, и Мая давился, когда его член тыкался в горло и пытался проникнуть еще глубже. Его рот и губы быстро устали, Коиин несколько раз злобно рявкал «зубы, щенок!» и он снова прикрывал их онемевшими губами, и рукой, которую уже сводило, двигал по толстому пульсирующему стволу. Коиин толкнулся глубоко, накрыв рукой ладонь мальчика, и ускорил темп. Он кончил с глухим звериным рыком, стискивая спутанные его же пальцами волосы. Мая подавился его семенем, чувствуя, как оно стекает в желудок и вытекает изо рта, и как только Коиин отпустил его, он отшатнулся, сплевывая и отхаркиваясь – горячая горечь грозила остаться с ним навсегда. Белая жидкость капала на пол вперемешку со слюной, и еще примерно столько же сейчас покоилось внутри самого Маи. Если бы он мог вызвать рвоту, то сделал бы это, но даже пальцы, засунутые глубоко в горло, не помогали ему. Коиин схватил его за руку и повалил на себя, вынуждая улечься на его могучей груди. Его сердце билось оглушительно и быстро, словно после долгого бега. Мая молчал и не двигался, мечтая лишь о том, чтобы старший воин оставил его в покое, большего унижения он не испытывал даже тогда, когда Коиин брал его в этой пещере, заламывая за спину руки и насильно врываясь в него. Тогда он хотя бы сопротивлялся, а сейчас... Руки врага бесцельно скользили по его телу, ласкали лицо и приглаживали волосы, как будто Коиин вовсе не ненавидел его и Мая был домашним котом, который сам ластится и мурлычет. Но Мая был далек от того, чтобы мурлыкать, сейчас он бы счастлив перегрызть Коиину глотку. Старший воин снова притянул плошку с давно остывшей кашей, и на этот раз Мая покорно ел с его рук. Ему снова пришлось ловить скудные глотки воды из губ Коиина, потом ему позволили съесть фрукт и в тени пещеры оставили небольшой кусок вяленого мяса. Вскоре Коиин снова уложил его на землю и принялся связывать. Мае предстояло провести еще одну ночь подобную той, что он перенес сегодня. От мыслей о непроницаемой мертвой мгле, в которой чудились уродливые создания с окровавленными клыками, сердце юноши снова тревожно забилось. - Оставь мне хотя бы огня… или оружие… - отчаянно молил Мая, заглядывая своему бессердечному мучителю в глаза. – Я сойду с ума, я не выживу… - Чтобы ты сбежал, перерезав веревки? Или чтобы ты убил себя? Нет. Коиин поднялся на ноги, оценивая свой труд. Мая снова был связан по рукам и ногам и не мог разогнуться: кажется, веревка, стягивающая его запястья и щиколотки, была еще более коротка. Солнце все еще стояло высоко, впереди у Маи было еще полдня и целая ночь, чтобы маяться от безделья и тоски и кататься и ползать по полу, раздумывая, как бы сбежать. - Я не могу проводить с тобой много времени, я должен вернуться. – Пояснил Коиин, когда увидел обреченный взгляд своего пленника в голубеющее снаружи небо. Он давил в себе чувства жалости и вины, неподобающие охотнику. – Тебе придется меня дождаться. «Как будто твое общество радует меня…» - мысленно ответил ему юноша, закрывая глаза. В пещере воцарилось молчание, Мая телом чувствовал на себе взгляд своего врага. Он боялся признаться в этом самому себе, но он не хотел, чтобы Коиин покинул его. С ним было лучше, чем одному в тишине, в изоляции от любых звуков, в замкнутом пространстве, своды которого давили на него. Если бы Коиин просто остался и ничего не делал ему, если бы они могли просто говорить или слышать дыхание друг друга, ему было бы гораздо легче. А до тех пор, предвкушая долгое время без сна и без дела, в страхе и одиночестве, Мая захлебывался безысходностью и собственным бессилием. - Я хочу, чтобы ты знал, - заговорил Коиин, глядя на него сверху вниз, - что если ты пойдешь со мной – я не причиню тебе зла. Я хочу не раба или игрушку в свою постель, у меня их достаточно, я хочу друга и спутника для охоты и для долгих мирных вечеров у костра. Мая сначала опешил, не веря своим ушам, потом чуть не засмеялся, услышав такую нелепицу, а затем разозлился на то, что его в очередной раз пытаются обдурить. - И после всего этого ты хочешь, чтобы я стал твоим другом? – с горькой усмешкой спросил Мая, не открывая глаз. - Я хотя бы пытаюсь сделать это. - Связывая и насилуя меня? - У меня нет другого выхода. Ты должен понять это. - Я тебе ничего не должен. Разве что отомстить. Коиин молчал в ответ, Мая по-прежнему чувствовал его пристальный взгляд, но что это за взгляд – полный ненависти ли, или желания, - он сказать не мог. Наконец, Коиин развернулся, и послышались его тихие, удаляющиеся шаги. Мая снова остался в звенящем, оглушающем одиночестве. Он открыл глаза, чтобы видеть серые стены пещеры, и наслаждался этим малым, потому что в скором времени, с наступлением ночи, он не сможет видеть ничего. И ничего, кроме биения собственного сердца, не сможет слышать. Всю долгую-долгую ночь, до самого утра, в компании терзающих его страхов и изматывающих мыслей о безысходности своего положения. Его жизнь зависела от Коиина, а Коиину однажды наскучит играть. Он найдет себе новые увлечения и… Мая готовился к тому, что однажды Коиин не придет. Тогда это станет его кончиной. От голода и жажды, если Коиин не сжалится и не убьет его прежде, чем навсегда уйти.