***
«Просто немыслимо… Просто не может быть… Просто… Нужно как-то проснуться!» Гаур стоял в своей тюремной камере, потупив глаза в пустоту. Руки сведены за спиной, закованные в монолитный титановый браслет. Пути к бегству нет. Надежды нет. Лишь белая роба смертника, твёрдая койка, нестерпимый свет потолочных ламп и панорамное зеркальное бронестекло, позволявшее наблюдать за ним круглые сутки. Сколько дней и недель прошло с тех пор, как его схватили? Он не мог знать, потому что весь свой досуг проводил под конвоем и в окружении непробиваемых стен в два метра толщиной — сначала в одной темнице, а затем ещё в трёх, и в долгих пересылках между ними. Но вот что Гаур знал точно — здесь он был почётным гостем. В те моменты, когда его грузили в бронированные транспорты и перевозили из одного места в другое, он нутром своим чувствовал, как вокруг него собирается всеобщее возбуждение. К нему приходили… Власть имущие, он полагал. Люди и ксеносы, каждый день новые, пытались разъясняться с ним своими хитрыми языками. Культист же не осознавал и половины из слов, которое они применяли, но со временем стал недвусмысленно понимать, что он сделал нечто реально страшное, выбивающееся из общего порядка… Убил тех, кто встал на его пути. Взял власть в свои руки. Показал, кого стоит уважать… Во имя Богов, во имя Тёмных Сил! Гаур делал то, что должен был, и разве было это то, за что его следовало заточать в темницу? Убить, выставить распятым на кресте, как заклятого врага — да, конечно. Но захватить, пытаться говорить… И пытать этим странным устройством, которое они, кажется, подключали к самим его мозгам! Он совершенно стал забывать, в каком странном мире очутился. Тем не менее, Гаур быстро пресёк это нерезультативное общение. Он вспомнил, как пару дней назад к нему в камеру при стражниках зашёл интересный человечишка, представившийся неким «юрисконсультом», приписанным от Альянса Систем. Тогда Гаур внимательно выслушал получасовую заунывную лекцию, и всего через пару минут его новый знакомый уже распластался на полу с разбитым лицом, а незадачливый подзащитный лишь потирал ушибленный лоб. В этот же день его одарили титановыми наручами и обули в магнитные ботинки, в которых каждый шаг давался, словно при юпитерианском притяжении. После такого ни адвокат, ни дознаватели к нему больше не совались. Теперь ему оставалось только ждать. Чего? Суда, разумеется. Ксеносы схватили его и привезли на свою материнскую планету явно не для того, чтобы устраивать допрос. Да и не могли они вытянуть из него ни слова: Гаур скорее бы откусил собственный язык, чем дал бы нелюдям надломить свою волю. Он ещё раз до боли закусил нижнюю губу и проклял столь ненавистный час, когда решил связаться с той вероломной ксенодевкой… Если вообще понятие «вероломность» было применимо к инопланетянам. И что ещё было понятно точно, так это то, что подобное одиночество Гаура неимоверно бесило… Ему зверски хотелось развлечься! Тяжёлая трёхслойная дверь зашумела гидравлическим механизмом — к нему пришли. Отряд ксеносов, разодетый в полицейскую униформу. Они несли длинные палки, стрекающие электрическими зарядами, и причудливое изогнутое масс-оружие. Трое солдат-азари держали его на прицеле, когда ему на подносе внесли очередную трапезу — Гаур даже не взглянул на еду. Это выглядело так, будто человек собирался взглядом своих глаз просверлить в стене дыру, чтобы сбежать через неё. Жилы на его шее натянулись, словно тетива лука. Культист упорно игнорировал тюремщиков, и тогда они, как и всегда, решили заговорить первыми. Начальница стражи, рослая ксеноска в боевом скафандре, отвесила заключенному тяжёлую пощёчину армированной перчаткой. Гаур с волевой непринуждённостью выдержал издёвку от этой безжалостной бестии с внешностью инопланетной женщины и нутром смотрителя имперского лагеря смерти. — Чего ты молчишь, человек? — презрительно сказала она. — Ты здесь уже десятый день, но не проронил ни слова. Знай, мы этого не забудем… Гаур наконец поднял на неё свой взор. Охранники, внезапно оторванные от расслабленного зёва, поудобней перехватили своё оружие. — Синезадая стерва… Лицо азари мимолётно исказилось от гримасы смеси удивления со злобой. Яркие голубые глаза оценивающе просканировали Гаура с головы до пят. — Что? — Синезадая. Шалава, — процедил сквозь сжатый рот заключенный и злобно насупился, мерзко цокнув губами. — Тебе лучше снять с меня эти наручники, и я по-быстрому прикончу тебя собственными руками! Азари наклонила голову вперёд и поджала губы. — Значит, ты не сдаёшься… Что, теперь будешь вымаливать у меня помилования? Я ещё не знала бы человека, который не сломался после нейро-допроса… Гаур не мог жестикулировать, не мог схватить её за горло или вдать тяжёлым ботинком прямо по псевдо-женским детородным органам между ног. Единственное, что ему оставалось — корчить такие безумные гримасы, которым бы позавидовал самый одарённым мим. И в этот же момент щетинистая человеческая морда скривилась настолько ехидно, что на секунду его лицевые мышцы свела настоящая судорога. — А, я тебя понял! Ты, боевая потаскуха, тоже хочешь «повеселиться»? Только знай, у меня уже украли возможность изнасиловать подобную тебе… Но твой труп мне тоже подойдёт! Разве это не та смерть, о которой мечтают все шлюхи-азари? Пол камеры отзывался глухим эхом под её бронированными сапогами. Азари обошла человека со спины, пытаясь заглушить на своём лице выражение презрения. Гаур чувствовал её тихую злобу, внутренне ликуя и стараясь проглотить улыбку, так как подсознательно точно знал, что его рот изрёк нечто невероятно обидное для этой ксеноски. Нечто, что задело самые её сакральные чувства! Всё шло точно по плану. — Посмотрите на него… — переводчик исправно выплёвывал едкую речь инопланетянки. — Думаешь, твоя дерзость будет запомнена? Любые колкости бесполезны, как и упрямое молчание. Рано или поздно мы найдём каждого твоего сообщника, и каждое твоё преступление будет отомщено! О тебе забудут, как и о многих других… Мы сделаем всё, чтобы твоё имя было вычеркнуто из истории Галактики! — Забыть обо мне? — Гаур поднял лицо к потолку и довольно оскалился. Желтоватые кривые зубы заблестели на свету. — Видят Боги, это первый раз, когда я согласен со ксеносом. Лишать жизни твоих гадких сестрёнок — занятие плёвое! Я бы даже не подумал, что вы можете править Галактикой, ведь в отличие от вас люди мне хотя бы сопротивляются, а турианцы кричат не так громко, когда скальпируешь их заживо… Раса космических проституток и рабынь! В помещении щёлкнули предохранители масс-пистолетов и с отвратительнейшим звуком скользнула ярко-голубая молния между зубцами электрошокера. Глава тюремщиков нахмурилась, застыв перед Гауром. — Мерзкий человек… — Помнится, нам с братьями удосужилось удавить одну мамашу-азари, — продолжал тот, не обращая внимания на грозный вид инопланетянки. — Её выродок отправился вслед за ней… Интересно, они забудут обо мне? Только порой становится жалко, что тогда у нас не было проблем с провизией… Я бы с удовольствием посмотрел, как отваливается синее мясо с обваренных детских костяшек! Она шагнула к человеку и схватила его за ворот робы. Пневмо-приводы её брони зашипели, и человек увидел, как задрожали от непередаваемой озлобленности её тонкие губы. — Это твоя последняя ночь, убийца! Нам многого стоило вырвать тебя у Совета и этого… человеческого Альянса. Не думаешь ли ты, что можешь уйти от ответственности в последний момент? — И что ты мне сделаешь? — прошипел Гаур. Пришлось слегка послабить своё упорство и пригнуться, чтобы их глаза встретились — надменные ярко-голубые и холодные светло-серые, с разорвавшимися жилками капилляров от нехватки сна и перенапряжения. Эта азари готова была содрать с него шкуру, и находясь столь близко от неё, Гаур чувствовал, как от её синей кожи пахло… Нет, от неё просто разило каким-то мерзопакостным запашком, который не был ни парфюмом, ни запахом пота, будто такой запах источался от самой инопланетной души. Он остановил свой взгляд на по-женски аккуратном, слегка вздёрнутом носике тюремщицы… — Тебя некому защищать, бестолковое животное… — она грубо притянула его ещё ближе к себе. — Ты хоть знаешь, что такое Суд Атаме? Оценку твоим мерзким действиям будут давать сами Юстициары, и я уверена… Гаур дёрнулся к лицу азари и сделал то, что он так долго замышлял… Зубы его сомкнулись с силой заводского гидравлического пресса, что перекусывал железные пластины, а ошеломлённая ксеноска взвыла от боли. Она ударила его кулаком под дых, и отскочила прочь, схватившись за окровавленный нос, и пол под её ногами тут же окропился многочисленными тёмными каплями. Гаур оскалил зубы и сжал в ник кусочек выдранной плоти… — Вам меня не победить! Он бросился вперёд к выходу из камеры и даже изловчился, чтобы ударить ногой одного из тюремщиков. После мимолётной победы его ждал целый спектр уже знакомых удовольствий: беспощадный удар электро-палкой в пах от которого, кажется, замыкает саму нервную систему, затем ещё один в челюсть, буквально влетевший в лицо заключённого со скоростью транс-атмосферной ракеты. И напоследок — незабываемое чувство, когда усиленная биотикой многотонная рука давит на спину, заламывая руку до такой степени, что связки вот-вот готовы разорваться, а суставы выскочить вон. Естественно, у Гаура не было ни малейшего шанса. Обычный акт беспомощности. Ксеносы избивали его долго и мучительно, ногами, кулаками и прикладами оружия. Его пытали электрошокерами, но Гаур лишь тихо стонал, стиснув зубы, когда очередной разряд электричества пронизывал его тело. Затем они ушли, так и не добившись удовлетворения, не достигнув своей цели… Ушли, как и все десять дней подряд, но теперь уже в последний раз. Поднос был опрокинут, и пища его была размазана по полированному покрытию камеры. Человек поднялся с колен и снова встал, гордо расправив плечи, невзирая на оставленные ссадины и пульсирующую боль в отбитых пальцах. Он самодовольно улыбался, облизывая губы, на которых застыл сладкий вкус фиолетовой крови.***
В этот день Тессия была взбудоражена, словно колония диких насекомых. Великое событие транслировалось по всем каналам: злобного убийцу, насильника и террориста — «Человека-потрошителя» — наконец поймали. Толпы народа и зевак стекались в центр столицы, сдерживаемые полицейскими отрядами города, а парковки были перегружены гражданскими аэрокарами. Операторы голо-каналов уже подготавливали несметные объективы видеокамер и настраивали антенны, чтобы показать это зрелище всем уголкам Галактики. Причина такого ажиотажа была ясна. Впервые за многие века кто-то совершил столь ужасные преступление против разума и цивилизации, что они попросту не поддаются исчислению обычным судом. И вот Республики призывали себе в помощь Коллегию Юстициаров — могучий орган власти, состоящий из самых древних и мудрых ревнителей всеобщего Закона. Некогда решение этих могущественных азари могло решить судьбы целых народов… Преступника вывели из здания центральной тюрьмы, когда на улице уже стоял солнечный и безоблачный день. Величественные шпили небоскрёбов Тессии застыли в тёплом воздухе. Гаур почувствовал на своей грязной коже освежающий ветерок с ближайшего пляжа, которыми славилась эта планета. Конвоир толкнул его оружием в плечо, вынуждая спуститься по лестнице. Ну, естественно же, пришельцы не могли молчаливо разбить его череп или пытать до смерти в одном безымянном подвале. Должен был быть для него и личный позорный ритуал… Широкие бульвары были полны народа: не то ликующего, не то смятенного приступом гнева. Азари, люди, турианцы и прочие гости планеты набились у полицейский ограждений и массивных террас, идущих вдоль улицы. Тысячи существ кричали в едином порыве, приветствуя человека. И его повели среди них… Публика насмешливо махала ему руками и указывала пальцами. Он чувствовал себя словно побеждённый мечник, которого в древние времена проводили у дворца победителя, чтобы закидать помоями и гнилыми плодами. Ксеносы смеялись над ним, разбитым и скованным, не способным дать сдачи за оскорбления, которые они выкрикивали ему. Автопереводчик съедал звук, не способный вынести такой поток информации. Гаур шагал молча, стараясь не обращать на них внимание, как и прежде, но внутренняя злоба всё равно вскипала в нём. Да, теперь ксеносы правили этим днём… Но потом он стал замечать в их рядах и другое поведение. Многие из них смотрели на него с опаской, тихо затаившись среди ликующей толпы. Другие же сыпали проклятиями, но не столь победными, как предыдущие. То были скорбные стенания о совершённых им злодеяниях, о жертвах, которые невозможно было вернуть. Гаур видел, как маленькие дети закрывали лицо руками, едва взглянув на него, а почтенного возраста азари отворачивались, траурно опуская голову. Его осенило: это были вдовы, сироты и близкие тех, кого он лишил жизни в своём походе. От этой мысли сама кровь вскипела в его жилах, и он воспрял духом. Заключенный выждал момент, когда охрана отвлеклась, чтобы отогнать самых ревнивых, и сломя голову бросился на одно из ограждений. Гаур закричал на толпу из всех сил, едва способных заглушить всеобщий шум: — Я вас всех убью! Убью! Конвоиры оттащили его прочь, но он был удовлетворён. Народ отстранилась от барьера, как живая волна, и даже те, кто секундой раньше потешались над ним, умолкли в ужасе. Человек был точно зверь в клетке, окруженный добычей. Под чутким надзором стражи он продолжал свой путь. Теперь он вышагивал гордо, как солдат на параде, высоко задрав подбородок, рассматривая пролетающие в воздухе аэрокары и операторские дроны. В те моменты, когда человек всё же мог оторваться от сияющих вершин небоскрёбов высоко над ним, он метал взгляд в своих ненавистников, словно раскалённые молнии, и ксеносы отходили прочь или опускали глаза. Он пугал их. Не как чужеродная форма жизни или как опасный преступник, а как первородное зло, поведение которого нельзя было объяснить. Его вели на смерть, но смертник ощущал свой абсолютный триумф. — Урод! — Душегуб… — Убил моего отца! — Он не человек… Гаур смаковал каждое их слово, как почётную благодарственную грамоту, выписанную на своё имя. Чего его мучители пытались этим добиться? Воззвать к совести? Посеять стыд и смятение в его душе? Это могло бы сработать с благородным идеологистом, уничтожавшим людей ради благой по его мнению цели, или с сексуальным маньяком, что лишь всего-навсего не получил в детстве материнской ласки… Гаур был другого племени. Он всегда знал, какое зло совершает, и рыдания его жертв были для него лучшей наградой. Вскоре он приметил у ограждения одну азари — она была одета в чёрные одеяния, скрывавшие большую часть её тела. На щеках у инопланетянки застыли солёные слёзы. Гаур подумал, что это могла быть мать тех двух шлюх, которых он удавил в мотеле на Феле, или женой пилота, застреленного им в спину и чьё имя он уже давно забыл. Его руки всё так же были заведены за спину, и он снова кинулся на забор всей грудью, едва не перевалившись через него. Он в издевательской манере оскалил зубы и высунул язык, пытаясь дотянуться до понурого фиолетового лица, когда стража потащила его обратно. — Да! Да! Смотрите на меня, бойтесь меня! — восклицал он, и двум азари пришлось подхватить его за руки, заставляя идти вперёд. — Я всесилен, нелюди! Что вы хотите сделать со мной? Отправить в вечное заключение? Казнить? Как же вам это поможет, если ваши дети мертвы! Я тот, кто сожрал их души! Такие дерзкие слова не могли остаться незамеченными. Вспышки ослепили его. Тут же посреди всеобщего хаоса перед ним возникло с десяток видеокамер и ещё больше микрофонов, нацеленных на Гаура, словно длинные мечи. Люди тянулись к нему, наперебой задавая вопросы. Миловидная журналистка с эмблемой Альянса Систем на цветном жилете подкралась ближе всего: — По мнению земной «Нью Таймс» вы стали человеком года и одним из самых наиопаснейших преступников-людей всех времён и народов… Какие будут ваши комментарии? Турианец сжимал в когтистых лапах записывающий диктофон: — Турианская Иерархия уже считает вас террористом номер Один. Скажите, зачем вы делали всё это? Отвратительного вида гигантская медуза покачивалась в воздухе, когда синтезатор речи заговорил: — Разрешит ли уважаемый правонарушитель задать этому слуге скромный вопрос… Правда ли, что вами движут религиозные мотивы? Кому вы поклоняетесь? Гаур замер и поражённо сглотнул, когда заглушка микрофона упёрлась в его поджатые губы, а затем посмотрел в объектив одной из камер. Зачем они это делают? Зачем им знать мнение столь ненавистного злодея? Он нутром своим почувствовал, как за каждым его движением и вздохом следят миллионы живых существ. Он отмахнулся от видеокамер и надул грудь: — Боги дали мне силу, чтобы я сражался за истинную веру, и я убил каждого, кто встал на моём пути! И я бы замучил ещё больше, ведь мой разум был вдохновлён, чтобы делать это! — громко произнёс он. — И знайте все, что я ни о чём… Я ни о чём жалею! Вспышки прожекторов ударили в его глаза, и он захотел закрыть уши, чтобы уйти от града обрушившихся на него вопросов, но только тяжелые наручники лязгнули на его запястьях. Охрана разгоняла зевак окриками и разрядами тока. На этом разговор с прессой был закончен. Он вскоре понял, что они приближались к тому священному месту, где ему надлежало предстать перед ликом справедливости. Теперь они шли по величественному административному кварталу, чьи монументальные постройки, министерства и службы, затмевали само солнце. Толпы стали меньше, растеряв интерес к происходящему. Бойцы на крышах зданий скрытно наблюдали за ним. Гаур мог поклясться, что в каждом окне засел снайпер, готовый снести голову любому, кто совершит преждевременное покушение на его жизнь. Ксеносы очень не хотели, чтобы народный гнев забрал у правительства азари честь поквитаться с ним лично. Вдоль дороги засеменил какой-то запыхавшийся человек. Он был низкого роста, пухлый, с растерянными глазами и носил классический черный костюм, стянутый на шее белым воротничком. Завидев заключенного, он протиснулся среди рядов зевак и протянул ему свою руку: — Наконец-то я нашёл вас! — нараспев проговорил он. — Я пришёл, чтобы спасти вашу вечную душу… Послушайте меня! Во имя Христа, Будды или Магомета… Раскайтесь! Гаур лениво посмотрел на представителя объединённых земных религий, и лишь насмешливо фыркнул. — Зачем мне раскаиваться? — Каждая душа, несмотря на грех, достойна быть прощённой, — ответил ему священник. — Подумайте, дитя! Возможно, вы дышите свежим воздухом последний раз в своей жизни… Исповедуйтесь мне, чтобы ваш дух очистился от страданий! Молитесь богу, неважно какому! Гаур шёл наравне со священнослужителем. Он помнил слова старика из колонии, и ещё раз удивился, какая же странная вера была у местных людей. Выходит, он мог заработать искупление души так, просто раскаявшись в содеянном? Не нужны были ни жертвоприношения, ни побиения плетьми, ни рабский труд на каторге… Непреложно лживая мораль! — Мне не в чем раскаиваться, — жестко отрезал Гаур и вздёрул подбородок. Священник нахмурил тонкие брови. — А-а-а, так вы один из этих… Несокрушимых, — в его руке оказалась небольшая книженция с крестообразным символом. — У меня не так много времени и мне платят слишком мало, чтобы я наставлял вас. Возьми это, заблудший… Ваша гордыня не сломлена, но перед ликом Господа все равны… Он всунул псалтырь в расстёгнутый карман его робы и удалился прочь, поправляя свой воротник. Культист провожал его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду. Не прошло минуты, как он изогнулся и дёрнулся, выкинув торчавшую из нагрудного кармана книжку. Она ударилась об асфальт, оставшись лежать посреди улицы. Прогулка была закончена. Его привели к гигантской лестнице с неисчислимым количеством ступеней, ведущим к высоким воротам. Гаур ступил на неё, и тогда стражница подло поставила ему подножку, отчего человек запнулся я упал на одно колено. Он поднял глаза к их цели. Монументальное серое здание без видимых окон возвышалось над ним, словно он стоял у подножья марсианских вулканов. Величественные статуи украшали этот Дворец Правосудия, изображая легендарных правителей, героев и философов. Их холодный стальной взгляд был устремлён на Гаура в осуждающей тишине. Узника подхватили под руки и потащили вперёд.***
Древность. Можно сказать даже сакральная древность. Гаур шёл по просторным палатам и коридорам, вдыхая стерильный воздух внутри Дворца Правосудия. Был ли это именно «дворец»? Может, легендарный храм или древнее святилище, куда привели человека, чтобы заставить трепетать перед загадочными Юстициарами? Гаур не собирался искать ответа на этот вопрос. Редкий солнечный свет всё же проникал сюда через тайные лазы, отраженный зеркалами, отчего в залах царил сумрак. Стены были украшены тёмными барельефами и архи-древними скульптурами. Его втащили в величайший из залов, что был в этом храме, чей купол терялся в темноте где-то очень высоко. Гаур поморщился, когда стражники вновь проверяли его наручи. Не был и секунды, когда бы его не держали на прицеле солдаты-азари. Узник задрал голову, чтобы рассмотреть место получше. Он стоял в центре зала, а высоко перед ним застыли семь балконов, семь мест, расположенных на равном уровне и равном отдалении друг от друга. Там Гаур видел троны, богато украшенные серебром и золотом. Он быстро понял, что это были места для тех, кто будет избирать ему меру возмездия. Пол, на котором человек стоял посреди помещения, был украшен красивейшей мозаикой, изображавшей древние мифы. Свысока же, коронуя семь лож, на него взирало белоснежное изваяние инопланетного верховного божества. Судьи не заставили себя ждать. В скором времени на каждом из балконов стали появляться тёмные силуэты, и Гаур сощурился чтобы разглядеть их, но не имел возможности. Они были слишком высоко. Юстициары двигались медленно, размеренно и грациозно, как подобает матриархам азари. Стража застыла в благоговейной тишине. У центрального трона показалась величественная пришелица в белоснежном одеянии, что носила сияющую корону с инкрустированными драгоценными камнями. Инопланетянка подалась вперёд, чтобы увидеть Гаура и подняла руки: — Матриархи собрались здесь, чтобы судить этого человека за жестокие преступления против законов цивилизации. Народ обвиняет его в убийствах, разбое, грабеже, межзвездном терроризме… Бесчувственных пытках, осквернении святынь, перевозу контрабанды, работорговле… Гаур стиснул зубы. Речь азари распространялась по залу певучим эхом, пока она произносила эту праведную преамбулу. Казалось, что переводчик только усиливал эффект. У него не было ни свидетелей, ни защиты — судом это было назвать трудно. Примитивное унижение на потеху ксеносам. Глава Юстициаров закончила: — … и мелком хулиганстве. Какое наказание он должен понести за это? Пусть же Суд ваш будет справедливым и беспрекословным, и пусть ничто не уйдет от вашего взора… Да будет Правосудие! Коллегия расположилась на своих местах, и на минуту повисла гробовая тишина. Вскоре со своего места поднялась другая азари, носившая изумрудные одеяния: — Подсудимый, согласен ли ты говорить с нами, чтобы определить собственное наказание? Её голос звучал так же мелодично и надменно, и Гаур поднял глаза, но не смог увидеть ничего кроме её золотой тиары, сверкавшей в полумраке. Он скорчил ей рожу и процедил сквозь зубы: — Нет… Вмешалась другая ксеноска: — Можешь ли ты осознать зло, которое причинил цивилизованной Галактике и лично Республикам, чтобы мы отложили твоё наказание? — Нет. — Хочешь ли ты раскаяться в содеянном, человек, — зазвенел третий голос. — чтобы мы смягчили твоё наказание? — Нет! Последний ответ Гаура прокатился под сводами купола громогласным эхом. Матриархи перешёптывались между собой, бросая на подсудимого возвышенные взгляды. — Человек сделал свой выбор. Доказательства против него абсолютны и не подлежат сомнению, — с удовлетворением проговорила глава Коллегии. — Какое будет ваше решение, Юстициары? С одного из тронов поднялась древняя азари с изнеможденными чертами лица, частично скрытыми шёлковым балахоном. — Этот злодей, — воскликнула она, обвинительно указывая на человека своим пальцем. — не способен к рациональному мышлению. Его разум настолько погряз в безумии, что он будет лишь разрушать всё вокруг, пока не уничтожит сам себя. Коллегия самолично должна немедленно оборвать его судьбу, и это станет лучшим решением, чтобы избежать дальнейших жертв! Среди юстициаров пошёл возбужденный шёпот. Азари косились на свою сестру, прикрывая рот руками и активно жестикулируя. — Позвольте! — встала со своего места ксеноска, отличающаяся сравнительной внешней молодостью и крайне пёстрым раскрасом наряда. — Юстициары применяют смертную казнь только в самых исключительных случаях — так гласит Кодекс! Чем же этот человек опасен? Он упрям, но бессилен, и душевная болезнь мучает его. Позвольте ему искупить свою вину вечным забвением и бессрочным заключением… — Этому человеку не хватит своей короткой жизни, чтобы восполнить те мучения, которые он принёс, — заметила другая азари. — Но даже если ему суждено умереть… Закон гласит, что перед смертью он должен последний раз увидеть восход звезды… — Довольно разговоров! — глава Коллегии прервала их спор, и серьги на её короне качнулись в такт голове. — Если мы не можем прийти к консенсусу, то пусть судьбу подсудимого вершит тайное голосование… Юстициары бесшумно удалились вон, а Гаур начал прислушиваться. Человек не мог видеть своих судей, но краем слуха ощущал, как они переговариваются на неизвестном языке, столь древнем, что автопереводчик не мог его распознать. Культист редко когда ощущал себя столь беззащитно. Он хотел грозить им кулаком, однако его руки были надёжно сцеплены ловушкой из толстых титановых пластин. Он хотел кричать им ввысь, проклиная и вызывая на бой, но понимал, что из-за акустики здания они его даже не услышат. Стража стояла, ожидая их дальнейшего решения, частенько поглядывая на заключенного. Это продолжалось отрезок времени, колебавшийся для Гаура в диапазоне от двух минут до двух часов. Время сжалось для него, и он смотрел на пустые ложа своими голодными глазами. Сколько они ещё могли пытать его? Лучше бы они поскорее пустили ему пулю в голову или порезали шею. Он вспомнил о Джиме и Джо, о дерзкой Транквилле, о своих старый боевых братьях, которых он обожал и ненавидел одновременно. Где они были сейчас? Знали ли они, что его судят в самом сердце Тессии? Конечно, знали. Он был уверен, что их раскрытые от удивления глаза прямо сейчас наблюдали за ним через мониторы головизоров. Юстициары вернулись так же неожиданно, как и ушли. Их лица, как и всегда, были спокойными, и старейшая матриарх подняла свою правую руку: — Коллегия приняла решение. Прошу, озвучьте приговор… Появилась очередная ксеноска, носившая длинное закрытое платье, разительно отличавшееся от церемониальных нарядов матриархов. Она подняла в руках пергаментный свиток, подобный тому, который использовали ещё в незапамятной древности, и развернула его. Гаур увидел, что обвинительный листок был настолько длинным, что мог, кажется, послужить ему ковровой дорожкой по пути из тюрьмы в этот храм. Азари откашлялась: — Подсудимый, чьё имя неизвестно, а происхождение нераскрыто… — начала она нараспев. — Обвиняемый в массовых убийствах, грабеже в особо крупном размере, разбойном бандитизме на территории Республик Азари, удержании заложников, кражах, организованном терроризме, причинении вреда государственной собственности… Убийстве несовершеннолетнего лица, покушении на жизнь военнослужащих, сотрудников администрации, граждан с особым межзвездным статусом, пытках и религиозном экстремизме… Угоне космического судна, угоне наземных транспортных средств, валютных махинациях, уклонении от налогов, работорговле, организации и участии в незаконном военном формировании… Оскорблении спиритуалистических чувств, расхищении и уничтожении культурного наследия, провозе контрабанды, незаконном пересечении границы, изнасиловании с особой жестокостью… А так же в нарушении ещё шестидесяти трех статей Унифицированного Кодекса, которые не имеют для Суда приоритетного значения… Происходящее начинает становиться для Гаура чем-то адски неправильным, как будто в слишком реалистичном сне или пьяном угаре. Он стоит ровно, с презрением в глазах зыркая с одного юстициара на другого, и лишь иногда кидая взгляд на деву-глашатая. Но в его остекленевших глазах, помимо привычной животной злости, есть ещё кое-что — некое подобие неверия или, может быть, извращённой детской наивности, которая разбивается на ошмётки о непреклонную реальность. Это появляется лишь на мгновение, и Гаур силой воли быстро прогоняет новое странное чувство. Приговор, значит? Кто они такие, чтобы судить его? Их власть им не вручили Боги, они не завоевали её силой, и даже Император, будь он ещё жив, вряд ли бы одобрил подобное самомнение. Что ж, сейчас он покажет, что он о них думает… Гаур, как это позволяли его наручники, поднял кисти до уровня груди и безобразно выпятил нижнюю челюсть. Тыльная сторона ладони обращена к ненавистным законникам, кулаки сжаты, и только средние пальцы вытянуты прямо — это был жест, который он выучил у людей этой Галактики. И он ему неимоверно полюбился в своей дерзкой простоте и ёмкой оскорбительности. Тем временем азари глубоко вздохнула, втягивая воздух пересохшим горлом: — Признается виновным во всём содеянном и приговаривается… К смертной казни путём отсечения головы и последующему нахождению в Центральном Анатомическом Музее с юридическим статусом выставочного экспоната! Приговор окончателен и приводится в исполнение немедленно… Гаур бросился вперёд, но стража уже крепко держала его. Дюжина рук вцепилась в его синтетическую робу, что тут же с треском разорвалась на плечевых швах. Азари едва могли удержать человека. Смертник брыкался, бился в исступлении и извивался, как бешеное животное. Он кричал ввысь самые злейшие ругательства, но троны тех, кто приговорил его к смерти, были уже пусты. Его снова потащили по одному и коридоров, а Гауру только и оставалось бессмысленно реветь им вслед: — Убью! Всех убью!***
Они шли против закона, назначая ему казнь сразу после приговора — обстоятельства требовали. Но если смертник не мог произнести последних слов и провести последнюю трапезу, то ему хотя бы следовало умереть там, где он этого достоин. На свежем воздухе. Гаур замолк и расслабил ноги, заставляя своих охранников буквально внести его в просторный сад, разбитый во внутреннем дворе храма. Воздух здесь благоухал, а растения искрились многими цветами, начиная от привычного зелёного и заканчивая экзотическим пурпуром или даже угольно-черным. Гаур раздавил одно из красивейших радужных соцветий, наступив на него своей тяжёлой ногой. Стояла тишина, пресекаемая трелями певчих птиц и шелестом листвы. Посреди сада Гаур увидел гранитную плиту, заменявшую плаху. На вид она была столь же древняя, как и само здание. Палач стоял рядом. Высокая воительница-азари, закованная в старинные церемониальные латы, покрытые красным лаком, чьё лицо было закрыто серебряной маской, искусно имитирующей настоящее женское лицо. Гаур взглянул через прорези для глаз, но увидел через них лишь пустоту. Руки ксеноса, украшенные позолоченными металлическими пластинками, сжимали тяжелый двуручный меч, способный с одного маху перерубить бойцовского быка напополам… Естественно, азари не практиковали смертную казнь на постоянной основе, они не могли его расстрелять, ввести под кожу яд или сжечь в термоядерном выхлопе звездолёта. Ими применялись только самые архаичные методы убийств, и ксеносы вкладывали в это глубокий религиозный и философский смысл. Бронированные пальцы экзекутора ожидающе бродили по кромке оружия с молекулярной заточкой, острее самый острой бритвы. Гаур чувствовал, как бешено сердце колотиться в его груди, готовое в любой момент взорваться. Его палачи молчали, но он понимал, что медлить они не собираются. Смертник упёрся ногами и напрягся всем телом, и азари застонали, толкая его вперёд. Каблуки его грязных ботинок оставляли в земле две глубоких борозды. К ним вышли две азари в ритуальных религиозных накидках, закрывающих их лица. Они несли сосуд воды, предлагая человеку последний раз умыться, и повязку из роскошного красного атласа. Гаур извернулся, и попытался укусить служительницу Богини, когда та приблизилась, чтобы натянуть ткань на его глаза. Гаур отпугнул их, и воду унесли прочь. — Смотри мне в глаза, когда рубишь! Я никого из вас не боюсь! Невзирая на все усилия, его подвели ближе, прямо к плахе, где стояла воительница в красных доспехах. Он чувствовал как его потянули вниз, прижимая спину сначала умеренно, а потом грубо пихая ударами полицейской дубинки. Ксеносы хотели, чтобы он лишился головы, стоя на коленях, но сумели лишь заставить Гаура через силу склониться, наклонив голову горизонтально. Как раз, чтобы видеть перед собой гранитный камень с древними отметинами на своей поверхности. От безысходности он лягнул ногой в живот одну из азари, и та вскрикнула от неожиданности. Латная перчатка палача схватила его за отросшие волосы на голове и резким движением притянула ещё ближе. Металл лязгнул, когда меч вознёсся над его головой. Гаур едва стоял на ногах, стараясь не упасть на колени и чувствовал, как по зубам стекает алая кровь — он прокусил нижнюю губы до самого мяса. Значит, так всё и должно было закончится? Не в бою, не в окружении золотых покоев и покорных наложниц, а на безызвестной планете, взятым в плен, опозоренным и оплёванным, от руки инопланетной девки… Ему хотелось наказать себя за то, что такие мысли вообще приближались к его рассудку в подобный момент. Он давно готовился к этому, готовился, чтобы красиво окончить свою жизнь… По крайней мере, он так считал. Но несмотря на жалкие попытки придать себе уверенности, то чувство, которое посетило его в храме, вновь дало о себе знать. То, что сейчас происходит — это очень-очень неправильно! Он решился воздать последний молебен своим Богам и сомкнул веки. Побеждённый культист хотел вспомнить старые молитвы, литании злости и ярости, чтобы те дали ему силы в загробном мире, когда он выкрикнет их в последние мгновения перед смертью… Но ничего не мог вспомнить! Он вдруг понял, что в его сознании вместо нечестивых гимнов застыла бестолковая реклама из головизора, мерзкое оголённое тело синекожей шлюхи и неописуемое, лютейшее желание жить. Только сейчас он понял, насколько же оказался слаб, и в финальную секунду своей жизни Гаура окутал подлинный страх. Впервые за всю свою жизнь его дух поколебался! Краем глаза Гаур мог видеть, как ксеноска последний раз прицеливается и приподнимает клинок повыше над головой, чтобы в следующую секунду обрушить на его шею… — Будьте вы все прокляты! Лезвие ударило прямо у основания головы, в одно мгновение рассекая кожу, жир, разрывая нервные потоки и разделяя человеческие позвонки, разрезая пищевод и, наконец, отделяя голову от тела. Последняя мысль промелькнула в сознании у Гаура, прежде чем то погрузилось в агонию: «Удивительно, что я всё ещё могу о чём-то думать…»