***
Аттический Траверс Центр управления и координации миротворческих сил — Суд Чести выносит приговор: признать рядового Два-Шесть-Сорок-Шесть виновным в постоянном злостном нарушении воинской дисциплины, нападении на прямого командира, а также распространении социально-вредных религиозных учений. Исходя из вышеперечисленного, полномерно применить санкции, согласно задействованной статье постановления Палаты Закона. В заданном порядке сослать осуждённого в Лагерь Исправления для дальнейшего исполнения наказания. Замечания? Отлично. Заседание окончено. Очередной день заканчивался для Терцуса, старшего офицера связи и кадрового технического специалиста Седьмого Легиона, довольно банально и рутинно. Хотя, если честно, пластиковый стул под задницей, притащенный в штабное помещение со склада, всё же был неимоверно твёрдым аж до ломки в костях. Полковник Терцус сидит ровно, выпрямив шею и положив руки на колени, как подобает образцовому турианскому военному. Не моргая, он пытается заглянуть за головы суетящейся перед ним публики, что уже начинала потихоньку расходится со своих мест, и рассмотреть подсудимого, расположенного за толстым бронированным стеклом личной камеры. В последний момент его взгляд всё-таки сумел уловить тот момент между тем, как было озвучено решение суда и до того, как конвоиры выведут нарушителя прочь. Бывший рядовой под номером «Два-Шесть-Сорок-Шесть» — неровня умудрённому жизнью полковнику. Молодой, низковатый даже для турианца, одетый в тюремную одежду гарнизонного суда с порядковым номером на груди. Его глаза выражают многодневную усталость, а лицо наполнено каким-то глубоким разочарованием и тревогой, да и к тому же изуродовано сломанной мандибулой. Терцус тут же подобрался, в его осанке застыла стальная уверенность. Пусть такой жалкий вид не приводит вас в заблуждение. На трёхпалых руках этого бедолаги, этого отступника — кровь собственного командира взвода, капитана-ветерана, оставившего после себя две дочки и одинокую вдову. Безжалостный ренегат. Уже десятый осуждённый по схожей статье за последний месяц. Однако почему-то Терцус не может отвести от него глаз. Даже когда восвояси удалился сам судья и наблюдатель от Галактического Совета, а помещение почти опустело, он всё так же остался сидеть на пластиковом сиденье, понуро рассматривая, как поломанного солдата ведут прочь крепкие бугаи в кевларовой броне, и тот исчезает в дверном проходе. Это путь в один конец. Отныне он навсегда вычеркнут из записей Легиона и Армии в целом. И полковник мог поклясться — рядовой всё это время что-то шептал про себя. Очень тихо, почти неслышно. Но достаточно, чтобы Терцус всё-таки это заметил. — О! Многоуважаемый Терцус, — всполошил его знакомый голос. — Думал, вы уже отправились домой. А не составите, кстати, мне компанию? Фаурунс — давнейший товарищ полковника с тех пор, как тот прибыл в расположение миротворческих сил Седьмого Легиона. На груди он так же носит офицерскую инсигнию. Но в отличие от Терцуса, Фаурунс — профессионал по безопасности, переведённый из СБЦ, в основном занимающийся кадровыми перестановками и подбором персонала. Словом, больше специалист, а не военный. — По какому поводу… Составить компанию? — угрюмо буркнул Терцус. — Хочу вам кое-что показать, что вас заинтересует. Это недалеко, считай по дороге до ваших апартаментов. Транспорт я подготовил. Терцус сипло вздохнул. Он уже был слишком стар для праздных шатаний вокруг гарнизона и попоек в скромных прифронтовых барах. Колониальные отметки на его бурых лицевых пластинах уже начинали темнеть, и с каждым годом полковник становился всё более вдумчивым и расчётливым. Ещё пару лет — и пора на сытую пенсию. А пока надо вести себя потише и подисциплинированнее, да и не лезть в чужие дела. Потому что незнание — это сила. Иногда. И всё-таки Терцус соглашается проводить своего друга. Они вышли через главные ворота базы. Уже вечерело. Караульные на вышках и по периметру сменялись согласно регламенту внутренний службы. Транспорт действительно ждал их на служебной парковке — шестиколёсная махина, снаряжённая антигравитационным полем массы. С той скоростью, которую она развивала, можно было домчать до любого поселения вокруг военного объекта. Пока они ехали по трассе, поднимая за собой ветер и песчаные бури, можно было прекрасно изучить, что же из себя представляет место дислоцирования Седьмого Легиона. Центр управления — это не какая-то застава или аванпост, выстроенный на безызвестной планетке. Это целый город. Посмотри налево — увидишь огромные полигоны, огороженные высокими стенами, где каждый день приходится калибровать всё новые поступления боевой техники. Здесь также расквартированы многие военные части, их можно познать по гигантскими космо-артиллерийским платформам, окопанным в планетарных горах. Их разгонные масс-рельсы, поднимающиеся к небу, походят на настоящие небоскрёбы. А справа — системы слежения. Как раз-то Терцус профессионал по их части. Огромные тарелки сверхмощных электронных телескопов, выстроенные в ровные ряды до самого горизонта, ежеминутно сканируют пространство на многие световые года вокруг. Попутно они также принимают сигналы со многих пограничных систем, передавая собранную информацию в центральный инфобанк. Под ним, этим супер-хранилищем, находится бункер, а в нём — квантовый передатчик. Последнее слово технического прогресса, он способен передавать приказы на целые парсеки за считанные секунды. Если где обозначится сигнал тревоги, то флот возмездия будет направлен незамедлительно. Никто не спасётся от карающей длани Совета. Помимо охраняемых объектов здесь находилось просто умопомрачительное количество военных городков, где ютились семьи служащих; портов и космодромов, что служили перевалочным пунктом всего сектора. Корабли взлетали и садились ежечасно, доставляя новые кадры, оборудование и новости. Если честно, то Терцус даже особо и не задумывался, сколько же живых существ находилось на этой планете. Может, многие десятки тысяч. Не меньше. Фаурунс не соврал. Ни до полигонов, ни до жилых посёлков они не доехали. Внезапно вездеход свернул вправо, на грунтовую дорогу, а уже через пару минут остановился. Теперь перед ними выросла потрясных размеров красная скала, повреждённая эрозией, выточенная тысячелетними ветрами. У её подножья Терцус увидел несколько грузовых машин с ярко-синей легионерской эмблемой. — Выходите, — бодро скомандовал Фаурунс. — Тут рядом есть грот, небольшая пещерка. Все наши, как видите, уже там. Вход они нашли без проблем. Перевалив через небольшую насыпь, офицеры зашли под каменный свод, освещённый притащенными из машин прожекторами. Солдаты, разленившиеся после суточной смены, устало, но старательно приветствовали своих командиров. В это же время, когда турианцы спустились чуть глубже, в воздухе резко запахло сыростью и солянкой из расплодившихся микроорганизмов. Пованивало. Где-то далёко журчала и капала вода, но ничего конкретного не было видно. Терцус щёлкнул наручным фонариком и тут же замер, как вкопанный. — Фаурунс… — тихо проговорил он. — Что это за место? И кто сделал всё это… — А вы догадайтесь с трех раз. Кто на позапрошлой недели отрубил голову собственному командиру? На чьём суде вы сегодня сидели, Терцус? Связист неуверенно шагнул вперёд. Перед ним было святилище. Пол, потолок, покатые стены, разбитые камни и выеденные временем сталактиты — всё было исписано, изрисовано, полностью покрыто витиеватым, будто перетекающим рисунком. Свободного места просто нельзя было разглядеть. Терцус подходит к одной из стен, чтобы провести трехпалой рукой по грязно-красному своду пещеры. Он чувствует, предательский спазм подступает к желудку и хочется блевать. От этих символов и рисунков, нанесённых на камень, действительно начинает мутить. Слова неизвестного языка. Кривые бесформенные щупальца, обвивающие их, словно паутина. Тысячи широко раскрытых глаз, перетекающих в уродливого вида пасти и клювы. Чудовища из кошмаров, исковерканные и переломанные, выведенные дрожащими пальцами и грубыми рисовальными приспособлениями. — Я никогда такого не видел, — хмыкнул Терцус и почесал когтем подбородочную пластину. — Зачем же он делал это? Сумасшедший. Как думаете… Так он изобразил Духов? — Бросьте, — легкомысленно усмехнулся Фаурунс, облокотившись на высокий камень, поставленный вертикально ввысь. — Вам разве есть дело до этого? Я просто хотел довести до вас, что тот псих заходил сюда каждый раз, когда шёл в увольнительный или сдавал смену. Придурок. Мог бы заняться и более полезным делом. Правда, свободы он не увидит уже до конца своих дней. И всё — из-за этой глупой религии! Говорю вам, уважаемый Терцус, нам надо запрещать эти древние сказки… А ну-ка, товарищи, давайте зачистим эту гадость! Солдаты втащили в грот принесённое из грузовиков хозяйственное оборудование и незатейливо принялись работать шахтёрскими лазерами, уничтожая тошнотворную наскальную живопись. Стало ясно, что Фаурунс всё это время хотел преподать Терцусу урок, как следует избавляться от всякого вида религиозного мракобесия. Чтобы никто больше не посмел устраивать похабные капища под носом у Совета. И, разумеется, заработать себе дополнительное очко личного рейтинга. Однако Терцус никак не мог похвалить своего побратима, он даже не мог ответить. Его немигающий взгляд застыл на восьмиконечном знамении, выведенном на центральной глыбе — той самой, к которой до этого прислонился специалист по безопасности. Оно было грязно-зеленого цвета, порой переходящее в тёмно-синий. Спекшаяся турианская кровь. Не зря у того бедолаги все руки были перебинтованы. Когда всполох горнопроходческого луча уничтожил руну, полковник почувствовал, как холодок пробегает между пластин его защитного экзоскелета. Вдруг он понял, что же шептал тогда подсудимый. Он не слышал и не мог слышать этого, но просто осознал: «Мы все обречены». Увидя, что мандибулы полковника колышутся в немой речи, Фаурунс поинтересовался: — Терцус? Вы что-то сказали? Связист тут же очухался. Он отрицательно мотнул головой, развёл свои зубастые челюсти в улыбке и зашагал прочь. Он не хотел, чтобы посторонние знали, что творится в голове у старого полковника. Не их это было дело — всегда есть рутина поважнее. Тем более, его разум был достаточно твёрд, чтобы прогонять излишне чуждые мысли. Потому что незнание — это спокойствие. Но когда Терцус пришёл домой, он уже не улыбался. Укрывшись в своей квартире, он подолгу изучал личные дела, переданные ему по срочному приказу. И полковник пришёл к выводу — безумие рядового Два-Шесть-Сорок-Шесть не было спонтанным. Его и всех остальных демобилизованных объединяла одна страшная закономерность. Полтора месяца назад, то есть за месяц до кровавой резни, учинённой им в помещении казармы, рядовой вернулся с патрульного облёта на борту линейного корабля. Он вернулся из Карантинной зоны Терминуса. Сам Терцус — хвала Духам — не бывал в Пограничье с тех пор, как был объявлен карантин. Неудивительно, ведь его работой всё-таки оставалось сидеть за панелью управления и вести наблюдение за целями, что находились за многие парсеки от него самого. Своим недюжим интеллектуальным трудом он спасал и будет спасать тысячи жизней. Впрочем, это не мешало тому непонятному ужасу, что творился в Терминусе, самолично приходить к Терцусу. Один раз ему, уставшему после долгого наряда, довелось иметь честь присутствовать при перехвате судна с беженцами. Среди толпы правоохранители выцепили азари — подозрительную, без документов и сплошняком завёрнутую в толстые тряпки с головы до пят. Платки эти она наотрез снимать отказалась. Тогда сняли силой. У неё не было кожи на лице. У неё вообще нигде на голове не было ни кожи, ни мяса. Тем не менее, это существо — уже именно существо, а не разумный индивид — продолжало смеяться, хлопать в ладоши, пытаться выговорить своим безгубым ртом нечленораздельные фразы. Азари умерла на следующий день — охранник отстрелил ей голову, когда она попыталась задушить наволочкой полкового врача. Кошмар рвался к Терцусу из глубин космоса. А после того, как полковник спустился в проклятый грот, чудовища стали посещать его лично. Каждую ночь он засыпал, готовясь встретить один и тот же сон. Грязь. Нечистоты. Густая кровь. Совесть и честь лежат мёртвой массой под ногам. Идёт война, которой не видывал мир, к которой невозможно подготовить ни в одном Учебном Лагере, а Терцус — в её эпицентре. Как простое пушечное мясо, он пробирается по полю боя, вдоль окопов и разбитых взрывами блиндажей, ощущая, как хлюпают под ним деревянные поддоны, утопающие в заболоченных траншеях. Он один. Совершенно один. Только где-то на горизонте маячат серые силуэты. Незнакомцы бросают оружие на пропитанную кровью землю и убегают прочь. Но тут воздух заполняет душераздирающий вой — не то ревёт танковый мотор, не то трубит горн войны. Враг уже близко. Терцус должен оборонять позиции, чего бы это ни стоило. Перед собой он увидел тяжёлый пулемёт, закреплённый на бруствере и обращённый своим стволом куда-то в молочно-бледную дымку. И тут Терцус понимает, что не может стрелять. Его руки обожжены, они напоминают жалкие обрубки с торчащими веточками белых костей. Стараясь изо всех сил, полковник пытается поддержать ими раму оружия, но первые же выстрелы уводят дуло в сторону. Терцус рычит от злости и боли, хватается за гашетку челюстями, уже не надеясь попасть по кому-то впереди. Отдачей ему выбивает зубы. Внезапно он теряет последние силы, поражённо падает на дно окопа. Это братская могила. Вокруг он видит всех, кого только знал: своих братьев и сестёр по выводку, подчинённых и бывших командиров, покалеченных, пораненных. Их глаза остекленели от ненависти. Терцус пытается привести их в чувства, но ничего не выходит: его друзья продолжают драться даже будучи при смерти, они грызут друг другу глотки, шипят и рвут одежду. Этому нет конца и края. А сверху, словно заглядывая в свежевскопанную могилу, за ними наблюдают чёрные силуэты. Отвратительные, широкоплечие, с вонючими пастями, полными бритвенно острых зубов, с уродливыми и бездушными глазами, вытаращенными словно у тупых жаб. Палачи смеются, выкрикивают последние проклятье. Их гремящее оружие поднимается, утверждая смертный приговор вопящим у их ног грешникам. И всё, что знал и любил Терцус, вдруг поглощает мрак. Он просыпается от того, что его горло разрывается от жуткой боли — как наждаком провели. Чешется спина. Чешется пах. Чешется ротовая полость и глаза. Свербит всё, даже внутренние органы. Полковник часами наворачивает круги по своей скромной уставной спальне, не понимая, что же с ним творится. Хочется бежать в медблок, позвать на помощь — но порыв тут же исчезает. Не нужно, чтобы другие знали. Терцус и сам справится. Так продолжается несколько дней. Дни складываются в недели. В месяцы. И в какой-то момент Терцус поймёт, что маслянистый мрак, пожирающий его мир во снах, он теперь видит и наяву. Мрак везде. Он уже здесь. Его Терцус видит в глазах молодых солдат, сидящих в кафетерии, в лицах проходящих за колючей проволокой гражданских, в постоянных лишних движениях. В том, как обитатели базы начинают говорить тише и параноидальнее, чем прежде. И как они частенько уединяются в укромных местах, идя с работы или пересекаясь в коридорах, чтобы поделится своими переживаниями и сокровенными страхами. Все их мысли как будто погружены в студенистый кисель. Психиатры не видят ничего необычного — они сами приобретают первые симптомы. Последний раз, когда Терцус прошёл через КПП медчасти, то увидел, как главврач сидел в своём кабинете, неподвижно глядя в стену. Когда полковник возвратился спустя два часа, тот даже не переменил позы. Естественно, Фаурунсу о своих наблюдениях он не сообщал. Молодой безопасник только и был занят тем, как бегал лизать зад начальству да выезжать на внеплановые проверки, чтобы потешить своё едкое эго. Ему не было времени разглядывает лица случайных обитателей базы. Но Терцус был не таким. Полковник вдумчив, рассудителен и внимателен. Пусть судьба и не наделила его достаточной бойкостью, но до правды он обязательно докопается. И всем поможет. Ночи становятся бессонными, приходится пить стимуляторы. Каждый раз, когда он приходит домой, чтобы никто не мог его увидеть, то подолгу изучает засекреченные личные дела и отчёты гражданских работников, используя свой высочайший уровень доступа. Изучает истории тех, кому приходилось бывать в Пограничье. Терцус внимательно заглядывает в глаза, запечатлённые на полицейской хронике. Запоминает фигуры и узоры диких татуировок, когда беженцы засучивают рукава, чтобы показать обожжённые, шрамированные предплечья. Прислушивается к их неразборчивому бормотанию, на деле оказывающемуся тихими молитвами. А его рука, ведомая жаждой правды, всё сильнее сжимает пишущий стилус, выводя на пластиковой поверхности планшета непонятные символы, так страшно и одновременно завораживающе напоминающие виденные им в пещере. Он делает это до тех пор, пока весь лист не останется заполненным, когда уже не будет места. И Терцус возьмётся за следующий. Каждый вздох даётся с неимоверной болью. Как будто фантомный пинцет отрывает слизистую прямо с нёба. Правую грудную пластину он уже расчесал до состояния незаживающей язвы. Ничего страшного. Главное — не видно под мундиром. Понять врага можно лишь уподобившись ему. Чем больше ты становишься похожим на врага, тем более ты его осознаешь, обнаруживаешь его методы. Полковник Терцус всё понимает. Центр управления — это не новенький плацдарм в войне против неконтролируемого пиратства и бандитизма Терминуса. Это заслон против Тьмы, таящейся в межзвёздном пространстве далёких звёзд. Настоящего Зла, что заставляет смертных существ одним своим недолгим присутствием отгрызать собственные пальцы и вспарывать животы, разбивать головы об асфальт и шагать навстречу пулям. Такое Зло не просто абсолютно — оно так противоестественно любому разуму, что зачастую не поддаётся объяснению. Оно не поражает тела или заражает территории, как обычное оружие. Мрак поглощает души, меняет, коверкает их. Что было скрытым в их глубинах — станет явным. Взять хотя бы уже бывшего рядового Два-Шесть-Сорок-Шесть. Простой винтик системы, минимум образования и внутреннего стержня, служба в Легионе по залёту и благодаря незначительной помощи родственников. Неподготовленный солдат. Сопляк. Вступив в схватку с Тьмой, он пошёл по простому пути — выбрал проиграть, утеряв собственный рассудок. Терцус не такой. Он будет работать. Он будет отстаивать. Ещё бдительнее он будет на посту, в поте лица не покладая рук, чтобы поддерживать порядок. И он обязательно всех спасёт. Всё то прекрасное, что он знает и любит в этом мире. Тем более, сегодня. Когда пришло время его регулярного месячного дежурства. Заступая на пост, будучи окружённым точной электроникой, Терцус наделён практически неограниченной властью. Ведь огромный комплекс, отстроенный на поверхности планеты для защиты внешних рубежей — это скорее не военная база, а научный центр. Мощь планетарных орудий не играет роли, они будут полностью слепы, если не сработает система раннего обнаружения. Группа прикрытия, зависшая на орбите, тоже мало на что способна — как-никак, свою координацию она полагает на центр управления. Со своими обязанностями Терцус справлялся идеально — двадцать лет выслуги и внушительный список наград не дадут солгать. Сейчас он находится в рубке управления, следит за мониторами и голограммами, визуализирующими правильные математические графики и наборы кодировок. Виртуальный Интеллект преобразует поток цифровых данных в читаемый для органического глаза слепок пространства. Полковник видит всё: перепады светимости звёзд, составы газопылевых облаков, примыкающих к звёздной системе, сигналы от ретранслятора, позывные и переговоры вообще всех судов, что проходят через пограничный сектор. Но сейчас что-то не так. Потому что в тот очередной момент, когда система испустит новый импульс, который она подаёт раз в две миллисекунды, то тот уйдёт в недра космоса и… Не вернётся. Сигнал не найдёт отклика, не отразится, а просто исчезнет в небытие, так словно само пространство проглотило его. Это не сбой и не ошибка считывания. Полковник посмотрит на визуализатор: на огромной полусфере звёздного неба, усеянного космическими телами и маршрутами флотов, вдруг засияет бросающаяся в глаза чёрная точка. Абсолютное ничего, молчаливо повисшее во внешнесистемном пылевом облаке. Его коготь тут же заскребёт по чешуйчатой шее, разгоняя фантомную чесотку по всему телу. — Пост непосредственного наблюдения, — тангента, закреплённая на груди Терцуса, тихо щёлкнула. — Передаю вам слепок пространства. Что вы видите? Подтвердите. — Ответ отрицательный, — раздастся на той стороне монотонный голос астрокартографа после некоторого промедления. — В секторе, заданном вами, аномалий и посторонних сигналов не обнаружено. Что-то ещё? — Н… Нет. И действительно: в файле, присланном по обратной связи, не окажется ни чёрного провала пустоты, ни каких-либо отклонений. Терцус уронит резко потяжелевший лоб на ладонь, понимая очевидную вещь. Конечно, даже если там что-то да было, то разглядеть это оставалось невозможным. Слишком высока плотность микрочастиц за внешними орбитами, да и расстояние великовато. Так что на посту непосредственного наблюдения не сплоховали — доклад их полностью совпадал с сенсорами. Сенсорами… Есть такие вещи, которые машины попросту не могут уловить или засечь. Полковник же чувствует: там, во мгле космоса повисли необъяснимые объекты. Мёртвые корабли. Сотни маленьких игл, незаметных на фоне ярких звёзд. Укутавшись в облака рассеянного газа, они хищно затаились для удара. Их флагман по размерам — как крейсер. По ауре, который тот излучает — сама смерть. Технических сигнатур нет. Жизненных — тоже. Как такое может быть? Как корабли, не подающие никаких признаков жизни, вообще могли очутиться на краю системы? Дыхание учащается. Зуд нарастает. Эти звездолёты так же противоестественны, как и мрак, который сжирает добро вокруг Терцуса. Их корпуса не поддаются опознанию. Скрыты они не просто помехами или стелс-системами — сами складки реальности покрывают их броню, искажая пространство и разумные души на многие гигаметры вокруг. Мостики их покрыты тьмой, абсолютно безмолвны, но это — лишь иллюзия. Потому что Терцус их уже увидел. А они — увидели Терцуса. И полковник видит: та тварь, что ведёт эти фантомные корабли… Настоящий монстр. Он — причина всех бед. Находясь на расстоянии в миллиарды километров, он всё же смотрит прямо на Терцуса. В его взгляде — огонь войны, презрение к самой жизни, страх и ужас, воплощённый в одно единственное существо. Он хочет уничтожать. Он хочет убивать. За его спиной — армада безумцев и вырожденцев. А на пламенном мече, которым он спешит повергнуть в пепел беззащитные города — высечено пророчество о Конце Света. И всюду, куда он пойдёт, куда он просто сунется, будет только раздор, братоубийство и абсолютный хаос. Вот, вот оно! Терцус резко встаёт со своего места, заученной командой передаёт свои полномочия дежурному заместителю на пару с ВИ. Выходит из комнаты слежения, закрыв за собой дверь. Пришло время действовать. У него тридцать минут. Тридцать минут на то, чтобы предпринять хоть что-то, чтобы виденное им в своих пророческих снах не воплотилось в реальность. Для этого ему нужно добраться до центральной аппаратной комнаты с главным компьютером и квантовым передатчиком — Терцус всегда туда ходил в конце дежурства, чтобы проверить документации и сделать тест системы. Плёвое дело — это его бытовой маршрут. Но зуд становится просто невыносимым. Внутри Терцуса как будто всё перемешалось. Раз за разом, иногда теряясь в нужных дверях и лифтах, он останавливается у каждой мусорной урны, чтобы сплюнуть сгустившуюся слюну. В какой-то момент он промахнётся мимо и увидит, что в плевке, растёкшимся по полу, его слюна перемешана с синей кровью и гнойной слизью. Выглядит не просто омерзительно, а по-настоящему страшно. Ему очень повезло, что он сумел забежать в туалетную комнату. В этот момент чесотка, которая мучала Терцуса всё это время, превращается в нечто больше. Что-то касается его спины, ползёт вниз вдоль позвоночника. Как будто под его парадным белым кителем множество маленьких червей вырываются из-под чешуйчатой кожи, подковыривают обогащённые металлом защитные пластины, а затем зарываются глубоко в плоть. Это не галлюцинации — так есть на самом деле. Его тело меняется. Ломается, искривляется, вопит от боли… Приятной боли. Его никто не должен видеть. Ни камеры, ни посторонние зеваки. Заучив окружение до идеала, бездушные системы наблюдения Терцус обдурит играючи. Операторы явно не будут удивлены своему высокому начальнику, что решит проинспектировать порядок несения службы. Со вторыми будет чуть сложнее. Он сворачивает в закоулки и заходит в пустующие кабинеты, чтобы переждать, пока встреченный им персонал не пройдёт мимо. Терцус чувствует себя некомфортно: где это видано, чтобы прославленный офицер прятался от разнорабочего, катящего по коридору палеты с сухпайками? Ничего, потерпит. Эти утром он уже смог надурить военных врачей, чтобы они допустили его с службе. Главное, чтобы никто не узнал, что он хочет сделать. Потому что незнание — это спасение. Вскоре полковник доберётся до центрального компьютера. Небольшой зал, освещённый голографическими проекциями и отделённый от внешнего мира бронированной дверью. Место это находится глубоко под землёй. Попасть сюда могут только избранные, которых по пальцам можно пересчитать — и Терцус один из них. Непосредственной охраны тут не окажется — только масс-ускоритель при каждом операторе, втиснутый в кобуру. Солдаты встанут с мест, поприветствовав вошедшего офицера. — Всем покинуть помещение, — проговорит Терцус. — Освободить командный центр. — Но, господин полковник… — служащие вмиг переглянутся, введённые в ступор столь резким требованием. — Согласно уставу, нам запрещено оставлять пост… Может, в другой раз он бы и отступил. Но не сегодня. Терцус сожмёт кулаки. Он почувствует, как к разуму подступает гневная буря, готовая снести всё на своём пути. — Во имя Бо… — запнётся он на секунду. — Вы… Вы что, лейтенант, под Суд Чести собираетесь пойти? Я — ваш начальник. Выйти! Это приказ. Доселе спокойный Терцус страшен в своём гневе — никому не доводилось видеть его таким. У подчинённых нет выбора. Они, как турианцы, должны беспрекословно повиноваться иерархичным установкам. Стянув с голов шлемы нейро-интерфейсов, служащие повыскакивали прочь, и когда последний из них скрылся за дверью— полковник выдохнул с облегчением. Он подскочил к панели замка. Ввёл коды блокировки. Забаррикадировал проход всяким хламом — парой ящиков, раскладной лестницей, креслом… Чуть не отдавил себе палец. Секунду спустя он уже стоял у главного терминала ввода. Голова кружилась. Его руки тряслись и танцевали по клавиатуре. Он слышал голоса. Голоса своих близких и друзей, голоса долга и разума — они все умоляли его спасти их. Предотвратить то кровопролитие, все те страдания и боль, которыми грозил страшный чёрный флот, зависший глубоко в космосе. Ах, как же Терцусу было жаль, что он не прислушивался к ним ранее! Теперь-то он знал, как помочь всем и сразу. Пришло время для спасения — от страха, от боли и от бессмысленного сопротивления. Полковник знал, что делает. Собравшись с духом, он ввёл коды доступа, выданные ему лично от генералитета, и произвёл роковую команду… СИСТЕМА: ВНЕПЛАНОВАЯ ПЕРЕЗАГРУЗКА СВЁРТКА ОСНОВНЫХ СИСТЕМ… СИСТЕМА РАННЕГО ОБНАРУЖЕНИЯ: ОТЛЮЧЕНИЕ Он сделал это. Победил Тьму. Совершенно обессилив и выдохнувшись, Терцус рухнет в чудом оказавшееся рядом с ним кресло. Вдохнёт и выдохнет, а затем поднимет глаза к потолку. И где-то в несоизмеримо далёкой вышине придёт в движение черный корабль. Его реактор оживёт. Окутанный тьмой мостик содрогнётся от одного приказа: «полный вперёд!» Час настал. Каждый импульс, который подавался двигателями звездолёта, отзывался животрепещущей дрожью в теле Терцуса. Расстояние начнёт сокращаться — сначала в тысячах километров, затем в сотнях тысяч, в миллионах… Орудия уже будут подготовлены к бою, когда атакующий клин окажется в радиусе действия автономных наблюдательных станций. Пройдёт мгновение — и они исчезнут в ослепительных вспышках, разорванные на мельчайшие кусочки, даже не успевшие передать данные о вторженцах. Естественно, это не останется незамеченным. Виртуальный Интеллект составит все аномальные показания, засечёт полнейшее молчание на частотах и сделает единственное возможное решение. «Тревога! Диверсия!» — динамики комплекса разорвутся от истошной сирены. Но будет уже поздно. Систему наведения оборонных орудий не вернуть в строй так быстро — она слишком сложна, а её параметры требуют тщательной настройки. Техники тут же станут искать место злонамеренного вмешательства: в подсистемах, в механических частях системы, в различного вида уязвимостях. Но никто не поймёт, что истинная причина кроется в самом сердце — в лице главного офицера всего центра управления. Этого времени хватит, чтобы чёрная армада достигла своей цели. Засечь их будет невозможно. Развив сверхсветовую скорость, она минует орбиту четвёртой планеты, третьей, второй, первой, пересечёт всю систему и её звезду, войдёт в квадрат дислокации защитного флота. Это будет быстро. Никаких страданий, никакой боли и отчаяния. Только планомерное, хладнокровное уничтожение. Ослеплённые миротворческие корабли, лишённые предупреждения о приближающемся неприятеле, потонут в зареве обстрела курсовых орудий. Они будут разрываться на куски. Детонировать и сходить с орбиты. А их экипаж — сонный, не успевший отпрянуть от заглушённых сенсоров — обратится в безжизненные, обожжённые куски мяса, даже не поняв, что же с ними произошло. Спасённый от своей страшной участи вечных страданий в кровопролитной войне. А затем, расправившись с боевыми эскадрами и защитными станциями, чёрный флот приблизится к обезоруженной планете. Он повиснет над её оранжево-желтой поверхностью, как громадный мерзкий слизняк, и приведёт главный калибр к бою. Двигатели замолчали. Цель для стрельбы выбрана. Теперь уже поздно что-либо делать. Конечно, рано или поздно служба безопасности поймёт, откуда был произведён саботаж. За тяжёлой дверью послышатся шаги, за ними раздадутся крики. Пространство искривится — толстенный слой титана с оглушающим грохотом вылетит из бетонной стены, выдавленный биотическим зарядом. В помещение, бешено крича, ворвутся солдаты с винтовками наперевес — их стволы тут же направятся на сумасшедшего полковника. И, конечно же, среди них окажется Фаурунс. Его морда, прежде выражавшая насмешку над целым миром, теперь исказится в гримасе комичного непонимания. — Полковник! Что вы… А Терцус, освободившись от всякой боли, только поднимется со своего места и разведёт руки в стороны, будто собираясь обнять всех присутствующих. На лице у него застынет благодать: — Не бойтесь, друзья! Я всех нас спас… В следующую секунду небеса разверзнутся. Рассеются облака. Ночное небо осветится, как в полдень. Залп крейсерского орудия, прорвавшийся сквозь нижние слои атмосферы, моментально обратит полковника Терцуса в раскалённое пламя и атомные частицы. Вместе с ним — и рьяного, но чрезмерно легкомысленного Фаурунса, и орудия планетарной обороны, и центры слежения, и цивильные кварталы. И весь Седьмой Легион.***
— Смерть! Боевая рубка крейсера содрогается от остервенелого боевого клича. Люди кричат, отрываясь от слежения за приборами, чтобы поклясться в вечной ненависти к экстерминированному врагу. Они визжат и свистят, хлопают в ладоши и остервенело стучат кулаками по подлокотникам кресел, плюются и хватаются за головы. Настоящее помешательство. И словно вторя их рёву прокатывается по звездолёту новая волна вибрации — идёт в бой курсовая пушка, изрыгающая в планетарную атмосферу снаряд за снарядом. Становится так громко, что закладывает уши. — Смерть, — рапортует оператор главного калибра, уже не стараясь перекричать общую какофонию. — Смерть всем углеродистым формам жизни в радиусе поражения. Приблизительное число жертв — триста пятьдесят тысяч… Гауру, правда, совсем не требовалось, чтобы кто-то докладывал ему об успехе атаки. Всё случилось так, как и было запланировано. Те многотысячные страшные смерти, произведённые по его приказу в короткий момент, он ощущал всеми фибрами своей выжженой души. Через бронированное обзорное стекло он видел, что в процессе того, как масс-орудия продолжали выплёвывать выстрелы, на золотистом диске планеты расцветали новоявленные розы огненных торнадо и раскатывающихся во все стороны ударных волн. Горел сам кислород. Великий и страшный подвиг. Боги стались довольны. Пантеон, приняв это подношение, позволил их избраннику ощутить одну десятитысячную того, что испытывали Великие Тёмные. Его правая рука, возлежащая на искажённом фолианте, который он теперь всегда носил с собой, наполнилась ощущением лёгкости и невообразимой силы. Переплёт книги источал паранормальное тепло, граничащее с жаром. Гаур улыбнулся. Сочная эмульсия страданий, страха и боли заполонила, переполнила внутренние психические каналы и отозвалась в голове маленьким, но приятным оргазмом. — Как… прекрасно. Но это — только первый шаг. Сидя на личном командном троне, расположенном в центре мостика, всё ещё объятого криками и боевым куражом, Гаур повернул голову влево. Там он увидел, как вокруг овального, ввинченного в пол голографического прожектора столпились высокие тёмные силуэты — около дюжины их. Бледнолицые, костлявые на вид. Одеты они в чёрные мундиры и тактические рубахи, стянутые на животах толстыми поясами. На них висят пистолеты, что используются для показательных экзекуций, и кинжалы, которыми лишают зрения пленных и заложников, когда те становятся бесполезными. На их торсах то и дело позвякивали, поблёскивали кривые плашки и значки, украшенные человечьими костями и осколками снарядов — их отличительные знаки и ордена, вверенные этим безумцам за преуспевание в делах массовых казней, зачисток и шпионажа. Это были преданнейшие воеводы Гаура, генералы и полевые командиры. — Вот видите, коллеги, — бахвалился один из них, полностью облысевший, почёсывая свою неухоженную черную бороду. — Использовав угол атаки, предложенный именно мной, мы смогли увеличить количество жертв среди гражданского населения на двадцать целых семь десятых процента! А представляете, что будет, когда мы высадим все наши карательные бригады? О, Зловещий! Позвольте мне лично возглавить команду зачистки… Обращение приспешника заставило Гаура неудовлетворённо заёрзать на троне. Тут же всё смолкло: и шумные крики операторов пушек, и гавкающие команды координаторов авиа-звеньев. Даже приборы стали гудеть тише. Тогда он подался чуть вперёд, и тусклый свет боевой рубки осветил его атавистическое одеяние, смутно-извращённо напоминающее наряды тиранов-завоевателей Древнего Мира. На анатомической кирасе, выполненной из чёрного металла, застыли угловатые руны авторитета и преклонения. Одного взгляда на них с лихвой хватало, чтобы понять — этого чудовища, носящего их, следовало послушаться, как собственных отца и мать. — Нет… — несдержанно прошипел Гаур. — Нет! У нас нет времени ни на какие команды зачистки. Продолжайте обстрел, начинайте бомбометание. Расконсервируйте термобарические снаряды, генерал. Продолжайте до тех пор, пока от планеты не останется только мёртвая пустыня… Военачальники, стоявшие у голографической карты, кажется, не обращали на этот диалог особого внимания. Они всё так же вели свои разговоры о предстоящем массовом самоубийстве, тыкали толстыми пальцами в отсканированные руины городов, над которыми вздымались столпы пепла и огня. Только один из них, с которым и говорил Гаур, изволил приблизится чуть ближе и заговорил: — Но… Зловещий, чего я не понимаю? Это же укреплённая база Совета — вы только подумайте, сколько незадействованного оружия может быть там складировано! Не логично ли было действовать быстро, пока их шок от поражения не сменился решительными действиями… Гаур скривился в невозможной для обычного человека гримасе, вобравшей в себя безмерное презрение и извращённое любопытство. Массивные пальцы его левой руки отбивали громкую дробь по пульту управления, вмонтированному в командный трон, где красовались системы управления огнём. Несколько секунд он вальяжно рассматривал своего слугу. Видно, что этот червяк всё ещё сомневался. Непростительная оплошность! — Вы, генерал, мыслите категориями слабого человека. Посмотрите сами, — он медленно поднял правую руку и указал за экранирование БИЦ, где во тьме вакуума продолжали выскакивать из сверхсветового коридора всё новые и новые эскадрильи боевых кораблей. — Этот прорыв — только первая искра. Мы идём не в рейдерский налёт, генерал. Мы идём на войну. — О, Зловещий, — чернобородый командир покачал своей лысой, как бильярдный шар, головой. — А разве наши силы достаточно велики, чтобы противостоять колоссальной мощи Совета? Я лично проверял наших младших военачальников: они мотивированы наживой, грабежом и личными интересами. Стоит им вступить в бой, как они бросят свои крейсера, а подчинённые им солдаты разбегутся и рассеются в ужасе… Ему не дали договорить. Видно, теперь разговор уже привлёк к себе ещё нескольких бледнолицых офицеров. Не успел никто и глазом повести — как те уже обогнули круглый стол, поравнявшись со своим сотоварищем. Очевидно, они подслушивали их всё это время. Один из них, чей обтянутый кожей череп был украшен оккультной наколкой, заговорил первым: — Не бросят, если мы приставим к их спинам заградительные команды, — он ужасно шепелявил из-за боевого увечья нижней челюсти, нанесённого фрагментом осколочной гранаты. — К каждому капитану звездолёта, к каждому полевому командиру. Если они побегут — наши послушники обратят этих трусов в жертву Богам. Пусть их смерть служит назиданием остальным. А коль наёмники решат бунтовать — я лично отдам приказ расстреливать ещё больше и безжалостнее! — И солдаты не побегут, — заговорил другой, красовавшийся отсечённым в ритуальных целях носом. — Если бросить их в битву без малейшей надежды на выживание. Так, когда завяжется наземный бой, мы направим наши соединения в атаку с минимальным запасом вооружений и технических средств. Я уже сделал нужные расчёты: одной единицы стрелкового оружия на двух пехотинцев будет вполне достаточно. Вследствие этого у них будет только два выбора: либо драться, чтобы добыть снаряжение после победы, либо быть обречёнными на полное уничтожение… Гаур согласно кивнул. Тупая уверенность в своей победоносности, граничащая с настоящей шизофренией — вот всё, что ему требовалось от своих подчинённых. — Уничтожение… — чернобородый, стоявший между двух своих товарищей, хрипло вздохнул и поднял глаза на Гаура. — Это ли не означает, что мы вступим в сражение, из которого нам уже не выйти живыми? Мы не победим… Лицо Гаурово искривилось ещё сильнее. Какой разочаровывающий настрой! — Думаете, вы хотите победить? — лениво выплюнул он. — Не обманывайте себя. Вы хотите жить, генерал. А я вам скажу: жизнь — это путь трусов. Смерть — вот, что выбирают герои. Примите смерть, как подобает мужчине. И вы станете героем, генерал. Наши Покровители просят вас отдать последний долг — и в ваших же интересах не допустить их разочарования. Прислушайтесь… К моим словам. Звон вынимаемого из ножен кинжала подкрепил наставление Гаура. Стоящие по обе стороны от своего огорчающего брата психопаты сняли с поясов заточенные ножи. Где-то лязгнул затвор пистолета. Если что — верные слуги Зловещего Сына Богов были готовы снять скальп со своих сестёр и братьев, если так скажет хозяин их жизней. Благо, это произвело отрезвляющий эффект на генерала. Некоторое время он молчал. В его остекленевших глаза боролись две стихии: расхолаживающий инстинкт самосохранения и сила ненормальной веры. Нет смысла объяснять, кто победил в итоге. — Я… — его дрожащая ладонь прижалась к краю берета. — Я выполню волю Богов. Вы не будете разочарованы моей смертью. Я задействую все наши роты, все методы! Только, Зловещий, прошу скажите, что от меня требуется? Перед общим взором предстала проекция Млечного Пути. Гаур замирает на мгновение, рассматривая сияющие, слегка размытые границы. Он видит всё. Пространство Терминуса, оставшееся далеко за спиной — искалеченное и разорённое, ставшее слишком малым для его амбиции. Далее — тонкая полоса мнимого порядка Аттического Траверса, разделяющая беззаконные галактические пустоши и Пространство Совета. Теперь оно вскрыто, как дешёвая консервная банка. А за ним — уязвимое брюхо межзвездных цивилизаций, горящее искрами легендарных миров-цитаделей и колоний. Вот они, прямо перед глазами: молодые Горизонт и Бекенштейн, древняя Лусия и священная Кахье, увядающая Рахана. Сур’Кеш и Палевен. Земля. Тессия… И без того тонкие губы Гаура поджались. Его кулаки, которые он до сих пор возлагал на подлокотники командирского кресла, сжались в немом жесте абсолютной ненависти. — Я хочу, чтобы вы разожгли пожар на тех мирах, что лежат на моём пути. Будет это огонь войны или смуты — разницы не имеет. Главное, что миллионы должны пострадать. Пусть они кричат. Пусть боятся. Примените весь арсенал, которым я вас наградил: бомбы, снаряды, корабли и солдат. Травите их чумой и сжигайте заживо. Атакуйте всё, что увидите. Заложников не брать. Не отступать и в переговоры не вступать. И свяжитесь с нашими послушниками на примыкающих территориях — пусть распространяется весть о том, что час моего возвышения настал раньше, чем то было сказано в Пророчестве. Выполняйте волю Богов, генерал. Идите… И убивайте. Последний приказ ознаменовался визгом системы оповещения — флот доложил о готовности к прыжку. Гаур взглядом исподлобья изучал пространство космоса, искажённое защитным экраном мостика. Факела сверхсветовых двигателей продолжали вспыхивать и моментально гаснуть, их становилось всё больше с каждой минутой. Фрегаты, крейсера, бомбардировщики и пиратские лоханки — среди разбитых, выпотрошенных и разваливающихся остовов кораблей Совета они собирались в звенья и шли вперёд. Здесь, у границы Аттического Траверса, дикая орда прорвала себе дорогу к незащищённым территориям, опьянённая жаждой наживы, религиозным бешенством и запахом крови беззащитных жертв. Они все уже были обречены, как только пересекли эту черту, излившись во Внешнее Пространство Совета. Каждый второй падёт, так и не достигнув своей цели. Каждый первый — приговорён к смерти заочно. И пускай они сдохнут. Пускай истерзанные души их принесутся в жертву великой цели, а реки понапрасну пролитой крови крепят стойкость Хаоса. Потому что у их повелителя, носящего лавры Сына Богов, совершенно иные планы. Инженерный отсек рапортует о полной готовности к прыжку. Навигационная рубка прокладывает путь вперёд. Новая цель — Туманность Афины. И в тот момент, когда крейсер уйдёт в сверхсветовой коридор, как никогда громче Гаур услышит заветный голос, хриплый и одновременно соблазнительный. Тот продолжал чеканить слова, пророча скорую судьбу Чемпиона Тёмных Богов: Гаур Возрождённый. Хозяин Вселенной. Князь Демонов. Обречённый на величие. И вот так начался его поход, ведущий по пути к пикам славы. Прежних походов было много: за богатством, за рабами, за влияние и кровопролитие. Но этот — совершенно другой. Поход последний и исключительный. Чёрный Крестовый Поход.