Я не мог остановиться

Я очень долго не мог придти в себя после этого дня. Кошмарные картинки моих собственных воспоминаний преследовали мой грешный разум дневно и нощно. Я даже не знал, сколько дней я провалялся тогда в горячке - всё было, как в тумане. Все симптомы шока, психологического расстройства были на лицо - не получалось и связать двух слов от невыносимой дрожи, непрекращающегося жара в голове. Голова болела, не унимаясь несколько долгих дней. Меня всего знобило, и я понимал, что температура просто скачет. Хотелось больше всего в эти минуты глотнуть свежего воздуха, хоть как-то унять те симптомы, что проявились тогда во мне. Но, я не мог. Я чувствовал себя настолько плохо, что не мог даже и пошевелиться. Не мог встать с кровати, заставить совершить даже самое простое движение. Сердце стучало в горле, стреляло и бухало короткими очередями, не унимаясь в своём темпе даже спустя несколько дней. Мне несколько раз казалось, что оно попросту сейчас разорвётся на части, и я умру. Это невозможно описать прямо так... Не знаю, как я вообще тогда выжил. При моём состоянии, как мне кажется сейчас, можно было вполне копыта откинуть. Особенно учитывая то, что всё это сопровождалось нестерпимым шоком. Но, как-то всё-таки смог я потом придти в себя. А потом даже получилось встать; пошатываясь на непослушных ногах, но получилось. Голова кружилась, я еле тогда смог сообразить, где я нахожусь. А по тому принципу, что я несколько часов провёл в бессознательном состоянии, мне действительно казалось, что совершённые мною поступки - всё полнейший бред. Что не было никакого убийства, а сам сон появился на нервной почве, которая униматься совсем не собиралась. Я действительно в тот миг успокоился от этой мысли, считая, что всё так и есть. Но, не тут-то было. Согласитесь, не каждый сможет адекватно отреагировать на то, что я увидел после того, как оправился от минут забытья. Я всё ещё был в своём костюме, и поэтому пятна той самой крови никуда не делись. Только, они теперь задубели, превратившись в твердые черные участки ткани. И это было, по меньшей мере, жутко. И не только одежда являлась доказательством, что всё действительно произошло наяву. Мне, ещё не оправившемуся от психологического шока, просто невыносимо было до тошноты обнаружить во внутреннем кармане пиджака испачканный нож. Мне этого хватило с достатком, чтобы полностью осознать отвратительность того положения, в которое я попал. А больше всего, конечно, отвратительность самого дела. Я не мог долгие минуты поверить самому себе, что я действительно убил. Что я теперь точно стал тем, кого все так боятся - убийцей. Совершивший впервые столь жуткое дело я не знал, как мне реагировать. Внутри меня была пугающая пустота - я ничего не чувствовал. Первое потрясение быстро смогло улечься, и даже практически исчезнуть, дав волю хоть немного отдышаться. Я глубоко дышал, пытаясь успокоить самого себя - сердце выравнивало такт очень медленно. Горячка хоть как-то да смогла меня отпустить; голова постепенно прояснялась. Поэтому, я вскоре смог оценить трезво свою нынешнюю ситуацию, что так воцарилась вокруг меня. Я долго пытался понять - смог ли я получить то, что я хотел? Всё-таки, это убийство было не пустым развлечением. У меня была цель. Я не мог остановиться и что-то с собой поделать, принять другое решение своей проблемы - это было похоже на какую-то странную игру невидимых нитей. Не чувствовал я ни своих движений, ни своих рук с орудием. Казалось, кто-то управлял мною, пытаясь подстроиться под мою сущность. Только, уж слишком гадко и тошнотворно, в один миг превращая всё в кошмар. Кошмар, который, по моим глупым расчётам, мог как-то разрешить мою жизнь. Как смешно. Как, действительно, глупо было вообще так думать. Ибо с первых же минут, как только я смог осознать ситуацию, мне не удалось ощутить должного умиротворения. То, чего я так желал - спокойствия души, гадкого осознания, что теперь не один страдаю я от боли. Я долго пытался хоть как-то уловить его, вытаскивая по крупице каждую эмоцию. Но, не смог. Если она и была, то очень маленькая и неуловимая - вырывалась в виде психического смеха, не более. Никак не более. Не было того, что я так хотел. Боль не дала мне счастья. Кто только придумывает, что людям приносит облегчение осознание чужой боли?! Невинной, совершенно чистой, чувствительной боли. Особенно от таких существ, как дети, что ещё даже не успели осознать этот мир должным образом. Ты ощущаешь только внутреннюю пустоту. Тебя даже не пугает твоё гнусное звание "убийцы" - тебе становится всё равно. Постепенно только внутри нарастает чувство кражи; будто бы ты вор, что украл что-то очень важное из этой жизни. Настолько важное, что просто непростительно со стороны тех, кто раньше распоряжался этой вещью. В данном случае это была жизнь... жизнь пяти невинных, маленьких детей, которых я сам отправил на Тот свет. Я не пытался как-то ругать себя - не видел смысла. Я просто чувствовал себя обманутым, вот и всё. Я не считал в те минуты своё убийство чем-то значимым; всё больше мне казалось это какой-то ошибкой. Эдаким несчастным случаем, как гадко говорили при "Укусе-87", когда умирал мой сын. Если тогда умер один мальчик, и всё считали это случайностью, то что стоит говорить про пятерых?! Уж точно, как я считал, никто не будет на это смотреть. Особенно учитывая то, сколько умирает людей в мире каждую минуту... Это трудно всё описать. Вы сами знаете, что человек никогда не сможет понять ситуацию, если сам в неё не попадёт. Если сам не окажется в эпицентре событий, и не вдохнёт их атмосферы. Вот я и стал тем человеком; в этом не было ничего особенного. По крайней мере, я так думал в те дни. В те ночи, невольно прислушиваясь в своём пустом доме к каждому шороху. В те тёмные для меня минуты человеческой жизни... Мне было всё равно, что я убил. Расшатанный мозг не давал мне мыслить об этом развёрнуто - я мало, что знал о, так называемой, смерти. И о том, что она из себя представляет.Для меня она представлялась чем-то наподобие чёрной дыры, в которую бесследно уходит человек. В которую он уходит навсегда, не оставляя за собой ничего - будь то воспоминания, или какие-то причины для дальнейшего его почитания. Нет, значит, какой-то жизни, нет и понятия "душа". Последнее, мне казалось, больше имеет литературное значение, чем духовное. Ведь сколько раз я читал это в книгах! Не было ничего, что могло дать человеку жить дальше, в моём представлении. Поэтому, я довольно основательно старался отбросить своё убийство куда-нибудь далеко, за пределы своего разума. Мне жестоко казалось, что нечего размышлять над этими детьми - их скоро всё равно забудут. Они канут также в эту "чёрную дыру", как и все остальные в будущем. Но, такие размышления были чисто ради самоутверждения, никак не твёрдых убеждений. Я просто считал так, не читая ничего из подобающего, вот и всё. Притом, в последние месяцы я черпал информацию из новостей по телевидению. Дело об убийстве начало набирать оборот на экранах телевизоров и газет с самого первого дня. И в этот раз я не отказал себе в "удовольствии" ознакомиться с россказнями насчёт того, что я сотворил. Не скажу, что мне было интересно. Я просто хотел, в каком-то смысле, вновь убедить себя в существовании этого дела. В другой ситуации я просто хотел как-то облегчить себе мысли насчёт того, что со мной будет дальше. Я не сомневался, что кто-нибудь догадается обо мне. Я жил до последнего дня чувством, что когда-нибудь это действительно случится - ведь не могут вечно искать эти полицейские одного преступника! Но, проходили недели, месяцы. Я до сих пор удивляюсь, как мне вообще удавалось жить после того инцидента. Как на свободе, так и в психическом плане. Хоть я и знал, что второе у меня уже давно с треском провалено; здоровый человек не способен резать детей. Всё опять же гладко складывалось, ничто не предвещало каких-либо обысков, судов, тюрем. Я не был силён со всеми конституциями. Но точно знал, что за убийство полагается лишение свободы на несколько лет. По крайней мере, так вещал наш старенький телевизор в доме - я практически не выключал его, подстрекаемый слабым волнением. Поэтому, я совсем скоро привык к этому синтетическому говору, что хоть как-то оттенял моё одиночество. Так, я хоть немного, но чувствовал себя не одиноким. Так, я узнал и некоторые детали раскрытия своего собственного преступления. И они, как ни странно, шли мне на руку. Потому что я узнал в первом же выпуске, что в этот день горе-охранники поленились вызвать электрика для подключения камер в главном зале. Поэтому, ничто не засекло моего этакого "сейфа", в котором я спрятал детей. Это было, по меньшей мере, непонятно мне самому. Я опять задавался вопросом: "Почему?". Всё было точно подстроено под меня. Правда, не совсем. Камера захватила кусочек меня у главного зала, у потайной комнаты. Но, смутно и непонятно - моё лицо невозможно было разглядеть из-за темноты коридора, по которому я шёл. А особенно тогда, когда я передвигался в костюме кролика к игровой зоне... Камеры не могли показать меня! Я, убийца, не был запечатлён на камерах видеонаблюдения должным образом, чтобы доказать полиции что-либо насчёт моего дела! Ведь никто не будет идти ко мне только ради вопроса о запретном костюме. Будут в этом вопросе допрашивать только персонал, что был в тот день в пиццерии, да и то на уровне обысков! Всё складывалось так хорошо, что я просто не мог поверить своей свободе. Своему гадкому чувству радости - я ещё хотел жить, даже будучи преступником. Даже будучи человеком за гранью; хоть я и понимал, что тюрьма - единственная моя дорога. Только туда я и могу попасть в ближайшие месяцы. Я отлично понимал, что такой приговор является справедливым, и нечего здесь говорить какие-то оправдания. Поэтому, я даже и не думал о них тогда, всё больше прислушиваясь ночью к звукам внутри дома. Мне невольно казалось, что полиция рядом, и уже давно нашла меня. А что ещё я мог думать? Нет, мыслей было полно. Наравне с телевизионными передачами об инциденте я постоянно проводил время со своими собственными думами. Я размышлял, вспоминал тот жуткий день, а иногда пытался что-то понять. Хоть и очень смутно. А ещё, психическое расстройство влекло за собой мысли о самоубийстве. Небольшие, которые кололи не хуже иголки. Я просто не мог в какие-то дни терпеть в себе осознание того грязного поступка, что я свершил. Хоть и понимал, что с моей смертью ничего не изменится; если я до сих пор живу чувственно также после убийства, то какой смысл затягивать верёвку на шее у себя? Поэтому, это желание улеглось достаточно быстро. По крайней мере, намного легче, чем мысли перед инцидентом. А потом я решил уехать. В моей памяти, как когда-то давно, всплыли мысли о переезде. Если меня ничего не держало несколько месяцев назад, то сейчас я просто хотел бежать. Потому что чувствовал, что долго я не смогу продержаться в этом городе - меня обязательно схватят. Меня обязательно, совершенно бесповоротно найдут, признают во мне греховную сущность, и уж тогда точно не простят. Я знал, что это будет именно так - другого выхода я не видел. Не верил я в какое-либо чудо, что признает меня невиновным в содеянном. Притом, я не знал, чем ещё коротать время в пустом доме, где некогда жила моя семья. Не было просто смысла оставаться здесь, словно в ожидании того же чуда. Я вспоминал сложности о продаже дома, но совсем скоро решил вообще об этом не думать. Ведь, неизвестно было, что меня могло поджидать в другом городе; дом я решил оставить, как есть. На, как говорится, крайний случай.