Я не мог остановиться

Я подготовился к ночи довольно тщательно: накинул на плечи старый потрёпанный рюкзак, положил себе некий запас провизии на время, взял какие-то книги. Я плохо помню, что я тогда ещё положил в старые поношенные отделы. Но точно знаю, что вышеперечисленные предметы были не единственными вещами. Я что-то перекладывал, что-то перебирал и пытался найти. В какой-то момент я долго не мог вспомнить местоположение, и поэтому слонялся по комнатам добрых часа два, пока не нашёл заветное. Также, быстро сходил в наш старый гараж, нашёл топор. Вспоминая быстрые движения зверей, я отчётливо понимал, что отвёртка здесь совсем не поможет; медленные манипуляции с этим небольшим инструментом точно погубят меня. Я мысленно надеялся, что мои силы ещё не иссякли за те месяцы, которые я прозябал. Что я смогу быть сильным в физическом плане - не зря "занимался" когда-то давно школьными разборками, будучи мальчишкой. Я старался как можно лучше собраться для своего пути - не надеялся, что в первый же день всё пойдёт гладко. Притом, у меня было недостаточно денег - хватило только на оплату того самого билета. Я купил его в тот же вечер, стараясь взять самый последний на тот день; мой поезд оправлялся в путь, по информации на тонком листочке, ровно в три часа ночи. Именно за это время, как я считал, мне удастся разобрать аниматроников без препятствий. Я не решился ехать рано утром - мне казалось, что под покровом ночи будет куда лучше. Намного проще скрыться, намного проще остаться незамеченным на тёмных шоссе до вокзала. А дальше - долгожданная свобода. В тот вечер я в последний раз запер двери своего дома. В последний раз обошёл его полностью, мысленно прощаясь с каждым уголком. В последний раз окинул взглядом. Не скажу, что я был уж очень меланхоличен в тот момент. Грусть была, тоскливость тоже. Но, я утешал себя, старался размышлять о своей новой жизни. Той жизни, которую я видел в своих мечтах - спокойную, долгую, где-нибудь далеко отсюда. Даже будучи переступившим черту человеком, будучи убийцей, я просто хотел жить. Жить, но не выживать. Поэтому, совсем скоро все мои волнения улеглись, я отбросил от себя какие-либо мысли о том, что я в последний раз стою на этом пороге. Я даже усмехнулся про себя на свою внутреннюю дрожь - мне казалось, что я веду себя, как маленький. Поэтому, в какие-то моменты я даже разозлился. Совсем не хотелось мне думать о чём-то другом. Доехал я до пиццерии довольно быстро - машин на дороге не было. Ночь опускалась без каких-либо препятствий. Было темно, небо заволокли в тот час тёмные тучи, людей на тротуарах я вовсе не видел. Хотя, я в тот миг мало оглядывался по сторонам; руки на автомате крутили руль, а перед моими глазами мутной пеленой вставала предстоящая битва. Я не надеялся, если честно, на какие-то трудности в этом деле. Прочитавший немного информации о новых моделях я понял, что те четыре аниматроника - курица, лис, медведь и заяц - не такие уж и массивные в плане системы. Мой золотой кролик с медвежонком были куда более тяжелы в строении- их простым топором пробить было трудно. Особенно в плане начинки - массивный эндо-скелет, множество микросхем и всяких деталей... никак не были похожи эти новомодные игрушки на моих давних друзей. Вскоре, я в этом сам смог убедиться. Припарковав машину, накинув на плечи старый потрёпанный рюкзак с вещами, я без спешки отворил багажник. Времени было полно. Я всё равно не собирался работать охранником в эту ночь, а, значит, можно было не торопиться. Достав топор, я немного помедлил - на всякий случай сверился с часами. Всё складывалось так, как я и хотел - смена только-только начиналась, и аниматроники оживали не быстро. Или, может, вовсе пока не оживали - я не помню. Просто, мне тогда беспрепятственно удалось проникнуть в офис. Я не помню, чтобы кто-то мне встречался тогда по пути - звери были на сцене, в здании опять же было пусто. Никого не было, я вновь оказался отделённым от внешнего мира, один. Но, совсем ненадолго - часы на стене ещё даже не успели пробить ровно двенадцать, как я услышал тяжёлые шаги. Стараясь не поддаться каким-либо росткам паники, я тихо достал топор. Я отлично понимал, что это идёт не человек. Что это не какая-либо важная персона, что решила меня проведать на вторую ночь. Потому что не может человек передвигаться с лязгом железных механизмов, отточенной роботической поступью. Это был заяц. Этот огромный, двухметровый зверь с синей шерстью, что так рвался ко мне в прошлый раз. Я в этот миг даже не поспешил закрывать дверь - покрепче ухватился за древко своего оружия, чтобы отойти с ним на приличное расстояние от проёма. Намного проще сражаться с неодушевлённым роботом, чем с человеком. Ты хотя бы не думаешь, что ему больно, или что-то в этом роде. Потому что вещь - и есть вещь, не более. Вот и я так ошибочно считал. Вовсе не чувствуя какого-либо отвращения, или страха, мои руки резко подняли топор перед лицом этого робо-зверя. А в следующую минуту с силой, какую от себя никак не ожидал, ударил обухом по морде зайца. Этот удар сделал тогда своё дело - с гулким и громким стуком упала на каменный пол фронтальная часть головы этого робота. Посыпались микросхемы, затрещали с подобающим запахом гари оплавившиеся платы. А в следующие секунды я уже совсем не церемонился. Топор повалил синего зайца навзничь, погнул корпус и оставил по всему роботическому телу глубокие порезы от лезвия, из которых потом ещё долгое время вырывались снопы искр от проводов. А потом, аниматроник замер, и уже даже не пытался мне сопротивляться - так просто. Но, такая короткая передышка дана мне была только на секунду, ибо за моей спиной послышались в тот миг быстрые шаги железных лап. Я резко обернулся в тот миг, не теряя чувства тугого напряжения. А потом и вовсе пригнулся, стараясь не растянутся на полу от навалившейся усталости. Потому что прямо передо мной возник высокий робот, резко взмахнувший прямо передо мной острым крюком - чудо, что моя голова тогда не напоролась на него. Я сразу узнал в этом звере лиса-пирата Фокси. Но, я вспомнил это только на секунду. Не собирались мои руки останавливаться на начатом. Не в этот раз. Расправиться с этим аниматроником было совсем непросто. По крайней мере, Бонни во многом уступал этому монстру. Что силой, что размерами. Этот Фокси боролся со мной как самый настоящий зверь: клацал механической роботизированной пастью, сплошь усеянной острыми зубами, пытался лягнуть, норовил подцепить меня крюком. Последнее, правда, у него получилось - удар прошёлся по руке, и это было действительно больно. Но, я даже и не обратил внимания на это, продолжая наносить удары топором, слушая жуткий хруст ломающихся системных плат. Вскоре, Фокси повалился всей металлической грудой на пол, а потом и вовсе замолк. Я бежал потом из офиса на всех парах. От напряжения ноги подкашивались, и я несколько раз останавливался. Но потом нёсся по коридору дальше, держа своё оружие наперевес. На тот самый момент я точно знал, что противников осталось всего два - огромная жёлтая курица Чика и высокий коричневый медведь в цилиндре, Фредди. В ту минуту я скрипнул зубами от досады - хотелось поскорее покончить с этим, и больше не церемониться. Меня начинали раздражать эти сломанные игрушки, что дрались не хуже настоящих зверей за свою механическую жизнь. Мне уже было всё равно. Даже не смотря на то, что два оставшихся зверя вполне могут разорвать меня в клочки. Я понял их нечеловеческую силу ещё в первую ночь, но всё равно не собирался отступать. Переполняющая меня гордость от того, что я действительно положу конец ужасам, не давала мне раскидистей соображать. Внутри меня попросту всё пылало - я не собирался останавливаться. Медведь Фредди оказался совсем недалеко от меня в тот миг - я успел приметить его ещё издалека. Соглашусь, перепалка с ним была довольно долгой. Этот высокий толстый зверь в цилиндре был куда массивные остальных героев как в силе, так и в сложности построения. Нападать на него пришлось сзади - так бы ни за что к себе не подпустил. По крайней мере, я так считал, когда отбивался топором от его резких движений массивными четырёхпалыми лапами. Он несколько раз чуть не дал мне своим микрофоном по голове - я быстро уворачивался, размахивая своим оружием. А потом попал в цель - Фредди не смог пережить окончательного удара обухом в металлическую грудь. Затрещали платы, запахло горелым - плавились ненадёжные микросхемы, из корпуса вываливались оголённые провода. Он упал, и ещё несколько долгих секунд, казалось, дрожал от напряжения сервоприводов, а потом замолк. Но, я в это время уже был далеко - бежал по восточному коридору в поисках последней жертвы. С Чикой было проще всех - эта массивная курица двигалась достаточно медленно, и атаковать я её смог практически сразу. Удары пришлись по роботизированной голове, по её острому механическому клюву - он тут же погнулся под обухом топора. А дальше дело стояло за малым: сломать корпус из жёлтого металла было довольно просто. Микросхемы, начиняющую эту курицу, летели во все стороны. От оголённых проводов воняло гарью; впрочем, как и с остальными. Чика очень быстро перестала двигаться. И на том, я решил закончить. Я долго потом пытался отдышаться в одном из многочисленных коридоров. Я немного дрожал от напряжения, опирался на стену одной рукой, дабы не упасть. Я дышал глубоко, пытаясь привести в норму дрожащее сердце, которое шалило из-за сумасшедшей погони. Совсем не от страха, как казалось на первый взгляд - я не боялся этих роботов. Мне, было, может, только занятно от одной мысли об их передвижении. Ведь вещь, будь то робот, или обычная игрушка - и есть вещь. В этом нет ничего удивительного. Нет ничего поразительного и в сломавшейся системе - я-то это знал, как бывший работник семейной закусочной. Поэтому, в минуты начавшейся блаженной тишины я тихо посмеивался. Посмеивался нервным, болезненным смехом от того, что я наконец-то расправился с этими аниматрониками. Что я наконец-то смог сделать в своей жизни хоть что-то стоящее. Я всё ещё считал, что это дело останется для меня безнаказанным поступком. И что из-за меня теперь не будет инцидентов на работе ночного охранника - это я всех освободил от этого! Я положил конец этим страданиям. Глупо было так думать. Поистине глупо. Но, меня это тогда совсем не волновало. Зашипев от боли в руке, я взглянул в тот миг на часы; благо они совсем недалеко были, около сцены. Убедившись в том, что до поезда у меня осталось больше получаса, я невольно улыбнулся. Всё складывалось настолько хорошо, что я не мог себе просто поверить. Не мог просто поверить своему нежданному счастью. Хотя, радоваться было поистине рано. Даже слишком. Пройдя по восточному коридору, осторожно обходя исковерканных роботов, я вскоре уже стоял перед столом в офисе. Я всё ещё глубоко дышал, пытаясь вернуть трезвое внутреннее состояние. Согласитесь, не каждый день побегать "за" и "от" аниматроников удаётся. Поэтому, даже спустя пять минут я не мог по нормальному придти в себя. Я всё ещё мёртвой хваткой держал у себя в руке топор, и как-то не получалось у меня его пока что отбросить. Наверно, всё то же напряжение не давало. Осмотрев в последний раз офис охранника, детские рисунки, задержавшись взглядом на мирно жужжащем вентиляторе, я решил наконец-то уйти. Моё дело было сделано здесь, я, как мне казалось в ту минуту, больше здесь не был нужен. Время уже начинало поджимать - за моими пустыми думами и переживаниями прошло тогда минут десять. Скривившись от кровоточащей раны в руке, от которой уже изрядно окрасился рукав, я накинул на плечи рюкзак. Положил топор, дабы не нести его в окоченевших ладонях - меня вновь начинал пробивать озноб. Хотя, я больше был склонен думать в тот миг, что замерзал от ветра, гуляющего по пиццерии. Приближалась осень, поэтому становилось всё холоднее - отопления здесь не наблюдалось с самого закрытия. Поёжившись, спрятав ладони как можно глубже в фиолетовые рукава пиджака, и мысленно пообещав себе перевязать в поезде раненую конечность, я вышел из офиса. Но, тут случилось то, что в конечном итоге изменило весь мой дальнейший ход событий. Кардинально, и совершенно бесповоротно. На фоне них мой отъезд тут же поблёк - я не мог соображать нормально. Радоваться было поистине очень и очень рано. Слишком рано. Как мне казалось тогда, я достаточно медленно продвигался к выходу. В голове появлялся туман, меня по непонятной причине клонило в сон. Удивившись на самого себя, я не сбавил шага, напротив, попытавшись идти быстрее - колени от столь жёсткой погони начинали побаливать. Но, я не обратил на это внимания, пытаясь прислушаться всё больше к нависшей вокруг меня тишине. Было настолько тихо, что я слышал свою собственную поступь, биение собственного сердца - в ушах от этого шумело. Я пытался уловить с улицы какие-нибудь звуки, но, опять же, ничего. Не я ли слышал несколько часов назад шум дождя по каменным плитам тротуара? Казалось, что в этой пиццерии все звуки в тот вечер попросту исчезли - я не слышал даже ветра за стенами, который так свистел в первую ночь. Только, может, невнятный звук, похожий на детский смех... Я замедлил шаг. Остановился. От неожиданности я позабыл, как дышать - воздух совершенно бесшумно стал вырываться из моих лёгких. Стараясь как можно лучше подавить какой-либо шум в ушах (в них всё ещё звенело от напряжения), я попытался прислушаться. Мои глаза жадно стали всматриваться в темноту коридора; мне в тот миг казалось, что именно оттуда может в любой момент выскочить нарушитель спокойствия. Вспомнив, что играю роль самого настоящего охранника, я по-деловому покашлял в темноту - готовился к возможному вразумлению тех или иных товарищей по разуму, преступников. Потом, даже осмелился включить фонарик - освещение из офиса и около сцены было паршивое, чтобы что-то разглядеть. Фонарик послушно тогда осветил шахматную плитку пола, детские рисунки на стенах, блестящие в свете болты от аниматроников. Больше ничего. Сколько не пытался я выведать из окружающей меня тишины тот самый звук, ничего не получалось. Я несколько раз вновь и вновь задерживал дыхание, боялся сделать неловкое движение - всё тщетно. Тот тихий, похожий на детский, смешок не хотел возобновляться, сколько я не прислушивался. Так, я дошёл до главного зала. Я больше не пытался что-либо выслушивать в нависших сумерках. Приняв это за игру своего расшатанного воображения, я легонько усмехнулся своему безумию. Я нисколечко не удивился тому, что я действительно сошёл с ума - это было очевидно. Я внимательно огляделся, когда пересёк большую комнату перед сценой; что-то всё равно заставляло идти тихо. Прислушиваться и всматриваться. Это было похоже на какую-то игру, по типу пряток. Хотя, было не ясно - кто же водит в этом подобии игры, которое создала эта гнетущая атмосфера. — Он здесь, он вернулся... вернулся... Я остановился. В этот миг, я готов был поклясться хоть в ту же секунду, что действительно слышал эти три слова. Тихих, но таких отчётливых, отчего меня прошиб озноб. У меня тут же взмок лоб от страха - ведь я был один! По крайней мере, я очень надеялся в те секунды, что один. Я невольно оглянулся. Вокруг никого не было. Всё те же сумерки, всё те же стены в детских рисунках, длинные ряды столов, сплошь усеянные разноцветными колпаками. Я прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть в этой тьме: фонарик начал неестественно моргать, из-за чего стало больно глазам. Я даже зажмурился на короткий миг, отчего по коже тут же побежали ледяные мурашки - тихий, совершенно неподобающий человеку голосок повторился вновь. Мои расшатанные от напряжения нервы даже и не пытались сдержаться: — Кто тут!? - рявкнул я в тот миг в темноту, сжав мигающий фонарь в руке до побелевших костяшек. Я почувствовал, как сильно забилось в этот миг сердце. Не стоит отрицать, что я действительно испугался. Я шумно вздохнул воздуха. Терять своего титула охранника в это ситуации я не собирался: — А, ну, немедленно покажись! Или, я сам найду тебя!... Я тут же повернулся в сторону, надеясь застать нарушителя. Фонарик я поднял повыше, хоть и знал, что от такого положения очень быстро затечёт рука. Но, меня это не волновало, я прислушивался вновь. В то, что я один, я уже не верил - уж слишком было правдоподобно моё, вконец, расшатанное безумие. Притом, я вновь услышал голос. Я почувствовал, что ноги попросту подкашиваются. Согласитесь, не каждый сможет спокойно отреагировать на такие слова, как те, что я услышал. И особенно на то, что мне удалось тогда увидеть потом. У меня просто спёрло дыхание. — Ты вернулся... ты убил нас... ты вновь пришёл... туда же, где и убил... Размышлять, кто это был, я не смог - слишком жутко мне стало в следующий миг. До последней минуты я пытался не думать в существование привидений, или каких-нибудь духов. Но, сейчас, я не мог выбросить эту мысль из головы. Сердце заколотилось так, что я просто не мог понять в следующие секунды что-либо. Я поистине боялся. Боялся панически, до несуразного потемнения в глазах - я еле успел ухватиться рукой за стену, дабы не упасть. Потому что в следующую секунду я просто не знал, что делать. Даже сейчас, после стольких лет заточения, я не могу забыть тот ужас, что охватил меня в те минуты. А вам не было бы страшно увидеть недалеко от себя, в сумерках коридора, светлые, невысокие фигурки чистого света, в которых я узнал детей? Это были те самые дети, что я погубил несколько месяцев назад в этом же самом месте. Я не мог ошибиться даже спустя столько времени. Они действительно были здесь: чистые, яркие, словно сотканные из самих лучей света, и такие грустные... они плакали, смотря на меня из темноты.... Я попросту не смог этого выдержать. Мой несуразный крик, который вырвался тогда из моего горла, не смолкал несколько долгих секунд. Я чувствовал, как взорвалось тогда сердце. От ужаса я не знал, куда деваться. Забывший про всё на свете, я даже и не заметил, как мои непослушные ноги начали пятиться. Я просто вжался тогда в стену от ужаса, не в силах отвести взгляд от этих плачущих детей. — Чт-что... вы т-тут делаете?! В-вы... же вс-се мертвы! - попытался я тогда прокричать им в темноту. Но, не смог. Голос срывался от охватывающего моё сердце страха, а со лба просто тёк градом пот. Меня начинало вновь знобить. Язык не ворочался вовсе, словно бы к нему привесили тонны две, а то и три - я не мог нормально связать и двух слов. Я ещё больше вжался, когда понял, что меня слышат. Что эти дети, а, точнее, эти чистые и светлые души слышат каждое моё слово. Даже не смотря на то, что я практически пропищал его себе под нос. Горло перехватило. — Никто не умирает, Уильям... Умирает тело, но не душа... Душа бессмертна, никто никогда не умирает... Но, ты уже умер... умер душой, Уильям... Ты уже мёртв... Мёртв... Последнее слово долго отражалось в стенах коридора. Долго ещё это страшное слово колотилось внутри меня наравне с сердцем. Дети говорили тихо, но их невинный чистый лепет, казалось, пробирал меня до костей. Я ёжился, когда они говорили, словно от сильного морозного ветра. Мне становилось ещё страшней, я не мог пошевелиться. Я не пытался в тот миг и понять значение тех слов. А стоило бы... Не знаю, как только мог я тогда подняться. Но, спустя несколько долгих, для себя самого, секунд, я просто бежал. Меня гнал вперёд несуразный, панический ужас. Он буквально рвался изнутри, больно ударяя в голову новыми порциями горячей боли. Меня попросту колотило тогда, сердце рвалось как бешеное. Я задыхался, пока бежал по коридору к офису охранника. Не знаю, что за глупец тогда помыкал моим разумом - спрятаться от призраков за закрытыми дверьми, ха! Ерунда на постном масле, а не план. Я совсем не рассуждал об этом, когда бежал сюда. Мне было, главное, просто как-то скрыться от этого подобия погони. Потому что, я чувствовал, зудящей от боли спиной, что души плачущих детей идут за мной. Я не оборачивался - не жалел даже и знать этого. Я просто чувствовал это, всё больше и больше ужасаясь. Но, и тут меня ждала неожиданность; закрыв обе двери со всех сторон, я даже и не посмотрел тогда на проценты генератора. А их там, как говорится, было просто с гулькин нос. Достаточно мало, чтобы продержаться хотя бы минуту. Да что там минута! По моим собственным меркам не прошло тогда и секунды. Бросив беглый взгляд, я буквально взвыл от ужаса и досады. Схватившись за голову, я несколько долгих мгновений наблюдал за тем, как проценты просто перескочили в ноль, а двери резко открылись. А затем, болезненно охнул от неожиданности - всё вокруг погрузилось в темноту. Я достал в тот миг фонарик. В мерцающем свете я еле смог тогда разглядеть проём двери - темнота была такая, хоть глаз выколи. Но, мне было достаточно и этого. Потому что я отчётливо тогда ощутил на своей спине холодный свет - души были совсем рядом. Обернувшись, я закрылся руками от этого чистого света. До того они были яркими в наступившей тьме, что я чуть было не ослеп. Я вновь попятился. Как они смотрели тогда на меня! Без какой-либо тени укоризны, без злобы смотрели на меня тогда эти светлые души невинно убитых детей. Только грусть. Только страшная, не похожая ни на что грусть, читалась в их, наполненных слезами, глазёнках. Это было настолько странно и одновременно жутко, что я не мог смотреть на это вечно. Я опять пустился бежать. Я тщетно пытался включить в тот миг фонарик - ничего не получалось. Горя с перебоями, он даже не мог осветить по-нормальному дальнюю стену. И это, говорили мне, настоящий полицейский фонарь! Я тихо плюнул тогда с досады - мне нечего было терять. Я бежал так совсем недолго - что-то очень сильно ударило меня по лбу в конце коридора. От боли я не мог по-нормальному соображать несколько секунд: в глазах появился туман. Я долго пытался потом разглядеть хоть что-то перед собой, что стало причиной препятствия. А когда я включил фонарик, то крайне удивился. Это была дверь. И не просто дверь - я бы узнал её из тысячи - а дверь потайной комнаты, где мы все некогда надевали для выступлений костюмы. Где мы слушали кассеты, где погиб наш сотрудник... Где потом убил я тех самых детишек. Гонимый ужасом, я почувствовал, что наравне с ним, во мне начинает нарастать интерес. Я совершенно не сдерживался в этом плане. Оглянувшись, и поняв, что я на этот раз точно один, мои руки, не долго думая, выхватили из-за пазухи ключи. Я в тот миг вновь скривился - рука начинала откровенно ныть. Но, я быстро отбросил эти мысли. Резко открыв дверь, я тут же стал шарить рукой по стене. Ища выключатель, я вовремя вспомнил, что энергия системы отдельна от этой комнаты. Не зря ведь она была потайной - даже на камерах не отображалась, не то, что в плане здания.Поэтому, я очень надеялся, что выключатель не сломан, а лампочка под потолком в порядке. Все мои сомнения рассыпались, когда она мерно зажужжала под потолком, а потом загорелась. Я в этот миг быстро захлопнул дверь, заперев её на ключ. Я знал, что это никак не спасёт меня от душ; для меня это было что-то вроде короткой передышки, не более. Притом, мне было жутко от этого подобия погони, которое прекратилась, казалось, на некоторое время. Это было действительно похоже на прятки. Только, без возможности прятаться - водящий через стены проходит, как-никак. Опомнившись от первого потрясения, я тут же огляделся. Не знаю, почему я в тот миг думал, что найду здесь всё те же следы моего преступления в виде луж крови. Наверно, это было всё то же, психическое. Здесь не было почти ничего: пол был вымыт, голые стены светились в небольших сумерках. Даже шкафы убрали, все ящики лежали ровными рядами недалеко от дальней стены. И всё. Я невольно тогда скрипнул зубами с досады - ничего интересного мне, как казалось тогда, не предвиделось. Но, не тут-то было. Повернувшись к двери дабы уйти, я в первую минуту не мог сообразить от неожиданности, что это такое. Заваленный, будто бы специально, коробками, между стеной и дверным проёмом лежал костюм. Я наклонился, томимый внезапным любопытством. И каково же было моё удивление, когда я узнал в этом полинявшем, некогда ярко-золотом аниматронике своего дорогого СпрингБонни. Я невольно раскрыл рот. Так давно я его не видел. Мне уже давно казалось, что его выбросили из-за своей опасности, но никак не оставили здесь! Я точно не мечтал его тогда здесь встретить, казалось бы, в последний раз. Я невольно предался воспоминаниям, от столь неожиданного появления моего детища. Правда, ненадолго. Потому что, даже в этой освящённой комнате я заметил, что из замочной скважины льёт слабыми лучами сияние. Казалось, оно поглощало любой электрический свет - так ярки были те души. Но, я мало об этом размышлял. Я почувствовал, как внутри меня попросту начинает расти паника. От вновь нахлынувшего на меня страха я почувствовал, что просто не могу сдвинуться с места. Я так боялся встретиться с этими душами вновь, увидеть эти грустные глаза, от которых попросту ныло сердце. Я не хотел даже думать и вспоминать их - было невыносимо страшно. И в этот же миг, в моей голове появилась та самая идея. Та самая мысль, которая никогда больше не оставит меня. Та самая идея, из-за которой я теперь страдаю. Страдаю за все те грехи, что я свершил... Но, я тогда даже и не думал об этом. Я быстро подбежал к костюму. Я кривился от боли в руке, глубоко дышал от напряжения, но всё равно отбросил мешающие мне коробки. Всё то, что мешало мне подойти вплотную к некогда золотому костюму. А потом и вовсе попробовать его вынуть оттуда. В моей голове в тот миг стало зарождаться что-то вроде плана. Если я спрячусь в костюме, то души не признают во мне человека. Я просто буду смирно сидеть, пока они не уйдут. Они же не видели, как я заходил. А значит, они могут понять, что я здесь и не был, и уйти! А я, как только они покинут комнату, тут же вылезу из костюма, и всё. И я буду в безопасности. Я больше не увижу этих детей, я больше не увижу эту жуткую грусть в их глазах... я сбегу! Я уйду отсюда. Вытащив костюм, я несколько долгих минут провозился тогда с пружинными фиксаторами. Рука ныла и болела, я не мог быстро закрутить необходимые ручники на швах. Но, не сделать этого я не мог - знал, что кончится это чревато для меня. Притом, в те минуты, мне почудилось (меня в ту секунду прошибла волна горячего пота), что костюм влажный. Я долго ещё пытался потом это уловить, когда затягивал до упора фиксаторы. Но, не смог. Или, может, я просто от страха уже ничего не соображал. Но, тем не менее, как только был закручен последний маленький ручник, я тут же решил надеть костюм. Потерявший былую сноровку, это было не так-то легко для меня в те минуты. Притом, у меня немного дрожали руки, особенно раненая - кровь хоть и перестала идти, но зато знатно болела рваная рана. Но, я старался этого не замечать. Потому что, как только я надел последнюю составную часть костюма - голову кролика - мне удалось оценить ситуацию. И вовремя. Свет из замочной скважины стал очень ярким. Я осторожно, насколько хватало мне движений в этом одеянии, присел к стене. А потом, сквозь белую обшарпанную дверь проступили пять душ маленьких детей... Я замер. Я старался в тот миг как можно тише и реже дышать. В этот миг у меня работали только глаза - я старался как можно лучше разглядеть хоть что-нибудь. Я боялся, что любое неловкое движение попросту выдаст меня: будь то шумный вздох, или даже небольшой поворот головой от того же чувства напряжения. Притом, я всё ещё немного дрожал от страха, и, поэтому, старался не поддаться приступам неконтролируемой тряски. Это было плохо в обоих случаях: что с призраками, что с костюмом. Особенно было жутко, когда души подошли ко мне вплотную. Я невольно зажмурился от страха и яркого света - паника внутри меня начинала нарастать. Казалось, они пытались убедиться в том, что меня действительно тут нет. Или, может, они знали, да не решились меня больше пугать. Я не знаю даже сейчас... Я не знаю, сколько прошло тогда времени за всем этим делом. Из-за напряжения счёт времени был просто потерян, я не мог даже и думать об этом. В голове воцарился горячий суховей, и начинала прорастать еле заметными ростками жаркая боль. Я просто прислушивался, пытаясь заглушить внутренний звон. А потом, всё-таки решился открыть глаза. Я был один. Один в этой потайной комнате. Неровными электрическими всполохами жужжала неяркая лампочка под потолком, были те же сумерки. Души, казалось, растворились в этом подобии тьмы, что воцарилась в уголках помещения. Их не было, они просто исчезли... Я невольно завертел головой от неожиданности - не верил я до конца, что мой план действительно сработал. Я несколько минут не решался встать, пытался осторожно подвинуться, дабы осмотреть комнату - я не мог нормально оценить в этом костюме обстановку. Отверстия для глаз не очень сильно помогали в этом плане, приходилось всё больше оглядываться и осматриваться. Мне просто не верилось, что у меня получилось - ещё не оправившийся от испуга я немного дрожал, и не сразу смог что-либо сообразить. Я осторожно потом встал. По крайней мере, пытался - костюм был достаточно тяжёлым, чтобы совершать столь отчаянные физкультурные движения. Мои руки медленно водили по стене, пытаясь хоть как-то ухватиться за шероховатую поверхность, и помочь себе выпрямиться. Не знаю, сколько прошло тогда минут за этими лихими попытками. Но, как только я смог выпрямиться, ко мне тут же вернулось самообладание. Я вновь осмотрелся, вновь задержался взглядом на обшарпанной двери, осмотрел голые стены. Я просто не верил до конца, что действительно спрятался от этих жутких, грустных душ плачущих детей. От воспоминания их заплаканных грустных лиц меня просто передёрнуло - до того это было непонятно и пугающе. Но, такое замешательство продолжалось совсем недолго. Я довольно быстро начинал приходить в себя, хоть и сопровождалось это всё жуткими картинками в голове. На смену каким-либо страхам, нервным напряжениям во всём теле, вернулся былой азарт. Азарт от того, что я смог сделать это. Я спрятался. Я сделал это. Я перехитрил. Гордость, радостное чувство совершённого дела не дало мне даже до конца додумать ситуацию. Внутри меня просто стало разгораться жаркое пламя, я не смог сдержаться в ту секунду от смеха. От не полностью исчезнувшего подобия шока он был больше похож на болезненные вздохи, но меня это как-то не волновало. Я просто веселился в тот миг, осознавая всё больше и больше продуманность этого дела. Сердце бухало в груди, и я всё ещё посмеивался: вскоре, мой смех был неподделен. Я действительно засмеялся, совершенно как-то не задумываясь о том, что со мной будет потом. А стоило бы. Очень даже стоило. Потому что, за своими весёлыми думами я даже и не заметил, что творится в комнате. Я даже и не увидел, погружённый полностью в распирающую меня гордость, одну очень важную деталь. Когда же мне удалось это сделать, то было уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы что-то сделать, что-то применить, что-то исправить... Потайная комната не была отмечена в плане строения, как вы сами знаете. Она не отображалась на камерах, не была внесена в списки. Это действительно было засекреченное место, что невозможно найти сразу. Поэтому, не было ничего удивительного в том, что её никто не заметил тогда из новоиспечённых хозяев. Было видно, что Генри даже и не старался тогда раскрывать всех своих тайн производства. Если кто и совершил здесь уборку, то только кто-нибудь из наших старых сообщников дела. Только вот, про ремонт они не подумали - дырявая крыша им, видимо, совсем не мешала. Особенно в дождь. Услышать его я тогда не смог: стены были довольно толстые, чего не скажешь о верхней части помещения. Я даже не посмотрел тогда на потолок, чтобы убедиться в существовании ненастья на улице. Капли воды просто просочились тогда через дырявую крышу, оставив на потолке тёмные подтёки у трещин. А затем капли просто попали на мой костюм, просочились внутрь, тем самым вызвав растяжение пружинных фиксаторов. В первую секунду я не мог понять, что происходит. Я задержал на короткий миг дыхание, будто пытаясь прислушаться к самому себе, а в следующую секунду костюм конвульсивно сотрясся вместе со мной. А потом был громкий хлопок. В ту секунду я просто не знал, что делать - от невыносимой, адской боли, прошедшей по всему телу я не мог соображать, дыхание попросту перехватило. Я не знал, что и предпринять. Только чувствовал, что стальные, острые крепления впиваются в моё тело, а затем просто входят глубоко внутрь, протыкая кожу и мышцы. Я не смог тогда сдержаться от крика: ужас охватил меня в считанные секунды, боль стала быстро нарастать, и я просто заорал. Я кричал, чувствуя, как костюм пропитывается моей же кровью, как она хлещет из рваных ран на теле, хлещет из прорех на пол, как эндо-скелет просто пытается войти в первоначальную позицию. Я пытался в первые минуты, на сработанном внутри подсознании выдернуть обратно штыри, сорвать голову кролика, отчаянно надеясь, что это поможет мне, но только ещё больше усугубил ситуацию. Мои резкие, панические движения привели к срабатыванию других фиксаторов. Они с каждой секундой больше и больше впивались в моё тело, а заодно давили на кости. Только потом я осознал, что же так хрустело, отдаваясь во всем теле страшнейшей болью…. Мои ноги в тот миг подкосились, и я упал на колени, не прекращая сдавленно хрипеть от ужаса и боли. А потом, просто растянулся на полу и не мог больше стоять: всё моё тело сотрясалось в жутких конвульсиях. Я пытался приподняться, пытался выпрямиться на руки, и не мог: они совсем скоро также отказали от жуткой дрожи. А потом, я не мог больше кричать, и вообще как-то высказать свою нестерпимую боль. Вместе с моим хриплым, жалким криком из разодранного горла стала хлестать кровь, голосовые связки более не слушались; вспышка боли потрясла меня, и я беспомощно захрипел, отдалённо, но при этом с ужасом понимая, что не могу больше говорить в голос. Но, пока у меня хватало сил, я всё равно пытался позвать на помощь, тихо прохрипеть куда-нибудь в темноту одно короткое слово, что обрывалось каждый раз в хриплом кровавом кашле. Губы всё больше и больше сводила конвульсивная судорога, постепенно отнимая способность слушаться, и я не мог сказать что-либо ещё от болезненной дрожи. На сработанном внутри подсознании я понимал, что умираю. Но не хотел, чтобы история так глупо кончилась. Кончилась так страшно, больно: я упрямо не желал сдаваться, не желал даже и думать о смерти. Поэтому, я пытался до конца бороться, ещё раз встать на изломанных конечностях, прохрипеть призывы о помощи, хоть как-то докричаться хоть до тех же призраков, только бы не чувствовать себя одиноким и беспомощным. Меня, уже какой раз, охватывала паника и ужас. «Пом…могите, спас…сите…. Эт..то я… Пож..жалуйста….». Я не смог более ничего сказать в те секунды. От разодранных лёгких мои муки не унимались; тёмные струи сочились из прорех костюма, бессилие постепенно нарастало, зрение туманилось. Меня попросту вырывало и выворачивало изнутри, и я не мог ничего более сделать: горло всё больше наполнялось кровью, перекрывая дыхательные пути. Я захлёбывался, дышать вскоре было практически невозможно. Да и как-то сопротивляться тоже; становилось всё тяжелей бороться за жизнь, в голове всё обрывалось и падало в черноту, разум отключался. А потом, всё затихло. Затихла и боль, и мои крики, затих и невыносимый звон в голове, и вспышки красной туманности в глазах…. Я умер. Я умер на долгое-долгое время… очень долгое.