Я не мог остановиться

Я действительно никогда не думал, что моя история жизни так закончится. Так быстро, и совершенно неожиданно оборвётся, сменившись страшной пугающей тьмой. Это адской болью, которая всё равно не думала стихать даже после того, когда, казалось бы, я должен был перестать всё чувствовать. Перестать вообще жить в этом мире какими-либо ощущениями и всем прочим, отдавшись объятьям Смерти – этой страшной старухе в чёрном плаще с косой наперевес. Но, похоже, кто-то свыше вновь предначертал мой дальнейший путь: кто-то явно не хотел, чтобы я умер. Или же, чтобы я просто перестал мучиться. Я не знаю ответа на этот вопрос даже сейчас, спустя столько лет в этом проклятом костюме. Но, я склонен верить, что когда-нибудь все мои загадки прояснятся полностью… не только на уровне моих собственных пониманий. Я долго не мог понять, когда очнулся, что же всё-таки произошло. Мысли путались, память очень медленно возвращалась тогда в моё исковерканное тело. В голове стоял туман, я довольно долго сначала ничего не видел. Вокруг была тьма, и я ничего не мог разглядеть. Только потом, спустя несколько долгих минут, в моих глазах стали вырисовываться брошенные коробки, белёсые стены потайной комнаты; мои глаза стали привыкать к этой черноте, начинать видеть, чётко воспринимать пространство без какого-либо источника света. Я в те секунды никак не мог понять, почему мне это удаётся, будучи человеком с обычным зрением. Хотя, насчёт последнего я не был до конца уверен. Потому что к этому моменту в моей памяти стали проскальзывать те самые эпизоды. Мучительные и долгие минуты своей собственной смерти. И я до последнего старался не поддаться страшным мыслям. Хотя, это было довольно трудно. Память всё больше и больше начинала бушевать во мне: голова очень медленно, но верно, прояснялась. Я долго не мог понять, кем теперь стал, как только смог придти в себя. Потому что, мой взгляд, как только я очнулся, упал именно на костюм, в котором я теперь навечно застрял. Я долго тогда осматривал мои новые руки, ноги которые принадлежат теперь мне, пытался хоть немного тогда сообразить хоть что-то. Я видел перед собой вместо них теперь старый, покорёженный дырявый металл, некоторые переплётения каких-то проводов, перепачканные в чёрном веществе, изрядно застывшем где-то под той же оболочкой; не сразу в тот миг я смог догадаться, что это кровь. Видел некогда золотой мех, свисающий с пробитого грязного железа отвратительными клоками, и всё ещё не мог понять всего, что со мной произошло. Я рассматривал стальной корпус с запёкшимися тёмными струями по всему телу, ощупывал новыми руками довольно долго маску и потрёпанные уши со сломанным правым на голове, пытался хоть немного оглядеться. Внутри меня всё тогда спазматически сжалось в страхе от первых секунд. Я просто не понимал, и не мог осознать всего, что произошло со мной. Я медленно вспоминал, что умер здесь мучительно и больно... а остальной поток мыслей попросту обрывался. Тонул где-то в голове, словно в густом мазуте, и всё. Я не мог дальше всё воспроизвести в эти первые секунды, в которых на уровне головной боли всё больше возникали однотипные вопросы. Даже не понимая всей сути, во мне начинал нарастать безмолвный ужас: "Что произошло?... Где я, что со мной случилось?... Что я такое?... Как?..." Мне становилось в тот миг страшно. Паника нарастала, и я просто не мог себя контролировать: я вновь и вновь открывал и закрывал глаза, думая, что что-нибудь поменяется передо мной, словно в кошмарном сне. Я хватался за голову, резко оглядывался, пытался хоть как-то кричать, отчаянно надеясь, что меня услышат, в слепом безумии дёргал за металлические штыри, пытаясь высвободиться, не обращая внимания на страшную боль. Но, ничего не получалось – я отключался несколько раз от столь резких движений, начинал опять. Я даже не знаю, сколько времени это продолжалось: в голове смешалось всё в один замкнутый круг, из которого было невозможно выбраться. Это была своего рода истерика, которая от болевого и психического шока совсем не хотела униматься. Наверно, я в тот миг просто устал. Устал что-либо предпринимать, окончательно сдавшись. В конце концов, просто понял, что звать кого-то бессмысленно. Бессмысленно кричать, стенать от страха и пытаться как-то освободиться из этого проклятого костюма. Всё бесполезно, и уже ничто не изменить. Пришлось успокоиться, хоть и не сразу, приказать самому себе замолчать. Замолчать как в мысленном, так и в эмоциональном плане. Проще говоря, смириться. Понять, что всё свершилось. Всё свершилось и так; я умер. Я просто мёртв. Мёртв. Осознать, что я действительно мёртв, было довольно сложно. Это было по-своему страшно и жутко, отчего пробивала дрожь. По крайней мере, я должен был умереть. Но, я продолжал жить. Я продолжал жить, не смотря на то, как теперь всё было плачевно в плане собственного состояния. Потому что, моё тело, это было очевидно с самого начала, вовсе не пригодно для жизни. Я с отвращением тогда понял, что отлично чувствую в себе части эндо-скелета, что проткнули меня. Те самые железки, которые убивали меня все те мучительные минуты: я не мог ошибиться. А в следующий миг, чуть было не потерял сознание опять; адская боль от стальных креплений вновь прошла по всему моему телу. Они действительно никуда не делись. Они всё ещё были здесь, в моём истерзанном теле, и доставляли мне огромную боль. Я не потерял вовсе способность ощущать, даже будучи мёртвым. Это было настолько жутко, а от боли просто тогда хотелось закричать. Но, не смог - разорванные голосовые связки дали мне возможность воспроизвести только нечленораздельный жалкий хрип, сопровождающийся булькающим звуком. На короткий миг я понял, что это всё та же кровь: она всё ещё вырывалась из моего рта. Настолько я теперь был шатким. Притом, в тот миг я осознал, что не могу больше говорить... Это было так сложно понять мне тогда в эти первые жуткие часы после пробуждения. Но, одно я смог осознать тогда очень точно и бесповоротно, и это было просто очевидно. Это было ясно с самого начала, хоть и очень не хотелось принимать так просто. Я больше не был человеком. Я не был больше этим существом, что именуют именно так. Я был мёртв, жив, и совершенно другим. Только вот кем, я не мог понять до конца. От боли голова соображала туго, и я всё ещё дрожал от того же страха. На ум всё больше тогда приходили мысли о зомби или другой нечисти из фильмов ужасов - не мог я себя, живого мертвеца в костюме кролика, как-то ещё охарактеризовать. Других идей у меня просто не было, и понятно почему. Это только потом, когда я довольно долго провёл в своём заточении, я стал размышлять. И в конечном итоге понял, что я, погибший от смертельных пружин, не имею права зваться как-то иначе. Мне было как-то странно называть себя дальше Уильямом Афтоном. Потому что, от осознания того, что я больше не человек, мне не хотелось возвращаться именно к тому существу, которое я когда-то представлял. Было очень трудно понять, что я теперь такое. Было очень трудно всё это осознать. И намного труднее смириться со своим новым обличьем, образом поломанного страшного кролика с поломанным ухом.... Было действительно страшно видеть себя таким какое-то время. Заменить слово "Бонни" из имени кролика не составило тогда никакого труда. Поэтому, вскоре в моей голове появилось это имя - Спрингтрап. "Пружинная ловушка". Мне казалось, что именно оно сможет меня теперь охарактеризовать в полной мере. "...Меня зовут Спрингтрап. И никак иначе я не желаю себя называть..." А потом, начались долгие часы моего заточения. Часы перетекали в затяжные месяцы, а месяцы в годы. В мучительные годы ожиданий, жалкой надежды, которой не было, хоть каких-то намёков на спасение от того положения, в которое я попал. В которое я сам же загнал свою греховную сущность, обрекая самого себя на страдания и муки. Как физические, так и духовные. На те муки, которые, кажется, никогда не кончатся. Которые мучают мой грешный мозг дневно и нощно, моё изломанное тело, что проткнуто эндо-скелетом. Которые стали с того времени полноправными хозяевами в моём истерзанном теле. И вряд ли когда-нибудь покинут меня. Потому что, я понял ещё тогда, что всё это не просто так. И, что в какой-то мере, я заслуживаю быть мёртвым в этом костюме. Но, за что и почему - всё это пришло не сразу... Я провёл в этой маленькой потайной комнате целых тридцать лет: я сам не мог поверить, что прошло так много времени. Так много лет. Так много месяцев, недель, дней…. Тридцать лет в полном одиночестве, без каких-либо надежд на спасение. Без каких-либо облегчений и радостей. Один на один со своими мыслями, со своими чувствами, с жуткой болью. Я ничего не мог сделать... Я просто был скован в буквальном смысле. Это было похоже на ту же тюрьму, от которой я пытался спасти своим жалким переездом. Только вот, была она намного хуже, чем простая решётка с кучей копов. Больней, мрачней, ужасней. Я даже не мог выбраться, не мог позвать на помощь. Каждый раз из моего рта вырывался только хрип. Тихий и бессвязный хрип, сопровождающийся булькающим звуком и присвистом. Так удавалось мне дышать. Прошло достаточно много времени, прежде чем я приноровился хоть как-то произносить отдельные слова. Но, очень невнятно - от боли получалось проговорить только что-то короткое. Ну, хоть что-то, по сравнению с первыми днями. Я не мог даже в первые месяцы совершить простые движения своим новым телом. Каждый раз, когда я пытался хоть немного встать, меня пронизала жуткая боль. С отвращением, и некоторым ужасом я вновь и вновь ощущал части эндо-скелета, и не мог ничего с этим поделать. От боли вновь и вновь отнималась какая-либо способность думать, какая-либо способность вообще размышлять о том, что будет дальше. Это было так трудно. Так трудно перенести, куда-то отбросить эти ощущения, чтобы перестать их чувствовать. Несколько раз я просто не мог этого терпеть. Если бы я мог плакать, то наверно бы много слёз от этой боли было бы выплескано на волю. Но, я не мог делать даже этого - я мёртв, а мертвецы не плачут. Я просто не мог привыкнуть к этой невыносимой, адской боли, что пронизала меня каждую грешную минуту. Я даже не мог нормально дышать - от разорванных голосовых связок воздух проходил, словно огонь, через разодранное горло. Прерывисто и со свистом, из-за проткнутых лёгких, но как-то удавалось мне тогда это делать. Да, и сейчас тоже. Хоть мне и удалось сейчас приноровится к этому. Привык. Как говорится, ко всему можно привыкнуть. Даже к боли, которую, казалось, невозможно было укротить. Но, я как-то смог. И до сих пор с ней. Несколько раз я пытался выбраться. Моё новое тело было намного сильнее моего прежнего. Но, не настолько. Я это понял в те долгие годы, хоть и не сразу. Особенно на манер того, что я не мог открыть дверь. Пока я был мёртв, дверь надёжно запечатали. Я даже не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смог очнуться. Месяц, год, несколько лет? Я не знаю. Хотя, было ясно и так, что немало; возложить ложную стену не так-то просто. Просто закрыть, уничтожить прямо перед моим носом мой последний шанс, последнюю надежду на то же спасение из этого места. Наверняка, пришли несколько сильных ребят в "спецовках", и долго заделывали эту дверь прочной обкладкой кирпичей. Или, может, просто прикрутили прочный лист железа, дабы никто не смог проникнуть туда. Этот эпизод я несколько раз прокручивал в своей голове, вновь и вновь поглядывая в такие моменты на дверь в темноте. Конечно, я просто представлял всё это. Но, в минуты заточения чего только не поделаешь в вечности. Наверняка, эти работники даже и не пытались сюда проникнуть. Их не волновал, наверно, даже этот старый хлам в виде коробок. Эта комната, которая некогда пользовалась у нас в особом почёте за свою секретность. Сюда не могли проникнуть аниматроники, посетители и подавно. Никто, похоже, даже и не вспомнил каких-либо преимуществ на её счёт. А особенно, никто, конечно же, не думал, что здесь есть я. Я, Спрингтрап, мертвец в костюме кролика. Или же, тот, кого раньше знали, как Уильям Афтон. И что здесь произошла чья-то смерть. Я не думаю даже сейчас, что меня искали. Моя семья уже давно перестала существовать, а о друзьях я и не думал. Не верил я как-то в это теперь. Притом, я тогда сказал Девиду и Генри, что уехал. Наверно, они так дальше и думали. И, никак по-другому. Ведь, я ничего им не обещал ни послать, ни написать и письма. Можно сказать, я исчез в ту ночь просто в никуда - никто не помнил обо мне. От меня им в дар была отдана только начавшая своё существование в виде чертежей и склепованных голов линейка "Фантаймов". Мне было всё равно, что с ними сделают - хоть выбрасывают. Всё равно, я уже ничего не мог сделать. Вряд ли, это как-то повлияет на моё будущее. Я был всё равно здесь. Один - одинёшенек, на все тридцать лет. Эти годы летели достаточно медленно. Я не помню, чтобы у меня было какое-то разнообразие во всех своих "занятиях". Я просто пытался привыкнуть к своему нынешнему положению. Пытался несколько раз выбраться, хоть и совсем безрезультатно. Здесь даже не помог топор, который я нашёл брошенным в тот же роковой вечер. Рабочие запечатали дверь достаточно основательно, лезвие даже не могло по-нормальному подобраться к замурованному месту. Лезвие оставляло продолговатые рваные линии разлома на двери, совершенно не вредя самой стене. Она была очень толстой, как и остальные части это комнаты. Кирпичи, может, и крошились под лезвием топора, но, больше ничего - этого не было достаточно. Совсем не было. Сам я был недостаточно силён. Я много раз бил кулаками в дверь, в стены, пытался хоть как-то привлечь внимание тех, кто мог быть снаружи. Бился до тех пор, пока руки не сводило судорогой, а я же просто не оседал на пол. Я не мог громко кричать, поэтому попросту хрипел призывы о помощи, отчаянно надеясь, что это хоть как-то, да поможет мне. Что меня услышат. Что мне помогут… Но, опять ничего: свобода была такой близкой, и при этом, такой далёкой... Никогда ещё, сколько себя осознавал, я не чувствовал себя настолько беспомощным и слабым. Таким ущербным, непонятным мне самому до конца существом. Этаким безнадёжно больным, что не может ничего без посторонней поддержки. От осознания этой истины мне много раз хотелось просто зареветь в голос, просто завыть от бессилия: моя беспомощность туманила разум, заставляла погрузиться в отчаянье. Я, порой, действительно выл, совершенно не думая о чём-то другом; мне было страшно в какие-то моменты. Просто страшно, и никак иначе. Даже убийцы могут бояться одиночества…. Я несколько раз слушал, что происходит там. Там, за этой толстой стеной, что отделяла меня от внешнего мира. Правда, довольно смутно: некоторые моменты были для меня простым неясным шумом, отдалённым гудением. Но, я точно знал, что там кто-то ходит. Что правительство всё равно ещё посылает охранников, несмотря на моё исчезновение. Они ходили, они невнятным шумом что-то говорили. Это было так странно... казалось, что эти глупые люди в правительстве ещё на что-то надеялись. Так смешно. Я слышал по ночам топот железных ног, роботической поступи. Они были довольно громкими, чтобы их не заметить: они точно были из-за двери не отдаленным шумом. Мне казалось иногда, что я слышу их совсем рядом, прямо около комнаты. Прямо около меня. И я отлично знал, что это аниматроники. Те самые, которых я тогда сломал. По-другому быть не могло. Их, конечно же, восстановили. Только вот, двигались они точно так же, как и в те ночи. Также странно и непонятно. По крайней мере, мне так казалось некоторое, очень короткое время. Совсем-совсем недолго...