Трудное решение

      В рабочем кабинете профессора стояла непривычная тишина. Сейчас ее не нарушал ни дремавший в аквариуме гриндилоу, ни скученно спавшие на дне клетки малыши-пикси, ни грустивший на цепи пятиног, задумчиво жующий свой кожаный намордник. Все его обитатели затаились, и их окутывал полумрак, едва разгоняемый тусклым светом ночного светила. Словно призрак, струившийся в распахнутое окно, он рваным саваном ложился на причудливое содержимое комнаты, наполняя ее не менее фантасмагоричными тенями, которые тотчас оживали и начинали собственное нехитрое бытие: бесшумно скользили по полу, карабкались по стенам и до поры сливались в темноте, изредка подрагивая от страха. Их неспешный танец не прекращался ни на мгновение, и от этого фигура его единственного зрителя казалась одинокой и неживой, будто загустевшие в воздухе чернильные сумерки, по странной прихоти принявшие форму человека.       — Опять неудача, — ровно заметил Люпин и отвернулся. — Сегодня он не придет.       Мужчина сел вполоборота и с безотчетной тоской уставился на лишенный звезд небосклон, по которому лениво проплывал растущий месяц, с каждой минутой приближая очередное нестерпимое мучение. Не спеша он вдохнул свежий декабрьский воздух и закрыл руками лицо, прислушиваясь к ощущениям в очередной попытке примириться с самим собой и своей треклятой болезнью. Но это не помогало. Люпин медленно выдохнул, из его рта вырвалось белое облачко пара. На мгновение во тьме сверкнули неестественные, с желтоватым отливом, глаза, но стоило мужчине опустить их, как морок исчез, и печальный взгляд уже голубых радужек вновь остановился на карте Мародеров.       Уже в который вечер профессор безуспешно высматривал, не вернется ли в школу Дамблдор. В штабе Ордена о нем ничего не слышали, и насколько Люпину было известно, совы от него тоже не прилетали, хотя имелись подозрения, что некую форму сообщения директор все-таки установил, правда, со Снейпом. И все же профессору было крайне необходимо с ним поговорить. Бесконечные сомнения, изводившие его весь последний месяц, не давали ни минуты покоя, отбирая последние силы и желание преподавать. Виной всему стало стремление директора внедрить Люпина к его собратьям.       Между тем Римус очень сомневался, что те вообще согласятся его принять. Оборотни всегда славились скрытностью и подозрительностью, таким образом соразмерно отвечая на неприязненное к себе отношение остальной части общества. Но в Люпине они, скорее, увидели бы врага, чем друга, хоть никто и не стал бы пенять ему за то, что в прошлом он избегал общения с себеподобными: для волшебников с таким заболеванием скрывать свое альтер эго было в порядке вещей. Просто история профессора не имела ничего общего с судьбой большинства волколаков.       Когда маг становился оборотнем в раннем возрасте, его родителям практически никогда не удавалось сохранить это событие в секрете. Заразившиеся дети не посещали школу волшебства, и их магия оставалась в зачаточном состоянии. По этой причине они часто становились обузой для своих близких и впоследствии не могли найти работу. Это были настоящие изгои, которых Министерство предпочитало не замечать. Оно лишь тщательно следило за такими волшебниками, но никоим образом не принимало участия в их дальнейшей судьбе, оставляя будущее на откуп случаю.       Незавидной была и участь тех, кого укусили в зрелости. Причиняемые метаморфозой бесконечные страдания, как физические, так и душевные, не могли надолго ускользнуть от внимания близких. Человек менялся и старел буквально на глазах. Если к тому прибавлялась невозможность изготовить и употребить противоядие, то исход был заранее предрешен. На работе начинались неприятности, один за другим пропадали друзья, и человеку нередко приходилось уходить из дома — семьи гнушались таким родством. А затем неотвратимой поступью приближалась деградация: скорое обнищание, нужда, бродяжничество, которые нередко приводили к воровству и даже разбою. В конце концов под тяжестью человеческого презрения и страха, а также после многолетних лишений и безуспешных поисков хоть какого-нибудь занятия, оборотень, наконец, принимал себя таким, каков есть, и обращался за помощью к собратьям по несчастью.       С Люпином же все обстояло иначе. Укушенный еще в раннем детстве, он всю жизнь рос в любящей его семье и сумел с успехом закончить Хогвартс. И одно это — дело уже небывалое. Кроме того, никто в магическом сообществе до сих пор не знал о его тайне. Многие волшебники были с ним, что называется, на короткой ноге, другие ему симпатизировали, несмотря на присущие Люпину меланхоличность и замкнутость, прочие же относились с уважением из-за его дружбы с Дамблдором. Но самое главное, чего не смогли бы ему простить другие оборотни — Люпин имел постоянную работу, у него был свой дом и приличный заработок, что не могло лучшим образом не сказаться на его внешнем виде. Таких, как он, они различали за версту и, мягко говоря, в своей среде не жаловали. Так что удалось бы Люпину уйти от них живым или нет, если бы те смогли распознать в нем соглядатая, было еще большим вопросом.       Правда, в свете последних событий та же самая опасность стала угрожать Римусу и с совершенно другой стороны. По некоторым данным выходило, что Фенрир Сивый уже успел вступить в сношения с Темным Лордом через Уолдена Макнейра. Пара знакомых профессору оборотней дважды видела своего вожака в компании похожего по описанию человека, и оба раза тот приходил один, а отнюдь не в составе официальной министерской делегации. К тому же, только у Макнейра был доступ ко всему объему данных, касавшихся местонахождения как организованных групп, так и скрывающихся по стране оборотней-одиночек. Имея такую информацию на руках и состоя ликвидатором опасных чудовищ при отделе Надзора, он мог без труда пробраться в лагерь Сивого, при этом не вызывая подозрений Министерства. Выводы напрашивались сами собой. Если Темный Лорд сможет заинтересовать Фенрира, то последнему обязательно доложат, что в среде Ордена тоже есть волколак, и тогда Люпину конец.       Но тут, как обычно, в игру вмешался Дамблдор, уверяя, будто эта проблема сама вскоре разрешится, и необходимые предпосылки к тому уже сделал Снейп. Так что его не только примут в волчью среду, но и с большой вероятностью попытаются завербовать в качестве двойного агента. Однако, к несчастью для Люпина, эта новость его совсем не обрадовала, хоть и признавался он в этом лишь самому себе. А правда заключалась в том, что Римус презирал своих собратьев. Их безнадежный образ мыслей, их полную обиды ненависть к остальным волшебникам, их абсолютное послушание этому выродку-Сивому, который сам же этих бедолаг и покусал, и их полуживотный образ жизни, от воспоминания о котором Люпина буквально выворачивало наизнанку.       Из всех жителей лагеря только Сивый пил противоядие, которое специально для него готовили в Лютном переулке. Когда он выходил на охоту, ему требовалось сохранять ясный ум, чтобы была возможность напасть на заранее намеченную жертву и уйти потом незамеченным. Остальные же отказывались от зелья, причем вполне осознанно, раз в месяц сообща готовясь к главной потехе — вместе подстерегали «дичь», совокуплялись и грызлись друг с другом, как самые настоящие звери. И под стать им были их развлечения, любимейшим из которых стала травля маглов. Незамысловатое это действие состояло в том, что незадолго до полнолуния жители лагеря притаскивали первого попавшегося подростка из ближайшей деревни, а затем, обернувшись, гоняли целой стаей по лесу, пока тот не обессилит, и потом заживо рвали на куски.       При этих воспоминаниях Римуса передернуло, и он устало прикрыл глаза.       Конечно, не все были такими. Большинству оборотней, особенно тем, кто только недавно присоединился к группе Сивого, подобные забавы были не по нутру. Просто раз в месяц они уходили глубоко в леса, в надежде и на этот раз проснуться с губами, не обагренными чужой кровью… Но этого-то Люпин и боялся больше всего. Боялся, что, не имея возможности принимать противоядие, он рано или поздно обязательно кого-то покусает. И эта неотступная мысль, вкупе с воспоминаниями о том, как он чуть было не напал на ребят под Гремучей ивой, буквально отравляла Люпину его существование. Окончательно же он утвердился в ней благодаря Северусу, когда тот отказался поддержать с ним хотя бы видимость двусторонних отношений. После того случая каждая новая встреча со Снейпом неизменно превращалась для него в тяжелое испытание и служила непрестанным укором. Хуже того, сам Люпин понимал, что Северус кругом прав: он чудовище, и ему нет места в замке.       Профессор понуро покачал головой и бросил короткий взгляд на карту. Убедившись, что в этот вечер опять остался ни с чем, он неодобрительно постучал по столу пальцами и начал высматривать точку с именем зельевара. Люпин, разумеется, понимал, что тот ему не обрадуется и, возможно, не пустит на порог, но попытаться выяснить, когда именно вернется директор, несомненно стоило — больше мучиться этой неопределенностью он просто не мог.       Не увидев никого в классе и рабочем кабинете, он развернул пергамент на том месте, где располагались личные покои Северуса, и обнаружил того в гостиной. Затем, судорожно вздохнув при мысли о предстоящем разговоре, Римус встал из-за стола, накинул на плечи профессорскую мантию и собирался уже сказать «Шалость удалась», как вдруг его внимание привлекла одинокая точка, неспешно двигавшаяся по тому же коридору, куда направлялся он сам. Мужчина присмотрелся внимательнее и от удивления вскинул брови, сразу позабыв о былой хандре.       — Гермиона?!       Волшебница тем временем прошла дальше по коридору, оставляя позади гостиную Слизерина, затем вернулась, сделав десяток шагов назад, замешкалась у двери профессора, и вдруг нос к носу столкнулась с зельеваром, который словно хищник, почуявший добычу, выскочил в переход и мгновенно утащил Гермиону в свое логово.       У Люпина замерло сердце.       — Черт знает что! — взволнованно пробормотал он после сорока минут напряженного ожидания. — И что эти трое опять задумали? Неужели они считают, что если Снейп найдет под мантией-невидимкой Гермиону, а не Гарри Поттера, ей это обойдется значительно дешевле? Уж в этот раз неделей внеурочных она у него точно не отделается. — В ту же секунду Снейп резко отлепился от стены и, чуть ли не вплотную приблизившись к своей жертве, мелко засеменил взад и вперед, вынуждая ту посторониться. — А что я говорил!? Ну, теперь пойдет распекать… — поморщился Люпин и сердито закусил губы. — Кажется, пора ее вытаскивать оттуда.       Однако его опередили. Со стороны гостиной Слизерина к покоям Снейпа уже приближалась новая метка, подписанная именем Д. Малфой. Люпин видел, как мальчик остановился посреди коридора, как всего через мгновение рядом с ним оказался его декан, и, наконец, как оба вышли, оставив волшебницу взаперти.       — Он что, и дальше собирается читать ей нотации? Ну, уж это вряд ли, — с негодованием воскликнул Римус и, полный решимости вытащить Гермиону, поспешил в подземелья.       Ему долго не открывали. Затем дверь медленно отошла в сторону, и в узком проеме показалось знакомое изжелта-бледное лицо с блестящими черными глазами. Люпину сразу стало понятно, что внутрь его не пригласят, впрочем, он на это и не рассчитывал.       — Люпин, — с издевкой протянул Северус, пристально рассматривая позднего посетителя и холодно улыбаясь ему одними уголками губ, — сегодня вечером я популярен. Какими судьбами?       Вместо ответа Римус бросил вороватый взгляд за его спину, отмечая про себя, что в комнате Гермионы уже не было. И это его порядком удивило. Неужели волшебница могла самовольно покинуть место своей расправы?       — Здравствуй, Северус, — неуверенно проговорил он, потирая сизый подбородок и снова заглядывая внутрь комнаты, что не ускользнуло от внимания Снейпа. — Извини, что беспокою в такой час. Я хотел узнать, не можешь ли ты как-то связаться с Дамблдором?       — Что-то срочное? — переходя на серьезный тон, поинтересовался Снейп. — Тебе не хуже меня известно, что директора уже несколько дней нет в школе, а привычки докладываться, где он, у него нет.       — Я понимаю, — с готовностью согласился Римус. — Просто я полагал, что тебе может быть известно, как с ним связаться… при необходимости.       — Сожалею, но ничем не могу помочь, — равнодушно отрезал зельевар, сообразив, что никакой необходимости не было и в помине.       — Вот как… Ты ведь помнишь, что завтра начинается полнолуние, и я…       — Люпин, я прекрасно знаю свои обязанности и без твоих напоминаний. Это все?       Тот замотал головой.       — Я и не думал докучать тебе, Северус…       — Это все? — сухо повторил Снейп, и Люпин понял, что тот не потерпит компании оборотня ни минуты дольше.       — Видимо, да… Еще раз извини, что помешал.       Конечно, Люпин мог возразить ему и настоять на своем. Нагрубить, наконец. Но в этом не было смысла. По отношению к Снейпу он, сам того не сознавая, всегда испытывал смутное чувство вины, поэтому безропотно принимал от него насмешки и колкости, считая чужую бестактность заслуженной наградой. По этой же причине, когда он уходил, Снейп смотрел на него, как на побитую собаку, но самолюбие Люпина могло это перенести. Когда человек становится оборотнем и нападает на своих близких, гордости в нем сильно убавляется.       — Ну, хоть Гермиона вне опасности, — решил Римус, возвращаясь кабинет. — Странно, конечно, что она осмелилась покинуть комнату до возвращения Снейпа, но так даже лучше. Надо будет узнать, что происходит, и почему она оказалась в слизеринских подземельях в такой час. Хм, ничего не понимаю. Где же она? — он нахмурился и, поводя пальцем по схематичным коридорам замка, беспокойным тоном приказал. — Башня Гриффиндор!       План подземелий исчез, а на его месте появилось восточное крыло с башней, по которой тотчас разбежались многочисленные крапинки, без устали снующие туда-сюда, однако искомой волшебницы среди них не оказалось. Мужчина растерянно почесал небритую щеку и задумался.       — Покажи мне Гермиону Грейнджер.       С минуту чернильные линии расплывались по поверхности, будто артефакт по очереди перебирал каждый из надземных и подземных этажей Хогвартса. Затем глазам профессора предстали его окрестности и двор, Черное озеро, теплицы и опушка Запретного леса, но все было безрезультатно, и пергамент под конец остался пуст. Волшебницы нигде не было.       — Этого просто не может быть… — прошептал Римус, не веря своим глазам. — А что, если она в Выручай-комнате? Насколько я понял, на ней лежат чары ненаносимости. С другой стороны, всех остальных членов клуба ЗОТИ я видел в башне, стало быть, там ее тоже нет. Но должна же быть хоть какая-то зацепка! Если только… Северус.       Последний приказ прозвучал в тиши кабинета на одном выдохе, едва различимо. А через минуту мужчина уже всматривался в пустые коридоры подземелий и необитаемые покои зельевара, где тот совершенно точно находился не более часа тому назад.       — Тоже исчез, — пробормотал он и откинулся в кресле, задумчиво глядя на почти идеальный круг луны.       Сначала Люпин решил дождаться их возвращения, даже если бы на это ушла вся ночь, но все кончилось тем, что он уснул прямо за столом, уронив голову на ученические работы. На следующее утро, едва припомнив произошедшее, он первым делом проверил карту и с облегчением обнаружил, что обе точки находятся на своих местах. Северус был у себя в кабинете, в то время как Гермиона завтракала в компании Рона, Гарри и близнецов. Так что, решив пока повременить с выводами, Люпин сунул волшебный пергамент себе в карман и задумался над тем, как быть дальше. Занятий у профессора ЗОТИ в тот день не было — по договоренности с Дамблдором его заменял профессор Снейп. Но, поскольку Люпину во что бы то ни стало хотелось понять, что именно происходит, а подобраться к зельевару было объективно сложнее, он решил сразу начать с Гермионы, как наиболее податливого звена в этой цепи.       Следуя этому плану, Люпин поспешно набросал коротенькую записку и ловким движением палочки отправил ее в камин, после чего вернулся в свои покои и приготовился ждать, когда волшебница найдет оставленное для нее в гостиной Гриффиндора послание и сможет нанести ему визит. В оставшиеся часы он без особого интереса просматривал карту Мародеров, заново проверил, не вернулся ли ночью Дамблдор, и, морщась от глубокого отвращения, то и дело отпивал густую жидкость из высокого дымящегося бокала. Раз уж следующие три дня он должен был провести в заточении, а самое трудное предстояло только на закате, он постарался расслабиться и провести это время с пользой. Правда, в такой ситуации только и оставалось, что втайне следить за окружающими, натаскивать пятинога на команды «нельзя» и «апорт» (именно в такой последовательности) да штудировать книги по заданию Дамблдора. В итоге, увлекшись тренировкой Макбуна, Люпин и сам не заметил, как часы в гостиной пробили четыре раза, а в дверь маленькой прихожей коротко постучали.       Гермиона легонько ударила в дверь, ведущую в личные покои профессора, и заново перечитала оставленную им записку, зажатую в левой руке. Ответили не сразу, причем голос с той стороны показался ей незнакомым, грубым и с оттенком легкого придыхания.       — Кто это?       — Профессор, это я, Гермиона.       За дверью помолчали. Наконец, она услышала, как Люпин поворачивает в замочной скважине ключ, и сделала шаг вперед, но неожиданно уперлась лбом в широкую деревянную панель и сдавленно охнула.       — Прости меня, Гермиона. Просто вначале я хотел тебя предупредить: постарайся сильно не пугаться…       Дверь сама собой распахнулась, и волшебница нахмурилась. Она тотчас шагнула внутрь комнаты без единого лучика света и удивленно спросила:       — Профессор, все в порядке?       — Да… То есть… Гермиона, я зажгу сейчас свет. Когда увидишь меня, в общем… Люмос.       Он зажег огонек, и девушка зажала рот ладонью. Перед ней стоял Люпин, тощий и бледный, с темными пятнами под пожелтевшими глазами. Вдоль линии скул на его лице клочками выступала густая, грубая щетина, хотя раньше Гермионе не приходилось видеть его небритым. Лицо слегка вытянулось, губы почернели, и из-под них отчетливо выступали наружу тупые клыки. В неярком свете волшебница различила, как на них поблескивала слюна, а на руке, в которой тот держал палочку, виднелись следы явно пробивавшейся шерсти. Профессор стал выше, голова его на непропорционально длинной шее выдвинулась вперед, а сам он при этом ощутимо горбился, пытаясь визуально казаться меньше.       Глядя на волшебницу, Люпин грустно улыбнулся, не разжимая тонких вытянувшихся губ.       — Это выглядит еще страшнее, чем когда Вы полностью превращаетесь, — не сдержалась Гермиона и озвучила их общую мысль.       — Я знаю. Я и открыл тебе только потому, что ты уже видела меня в образе волка.       — Значит, полнолуние сегодня.       — Да. К тому же зимняя луна восходит рано… Но ты не беспокойся, я уже выпил твое лекарство. Оно готово.       Он отошел в сторону, позволяя волшебнице пройти в его личный кабинет, примыкавший к маленькой, уютной гостиной. На рабочем столе прямо перед ней возвышался слабо бурлящий котел, исходящий отвратительным на запах паром. Она подошла ближе и заглянула внутрь.       — По описанию зелье действительно соответствует последней стадии готовности. Оно такое же, как то, что Вам готовил профессор Снейп?       — В точности, — с неподдельным чувством заверил ее Люпин, краем глаза следя за выражением лица волшебницы, — я особо и не рассчитывал, что с первой попытки все получится, но твое зелье превзошло мои самые смелые ожидания! Никакой боли от превращения. Иначе я бы еще с утра почувствовал, что что-то пошло не так. Ты настоящий мастер, Гермиона.       — Ну, если быть точной, в первый раз оно у меня не получилось, — смутилась та и энергично тряхнула каштановой гривой с досады. — Не стоило использовать английские мерные ложки, раз уж все указания по рецепту были приведены в граммах. Тогда бы Вам не пришлось в последний момент мчаться в Лондон и доставать зелье у целителей. Еще хорошо, что у отца Рона оказались там друзья.       — Да, признаться… это доставило мне несколько тревожных минут, — улыбнулся Люпин, и его почерневший рот растянулся в зверином оскале, — к тому же их зелье оказалось недостаточно качественным, поэтому я до сих пор считаю, что ты вполне могла позволить мне принять и самый первый вариант приготовленного тобой противоядия.       — Ни в коем случае! — ужаснулась Гермиона и всплеснула руками. — Хоть на немного, но я все равно ошиблась в расчетах, а позволить Вам рисковать своим здоровьем я просто не могла. Тут уж лучше перестраховаться. Главный плюс в том, что теперь я точно знаю, как выглядит правильно сваренное зелье. А еще я с удивлением узнала, что в магических больницах для приготовления лекарств всегда используют метрическую, а не стандартную английскую систему расчета.       — Это делается для удобства пациентов, Гермиона, поскольку далеко не все посетители св. Мунго — подданные Ее Величества.       — Весьма разумное решение. Заучивать соотношение магических денег мне поначалу было тоже нелегко.       Люпин снова усмехнулся, но на этот раз не разжимая губ, так что из его горла вырвалось некое подобие глухого рыка. Гермиона не обратила на это ни малейшего внимания.       — Я так понимаю, этого количества хватит Вам на два месяца?       — Верно, — по привычке кусая губы, согласился Люпин и при этом движении обнажил еще больше отросшие клыки. — Однако снадобье всегда лучше употреблять свежим. В этот и в следующий раз я, разумеется, могу обойтись той порцией, что ты теперь сварила. Но через месяц мне понадобится новый отвар: на случай, если что-то пойдет не так… Извини, что прошу тебя об этом. Но я просто вынужден…       — Нет проблем, профессор. Для Вас я с удовольствием сварю его столько раз, сколько потребуется. Если это нужно перед каждым полнолунием, потому что так мы сможем облегчить Ваше состояние, то так тому и быть.       — Ну, что ты, — разволновался Люпин, и на сей раз в его голосе послышалось что-то стонущее, — я даже не думал просить об этом. Да возможно, это и не потребуется.       — Я знаю, что потребуется, — твердо возразила та, усмехнувшись. — Гарри говорил мне, что Снейп варил Вам зелье ежемесячно, значит, и я сделаю так же.       — Знаешь, я, правда, очень благодарен тебе за все, что ты делаешь для меня, Гермиона, — потупившись, признался Люпин, не смея взглянуть на нее открыто. Близился час заката, и он чувствовал, что его метаморфоза усугубляется. Но он не столько боялся напугать волшебницу своим нечеловеческим, звериным, взглядом, сколько опасался увидеть в ее собственных глазах особый блеск при упоминании Северуса. Однако выражение ее лица никак не изменилось, она лишь искренне улыбнулась ему, но ничего не сказала. Тогда Люпин решил зайти с другой стороны.       — Кстати о профессоре Снейпе, — обратился он вдруг к Гермионе, будто чем-то обеспокоенный, — скажи, он снова оставил тебя после уроков?       — Н-нет, профессор, — протянула та, не вполне уверенная в правильности даваемого ответа. — А в чем дело?       Бросив на нее короткий взгляд, Люпин отвернулся и вздохнул, так что из горла вырвался тонкий, печальный хрип.       — Я слышал, что у тебя в последнее время проблемы на его уроках… Вот я и подумал, — он не договорил.       — Все в порядке, профессор, — как ни в чем не бывало заявила Гермиона. — Всего-то десять часов работы без палочки и три слоя заживляющей мази от мадам Помфри. И две недели после уроков, разумеется. Так что ничего страшного. По крайней мере, всяко лучше Запретного леса.       — Верно, — неуверенно согласился Люпин, все с большим трудом управляясь с собственной артикуляцией, — извини меня, скоро солнце совсем сядет, а луна уже высоко. Будет лучше, если ты вернешься на занятия. Но перед тем, как ты уйдешь, я хотел тебе сказать кое-что… Надеюсь, вы трое не планируете никаких новых приключений в школе. Я имею в виду раскрытие заговоров с ночными вылазками, слежку за профессорами и отпрысками Пожирателей смерти или нечто подобное. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь из вас попал в неприятности, особенно если тут будут замешаны те, кто с радостью отправит вас домой на ближайшем Хогвартс-Экспрессе. Я знаю, что Гарри склонен к подобного рода авантюрам, и у него случаются неспокойные дни, поэтому я прошу именно тебя, Гермиона, не позволять ему заходить в этих шпионских играх слишком далеко. Я ведь знаю, что он ничего не делает в одиночку.       Внимавшая каждому его слову Гермиона между тем все больше ощущала в себе необъяснимое беспокойство. Было очевидно, что Люпин имел целью донести до нее нечто особенное, но выходило путано и слишком обще, так что ей никак не удавалось уловить истинную подоплеку этого предупреждения.       — Единственный заговор, в котором мы все участвуем, это собрания клуба по ЗОТИ, — с легкой усмешкой на губах заметила волшебница. — С чистой совестью могу Вам в этом признаться. Правда, тут есть одна маленькая загвоздка — Вы сами являетесь его почетным руководителем. Так что, если не собираетесь меня за это исключать, я с радостью продолжу в нем работу.       — Вообще-то не хочу, — пролаял в ответ «почетный руководитель». — В противном случае меня тоже пришлось бы уволить. Из солидарности. Ну, беги.       Они коротко распрощались, и мужчина с сожалением констатировал, что так от волшебницы он ничего не добьется. В его власти было задать ей прямой вопрос, но тогда слишком многое объяснять пришлось бы уже Люпину. К тому же в самый последний момент от такого вопроса его что-то удержало. «Видимо, придется использовать более привычные методы», — решил он, однако шпионить в этот вечер ему уже не пришлось. Через минуту солнце окончательно скрылось за горизонтом, и Люпин с беспощадной неизбежностью обратился, беспомощно распластавшись на полу.       Несмотря на то, что зелье было сварено мастерски, и привычной боли, сопровождающей метаморфозу, в ту ночь он не испытал, превращение для ликантропов всегда оставалось изматывающим и высасывало все силы, особенно в первую ночь после наступления полнолуния. Неудивительно, что на следующий день Люпин очнулся только к полудню, нисколько не отдохнув, с болью в голове и чувством легкой тошноты, угнездившейся на уровне сердца. Глаза, воспаленные после бессонной ночи, никак не желали открываться, но он все же заставил себя подняться с пола и потянулся дрожащей рукой к пергаменту, на ходу припоминая, что сегодня уже воскресенье, и все старшие ученики, стало быть, отправились в Хогсмид. Но так было даже лучше. Взяв в руки бокал с противоядием и подавив неприятный позыв, мужчина отхлебнул мерзкого варева, прокашлялся, а затем велел показать ему Северуса Снейпа. Тот, как и положено волшебнику в его единственный выходной, оказался в гостиной и совершенно один, что полностью устраивало Люпина, поэтому он тут же сбросил на пол надоевший ему артефакт и упал на кровать рядом.

«Лежит на постели упырь молодой, Голодный и дикий, истекший слюной, Он блох отгоняет, махая хвостом, И воет, луну увидав за окном…»

      Послышалось омерзительное хихиканье, и Люпин со стоном попытался разлепить неподъемные веки, будто налитые свинцом.       — А я смотрю, в этот раз заучка Грейнджер не облажалась. Сколько ты выпил вчера? Ну, да тебе все равно это не поможет. Как там говорят? Солнце садится, волк обратится. Полная луна — волколака пора. Оборотень скрытню не товарищ. С волками жить — по-волчьи выть. Луна упырей любит. Волколака в семье…       — Не утаишь, — закончил Люпин популярную у магов поговорку и потер виски большими пальцами. — Я прекрасно тебя понял, Пивз. И я не упырь.       Тот продолжал как ни в чем не бывало.       — В каждом лесу по оборотню, в каждой реке по троллю. Все упыри одной шерсти. Бежал от оборотня, а попал на кентавра.       — А ты знаешь, что есть заклинание, при помощи которого можно навеки окрасить твой камзол в нежно-розовый цвет бледной фуксии?       — Ути-ути, какие мы с утра злые! — недовольно протянул полтергейст, лишенный законного развлечения, и сощурил на Люпина черные колючие глазенки.       — Спасибо, что хоть вчера не пришел, — заметил мужчина, даже не подумав приводить угрозу в исполнение.       — Просто кто-то был слишком занят корчами на полу, пока перекидывался… — с обидой в голосе возразил непрошенный гость и неожиданно громко взвизгнул, мгновенно взмыв под самый потолок — на его мясистом боку отчетливо виднелась свежая прореха. В ту же секунду нечто большое и лохматое, ловко перебирая ногами, юркнуло под кровать и сердито оттуда зашипело. — Опять ты, мерзкая пятиногая банкетка! На этот раз тебе не уйти. Защищайся!       В спальне начался сущий бардак. Макбун тут же выскочил на середину комнаты и, неловко подпрыгивая, попытался снова оторвать кусочек от Пивза. Тот кривил рожи, паясничал и лихо бросал в ответ тяжелые бумажные фолианты, а также все, что попадало под руку, стараясь при этом угодить питомцу Римуса в коричневую шерстяную макушку. Волшебнику не оставалось ничего другого, как ретироваться из комнаты, прихватив с собой карту Мародеров, и укрыться для безопасности в гостиной.       — И вот так каждый месяц, — просипел мужчина, усаживаясь за стол, и до краев наполнил очередной бокал варевом. В закрытой на ключ спальне с громким трахом рухнул платяной шкаф. — Покажи Северуса.       Артефакт немедленно откликнулся на голос хозяина, и тот обнаружил зельевара ровно там, где его оставили пару часов назад — в гостиной.       — А теперь Гермиону, — попросил он, отхлебывая, под аккомпанемент разбиваемого стекла, и точка, подписанная Г. Грейнджер, послушно появилась перед ним, поблескивая иссиня-черной тушью.       Волшебница не двигалась, видимо, делала уроки или отдыхала. В общем, ничего необычного. Не удивил его и тот факт, что Гермиона была одна. Он прекрасно помнил, насколько тяжело ему самому давалась учеба в компании весельчака-Сириуса и задиры-Джеймса. А кроме того, не всем же нравится ходить в Хогсмид. Люпин улыбнулся этим воспоминаниям с толикой теплой грусти, снова отпил зелья, но в очередной раз закашлялся, и содержимое бокала вмиг оказалось на столе. Отплевываясь и на ходу убирая с карты остатки противоядия, он вперился в пергамент красными от недосыпа глазами и попытался уяснить себе то, что видел. Гермиона находилась в комнате одна. Вот только комната принадлежала Северусу Снейпу. И ошибки тут быть не могло.       — А сам-то он где в таком случае? Где Снейп?!       Точка Гермионы мигнула, на ее месте появилось имя зельевара, и от такой неожиданности Люпин подскочил на стуле.       — Какого жмыра… — выдохнул он, тыча пальцем в схему гостиной. — Покажи всех, кто находится в комнате!       Однако ничего существенного не произошло. Просто над именем Снейпа вновь проступила витиеватая надпись Г. Грейнджер. Да несчастный Макбун проломил головой закрытую дверь.