Трудное решение

      Весь следующий день Гермиона не объявлялась и не давала о себе знать, отчего Снейп чувствовал себя подавленным и мысленно ругал себя за то, что вчера вечером наговорил чересчур много лишнего. Глубоко сидевший в нем страх снова ошибиться и оттолкнуть близкого человека никак не давал ему покоя. Когда же, наконец, незадолго до полуночи он услышал робкий стук в дверь, то не смог устоять и опрометью кинулся встречать ее.       — Привет, — различил он приглушенный голос волшебницы и слегка посторонился — она была под мантией-невидимкой.       — Ты поздно.       — Были дела, — откидывая капюшон, коротко бросила Гермиона, а затем, не глядя на него, призналась. — На самом деле я не хотела приходить.       Она не стала рассказывать, что весь этот вечер провела вместе с Гарри и Роном в Выручай-комнате, научившись напоследок вызывать собственного патронуса — речную выдру. В свете предыдущего разговора само упоминание об этом казалось ей теперь глупостью. Да и объяснять, при каких именно обстоятельствах она этому научилась, в ее планы тоже не входило. Но он понял ее слова по-своему.       — Ясно, — без всякого выражения проронил Северус, не отводя от нее взгляда, которого та старательно избегала. — Отчего же решила прийти?       — Мне нужно кое-что выяснить.       — А вчерашнего тебе не хватило? — с легкой иронией поинтересовался мужчина, растягивая рот в кривой усмешке.       — Я серьезно, — отрезала волшебница и насупила брови. — Прошлым вечером ты упомянул одну вещь, которая давно не дает мне покоя.       Она вдруг пронзительно посмотрела Северусу прямо в глаза, и тот вздохнул, уже предвидя ожидавший его новый, неприятный разговор, после чего выдавил:       — Ну, что ж. Проходи.       Гермиона зашла вглубь гостиной и остановилась посреди комнаты, в то время как Северус, облокотившись на каминную полку, механическим движением разжег уже остывающие угли.       — Прости, я вижу, ты ждал меня, — смутилась девушка, заметив на столике перед диваном приготовленный на двоих чай.       Снейп не ответил, лишь вопросительно посмотрел на нее, понуждая начинать разговор. Та еще какое-то время мялась на одном месте, непроизвольно теребя мантию, которую все еще продолжала держать в руках, затем подняла со столика давно остывшую чашку чая, нервно пригубила от нее, даже не распробовав, и тут неожиданно выпалила:       — За что ты так ненавидишь Люпина?       Северус уставился на волшебницу в недоумении, очевидно, пытаясь увязать этот внезапный вопрос со всем, сказанным вчера, но не находил достойной причины, чтобы так эмоционально реагировать прямо с порога.       — О чем это ты? Я никогда не говорил, что его ненавижу.       — Необязательно говорить о том, что и так очевидно. Ты терпеть его не можешь.       Снейп вскинул правую бровь и ничего не ответил. Гермиона сердито выдохнула.       — Скажи, почему в этот раз ты не стал готовить для него зелье, как то было два года назад?       — Ты сама себе противоречишь, Гермиона. Если бы я действительно ненавидел оборотня, я бы не стал готовить для него противоядие — ни тогда, ни теперь.       — В таком случае объясни, что изменилось, и отчего в этом году ты отказался ему помогать?       — Замечу для истории, что я не отказывался, — сощурив глаза, процедил Снейп, — Люпин не просил меня ни о чем. Хотя он верно угадал мой ответ, если бы имел смелость заикнуться об этом.       Лицо девушки тут же исказила гримаса боли.       — За что ты так несправедив к нему, Северус?! Он ведь не сделал тебе ничего дурного! Неужели ненависть ко всем нечистокровным в вас так сильна, что вы просто не в силах принять нас наравне с собою!? Но мы такие же волшебники, как и вы, не по своей вине ставшие жертвами обстоятельств. Откуда же в вас это бесконечное презрение? Неужели это правда, и все дело лишь в нашей треклятой крови?!       — Причем здесь это? — смутился Снейп, крайне обескураженный таким напором. — Люпин не грязнокровка, если ты об этом. Волколачество — это болезнь.       — Стало быть, ты сам признаешь, что он болен! — в горячем волнении воскликнула Гермиона. — Но разве это причина, чтобы его презирать?       — Я презираю Люпина вовсе не за то, что он оборотень, — возразил тот, мотая головой. — Хотя вынужден признать — мне это отвратительно.       — Как прикажешь тебя понимать?       Снейп помрачнел.       — Это дела, некоторым образом касающиеся Ордена, Гермиона. Не уверен, что имею право тебя в них посвящать. К тому же, вчера я и так наговорил более, чем достаточно.       — Пожалуйста, Северус! — взмолилась вдруг девушка, заставляя его в очередной раз нахмуриться. — Это очень-очень для меня важно! Я обещаю, что потом все тебе объясню.       — Ну… ладно, — с неохотой согласился Снейп. — Только не проси у меня подробностей, — и он тотчас скривился, представив улыбчиво-беспечную племянницу Беллатрисы, а на ее фоне осунувшуюся физиономию оборотня. — К Люпину давно неравнодушна одна волшебница, немногим старше тебя. Она тоже член Ордена, и у него не хватает духу отказать ей.       — Подожди, — не поверив ушам, остановила его Гермиона, в то время как на ее губах невольно расцветала торжествующая улыбка. — Ты имеешь в виду, что они влюблены друг в друга? Но это же прекрасно, Северус!       — Нет в этом ничего прекрасного, — цедя слова, осадил Снейп.       Та мгновенно смешалась.       — Я… не понимаю.       — А ты подумай, что произойдет, когда эти двое будут вместе. У них же могут родиться дети. Понимаешь ты э́то? Совсем маленькие дети, оборачиваясь, становятся такими же чудовищами, как и их родители. Им невозможно дать противоядие. А у тех матерей, чьих отпрысков укусили, просто не хватает смелости запереть свое обезумевшее чадо подальше от других… Кажется, ты опять мне не веришь? — глядя в ее испуганные глаза, мрачно усмехнулся Снейп. — Тогда вот тебе конкретный пример. Как ты думаешь, отчего вышло, что именно Белби изобрел Волчье противоядие, а не кто-либо другой?       — Откуда мне знать? — насупилась Гермиона, в очередной раз им задетая и уже предчувствуя, что услышанное будет ей весьма неприятно. — Я знаю не больше, чем написано в учебнике. А по рассказам Джинни Уизли, даже его родной племянник ни разу в жизни дядю не встречал: их семьи не общаются.       — Еще бы они общались, — со странным смешком вполголоса заметил Снейп, заставляя Гермиону поежиться. — В таком случае, я тебя просвещу. Дамокл Белби много лет кряду был рядовым целителем в больнице Св. Мунго и по роду своей деятельности иногда сталкивался с заболевшими ликантропией, поэтому ему было очень хорошо известно, что никакого действенного лекарства от этой болезни нет. Он же впервые догадался применить в составе зелья аконит, рассудив, что это высокотоксичное вещество может не только пробуждать человека от магического сна и служить антидотом к Напитку живой смерти, но и способно рассеять туман звериного исступления. Замечательная мысль, достойная первооткрывателя, жаль только, что, как и для всего нового, ему была неизвестна его правильная дозировка. И вот тут мы подходим к главному вопросу: на ком Белби пришлось ее проверять. Ты догадываешься? — уже не скрывая злой иронии, поддел ее Снейп, но, видя возмущение девушки, закатил глаза кверху. — Не стоит делать такое лицо, Гермиона. Ты не хуже меня знаешь, что именно так все в этом мире и делается.       — Но это же чудовищно! Ставить эксперименты на своих близких!       — Это как посмотреть… Хоть изобретатели в нашем мире обычно и пробуют свои открытия на себе, но здесь иной случай. В каком-то смысле у Белби даже не было выбора. Его единственную дочь Кьяру укусили, когда ребенку не было и трех лет. Но что поделать — не они первые, не они последние. Да только мать не смогла оградить от опасности саму себя: ребенок напал на нее, и жена Дамокла тоже стала оборотнем. А узнав об этом, все близкие от них отвернулись. Тот пришел в полнейшее отчаяние — заперся у себя в доме, работу в больнице тоже пришлось оставить — но случившееся заставило Белби взяться за разработку более действенного лекарства от ликантропии. Лекарства он так и не создал, зато придумал, как сохранить рассудок оборотня во время обращения. Проблема была в том, что аконит действует на ликантропов иначе. При недостаточной дозировке нейротоксин приводит их в состояние неконтролируемой ярости, тогда как излишнее его количество заставляет кровь буквально плавиться в жилах. Так что, если бы я хоте́л навредить Люпину, мне было бы достаточно ошибиться одним скрупулом сока в рецептуре. А Белби понадобилось несколько лет, прежде чем он нашел идеальное соотношение, и все это время его жена и ребенок мучились, стараясь ему помочь. Теперь ты понимаешь? Я презираю Римуса Люпина не за то, что он оборотень, а за то, что, подавая надежды молодой влюбленной девчонке, он готовит жуткую судьбу для нее и их возможного отпрыска.       — Но разве при этом обязательно должен родиться оборотень!? — почти сердито запротестовала Гермиона.       — Как ты понимаешь, у четы Белби не было других детей: никто не знает, какие трансмутации могут происходить с ребенком в утробе волколака. И никто в здравом уме не стал бы так рисковать. Но адепты идей Фенрира Сивого нарочно совокупляются в период метаморфозы, с тем чтобы непременно родить на свет нового волчонка.       При этих словах на лице волшебницы выступило отвращение.       — Вот видишь?       — А как к этому относится Дамблдор? — неожиданно поинтересовалась она после краткого раздумья.       Снейп бросил на нее быстрый взгляд и глумливо улыбнулся.       — Забавно, что ты спросила. Директор — известный поборник истинной любви и препятствовать им не будет.       — Ты хочешь сказать, это дело уже решенное, а Люпин просто сомневается?       — Пока нет. Но с согласия Дамблдора все разрешится именно так, как я сказал — уж за это можешь быть спокойна.       — Выходит, — с сомнением проговорила Гермиона, — на Люпина ты ополчился лишь за то, что он любит эту девушку?       — Любить он может кого угодно, — безапелляционным тоном отрезал Снейп, — но не в его положении об этом заявлять. Словно он единственный, кто вынужден мириться с обстоятельствами. Боже, да он даже сварить зелье не в состоянии, а тут речь идет о маленьком ребенке! Люпин все это знает и тем не менее колеблется, а это неминуемо приведет к трагедии, потому что подобный брак и назвать иначе нельзя.       — Вот оно что, — печально проронила волшебница и вздохнула, как бы про себя добавив, — стало быть, дело не только в том, что случилось у хижины…       Выражение лица Снейпа тотчас переменилось. Ему стало досадно — не хватало, чтобы Люпин обсуждал подобные вещи с учениками.       — Если это твое мнение или мнение оборотня, то вы нисколько не ошибаетесь, — прошипел Северус и по ее реакции догадался, что в обоих случаях прав.       Гермиона втянула голову в плечи.       — Прости, что я затронула эту тему, но Люпин с Сириусом, правда, не виноваты в том, что случилось. Это нападение на тебя тогда…       Но он не дал ей договорить.       — Да он же чуть не убил вас! — с трудом скрывая ярость, глухо прорычал мужчина, мгновенно забывая о данном себе обещании при любых обстоятельствах держать себя в руках. — Мы едва спаслись. А если с кем-нибудь из вас случилось бы тогда непоправимое? Оборотень мог запросто разорвать первого попавшегося ему человека, и этим человеком был я. А какова была бы ваша участь?! Ты хоть раз об этом подумала? Да он бы искусал вас до полусмерти, изуродовал, и всю оставшуюся жизнь вам бы пришлось скитаться, не имея своего угла. Все близкие отвернулись бы от вас, как это сделал родной брат Белби, и вы бы ненавидели себя за то, что в этом мире такие, как вы, даже хуже, чем прокаженные. И, право слово, я не знаю, что в этой ситуации мучительнее: умереть самому или жить дальше с воспоминанием о том, что этот самый монстр, который теперь преспокойно ночует в одном замке с другими учениками, на моих собственных глазах загрыз ребенка. И как бы я потом с этим жил? Ты об этом подумала? Этот глупец забыл выпить противоядие, понимаешь? Просто забыл! И поставил ваши жизни на кон. Так какое право он имеет после этого возвращаться в Хогвартс и учить вас?       — Но ведь тогда все обошлось! — попыталась было защитить Римуса Гермиона. — Ты осуждаешь его, при этом забывая, что сам ты тоже не совершенен, Северус! — и вдруг остановилась, едва опасный огонек зажегся в антрацитовых глазах, понуждая воздержаться от продолжения.       — Я никогда не рисковал жизнью своих учеников, и я никогда не убивал невинных, — очень тихо, почти по слогам проговорил Северус. Под его кожей ходили желваки. — Я лгал. Шпионил. Предавал. По моей вине гибли люди. Но мы были на войне… И не убеждай меня, что все обошлось. У вас на все один ответ! Вот, и у Дамблдора тоже. Это он захотел принять Люпина назад. «Дать ему второй шанс», как он выразился, заставив пообещать, что тот больше не будет столь легкомысленно относиться к своей болезни. А мне сдается, что директор просто решил задобрить оборотня, прежде чем послать шпионить за своими соплеменниками. И при этом они снова поставили под угрозу человеческие жизни, ведь кто посмеет отказать Дамблдору.       — Так вот, зачем он уходит из школы… — едва различимо выговорила Гермиона, проигнорировав последние слова, но тот все же услышал.       — Стало быть, это́ он еще не успел вам разболтать?       — Нет, мы ничего не знали. Хотя теперь мне это кажется очевидным.       — Вот как? Позволь полюбопытствовать, о чем еще вы успели посплетничать с оборотнем за моей спиной?       Гермиона опустила глаза.       — Мне жаль, что до этого дошло, Северус. Теперь-то я вижу, насколько эта тема тебе неприятна… Некоторое время назад я действительно имела разговор с Люпином о ваших напряженных отношениях, но обсуждал он это только со мной. Да и сказал лишь то, что меня по-настоящему волновало. Если тебе интересно, по его мнению, нет никакой разницы между ненавистью к маглорожденным и отвращением к оборотням. К таким, как он и я. В конечном счете, это всегда лишь вопрос чистоты крови. Вот его точные слова.       Снейпа передернуло. Стало быть, Гермиона пришла к нему вовсе не за тем, чтобы выпытывать об его отношении к Люпину. Она просто не знала, как иначе подвести к разговору о том, что сам Снейп думает о полукровках и маглорожденных волшебниках, что он думает о ней самой.       — Люпин — это отдельная история, Гермиона. Даже когда я еще не знал о его тайне, у меня не было причин испытывать к нему симпатию. Что же касается вопросов крови, то тут дело обстоит совсем иначе.       — Значит, ты тоже склонен судить обо мне, как все остальные чистокровные, — словно в подтверждение своих мыслей прошептала та непослушными губами.       — Если бы я еще им был…       Она тут же вскинула на него округлившиеся глаза.       — Что тебя снова так удивляет? Разве бывший Пожиратель смерти не может быть полукровкой?       — Я бы никогда не подумала, что ты не чистокровный, — потрясенно качая головой, выпалила волшебница. — Твоя дружба с Люциусом Малфоем…       — Ни о чем не говорит. Да, я знаю его много лет. Он сильно повлиял на меня в школьные годы — с его руки я примкнул к Пожирателям — но смею надеяться, что, став взрослым человеком, я все-таки поумнел и начал думать самостоятельно. И потом, если бы твое происхождение имело для меня хоть какое-то значение, разве была бы ты сейчас здесь?       — Почему тогда другим есть до этого дело?       — Гера, вопрос крови — это всегда вопрос принадлежности, попытка сохранения статуса в неприкосновенном виде. Иными словами, вопрос извечного разделения на знать и простолюдинов. Только в нашем случае тут действует двойной ценз. Внешний, где люди делятся на магов и маглов — сверхчеловеков и простаков, и внутренний, в котором на глаз сразу и не определишь, кто перед тобой — чистокровный или грязнокровка. Однако никому не хочется отдавать первенство неизвестному выскочке, пусть даже и более одаренному. В конечном счете мы опять возвращаемся к извечной жажде власти, вот почему вопросы генеалогии всегда так занимали умы Пожирателей.       — Но как же так! Рон утверждает, что все магические семьи испытывают потребность в притоке свежей крови и давно бы вымерли, если бы не мешались с маглами.       — Не совсем. Для поддержания магической популяции было бы вполне достаточно изымать детей-волшебников, родившихся в обычных магловских семьях, как твоя.       — Красть детей?! — в ужасе перевела для себя эти слова Гермиона.       — Именно. Их родители все равно будут не в состоянии управлять силами своего чада, потому что им неизвестны ни их свойства, ни их природа. В противном случае ситуация неизбежно выйдет из-под контроля, и это приведет к удручающим последствиям. Не имеющая выхода магия буквально уничтожит своего носителя, и с этим ничего нельзя поделать. Вот почему еще ни одна семья маглов не отважилась отказать Дамблдору в том, чтобы их дети учились в Хогвартсе — риск слишком велик. При этом на деле они нисколько не отличаются от чистокровных волшебников. Но когда эти дети впервые приходят в школу, они во всем подобны своим родителям: они ничего не знают о нашем мире, это те же маглы, лишь по какой-то нелепой случайности наделенные даром магии. И как, по-твоему, должны смотреть на таких детей те же Малфои? Для них вы все просто воры, без понятия о волшебстве и без статуса. Хуже того, в таких, как вы, нет ни толики подобострастия и уважения к их заслугам, что по факту обесценивает саму идею чистокровности.       — Но ведь никто не претендует на их звание волшебной элиты! — с возмущением возразила Гермиона.       — Как бы не так. В любой древней семье всегда найдется отщепенец, как тот же Блэк, который ни во что не ставит славные родовые традиции. Вот почему для чистокровного волшебника нет ничего позорнее, чем морганатический брак. Все было бы иначе, не будь принят Статут о секретности, но теперь отменить его по вполне понятным причинам просто невозможно. Раньше, когда маглы знали о нас, существование волшебной аристократии было для них чем-то естественным. А теперь? Достаточно взглянуть на то, что происходит в их собственном мире, чтобы понять опасения чистокровных. Нобилей-маглов почти не осталось, дворянские звания носят чисто декоративный характер, и их можно купить, а члены королевских семей вступают в брак с простолюдинами, отрекаясь от своих титулов и своего прошлого. Волшебное сообщество просто боится оказаться в таком же упадке и потерять все, чем гордилось на протяжении веков. Конечно, рано или поздно это все равно случится, но предшествующая тому агония будет длиться еще очень долго. И до тех пор маглорожденные волшебники будут испытывать на себе острую неприязнь.       — Ясно… Стало быть, дрязги в мире магии ничем не отличаются от дрязг в мире маглов.       Казалось, она была этим несколько разочарована.       — А что обо всем этом думаешь ты сам, Северус? — бесстрастным голосом, наконец, решилась задать свой главный вопрос Гермиона.       — Я не против маглорожденных магов. Говорю тебе на тот случай, если ты до сих пор в этом сомневаешься. Я против заключения браков с маглами. Слишком много страданий приносят такие союзы как родившимся в них детям, так и женам, потому что в большинстве своем именно чародейки выбирают себе в спутники простаков, тогда как мужчины предпочитают жениться на себе подобных, хоть и грязнокровках. Надеюсь, ты извинишь мне этот термин. Я всего лишь хотел, чтобы ты поняла.       — Я понимаю, — серьезно кивнула волшебница и в нерешительности слегка покусала губы. — Северус, прости меня заранее, если посчитаешь этот вопрос бестактностью, но теперь я просто обязана спросить. Ты так это говоришь… Скажи, ты против браков с маглами, потому что твоя собственная мать вышла замуж за одного из них?       — Мой собственный пример, в этом смысле весьма печальный и показательный.       Гермиона внимательно вгляделась в лицо Снейпа и в его черных глазах безошибочно различила давнюю, глубоко сокрытую грусть. Она не стала ни о чем больше расспрашивать, понимая, насколько для него это должно быть болезненным, и спросила о другом.       — Значит, я буду права, если скажу, что ни мой, ни твой собственный статус крови не имеет для тебя значения?       — Абсолютно никакого, — при этих словах он равнодушно пожал плечами.       — Но не для Пожирателей… — с какой-то обреченностью в голосе, еле различимо, вымолвила Гермиона, — и если они снова придут к власти, таким, как я… — Она не договорила, и Снейп бросил на нее опасливый взгляд. — А как вышло, что именно Люциус Малфой стал их лидером? — спросила вдруг волшебница. — Неужели все дело в древности его рода?       — Разумеется, нет, — возразил Снейп и неожиданно мягко рассмеялся. — Мне даже думается, что это была последняя из всех значимых причин. Тем более, что по линии Нарциссы их семья успела не единожды запятнать себя. Просто-напросто Люциус богат, имеет многочисленные связи и большое влияние в Министерстве, при этом он никак не зависит от тамошних функционеров, потому что ему самому работать нужды нет. Наоборот, своими щедрыми вливаниями в некоторые министерские структуры, а также благодаря значительным пожертвованиям, он занял прочное место в сердцах нашего общества. Вход в любой кабинет всегда открыт для него, он желанный гость в каждом доме, а к тому же Люциус свободно распоряжается своим временем, что порой немаловажно. Из всех Пожирателей ему проще всего выполнять поручения Темного Лорда. Я же привязан к Хогвартсу. Остальные либо сидят в Азкабане, либо по тем или иным причинам просто не подходят на эту роль.       — Так вот, как он использует свое положение аристократа, — с иронией проговорила Гермиона и невесело усмехнулась. — И эта его жена, Нарцисса… Однажды я ее уже видела — во время финала по квиддичу в прошлом году. Признаюсь, эта женщина смогла произвести на меня впечатление… И я потом все думала, какая же она на самом деле? Неужели Пожирательница смерти, как и ее муж?       Бровь Снейпа слегка изогнулась.       — Нарцисса никогда не была слишком умелой волшебницей, по крайней мере, ее нельзя сравнить с сестрами, особенно с Беллатрисой. Но уж в чем-чем, а в силе характера отказать этой женщине никак нельзя, как и всем Блэкам. Хотя к числу последователей Темного Лорда она не относится — метки у нее нет.       При последних словах Гермиона потупилась. Рано или поздно их разговор должен был к тому подойти, но она не знала, как выразить свои мысли, не обидев при этом Северуса. Девушка уже давно поняла, насколько тот может быть вспыльчив.       — Ты думала, я не заметил, как старательно все это время ты избегала татуировки на моей левой руке? — сверля Гермиону глазами, медленно проговорил Снейп, впервые отчетливо осознав, что с момента своего прихода она ни разу не посмотрела на него, как прежде — с теплотой. — Да и вчерашний разговор, по-видимому, не прошел для тебя даром. Не просто же так ты не хотела приходить. Может быть, теперь ты, наконец, осознала, насколько я тебе отвратителен. Как мне самому отвратительна эта метка, — и одним резким движением он рванул на предплечье рукав, обнажив перед ней свою кожу с ощерившимся в змеиной улыбке черепом, — метка, что бесконечно напоминает всем вокруг о том, кем я был и кем вынужден притворяться. Но ведь прошлое не воротишь и обратной дороги нет, верно?!       — Да, Северус, ее нет, — поджав губы, тихо ответила Гермиона, не глядя в его пылающие огнем глаза, но голос ее оставался твердым. — Я готова повторить эти слова снова. Но это не значит, что твое темное прошлое определяет настоящее и будущее. Оно влияет на них, это правда, но ты выбрал свою сторону и теперь осознанно рискуешь из-за этого жизнью. Не только ради того, чтобы загладить вину — я в это не верю, но и ради чужого будущего, которое без твоей помощи может никогда не наступить. Именно это обстоятельство заставило меня понять… ты такая же жертва, как мы с Люпином.       — Я был Пожирателем смерти, Гермиона, — кривясь от собственных слов, по слогам напомнил ей Северус, — как ты можешь равнять меня с собой?       — Теперь это не имеет значения, — мотая головой, возразила она, уже изо всех сил стараясь не заплакать. — И мне совсем неважно, кем ты был — важно то, кто ты есть. Как тебе совершенно неважно, что я грязнокровка. Я живу настоящим, Северус, потому что прошлого больше нет.       Выслушав это признание, он опустил голову и с горечью выдохнул.       — Моя главная проблема в том, что я ничего не забываю. И самое страшное — мне нельзя забывать.       — Я об этом и не прошу, — серьезно заметила ему девушка. — Просто ты должен знать, что я никогда не поставлю твое прошлое тебе в вину.       Снейп пристально посмотрел на ее раскрасневшееся личико и блестевшие сухим блеском глаза. Ему стало грустно.       — Когда-нибудь это прошлое все равно встанет между нами.       — Когда-нибудь, — кивнула Гермиона. — А пока… мне бы очень хотелось провести с тобой как можно больше времени. Хочу всегда его помнить.       Тот неуверенно улыбнулся.       — Так ты поэтому пришла? Чтобы не терять время?       — И это тоже. А еще, чтобы все для себя, наконец, выяснить…       — Выяснила? — со смешком на губах поинтересовался Северус.       — Ага, — довольно промычала Гермиона, и он облегченно выдохнул.       — Ну, слава Мерлину! Конец всем недосказанностям и недомолвкам. И никаких больше выяснений… чего бы то ни было.       Но на лице девушки он вдруг увидел виноватую улыбку.       — Ээээ…       — Ну, что еще? — с обреченностью в голосе простонал мужчина.       И тогда Гермиона без запинки выпалила:       — Я хочу, чтобы ты научил меня защите от Убивающего заклятья.