Трудное решение

      — Сегодня я должен научить вас… — начал было Снейп, как обычно, перед уроком и тут же запнулся, — смешно сказать, научить… и все же я должен попытаться научить вас правильно и серьезно относиться к зельям, которые призваны манипулировать человеческим сознанием. — При этих словах он красноречиво указал на гравюру, висевшую на стороне Слизерина, где был изображен голый обезумевший волшебник, рвавший на себе волосы и дико пучивший на учеников немигающие рыбьи глаза. — Такие средства, как любовные напитки, эликсир правды и питье чистой удачи, известное также как Феликс фелицис, это вам не глупые забавы, которыми можно повеселить себя и своих дружков между уроками, а сильнодействующие и чрезвычайно опасные магические зелья, применение которых если и не запрещено законом, то вполне способно привести к весьма удручающим результатам, будучи использовано глупыми и легкомысленными детьми. Посему на этом уроке мы будем варить Имотикию. Кто может сказать, что это такое?       Никто не поднял руку. Снейп скорчил скучающую гримасу и продолжил.       — Имотикия — зелье, которое раскрывает состояние души человека, сварившего его. Если вы счастливы, то оно будет иметь вкус и даже самый запах веселья, если несчастны — то испробовавший зелье станет печальным, может впасть в депрессию или начать рыдать. Я был сильно против того, чтобы позволять вам готовить подобное снадобье, но директор настаивал, что в этом возрасте ученикам уже следует понимать ту меру ответственности, которая лежит на плечах каждого из вас по отношению к окружающим. Так что в следующий раз перед тем, как из простого любопытства подмешивать соседу персонально направленный афродизиак, очень рекомендую задуматься о последствиях… И особенно это касается женской-половины-школы! — с явной угрозой и вместе с тем многообещающе прошипел Снейп, так что пара девочек на передних рядах озабоченно переглянулась.       — Что еще за дизиак? — шепотом поинтересовался Рон.       — Понятия не имею, — отрапортовал ему Гарри. — Видимо, какой-то ингредиент — из Африки.       — Тихо там! На странице сто двадцать девятой вы найдете рецепт Имотикии: он не особенно сложен. Но я вас сразу предупреждаю, Уизли и Поттер, а также вас, Браун и Патил, что нет никакого смысла соваться носом в чужой котел: конечное зелье у каждого из вас получится разное. В конце урока вы сами попробуете получившееся снадобье и обменяетесь им с соседом. Мне все равно, кто из вас, кого и в какой последовательности будет им травить. Задача урока состоит в том, чтобы вы поняли, что человеческие чувства — не игрушка. Приступайте!       Резким движением он запахнул на себе мантию и отвернулся, прошествовав в дальний конец класса, откуда и продолжил наблюдение, зловеще посверкивая глазами из-за завесы падавших на лицо волос. Снейп не хотел, чтобы его видели: слишком уж он был напряжен. И не он один. Гермиона тоже застыла перед котлом, не шелохнувшись, потому что прекрасно представляла себе действие Имотикии на испившего ее человека и уже заранее предвкушала, что именно произойдет, когда Северус снимет с ее зелья пробу… Подобная мысль кого угодно могла привести в отчаяние — плечи ее поникли. Но делать было нечего, и волшебница принялась нехотя листать книгу. Разумеется, она могла испортить приготовленное зелье, но разве это стало бы выходом? Такое решение приведет только к новым издевкам, ибо от своего прежнего амплуа Северус так и не отказался.       — И как же мне быть? — беззвучно бормотала волшебница, невидящими глазами уставясь в пустой котел.       — Что с тобой, Гермиона? — с искренним участием обратился к ней Невилл. — Ты неважно выглядишь.       Та кисло улыбнулась.       — Все в порядке, Невилл, — мотнула она головой, отгоняя непрошенные мысли, — просто пытаюсь себе кое-что уяснить. — И нарочито завозилась с ингредиентами.       Единственное, что она действительно пыталась себе уяснить, это почему Северус вдруг решил разорвать то, что между ними было. Внятного ответа не находилось. В то же время она почему-то отказывалась верить в то, что ему просто-напросто могло наскучить ее общество, и обращала свое внимание на странные обстоятельства этого «разрыва». Все произошло настолько внезапно, что единственную реальную причину Гермиона видела только в возможном вмешательстве кого-то еще, кто влез в их отношения со стороны, вынудив Северуса резко пойти на попятную. И гадать тут было нечего. «Люпин, это его рук дело», — кусая губы, в который раз повторила свою мысль Гермиона, так что Невилл, сидевший поблизости от нее, на мгновение забыл про рецепт и озадаченно прислушался. Да, это должен быть он, но у волшебницы не было доказательств. Только оставшиеся в памяти недомолвки и странные наводящие вопросы, которые профессор задавал Гермионе как бы вскользь, да беспокойство, что она замечала в последнее время в его облике, но ошибочно приписывала приближающемуся полнолунию. Было во всем этом что-то не то… И когда она, набравшись храбрости, решила, наконец, выведать, какое именно отношение к этой истории имеет Люпин, тот как нарочно начал избегать ее.       Как и Северус…       Вряд ли это было совпадением. В первые дни, когда Снейп заявил Гермионе, что прекращает с ней всякий контакт, она еще пыталась поговорить с ним и прояснить ситуацию, но он заперся от девушки на замок, решив свести на нет любую возможность для их случайной встречи. Он даже перестал заглядывать в Большой зал. А во время уроков просто игнорировал, подчеркнуто не замечая хорошо знакомые ему вопрошающие взгляды и ее нелепые попытки остаться после занятий, чтобы вынудить начать разговор. Все это подрывало веру Гермионы: веру в саму себя, в свои силы и в то, что между ними вообще существовало хоть что-то реальное и осязаемое. Но какова бы ни была причина, Снейп выполнил свое обещание, порвав тончайшую нить их отношений вернее хирургического ножа. И Гермиона снова оказалась одна. Потерянная, опустошенная и несчастная.       Несколько раз ей хотелось взять себя в руки: не в характере волшебницы было сидеть на месте и унывать. Но шумное веселье гриффиндорской гостиной, где Гермиона попыталась было скрыться от своей тоски, вызывало лишь головную боль и отвращение. Друзьям, слава Мерлину, тоже было не до того. Рон был постоянно занят Лавандой: они то целовались в самых невообразимых углах, то во весь голос препирались. Разумеется, у всех на виду. Гарри тем временем предпринимал неловкие попытки ухаживания за Чжоу Чанг. Не сказать, чтобы особенно успешные. Так что лучшие друзья, по всей видимости, до сих пор ничего не подозревали, и это ее вполне устраивало. Одна только Джинни, серьезно нахмурив брови, однажды вытащила Гермиону за локоть в коридор и шепотом потребовала отчета, что с ней такое происходит. Гермиона ляпнула первое, что взбрело в голову, а именно, будто ее чувства не так давно отверг Энтони Голдстейн. Услышав это, Джинни лишь сочувственно хмыкнула. Голдстейн, посещавший вместе с ними занятия клуба по Защите, за все это время перекинулся с Гермионой от силы тремя словечками. К тому же, у него была подружка: когтевранка, как и он сам. «Ну-ну, — она неодобрительно покачала головой, но углубляться в расспросы не стала. — Дело, конечно, твое, Гермиона, но кто бы это ни был, знай — он того не стоит». Затем развернулась и ушла. «Конечно, она права, — печально соглашалась Гермиона, — только вот мои отношения с Северусом — далеко не заурядный случай». И снова отправлялась на холм к одинокому дереву, где они недавно расстались…       При этих воспоминаниях внутри Гермионы будто шевельнулась громоздкая ледяная жаба. Волшебница дернулась, прижав левую руку к груди, и на миг задохнулась, ибо боль, снедавшая ее изнутри, сделалась вдруг нестерпимой. Она пыталась скрыть свое состояние, машинально схватившись за учебник, но Долгопупс все равно то и дело поглядывал на нее, совершенно позабыв про урок. «Уж не влюбился ли он», — проворчала под нос Гермиона и принялась готовить Имотикию. Как видно, этого позора ей было не избежать.       Зелье, действительно, готовилось достаточно просто. К обычной основе прибавлялось немного мускуса, три скрупула толченых щупалец северной медузы, четыре капли лунной росы и мандрагору с омелой — в равных долях. А дальше начиналась, собственно, магия. От учеников требовалось трижды окунуть в полученный отвар кончик волшебной палочки, каждый раз повторяя про себя коротенькое заклятие: «Аффектус кордис». При этом в первый раз над котлом образовывались и зависали многоцветные капельки переливчатого тумана, на второй — его облачко неожиданно быстро опадало в котел, а само зелье меняло цвет и запах, ну, а на третий зельевару предстояло услышать, по выражению книги, «отзвук своего сердца», означавшего, что зелье готово, и им можно поделиться с другим. Каким это образом зелье могло «звучать», никто из ребят пока не знал, но в какой-то момент присутствующие в классе ученики один за другим начали ошарашенно восклицать и переглядываться.       — Дин, ты это чувствуешь? Котел вибрирует — я слышу звук китайского гонга! — в несказанном удивлении заявил Симус.       — Нет, — Дин Томас пожал плечами, — зато я слышу тихие помехи, словно от потерявшего волну радио. — И при этих словах он заглянул в свое зелье так, будто ожидал найти там действующий радиопередатчик.       — Это потому, что эти помехи у тебя в башке! — как мог доступнее объяснил Драко и тут же всех проинформировал, что сам он слышит торжественные звуки фанфар. — Видимо, так будут отмечать мою предстоящую победу в матче.       — Или твой позор извечного ищейки-неудачника, — краснея от сдерживаемого возмущения, шепнул Рон на ухо Гарри. Самому Рону на миг показалось, что он различает рассерженный голос матери, исходивший со дна котла, а потому предпочел оставить при себе громкие замечания. Ему очень не хотелось и в этот раз провалить задание Снейпа, особенно такое простенькое.       Тем временем профессор отдал приказание поделиться с ближайшим соседом только что приготовленной Имотикией и принялся ходить по рядам, присматриваясь к котлам и принюхиваясь к содержимому.       Как ни старались подружки Лаванда и Парвати делать все независимо друг от друга, ничего у них из этого не вышло, и к концу урока обеим казалось, что они просто разлили по склянкам один и тот же отвар. Подобное душевное единение было просто невообразимо. Поэтому они не стали пробовать его друг у друга, а предложили это сделать Дину и Томасу, посчитав, что радиопомехи и гонг — не настолько страшные приметы, чтобы не суметь найти в себе мужества отведать их зелья. Сами они утверждали, что из котлов до них доносится «музыка сфер» и певучее мычание Трелони. Дин Томас, втайне влюбленный в обеих сестер Патил разом, ни секунды не колеблясь, выступил к Парвати на шаг вперед и единым духом осушил наполненную склянку. Зрачки его глаз расширились, и он вдруг восторженно произнес:       — Эти помехи — это же явный знак!       — Похоже, работает, — глядя на него, заключил Гарри и опустошил бутылочку Рона, после чего скривился и обиженно произнес. — Почему у меня такое ощущение, будто мне только что устроили хорошую взбучку? И, возможно, даже с пристрастием…       — Потому что именно так я и буду себя чувствовать, если дома узнают, что я опять не справился с задачей! Хватит бубнить и давай сюда свой отвар.       Гарри с улыбкой протянул ему свое зелье, от которого исходил легкий запах лакированного дерева, мокрой земли и нагретого металла. Рон выпил. Глаза его тут же забегали по сторонам, и он крепко обхватил себя руками.       — Волнуешься о субботнем матче, — заметил он, констатируя некую данность.       — Угадал. Мы уже пропустили две тренировки из-за плохой погоды. Вдобавок Анджелина снова поссорилась с Фредом, а Чистомет Алисии, как я слышал, начал вихлять на прямой. Так что произойдет чудо, если когтевранцы не разнесут нас!       Рон скис. Очевидно, что последнее замечание, в первую очередь, касалось до него самого как вратаря команды, из состава которой его до сих пор почему-то еще не выгнали. Но если он снова начнет психовать при виде табло с очками, как это уже бывало и не раз, Анджелина тут же выбросит его и не посмотрит, что Рон — лучший друг Гарри Поттера. Поэтому он просто ограничился коротким «прорвемся» и вернулся к котлу, давая проход приближающемуся Снейпу. Тот уже закончил осматривать зелья на стороне Слизерина и теперь медленно продвигался между столами Гриффиндора.       Как и следовало ожидать, при виде результатов Парвати и Лаванды зельевар закатил глаза, однако выставил обеим Выше ожидаемого. Вот уж чего точно ни одна из них не ожидала от обычно зловредного профессора. Те же оценки получили Дин и Симус. Первый — за потерю связи с реальностью, а второй — за боевой дух перед ожидавшей его за теплицами дуэлью. За ними следовали Рон с Гарри. Оба затаили дыхание.       Возле котла Гарри Снейп выдал лишь короткое замечание о том, что нервы нужно лечить, а не пускать все на самотек. Иначе есть риск вновь угодить на первые страницы таблоидов под незабвенным заголовком «Гарри Поттер "нездоров и опасен"». После чего настала очередь Рона, и мужчина против воли нахмурился. Его отвар выглядел безупречно, переливаясь на свету сливочными бликами и издавая душистый аромат домашней выпечки и свежесобранных яблок. «Довольно обнадеживающе», — пробормотал зельевар, однако его самого это нисколько не убедило. Зачерпнув, он опасливо пригубил напиток и весь сморщился, как до него Гарри, став похож на обесцвеченный сухой абрикос.       Рон, напротив, немедленно побагровел от стыда.       — Если бы все Ваши зелья были такими же удачными, как это, мистер Уизли, — притворно вздохнув, заметил профессор, глядя, как у того загораются энтузиазмом глаза, — Вы бы вполне могли рассчитывать на стабильное Выше ожидаемого. Но поскольку это единственное на моей памяти удавшееся Вам зелье, я, скорее, предпочту считать это чистой случайностью или ошибкой фортуны, нежели результатом Вашего собственного труда. — Ученики захихикали, но тот жестом остановил их. — Тем не менее, — сочувственно продолжал Снейп, — Вы всегда можете написать домой о том, что в кои-то веки превзошли сами себя, и им стоило бы Вами гордиться. Все-таки Слабо — намного лучше, чем Отвратительно, как Вы считаете?       Тут он глумливо осклабился, и все слизеринцы захохотали. А Рон оказался повержен — уже окончательно и бесповоротно.       Напоследок, под общий шум острот и насмешек, адресованных Гриффиндору, Снейп нехотя подошел к котлу волшебницы. Почему-то ему казалось, что держать себя в руках в ее присутствии с каждым разом становится все труднее, и все же он не мог бесконечно избегать ее. Стоило Гермионе войти в класс — непременно последней, словно она нарочно оттягивала момент их встречи — как внутри у него все замирало и скручивалось, будто туго натянутая пружина. Кровь в жилах пульсировала, по телу прокатывался озноб, и Снейп делал все, что угодно, лишь бы не смотреть на ту, кто безраздельно владел его мыслями и кто так отчаянно искал в его взгляде ответа на свой вопрос: «Почему?» Это было невыносимо.       Но на этот раз она не смотрела ему в лицо, заставляя ноющее сердце низвергаться в глубокую, черную пропасть. Она лишь тихо стояла перед ним с низко опущенными ресницами, что скрывали от мира печально потускневшие глаза. Вся она как-то сжалась перед ним, съежилась, будто пыталась стать невидимкой. И при взгляде на нее у Северуса сжалось сердце. Наконец, он осторожно подцепил небольшую дозу зелья и поднес к лицу, принюхавшись. Прозрачно-янтарная жидкость мягко благоухала.       Некоторое время Снейп молчал. И Гермиона ощущала, как тяжело ухает ее сердце, как кружится в его присутствии голова. Он снова был так близко, на расстоянии вытянутой руки. И она просто не могла совладать со своими чувствами. Но бледное лицо перед ней оставалось совершенно бесстрастным, взгляд был расфокусирован. С секунды на секунду он собирался сделать глоток… И раз уж тому суждено было случиться, она хотела видеть выражение его глаз в тот момент, когда он, наконец, все поймет…       — Кипарис… — неожиданно прошипел зельевар и следом отчеканил. — Не самый — лучший — выбор.       Одним быстрым рассчитанным движением он опустил свой черпак вниз, выплеснув ароматную жидкость, и, уже не глядя на волшебницу, пошел дальше, мгновенно потеряв к ней всякий интерес. Когда же последняя очнулась от шока, тот уже громко бранил за недоваренное зелье Долгопупса.       Гермиона с трудом сумела нацепить на себя выражение полного безразличия, которое за последнюю неделю почти привыкла надевать, когда Снейп оказывался рядом. И все же от наблюдательного взгляда не могла укрыться вся глубина ее страдания, царившего в карих глазах. Чувствовала она себя так, словно ее ударили наотмашь. Но, сдержав слезы, она наполнила склянку получившимся зельем и молча левитировала преподавателю на стол, так, словно ничего не случилось. Невиллу было ее искренне жаль. Ее зелья он так и не попробовал.       — Как ты думаешь, чего это Снейп привязался к кипарису Гермионы? — Рон больно толкнул Гарри локтем в бок. — По-моему, неплохое растение, вечнозеленое, хорошо пахнет и зубов у него нет. — Тут он с содроганием вспомнил восхищенные рассказы мадам Стебль об ее гигантском Осколоссусе.       — Рон, даже мне, выросшему среди маглов, известно, что кипарис — символ смертельной скорби.       — Так разве у Гермионы кто-то умер? — не без толики беспокойства возразил тот.       — Насколько мне известно, нет, — Гарри пожал плечами.       — Вот именно, — вторя своим мыслям, продолжал Рон, — ты слышал, как он сказал, что Гермиона сделала не лучший выбор? Ну, про кипарис-то этот… Как будто она может приказать себе, что должна чувствовать.       Гарри задумчиво посмотрел на Гермиону, старательно завесившую волосами свое лицо.       — Странно они ведут себя в последнее время. Гермиона стала какой-то, — Рон подбирал нужное слово, — подавленной что ли. Почти ни с кем не разговаривает, мало интересуется нашей успеваемостью, даже поднимать руку на уроках стала гораздо реже. А этот, — кивком головы он указал на темную фигуру зельевара, — ходит по замку, как тень, целыми днями и все вынюхивает что-то, как пес. Даже орать на нас перестал. А на днях я видел его на холме шныряющим вдоль озера. Ну, знаешь, там еще растет такое раскидистое дерево. Вот я и думаю, с чего бы все это? Может, он что-то затевает?       Гарри покачал головой. Рону, несомненно, очень хотелось, чтобы Снейп оказался замешан в чем-нибудь предосудительном. Особенно после полученного ими разноса. С Гермионой же, как ему казалось, все обстояло куда как проще. Она единственная из всех троих оставалась в одиночестве, в то время, как сами Рон с Гарри только и думали, чтобы побыть наедине с Лавандой и Чжоу. И в этом смысле лучший друг давно сумел опередить его. С другой стороны, беспокойство Рона в некоторой степени передалось и самому Гарри, поэтому про себя он решил тем же вечером расспросить Гермиону о том, что у нее случилось, и что она думает о подозрительном поведении профессора. А если ничего из этого не выйдет, они всегда могли прибегнуть к последнему средству, попросив помощи у Джинни. И Рон с ним согласился.       Однако у волшебницы тем вечером были совершенно другие планы. И вместо того, чтобы выслушивать от друзей наводящие вопросы о своих проблемах, она прямо в лоб спросила Гарри, куда тот подевал волшебный свиток с Картой мародеров.       — Ты же был с ней неразлучен весь третий и четертый курс, а теперь, чтобы найти свою Чжоу, — тут Гарри вылупил глаза, а Рон прыснул, — тебе приходится сперва обойти по меньшей мере половину школы. Скажи прямо, ты потерял ее на кладбище?       — Нигде я ее не терял! — придя в себя, возмутился таким напором Гарри. — Вернуть Карту потребовал от меня Люпин. Еще в начале учебного года.       — И ты отдал?       — А что, по-твоему, я должен был делать? Отказать ему? Это он создал Карту вместе с моим отцом и Бродягой, и она по праву принадлежит ему.       — А он говорил, зачем она ему понадобилась? — сузив глаза, потребовала Гермиона.       — Понадобилась? — переспросил тот. — Он забрал ее со словами, что Карта принесла нам куда больше вреда, чем пользы. И что я слишком привык полагаться на нее, вместо того, чтобы думать самому, из-за чего попался в итоге Краучу. Он и слышать не хотел о том, что именно Карта помогла нам спасти Бродягу от смерти.       — И почему он так решил? — нахмурился Рон, перестав уминать бифштекс.       — Он сказал, — понизив голос, объяснил Гарри, — что если бы не Карта, то я бы никогда не узнал о существовании Петигрю. А Бродяга, следивший за ним все это время из Хогсмида, просто нашел бы способ рано или поздно добраться до него сам…       Гермиона на это с сомнением покачала головой.       — В общем, он уверен, что если бы не Карта, ничего из случившегося у Визжащей хижины и после… никогда бы не произошло.       — Ну, хоть в этом я с ним отчасти согласна.       — Что ты говоришь, Гермиона! — запротестовал Рон. — Так бы мы никогда не поймали Петигрю.       — Мы его так и так не поймали, — возразила Гермиона.       — И ты туда же!       — Короче говоря, Люпин заявил, что от Карты лишь одни неприятности, и всем будет лучше, если ее предадут забвению.       — Только не говори, что Люпин ее уничтожил! — не поверив ушам, встрепенулся Рон, и на пол полетели задетые им тарелки.       — Ну, это вряд ли, — пожал плечами Гарри, хотя ему было бы искренне жаль потери столь дорогого его сердцу артефакта. — Уверен, она до сих пор находится у него. А ты как считаешь, Гермиона?       — Забвению, значит, — покусав губу, шепнула себе волшебница, но Гарри не расслышал.       — Что ты сказала?       — Нет, ничего, — пробормотала она и, толком не попрощавшись, вышла из Большого зала.       Друзья растерянно переглянулись.       — Мне кажется, она опять что-то расследует, — делился Рон впечатлениями, сосредоточенно пережевывая кусок слоеного пирога. Состоявшийся минутой ранее разговор вполне уверил его в том, что с Гермионой все в полном порядке. Просто она не ставила никого в известность о своих поисках вплоть до получения конечного результата. А стало быть, и беспокоиться не о чем. — Расслабься, Гарри. Что бы это ни было, на этот раз Василиск Гермионе не грозит.       — То-то и оно. Похоже, что на сей раз это Люпину будет грозить Гермиона.