Трудное решение

      Через три дня в Большом зале Хогвартса состоялось официальное вступление в должность нового преподавателя полетов. Мадам Трюк к тому времени уже покинула школу, поэтому ученики могли наблюдать Виктора Крама сидящим тем вечером на ее месте между Макгонагалл и мадам Стебль. Болгарин выглядел бледнее обыкновенного, он нервно озирался по сторонам, то и дело конфузливо поправляя черно-зеленую мантию, и старательно выискивал кого-то глазами. По-видимому, за столько лет, проведенных в спорте, он так и не смог до конца привыкнуть ко всеобщему вниманию.       Тем временем Дамблдор встал за кафедру, обращенную к четырем факультетам, поздравил учеников с началом учебного полугодия, пожелал успехов и наконец объявил:       — А теперь я хотел бы сказать несколько слов об изменениях в преподавательском составе школы. Как некоторые из вас, должно быть, уже знают, мадам Трюк недавно покинула нас по просьбе Национального квиддичского комитета. В этом году она будет судить отборочные матчи между командами, претендующими на место в молодежной лиге. С нашей стороны мы желаем ей в этом всяческих успехов. На освободившееся, таким образом, место преподавателя полетов назначен новый педагог. Мера эта временная, но позволю себе заметить, что многим в этом зале она придется очень по душе. С большой радостью и к моему великому удовлетворению я хочу представить вам ловца Болгарской сборной по квиддичу и чемпиона школы Дурмштранг — Виктора Крама.       Дамблдор повернулся вполоборота к ученикам и вытянутой рукой указал на хмурого юношу за столом преподавателей. Тот встал и неуверенно кивнул в знак признательности. В тот же миг зал разразился бешеными аплодисментами, многие одобрительно засвистели: стало очевидно, что у Крама довольно болельщиков не только у себя дома, но и в Хогвартсе. Затем Дамблдор жестом призвал учеников к спокойствию, Крам сел, и через некоторое время зал затих.       — Мы приветствуем Виктора в стенах Хогвартса и надеемся, что очень скоро он сможет почувствовать себя здесь как дома. А это зависит уже от нас, ее преподавателей и студентов. Я понимаю, что за то время, пока проходил турнир Трех волшебников, многие ученики подружились с Виктором, но я призываю всех без исключения учащихся отнестись к мистеру Краму с должным уважением, приличествующим его положению педагога. Прошу вас меня простить за это и так всем очевидное замечание. Также Виктор изъявил желание, чтобы к нему обращались не с обычной приставкой «профессор», как к другим учителям, а называли его просто «мистер Крам». Я думаю, никто против не будет. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сегодня сообщить. Виктор, еще раз добро пожаловать, все мы очень Вам рады. А теперь… за еду!       Ученики накинулись на ужин, многие снова захлопали, кто-то скандировал боевой клич болгарской сборной «Сила и скорость к победе дорога», правда, слов никто толком не знал, поэтому их выдумывали на ходу.       Между тем за столом слизеринцев ясно ощущалось особо сильное возбуждение. Гарри видел, как Драко Малфой что-то нашептывал на ухо Крэббу и Гойлу, которые в ответ подобострастно хихикали и с презрением поглядывали на стол гриффиндорцев. Затем Малфой встал, аккуратно расправил мантию и, всем своим видом излучая высокомерие, направился к преподавательскому столу. Рон немедленно ткнул в бок Гарри.       — Посмотри-ка на Малфоя, что это ему там понадобилось?       Малфой обогнул преподавательский стол спереди и неспешным шагом стал продвигаться вдоль сидящих профессоров к Краму. Заметившие его приближение Флитвик с Макгонагалл озадаченно переглянулись, но предпочли не вмешиваться. А Крам, как видно, в один момент догадавшийся, что именно понадобилось здесь белобрысому слизеринцу, заметно помрачнел.       До предела вытягивая шеи и будучи весьма заинтригованными всем происходящим, Гарри с Роном увидели, как болгарин, которому Малфой начал что-то быстро и горячо объяснять, с каждым услышанным словом все больше насупливал черные брови и мрачнел. Едва слизеринец окончил свою речь, Крам пальцем указал на стол преподавателей, за которым сидел сам, затем перевел его на стол Гриффиндора и под конец отрицательно покачал головой. Что он при этом отвечал, можно было бы понять исключительно по лицу Малфоя, но он, как назло, стоял к друзьям спиной.       — Я просто уверен, что он приглашает Крама присоединиться к своему столу! Смотри, как все слизеринцы притихли, наверняка ждут, какой ответ принесет им Малфой.       — Должно быть, ты прав, — подтвердил эту догадку Гарри.       Малфой вскоре вернулся к столу с явным видом оскорбленного человеческого достоинства: глаза метали молнии, вздернутый нос подергивался, а плотно сжатые губы сложились в одну угрожающую линию на тонком красивом лице. Он не скрывал острого чувства разочарования и бешенства, которое овладело им от крамовского отказа. Едва он сел, как Крэбб с Гойлом попытались выведать у него подробности, но Малфой на них лишь огрызнулся.       Ужин был в самом разгаре. Ученики уже начали ходить меж факультетов, отделяясь от своих столов по одному и небольшими группками, приветствовали своих друзей и знакомых, смешиваясь, таким образом, друг с другом. Увидев в этом подходящий момент, Крам поднялся из-за стола преподавателей, поблагодарил директора за гостеприимство, извинился перед остальными и шаркающей походкой побрел в сторону стола гриффиндорцев. Его приближение было встречено радостными криками.       — Виктор! — подлетела Гермиона и почти бросилась Краму на шею. — Почему же ты ничего мне не сказал? Я так рада тебя видеть! — восторг волшебницы был неподдельным. — Иди скорее к нам.       Так случилось, что о назначении Крама преподавателем полетов знали, кажется, одни лишь первогодки и, может быть, второкурсники, то есть непосредственно его будущие ученики и те, кто надеялся попытать счастья в родной квиддичской команде. Студенты постарше, у кого этот предмет отсутствовал, просто не слышали об уходе мадам Трюк, тем более, что ее вызов на отборочные матчи совпал с рождественскими каникулами. Только команды всех четырех факультетов были заранее поставлены в известность о том, что новым судьей на школьных матчах будет не кто иной, как болгарский ищейка.       — Гарри, но ты-то совсем не выглядишь удивленным. Ты все знал! Почему же мне не сказал?! — набросилась на него Гермиона.       Тот сделал вялую попытку защититься.       — Я думал, ты знаешь.       — Но я же не интересуюсь квиддичем, — сердито отчеканила она.       — Так Виктор же написал тебе, — с крайним изумлением отозвался Гарри. — Я сам узнал об этом только во время каникул, но из-за всего, что произошло… — тут он выразительно сверкнул на подругу глазами, — у меня это вылетело из памяти.       — Да, — глухо подтвердил Крам, и все лица разом обернулись, — я тебе писал, но ты… не ответила…       И тут до Гермионы дошло. Весь последний месяц она была настолько поглощена своими страданиями и мыслями о Снейпе, что даже не трудилась вскрывать приходящую к ней почту. Родители не писали Гермионе писем, они избегали пользоваться совами, поэтому она общалась с ними другим способом, который любезно подсказала ей Макгонагалл еще три года назад. А что до остальных почтовых отправлений, так ей было просто не до того. Но как же она могла не заметить сообщение от Виктора!       — Да ладно тебе, Гермиона, — улыбнулся ей Фред. — Все равно всем хочется узнать, каким это образом Виктор… ой, простите, мистер Крам… — Фред деланно выпучил глаза. Крам рассмеялся, — оказался у нас в Хогвартсе.       — Ну же, Виктор, рассказывай! — поддержал брата Джордж и придвинул к Краму стакан тыквенного сока.       Оказалось, что после сдачи экзаменов в Дурмштранге, а учатся там не семь лет, как в Хогвартсе, а целых восемь, Крам посвятил себя исключительно игре за сборную, но очевидные неуспехи команды на последнем чемпионате заставили его задуматься о том, чтобы начать что-то новое. Главное условие он видел лишь в том, чтобы его деятельность была так или иначе связана с полетами, потому что без метлы он своей жизни просто не представлял. И тут совсем неожиданно ему пришло сообщение от Дамблдора с приглашением заменить отсутствующую мадам Трюк вплоть до окончания учебного года. В случае согласия директор обязывался предоставить Краму наилучшие условия для работы, личный кабинет и просторные покои рядом с башней Гриффиндора. При этом в письме всячески подчеркивалось, что преподавательская деятельность никак не скажется на его участии в чемпионате в составе Болгарской сборной: Дамблдор дал Краму слово отпускать его на все матчи кубка без исключения.       — Значит, им придется подстраивать школьное расписание под твои игры! Вот это да, — Фред был поражен.       — Видимо, — коротко согласился Крам.       — Слушай, а что хотел от тебя Малфой? — Рон все-таки не удержался и выпалил этот давно мучивший его, да и многих других, вопрос.       — Приглашал к столу Слизерина. Я отказал.       — Ну, и правильно. Это в прошлый раз Каркаров заставил вас туда сесть, потому что они со Снейпом старые приятели. Но сейчас ты можешь сидеть, где хочешь — мы тебе всегда рады, — и Рон помпезно обвел руками стол гриффиндорцев. Многие энергично закивали.       Крам с благодарностью пожал ему руку, и тот мгновенно покраснел.       — На самом деле я всегда удивлялся тому, что в Хогвартсе в общем зале стоит не один, а целых четыре по-разному украшенных стола. Студенты со всех факультетов неизменно соперничают за обладание кубком школы и даже спят в разных частях замка. В моей стране все учатся вместе, а на уроки ходят небольшими безымянными группами, но они не соревнуются друг с другом. И у нас нет разделения на факультеты, вернее, Дурмштранг — это как один большой дом Слизерина. — Тут многие скривились. Крам усмехнулся. — Мы все обречены учиться на нем, но это не значит, что каждый из нас в будущем обязательно станет темным магом. Точно так же я не думаю, что каждый выпускник с факультета Слизерин — настоящий слизеринец, а в Гриффиндоре — сплошь благородные храбрецы.       — Петтигрю, вот, кто должен был учиться не у нас, а у этих зеленых питонов. Мерзкий предатель, — с чувством зашипел Рон.       Крам нахмурился. Он не понял, о ком именно говорил волшебник.       — Я хочу сказать, что мне странно видеть в Хогвартсе это искусственное разделение, пускай оно и имеет для себя историческую подоплеку в лице четырех волшебников-основателей, в то время как в Дурмштранге, так славящемся преподаванием темных искусств, все стараются жить как одна большая семья.       Гарри, до этого момента молчавший и внимательно слушавший рассуждения Крама, вдруг невыразительно произнес:       — Шляпа предлагала мне идти в Слизерин…       Сидевшие за столом, все, кто участвовал в разговоре, тотчас умолкли и дико уставились на Гарри.       — Шляпа на распределении… Она предлагала мне пойти в Слизерин, уверяла меня, что там я достигну небывалых высот славы. Но пока я сидел на стуле, а она принимала решение, я до боли в голове думал, что пойду куда угодно, только не в Слизерин. Шляпа будто услышала меня и отправила в Гриффиндор. Но она явно не приветствовала мой выбор. И потом, когда мне снова представился случай надеть ее, она повторила свои слова, что я бы прекрасно учился на Слизерине.       Казалось, больше всех этой новостью был шокирован Рон. Ну, конечно, вся его семья, начиная с родителей, продолжая старшими братьями и близнецами и заканчивая самим Роном с сестрой Джинни, оказывались в Гриффиндоре, едва Шляпу заносили над их рыжими головами. Гарри спрятал лицо, словно его кто-то пристыдил. Но внезапно он почувствовал, как Рон ободряюще хлопает его по плечу.       — Но ты же здесь, Гарри. Да и славы тебе, по-моему, вполне достаточно.       Гарри улыбнулся ему в ответ. А Гермиона, пожав плечами, вдруг вставила:       — Ну, и что? Мне она тоже предлагала пойти в Когтевран. Я, конечно, не просила ее специально направить меня в Гриффиндор, но она явно колебалась.       Сидящие за столом начали живо обсуждать услышанное, строя догадки о методах распределения Шляпы, и Крам тут же воспользовался моментом, чтобы шепотом переговорить с волшебницей.       — Эрмиоуна, — называя на свой лад, позвал ее Крам, — я только теперь прибыл в Хогвартс, не более трех часов назад, и первым делом пытался найти тебя, но ни в Зале, ни в вашей гостиной, ни в библиотеке тебя не было. Я хотел, чтобы ты узнала лично от меня, что… я остаюсь здесь…       Крам замялся, в растерянности потирая висок. В ответ Гермиона нахмурилась и тяжело вздохнула. Три часа назад она с точно таким же, как теперь у Крама, потерянным видом бродила на берегу озера и теребила в руках его пурпурный цветок. Гермиона некоторое время молчала, думая о чем-то своем, пока Крам внимательно вглядывался в ее лицо и силился угадать ход ее мыслей.       — Виктор, — наконец, сказала она серьезным тоном, — твой приезд — это лучшее, что могло случиться в школе… что могло случиться со мной за последние полтора месяца.       Виктор слегка улыбнулся, но Гермионе была прекрасно известна эта его невыразительная манера выказывать крайнюю степень радости лишь одними уголками губ. Они посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, принялись молча уплетать десерт.       В эту минуту всеобщей расслабленности и веселья на двоих подростков, ученицу и преподавателя, была устремлена лишь одна пара черных, внимательных и холодных глаз. Весь вечер Снейп не упускал обоих из вида ни на секунду, не без основания опасаясь неминуемой встречи. Все время, пока Крам сидел с ним рядом за одним столом, профессору зельеварения буквально кусок не лез в горло. Когда же болгарин ушел к столу гриффиндорцев, и Гермиона бросилась его обнимать, Снейп окончательно пал духом. Он был настолько поглощен ими обоими, что не заметил, как сам стал объектом чужого наблюдения.       — Северус, я прошу Вас… — предостерег его Дамблдор и накрыл своей ладонью его сжавшуюся в кулак руку. Снейп посмотрел на директора, не поворачивая головы, одними глазами. — Ведь этого мы и добивались.       — Это Вы… добивались, — злобно возразил профессор.       — Пусть так. Но Вы дали слово держать себя в руках.       — Я ничего такого не обещал, Дамблдор. — Снейп резко встал из-за стола, его глаза были наполнены гневом и болью, и, уже обращаясь ко всем, он тихо добавил. — Прошу прощения, меня ждут дела. Если понадоблюсь, я буду в своем кабинете.       Дамблдор едва заметно кивнул.       Мужчина черной тенью метнулся через Зал к широко распахнутой двери, взметая за собой мантию, словно то были огромные, темные крылья. Он грозно шагал вдоль длинных столов и нарочно глядел только вперед, заставляя преграждавших ему путь учеников молча расступаться перед собой. Но едва он достиг места, где сидел Крам с Гермионой, ноги изменили ему, и на одно крошечное, почти неуловимое, мгновение он остановился, скорее, лишь сбавил шаг, но Гермиона это почувствовала, и ее сердце остановилось вместе с ним.       С того самого вечера Крам и Гермиона почти не расставались. Удивительно, как легко им было друг с другом. Они не виделись полгода с момента окончания турнира Трех волшебников, и даже их медленно затухающая переписка обещала вскоре сойти на нет, но теперь, едва встретившись вновь, прежняя симпатия нежданно выродилась в глубокую привязанность и полнейшее согласие. Раньше, когда они только познакомились, и Крам лишь начинал неуклюже ухаживать за Гермионой, ее сильно тяготила его безмолвная суровость на вечно бледном, угрюмом лице. А теперь этих двоих везде видели вместе, и такое просто поразительное взаимопонимание было очевидно всякому.       Как оказалось, у преподавателя полетов было довольно много свободного времени. Крам был занят в основном в первую половину дня, после обеда стараясь провести несколько часов с Гермионой. И она была этому только рада, потому как в последние три года обучения в школе ученикам отводилось гораздо больше времени для самостоятельной подготовки, а быть одной ей совсем не хотелось. Так у них и повелось. Крам провожал Гермиону на ее занятия, а она, в свою очередь, стала периодически ассистировать ему на уроках. В перерывах они неспешно прохаживались по коридорам и аллеям замка, беседуя о магии, учениках и школьных событиях, а после обеда часто сидели на холме под большим раскидистым буком, глядя на озеро и возвышающиеся над ним горы, устраивали дуэли во дворе и загадывали друг другу заклинания, читали книги в библиотеке, вместе готовились и ходили на квиддич. Даже профессора часто украдкой останавливались, глядя на их хитроумные заклинания, и загадочно улыбались. Вскоре предположение о том, что эти отношения со дня на день перерастут в настоящее чувство, стало делом почти решенным.       Когда Крам был рядом, Гермиона отдыхала от терзавшего ее все последние недели одиночества. Он был умен и по обыкновению молчалив, предпочитая слушать, а не говорить, и при этом как никто другой мог поддержать беседу. Но и в полной тишине она чувствовала себя хорошо, наслаждаясь покоем в его компании, как-будто не было тех дней, проведенных в отчаянии и слезах. Стоило ему лишь появиться, как в ее душе настал, нет, не мир, но затишье. Гермиона понимала, что Крам нравился ей как человек и как друг, даже больше, чем просто друг. Высокий, худой, с длинными, черными волосами, бледной кожей и темными гипнотизирующими глазами, вечно хмурый и неразговорчивый, он так сильно напоминал ей ее Северуса. Это был Снейп в миниатюре. И все же не он.       В свою очередь, Крам сразу почувствовал, что у Гермионы что-то лежало на сердце, нечто тяжелое, причинявшее ей боль, о чем она не просто не хочет, а не может пока рассказать, и он не расспрашивал ни о чем, просто позволяя отогреваться ее душе рядом с собой. Вместе с тем Крам был безумно рад просто находиться около нее, слышать ее голос, делиться с ней своими мыслями, знать, что он нужен ей. Уже одно это делало его по-настоящему счастливым. Но было кое-что, что он сам не сказал Гермионе. В тот день, когда он получил приглашение из Хогвартса, внутренне Крам уже понимал, что заранее принял его, невзирая ни на какие условия и предстоящие сложности. Он хотел ехать, только чтобы снова быть с ней, и даже не подумал о том, будет ли она ему рада.        — Почему ты никогда не ешь за столом преподавателей? — спросила Гермиона как-то за обедом порядком уставшего Крама. Дети совершенно не давали ему прохода, постоянно просили показать финт Вронского или прокатить на метле.       — Директор сказал, я могу сидеть там, где захочу. Но мне и не хочется туда идти.       — Почему?       Крам помрачнел.       — Ваш профессор зельеварения наводит на меня ужас. Этим он похож на Каркарова.       Гермиона хмыкнула и как-то печально улыбнулась.       — Это он умеет, — понимающе подтвердила она.       Оказалось, что Снейп невзлюбил Крама с первого дня его появления в школе. И хотя в те редкие случаи, когда профессор все-таки обращался к болгарину, он говорил с ним нарочито вежливым тоном, что уже казалось странным, в этом любезном обхождении чувствовались враждебность и острая неприязнь. Он называл Крама не иначе как «коллега», и в его голосе каждый раз тот улавливал скрытую насмешку. Пару раз Снейп расспрашивал его о Дурмштранге и однажды осведомился о намерениях Крама остаться в школе в качестве преподавателя после возвращения мадам Трюк. Но, получив ответы на свои вопросы, Снейп быстро потерял к нему всякий интерес и уже через неделю делал вид, будто Крама вообще не существует. И все же несколько раз болгарин ловил на себе короткий взгляд профессора, и он мог бы поклясться, что взгляд этот был полон холодной ненависти.       Поведав свои наблюдения Гермионе, Крам машинально глянул на преподавательский стол. Снейпа за ним не оказалось, но ему все равно почудилось, будто жуткий преподаватель зелий даже сейчас откуда-то наблюдает за ним, отчего Краму стало не по себе.       Гермиона решила отвлечь себя от грустных воспоминаний и сменила тему разговора.       — Виктор, я все хотела спросить. Почему ты решил уехать из Болгарии? Ведь ты же был в сборной.       — Я и теперь ловец.       — Да, но ведь ты не можешь тренироваться со всеми. Дамблдор сказал, что будет отпускать тебя только на время игры.       Крам хрипло рассмеялся. От этого жутковатого звука многие оглянулись на них.       — Рон был прав, когда сказал, что ты мало понимаешь в квиддиче. — Болгарин немного приврал, на самом деле Рон сказал «ровным счетом ничего не понимает». — Мне совершенно не обязательно тренироваться наравне со всеми, я ведь ищейка — всегда сам по себе. Так что они спокойно будут тренироваться без меня, ведь в командной игре я не участвую, она полностью лежит на их плечах. Мое дело — просто ловить снитч и по возможности сделать это так быстро, чтобы мы успели выиграть.       Последние слова Крам произнес почти сердито.       — От ищейки не так много зависит, как обычно думают. Я просто ставлю точку в игре, но я не делаю самой игры.       Над этими словами Гермиона вдруг задумалась. Гарри и Рон совсем иначе смотрели на роль ловца в команде, искренне полагая, что эта позиция является чуть ли не единственно важной в команде. И она засмеялась.       — Я сказал что-то смешное? — смутился Крам и тоже неуверенно улыбнулся.       — Просто это здорово сидеть тут с тобой и болтать обо всем. Мне от этого так хорошо.       Крам сконфузился пуще прежнего, на его бледном лице проступил свежий румянец, но он быстро вернул себе бодрость духа. Болгарин повернулся к Гермионе и совершенно неожиданно даже для себя самого протянул руку, чуть приобняв ее за плечи. В ту же секунду тяжелая дверь в Зал с неимоверной силой захлопнулась, и все находившиеся внутри ученики подскочили на своих местах, встревоженно переглядываясь, а Гермиона машинально прижалась к Краму.       — Как странно, — прошептала волшебница, и по ее лицу пробежала тень беспокойства. — Давай лучше пойдем к озеру и закончим обедать там.       Через четверть часа они уже приближались к их излюбленному месту у раскидистого дерева на холме с восточной стороны замка. Оттуда открывался чудесный вид на всю школьную территорию и на широкую водную гладь, с обеих сторон скованную двумя низкими горными цепями.       — Эрмиоуна, — с ноткой скрытого обожания в голосе позвал ее Крам, — позволь, я помогу.       Он протянул к ней руки, и девушка с готовностью позволила перенести себя через широкую проталину. Рядом с Крамом она выглядела хрупкой и нежной, хотя болгарин был худ, но на целую голову возвышался над Гермионой. Крепко обняв ее за талию, он в три прыжка перескочил талый снег, смешавшийся с темной землей у подножия холма, но ставить волшебницу на ноги не торопился. Он еще больше приподнял ее, так что она оказалась высоко над его головой и, начав кружить на месте, засмеялся. Гермиона взвизгнула от головокружения, но даже не подумала вырываться, она лишь закрыла глаза и напряглась всем телом, ожидая, когда тот, наконец, поставит ее вниз. Полеты были явно не для Гермионы. Крам остановился и стал осторожно опускать ее, однако, едва коснувшись кончиком туфель земли, Гермиона открыла глаза, потому что встать на нее Крам ей так и не позволил. Он держал ее сильными руками прямо перед собой и, не отрываясь, смотрел в широко распахнутые глаза Гермионы. Та застыла и, кажется, перестала дышать. Крам улыбнулся ей одними уголками губ и еще ближе прижал к себе, так что ее ноги вместо земли опустились на его ботинки, и они стали почти одного роста. И тогда Крам поцеловал ее. Лишь слегка коснувшись мягких губ, он тут же почувствовал, как его лицо становится мокрым. Он отодвинулся от волшебницы и с недоумением заметил, что та беззвучно плакала.       — Прости. Я знал, что ты еще не готова. Прости меня. — Он смущенно замотал головой и поджал тонкие губы.       Затем Крам крепко обнял ее, обхватив одной рукой за волосы, а другой — за тонкую талию, и на этот раз Гермиона ответила ему своим объятьем.       — Пойдем?       — Да, — шепотом ответила ему девушка, и они вместе поднялись на холм.       — Смотри-ка, что это?       Быстрым движением болгарин нагнулся к земле и схватил что-то со снега, предлагая Гермионе взглянуть. Его рука сжимала пышный цветок гиацинта. Гермиона похолодела.       — Ты замерзла? — заволновался Крам. — Может, тогда вернемся?       Гермиона не ответила. Внезапно налетевший порыв промозглого февральского ветра со злостью и завыванием хлестал их прямо в лицо, но она этого не замечала. Волшебница, не отрываясь, смотрела только на желтый цветок: свежесорванный гиацинт мог быть только от него, от Снейпа. И он говорил о ревности.       Гермиона помрачнела, ее охватила дрожь. Значит, он все это время наблюдал за ними, и ему не нравится, что Гермиона теперь с Крамом. Значит, он все еще… испытывает к ней какие-то чувства. Она повернула голову к замку и глазами стала искать комнаты Северуса. Думал ли тот о ней?       Снейп в ярости ворвался к себе в покои.       — Силенцио! — прорычал он, указывая палочкой на дверь. — Проклятье! Проклятье! Да что он себе вообразил, этот поганый мальчишка! Этот Крам! А как она смотрит на него, — пронеслось у него в голове. — Она всегда улыбается ему. Она давно уже так не улыбалась, непринужденно, радостно, как улыбалась только мне. Она часто смеется, когда он говорит, а тот постоянно пытается дотронуться до нее и сидит до неприличия близко, но это ее ничуть не беспокоит!       Снейп почти прокричал эти слова, его бешенство нарастало, пока большая когтистая лапа выскребала глубокую рану в его душе.       — Да как можно ревновать к какому-то мальчишке? — спрашивал Снейп у самого себя, пытаясь успокоиться. — А так ли прост этот болгарин? Крам сильный волшебник, я сам это видел на турнире. Он мировая знаменитость, младшекурсники его обожают, он популярен и уж точно не беден. Самый известный ищейка в мире. На уроках у девчонок только и разговоров, что о нем, но он явно отдает предпочтение только одной Гермионе. И ей он тоже нравится! Они постоянно вместе. Даже педагоги судачат о них, и их совершенно не смущает, что Крам — преподаватель!       На ум услужливо пришло воспоминание из учительской, когда Макгонагалл вдруг заметила про Крама, как сильно тот похож на самого Снейпа в молодости.       Мужчина тут же запустил тяжелым кубком прямо в огонь. Пламя зашипело и на миг вспыхнуло, затем опало. Тонкие струйки вина быстро стекали по каменной кладке на пол. Снейп резко вытащил палочку и произнес: «Спиритус экспиравит». Из огня ему навстречу тотчас рванулся дракон, черный, дикий и яростно хрипящий от боли. Чудище вырвалось из камина и, оторвав хвост от огня, умчалось в ночь, разбив при этом витражное окно на сотни переливающихся осколков. Снейп посмотрел ему вслед, в то время как дракон поднимался в небо. Он летел и летел, поднимаясь все выше и выше, пока наконец, скрывшись в черном облачном небе, не закричал, обезумев от боли.       — И ведь ничего нельзя сделать, — с мукой прошептал он, вцепившись пальцами в воротник камзола, — ничего нельзя сделать…       В ту ночь разразилась страшная буря. Молнии сверкали каждые несколько секунд, небо сотрясалось, так что кровати в Гриффиндорской башне ходили ходуном, многие деревья на опушке Запретного леса были сломаны ураганными порывами ветра, но дождь пролился только под самое утро, когда гроза исчезла с горизонта где-то на северо-западе. После себя буря оставила все посвежевшим и обновленным, весь снег сошел, а ливень умыл камни замка и склоны холма, придав всему чистые, ясные оттенки.       На следующий день после полудня, когда все просохло, Крам с Гермионой, как обычно после обеда, направились к своему дереву. Гермиона была сама не своя от возбуждения: она надеялась снова найти послание от Снейпа, хотя и была уверена, что никаких цветов на этот раз там не будет. И все же кое-что она обнаружила, однако эта находка повергла Гермиону в ужас.       — О, мой Бог! — протянула она, едва они взобрались на холм.       От бука не осталось и следа. Повсюду валялись щепы и разодранные ветви с листьями, как-будто сначала их срывала какая-то гигантская лапа, а затем принялась крушить толстый ствол. Даже огромное разросшееся корневище было вырвано целиком и валялось неподалеку, с обратной стороны холма: его тоже рвали неведомые когти, но все же оно выглядело куда целее ствола. Вместо дерева в земле зияла глубокая, темная котловина. Погром был невообразимый. Зрелище напоминало разве что магловскую лесопилку или промышленную вырубку, потому что никакой ветер был не в силах раскрошить дерево на все эти тысячи и тысячи осколков.       — Да, буря постаралась! — восторженно и вместе с тем удрученно сказал Крам. — Теперь нам будет негде проводить послеобеденные часы. Но согласись, вот это — настоящая магия, величие и ужас стихии! Словно стая взбешенных драконов пронеслась над замком.       — М-да… — неопределенно протянула в ответ Гермиона, — очень похоже на то…       Больше на холм они не возвращались. Но через пару недель, когда солнце начало припекать особенно сильно, и все деревья стали набухать почками, Гермионе захотелось проведать то место еще раз. Рано утром она вышла из спальни для девочек, спустилась в общую гостиную, в этот час еще пустую, и вышла в школьный коридор. Прямо за поворотом находились комнаты Крама, которые Дамблдор отвел ему, наняв на работу. И тут впервые ей пришла в голову мысль: а почему, собственно, директор взял на работу именно Виктора, почему поселил его рядом с Гриффиндорской башней, почему никто не обращал внимания на то, что студентка и преподаватель все свое время проводят вместе, ведь это было как минимум некорректно по правилам Хогвартса. На миг она остановилась и закусила нижнюю губу.       — Ничего не бывает просто так…       Гермиона не стала пересекать двор, где в этот утренний час занимались только первокурсники, продолжая осваивать метлу, а выскользнула из замка, пройдя по крытой галерее, поэтому Крам ее не заметил. Она не знала почему, но в то утро ей непременно хотелось побыть одной. И, взбираясь по склону холма, она уже думала, как почувствует себя при воспоминании о последнем разговоре с Северусом и о том, как он вручил ей пурпурный цветок, ознаменовавший их разлуку.       Неторопливым шагом Гермиона достигла вершины. Мелкие щепки еще валялись кругом, но ветви и крупные куски дерева были кем-то убраны, глубокая брешь аккуратно засыпана, а на месте вырванного с корнем раскидистого гиганта уже что-то зеленело. Девушка подошла поближе. Из взрыхленной, в тяжелых, черных комьях земли пробивался на свет нежный росток хвойного дерева.       — Пихта, — дрожащими губами произнесла Гермиона. — Неужели он и в самом деле до сих пор…       — Это киликийская пихта, произрастает в Средиземноморьи и на Ближнем Востоке, главным образом, в Турции, — объяснял Невилл, изучая маленькую веточку, только что принесенную ему Гермионой.       — Киликийская?! Она какая-то особенная? Что она означает? — не давая времени опомниться, затараторила ему над ухом Гермиона.       Невилл удивленно уставился на нее.       — Да нет, самая обычная. А что она должна означать?       — Ну, что символизирует эта пихта?       Невилл растерянно переводил взгляд с Гермионы на растение и обратно.       — Ладно, неважно, — недовольно ответила Гермиона. — Спасибо, что назвал хотя бы вид.       — Да не за что, — пожал плечами Невилл. — А зачем тебе?       — Просто я увидела, что ее кто-то посадил на холме на месте расщепленного молнией дерева, и мне стало интересно. Должно быть, это сделала профессор Стебль, — без запинки соврала Гермиона.       — Я так не думаю. Профессор не стала бы сажать медленнорастущее дерево, тем более в наших широтах для него недостаточно тепла. И потом, ты же знаешь, как она любит растения с характером, хотя бы ту же Иву или своего осколоссуса, — Невилла едва заметно передернуло. — А это самое обыкновенное хвойное дерево, оно не обладает никакими магическими свойствами. Но вот чтобы вырастить его и сохранить, потребуется магия.       — Понятно. Спасибо тебе, Невилл.       — Да не за что, — повторил Долгопупс. — Надеюсь, я был полезен.       — Безусловно, ты мне очень помог, — машинально пробормотала Гермиона и отошла от него к камину.       Волшебница села в свое любимое кресло и задумалась. Справочник немагических растений лежал перед ней на столике с карандашными пометками вдоль страницы. «Пихта… — думала она про себя. — Время и верность, это я поняла… Верность… да, хотела бы я надеяться. Тогда почему же он меня оставил? — Из груди девушки вырвался тяжкий вздох. — И еще… время. Что же тогда означает время?..»