Трудное решение

      Свинцовые волны то и дело захлестывали блестящие смоляные борта трехместного курраха, пытаясь перевернуть или завалить легкую, как перышко, лодчонку набок. Однако каждый раз, когда сердитое море уже должно было, наконец, поглотить его, куррах вновь выныривал из-под воды, продолжая держать строгий курс на северо-запад от Фэр-Айла. Хозяин лодки, еще не старый и весьма крепкий мужчина лет шестидесяти, затянул на животе куцый пенопластовый жилет, еще крепче вцепился в румпель и снова изумленно уставился на единственного пассажира, сидевшего всю дорогу к нему спиной. Выходить в море при такой погоде он считал верхом беспечности, однако спорить с этим странным господином почему-то оказалось невозможно.       — Если Вы не возражаете, мне бы очень хотелось воспользоваться Вашими услугами и совершить короткую морскую прогулку на катере или лодке, — появившись из ниоткуда, вдруг обратился к нему высокий, укутанный в плащ старик, с длиннющей бородой и диковинной формы очками. Шкипер, который в это время следил за парящими над маяком олушами, еле удержался от того, чтобы не подпрыгнуть на месте и не обругать его при этом метким непечатным словцом.       — Очень даже возражаю, сэр! Видите, какая толчея на море — на востоке еще с полудня растет грозовой вал. Если ветер через час не переменится, нас непременно накроет буря, и любая маломерная лодка обязательно пойдет ко дну, а заодно с ней и мы с Вами! Так что… с большим сожалением вынужден Вам отказать!       — Как хорошо Вы это подметили, — мгновенно согласился бородач, ничуть не смущаясь его ответом, — такая непогода в самый раз для опасного приключения или какой-нибудь авантюры, особенно, если и то, и другое обещает вам большие неприятности.       — Вот именно, — коротко подтвердил шкипер, подозрительно косясь на старика, и по привычке переложил едва тлеющую трубку из одной части рта в другую. Однако, убедившись, что приезжий и не думает уходить, тотчас угрожающе продолжил, — поэтому, если у Вас не форс-мажорные обстоятельства, Вы всегда можете испытать судьбу на каком-нибудь легкомоторном самолете.       — Вынужден сообщить, что мой — как раз из таких случаев. И летать я, признаться, не люблю.       — А от меня Вы чего хотите? Я же Вам английским языком объясняю, что с востока надвигается шторм.       — Шторма не будет, — мягко возразил приезжий, и моряк от изумления выронил на землю чубук, — по крайней мере, до завтрашнего утра. Кстати, Вам известно, что тут поблизости есть один весьма примечательный, но малоизвестный остров, называемый Конфундо.       Тот посмотрел на него остекленелыми глазами, затем коротко проморгался и заворчал, одновременно отряхивая загубник мундштука от попавшей на него грязи:       — Впервые о таком слышу! А ведь я, слава Богу, уж без малого как сорок лет в этих северных водах хожу.       Странный приезжий виновато улыбнулся ему, и было в этом что-то обезоруживающее. Откуда же шкипер мог знать, что все это время он только и делал, что занимался извозом представителей магического сообщества до Азкабана и обратно. Просто за сорок лет службы его уже столько раз оглушали Конфундусом, что в конце концов у магла начал развиваться к нему иммунитет.       — О, это волшебное место, — заверил собеседник, — пожалуй, тоскливое немного, но нам определенно стоит его посетить. И лучше всего сегодня.       — Гм-гм, — шкипер задумчиво пососал трубку, глядя себе под ноги. — Черт знает что, а не название. Скала, может, какая… Однако ж интересно, что за место, задери меня веслом. — И, уже обращаясь к приезжему, уточнил. — А где этот остров, Вы говорите?       — В часе пути, на северо-запад отсюда.       — Стало быть, в направлении Фаре́р, — снова пробурчал моряк вполголоса. — Да чтоб мне провалиться, если там, и вправду, что-то есть, окромя морской воды и селедок… Что же, если выйдем немедленно, до шторма у нас будет еще, может быть, два или три часа.       — При попутном ветре должны управиться, — загадочно улыбаясь, подтвердил бородач, но моряк на это лишь фыркнул.       — Кто хочет плавать с попутным ветром, в море далеко не уплывет. К тому же мы пойдем на лодке с довольно мощным двухцилиндровым мотором.       — Очень хорошо, — не став спорить, заключил старик и странно сверкнул на него пронзительными глазами, — однако учтите, что я все же предпочитаю парус и весло.       Через полчаса они уже были на северной оконечности Северного моря, легко скользя по волнам, словно куррах их даже не касался. Сидевшая на носу лодки темная фигура, с ног до головы укутанная в рыбацкий брезентовый плащ, неотрывно следила, не появится ли впереди искомый остров, в то время как шкипер правил, сидя на корме, и механически слюнявил свою намокшую от воды трубку.       «Пойди туда, не знаю куда. И зачем я полез к нему с расспросами? Будто эти сухопутные крысы что-то в моем деле понимают, — размышлял про себя моряк, не спуская глаз с огромной тучи на горизонте. Теперь, когда лодка давно вышла в открытое море, и возвращаться назад без особой причины было уже нельзя, он все сидел и ломал голову, как это на старости лет мог клюнуть на такую «авантюру». — Хотя в чем-то старик был прав. Хорошо идти под парусом, когда ветер задувает в бакштаге. Вот как сейчас. Зато драпать потом от чокнутой волны и лавировать в бейдеви́нде, как заяц — удовольствие, скажем прямо, так себе. — Он с чувством сплюнул в кокпит и надбавил курраху скорость. — А судя по всему, именно тем и кончится. Так что упаси тебя Бог, — тут он обратился к мотору, — если снова решишь заартачиться! Еще одной такой подлянки я от тебя не перенесу».       Неожиданно он отвлекся и неверяще выпучил глаза. Прямо перед ним, сначала тоненькой иглой, а затем все быстрее увеличиваясь в размерах, из воды мерно вырастал высокий силуэт зловещей крепости, которую просоленный Северным морем шкипер никогда прежде не видел. Словно длинный, корявый палец, угрожающе вперившийся в небосвод, она разрывала собой линию горизонта, и весь ее вид внушал мужчине безотчетный, суеверный страх. Он не хотел приближаться туда, к этому острову, откуда на него явно веяло смертью. В этом месте ощущался замогильный холод, не летали птицы, и даже издали было заметно, с какой яростью огромные буруны обрушивались на берег, покрытый клыкастыми скалами, словно тщились его сломать, из раза в раз разбиваясь о них ледяными брызгами.       — Азкабан, — одними губами вымолвил Дамблдор, крепко сжимая палочку. Он обернулся к застывшему мужчине, и подвесной мотор, весело гудевший все это время, вдруг запнулся, а еще через секунду резко заглох. — Кажется, нам стоит поставить парус, как Вы считаете?       — Черт знает что… — пропыхтел мужчина, и весь остаток пути они проделали, положившись на ветер, очень кстати задувавший им чуть ли не в самую корму.       Между тем старый волшебник следил за островом, и взгляд его ярких, голубых глаз мрачнел буквально с каждой минутой. Он ненавидел это место. Тюрьма, откуда не было выхода и откуда нельзя было вернуться прежним назад. Где из людей, виновных и невиновных, делали пустотелые пугала, которыми при необходимости было очень удобно устрашать недовольных. Где место стражи занимали древние проклятые души, которым было позволено до времени выйти из своих мрачных логовищ и свободно разгуливать под небом. И где узники многими месяцами ни разу не видели солнца, потому что эти жуткие отродья, ненавидящие свет и тепло, сумели полностью приспособить под себя местные условия.       Тюрьма здесь стояла давно, и со временем этих существ становилось все больше и больше. Так что уже невозможно было закрывать глаза на то, что жизнь близлежащих островов тоже изменилась, и эта перемена затронула всех местных жителей. Люди стали немногословны, скупы на эмоции и на чувства. Они исподволь ощущали на себе влияние дементоров, и часто могли с точностью определить, что те находятся поблизости, хоть и не могли их увидеть. От привычного и когда-то любимого труда они более не получали радости и все чаще проводили однообразные дни своей короткой, тягостной жизни в замкнутом круге сожалений, тревоги и тоски. Тут Дамблдор невольно обернулся на шкипера и вспомнил, как много лет назад впервые повстречал на пляже бойкого, говорливого паренька, весело хваставшего своей службой на королевском двухмачтовом бриге. И как буквально через год с трудом узнал его в поседевшем до времени, мрачном и недоверчивом отшельнике, перевозившем людей за деньги. Теперь это был почти старик.       Приблизившись к острову, шкипер окликнул пассажира, желая знать, как тот собирается спускаться на берег. Покуда хватало глаз, он так и не смог различить ни единого следа пристани или пирса. Волны ударяли прямо в скалы, и подойти к ним вплотную на лодке было просто нельзя. «Не нравится мне здесь, — подумал мужчина, — и на душе вдруг стало так тошно».       — Право, тут Вам не о чем беспокоиться. Отсюда я вполне могу трансгрессировать и сам.       — Что Вы можете? — не понял шкипер.       — Трансгрессировать, — с улыбкой повторил старик и попросил моряка-магла «немного подождать его здесь, наслаждаясь приятным бризом». Глаза мужчины, совсем уже было насупившегося, снова остекленели, и он нелепо улыбнулся. Ни звука трансгрессии, ни исчезновения своего пассажира он попросту не заметил.       Оказавшись на земле, Дамблдор первым делом огляделся и мгновенно ощутил странное несоответствие. Его не встречали, как обычно, в непосредственной близости от лодки, да и сила ощущаемой им «азкабанской хандры», как любил называть это состояние Сириус, была значительно слабее обыкновенной. Он машинально присмотрелся к верхней площадке крепости и различил, как над ней кружили зыбкие, словно размытые, тени, сливавшиеся на горизонте с грозовыми тучами. Однако число этих теней было непривычно малым, и волшебника это сильно беспокоило. Затем он пошел вперед, туда, где перед самым входом в Азкабан его уже поджидала пара тюремных стражей: две жуткие фигуры с закрытыми безглазыми лицами, парившие в футе от земли и более десяти футов ростом. Они безмолвно следили за приближением одинокого старика, прощупывая, чем бы поживиться.       — Мне нужно видеть заключенного Стерджиса Подмора.       В ответ на это одна из фигур, закутанных в темный саван, медленно и неестественно глубоко вздохнула, словно пыталась высосать весь воздух вокруг себя. Стало очень холодно.       — Не заставляйте меня вызывать Патронуса. Это против ваших же правил.       Фигуры повернулись на месте и, будто призраки, заскользили ко входу в крепость — это был просто провал. Ни решеток, ни замков здесь не было: лишь голые стены с редкими факелами и бесконечные сплетения коридоров, которые вели в никуда. Они шли долго, поднимаясь по ступеням все время вверх, но так и не встретили ни одного другого стража по дороге. Это казалось странным и подозрительным. Зато их повсюду преследовали тихие шорохи и приглушенные стоны, частые вздохи и всхлипывания, изредка сменяющиеся неразборчивым бормотанием и обрывками неясных, лишенных всякого смысла фраз. А они все шли, шли и шли. Дамблдору уже стало казаться, что они никогда не дойдут до места. В какой-то момент он просто потерял счет времени и начал забывать, зачем вообще они идут по этим нескончаемым каменным ступеням, по этим мрачным, извилистым коридорам, где нет и не будет ни единой души — только тени да призрачные голоса забытых узников, когда-то давно потерявшихся в лабиринте Азкабана…       К большому удивлению он вдруг обнаружил себя стоящим в одиночестве перед узким, не более полуметра шириной, неосвещенным проходом. Волшебник оглянулся: оба провожатых совершенно незаметно покинули его. Когда именно это случилось, Дамблдор не знал. Но забвение было той ценой, которую приходилось платить каждому посетителю Азкабана — таково было условие дементоров. Никаких Патронусов в их присутствии на территории острова.       Волшебник ступил в полумрак и почти мгновенно уперся в стену. Нашарив проход, он слегка развел руки в стороны и, касаясь кончиками пальцев кирпичной кладки, медленно повернул направо, осторожно ступая по полу в кромешной тьме. Не пройдя и дюжины шагов, он снова наткнулся на стену, свернул, уже увереннее, влево и неожиданно наткнулся на лежащего перед ним человека, странно запрокинувшего голову вверх и бессмысленно уставившегося в угол. Ноги его лежали в проходе, откуда явился Дамблдор, а голова с туловищем находились на полу крохотной комнатенки, размерами больше похожей на собачью конуру. Грязные соломенные волосы и рыжая всклокоченная борода почти полностью скрывали лицо мужчины. Просторное рубище, в которое тот был одет, неприглядно задралось выше колена. Человек был бос, но, кажется, совсем не замечал этого, как и холода, царившего в Азкабане.       — Стерджис, — мягко позвал Дамблдор.       В глазах человека на миг блеснуло осмысленное выражение, но он и не подумал взглянуть на вошедшего к нему волшебника. Теперь все его внимание переключилось на единственное крохотное оконце, перерезанное по горизонтали одиноким ржавым штырем. Тогда старик присел рядом с мужчиной и осторожно коснулся его плеча.       — Стерджис, ты меня слышишь?       Тот вздрогнул, заметив, наконец, чужое присутствие, и попытался сесть, но неловко завалился на пол. Дамблдор придержал его, помог встать, после чего они оба уселись на короткую, не по росту Подмора, лежанку.       — Это Вы?.. Зачем Вы здесь? Ко мне никто не приходит, кроме жены. Меня уже выпускают? — апатично спросил мужчина с каким-то странным выражением на сером, как бумага, лице. Его можно было бы принять за надежду, но никакого воодушевления в этих словах Дамблдор не почувствовал.       — Нет, Стерджис, — искренне сожалея, покачал головой волшебник, и уголок его рта невольно дернулся. — Тебе придется пробыть здесь еще три месяца. Пока прошла только половина от назначенного срока.       — Здесь каждый день как три месяца, — не дослушав, пожаловался мужчина. — Еще три месяца по три месяца, итого двести семьдесят месяцев, это будет… сколько лет это будет? Я не просижу двадцать лет в Азкабане, Дамблдор, — взволнованно забормотал он и вдруг прервался, совершенно бездумно уставившись на окно. Старый волшебник с тревогой покосился на Стерджиса. Взгляд расфокусирован, глаза, красные от долгого недосыпа, не моргали, на нездорового цвета коже виднелись затянувшиеся борозды от ногтей.       — Скажи, почему я нашел тебя прежде лежащим на полу?       — Я пытался бежать отсюда, — понизив голос, признался мужчина, — но почти сразу потерялся в извилистых лабиринтах крепости… Видите тот коридор? Тот, через который Вы сюда попали. Загляните в него еще раз, из этой комнаты: Вы убедитесь, что там обитает тьма. Она пропускает вас внутрь, но уже не выпускает обратно. Я пытался пройти сквозь нее множество раз, но она бесконечна. Там нет выхода! Понимаете, Дамблдор? Столько раз уже заходил в нее… и шел, наугад выбирая направление, но каждый раз я натыкался на новые каменные стены. Тогда я поворачивался и опять брел бесцельно вперед… но и там не было выхода. Каждый раз я терялся в этом лабиринте, метался туда-сюда, а в конце всегда снова оказывался здесь, в своей клетушке. — Он немного помолчал, в то время как волшебник все более и более убеждался, что у того началось психическое расстройство. — Я не знаю, как отсюда выйти. Да и стоит ли… Я целыми днями размышляю теперь об этом, стоит ли вообще куда-то идти… Ведь от этой тьмы никуда не деться. Те твари, они носят ее с собой, прямо в своих балахонах, прячут ее под капюшонами, а когда ты остаешься с ними наедине, пытаются превратить и тебя в свое жалкое безмолвное подобие. Вот, что самое страшное! Единственное, что пока не дает мне сойти с ума — это вон тот располовиненный кусочек неба за окошком.       — Ты бредишь, Стерджис… — прошептал старый волшебник и сник. Слабые духом люди в Азкабане обычно не задерживались.       — Я так долго не спал, — плаксиво пролепетал тот, словно и не слышал. — Они постоянно вокруг меня, и мне все кажется, что, как только я закрою глаза, они придут и коснутся меня поцелуем. А я не хочу, не хочу, Дамблдор! Не хочу становиться тенью под их ветхими одеждами! И все равно, что их больше нет: просто они выжидают… Спать нельзя, но я так устал… так устал, Дамблдор…       После этих слов он окончательно замолк, словно погрузился в тяжелое оцепенение, бесцельно глядя себе под ноги.       — Стерджис, пожалуйста… Ты должен подсказать мне, как я могу помочь!       — Заберите меня отсюда, — одними губами попросил мужчина, по-детски наивно вперившись глазами в лицо волшебника.       — Я… я не могу, — презирая себя, коротко ответил Дамблдор.       — Тогда зачем Вы сюда пришли, — пробормотал мужчина, и их разговор мгновенно потерял для него всякий интерес.       Волшебник прикрыл глаза и долго стоял, не шелохнувшись.        — Экспекто патронум, — тихо промолвил он и, уже обращаясь к серебряному фениксу, добавил, — охраняй его, сколько можешь.       После этого он просто вышел из комнатки, а оставленный им в компании Патронуса узник с блаженной улыбкой положил голову на подушку и впервые за долгое время, наконец, уснул.       Теперь, спускаясь назад по тем же лестницам, по которым дементоры привели его к Стерджису, волшебник невольно думал о Сириусе и о том дне, когда тот поделился с ним воспоминаниями об Азкабане. Каково это было на протяжении почти двенадцати лет сидеть в тюрьме, которую стерегут проклятые души. «Все мы здесь пленные, Дамблдор, — жутковато улыбаясь, в полугорячечном бреду шептал мужчина, так, словно он все еще сидел взаперти на острове, — узники собственных мыслей… страхов, сожалений, обид. От дементоров не убежишь… от себя не убежишь! Ты можешь сбежать из камеры в Азкабане, но Азкабан никогда по-настоящему не отпустит тебя… Я до сих пор ношу его в себе, Дамблдор». Волшебник тяжело выдохнул, спустился на площадку очередного этажа и вместо того, чтобы искать следующую лестницу, поспешил в противоположную часть башни. Туда, где дементоры когда-то держали Блэка.       Эта часть тюрьмы была значительно старше предыдущей и выглядела совершенно иначе. Света здесь практически не было, и волшебнику приходилось тщательно следить за тем, чтобы не споткнуться о камень и не угодить в очередной ничем не огороженный провал. Палочкой он не пользовался, чтобы не привлекать к себе чужого внимания, ибо в том месте, куда он направлялся, за ним обязательно станет следить множество глаз, и волшебник будет там как на ладони. Он приблизился к совершенно черной расщелине, пробитой прямо в скале, без колебаний вошел внутрь и оказался в пустой извилистой галерее, по всей видимости, имевшей естественное происхождение. Это и был переход в строго охраняемую часть Азкабана, или вход в «преисподнюю», как называли эту щель все заключенные здесь преступники.       Тесный каменный коридор вился перед ним, словно змея, изгибаясь и танцуя. И с каждым пройденным шагом все сильнее ощущалось в воздухе характерное шипение, неразборчивый шум, напоминающий чей-то шепот. Пройдя скалу насквозь, волшебник оказался с другой ее стороны и невольно остановился, как всегда пораженный открывшейся перед ним картиной. Впереди была черная бездна, преодолеть которую можно было только по узкому тоненькому мосту, перекинутому с одной стороны пропасти на другую. Ни потолка, ни пола, в их человеческом понимании, здесь не было, лишь только голые, мрачные стены, терявшиеся в кромешной тьме и испещренные, словно муравейник, неглубокими пещерами, внутри которых беспокойно копошились измученные люди, как мужчины, так и женщины. Дамблдор бездумно коснулся башмаком первого попавшегося камушка, мягко подтолкнул его вперед, к самому краю, и внимательно прислушался. Звука падения на дно так и не последовало… Он подождал еще немного — на его уловку никто не отозвался, и тогда волшебник ступил на легкую арку моста, направляясь в противоположный конец пропасти.       Путь обещал быть долгим. Внимательный взгляд Дамблдора поневоле цеплялся за анфилады тюремных нор и их печальных обитателей, проводивших долгие годы своего заточения в полнейшем одиночестве и почти в абсолютном мраке. Именно отсюда до волшебника доносились жуткие стоны, крики и плач, пока он подымался с дементорами к Стерджису: эхо играло странные шутки с гостями Азкабана. Но сейчас ему требовалось быть максимально осторожным и внимательным: не просто так он проделал свою шутку с камнем. Причина была проста. Тем, кто сидел в этой части тюрьмы, были запрещены любые свидания с родственниками и друзьями. Исключение делалось только для работников Министерства или же по личной просьбе Корнелиуса Фаджа. Вот почему Крауч-старший с женой всегда беспрепятственно посещали в заключении единственного сына. Однако все мы знаем, чем это кончилось. После разразившегося полгода назад скандала любые личные свидания с особо опасными преступниками были строго-настрого запрещены. И если бы Дамблдора поймали сейчас с поличным в этой части Азкабана, у Министерства сразу бы появился повод оставить его здесь надолго, если не навсегда.       Он успел пройти не более трети пути, когда его буквально парализовал отчаянный и переполненный страданием крик, исходивший откуда-то сверху. Волшебник мгновенно поднял на звук голову и чуть не упал в пропасть, оступившись на краю моста. Прямо перед ним, на расстоянии порядка сорока футов, зависла огромного роста фигура, с нечеловеческой силой всасывающая воздух и тепло вокруг себя. Провал камеры, где корчился бедолага, уже покрылся инеем от наступившего холода, но это нисколько не беспокоило пировавшего чужими чувствами монстра.       — Да заткнешься ты уже, паршивый выродок?! — стараясь перекричать страдальца, злобно прорычал другой голос, чей обладатель находился несколько ниже каменного мостика, по которому шел Дамблдор. — Заткнись или сдохни уже, наконец, но выбери что-нибудь одно. Ты снова мешаешь мне думать!       Не узнать его было невозможно. «Беллатриса», — сообразил Дамблдор, однако он не собирался выдавать себя, опасаясь быть замеченным дементором, и потому поспешил прочь. Но не тут-то было.       — Постой, постой… Я слышу чей-то дух! Кто это бродит по Азкабану? Ну-ка, иди сюда, дай мне на тебя посмотреть! Это опять ты, Фадж?! Понравилось в нашем каземате? — злобно протянула Беллатриса, после чего раздался хриплый, безумный смех. От него кровь стыла в жилах. — А может быть, вы, наконец, поймали Сириуса Блэка?! Кузен, это ты? Не хочешь обнять свою сестричку?! Нет? Ну, ничего, я еще доберусь до тебя, предатель…       Притихший было волшебник выдохнул и, бросив опасливый взгляд на фигуру в балахоне, подошел как можно ближе к Беллатрисе.       — Мадам Лестрейндж.       Дамблдор глядел на нее сверху вниз, и зрелище это было удивительное. Одетая в широкое рубище женщина босыми ногами упиралась в кромку пещеры. Уцепившись за острый выступ рукой, она раскачивалась из стороны в сторону, всем телом свешиваясь над пропастью, что зияла прямо под ней. Пока другая ее рука свободно плыла по воздуху, мерно вздымаясь то вверх, то вниз, словно та танцевала или дирижировала, не останавливаясь ни на секунду. Волосы, некогда черные, как смоль, теперь пробивала седина, а сами они превратились в свалявшееся гнездовище, возвышавшееся над бледным, как мел, лицом, что дышало безумием. Похожее на череп, с обтянутыми сухой кожей скулами и запекшимися губами, оно без конца растягивалось в презрительной усмешке. И только темный, с бешеным блеском взгляд за долгие годы не потерял своей проницательности, все еще продолжая жить на этом лице — страшном, жестоком, зверином.       — Кого я вижу?! Дамблдор! Да еще где — в наших проклятых чертогах! Прости, что не предлагаю выпить со мной чая — нам тут не до этикета, знаешь ли, — она вдруг зловеще улыбнулась, пристально вглядываясь в волшебника. — Но полагаю, раз ты здесь, в мире магов что-то изменилось. Должно было произойти что-то действительно паршивое и одновременно достаточно важное, чтобы великий Дамблдор решил самолично спуститься в нашу «обитель скорби». Разве не так? Но паршивая новость для вас — это определенно хорошая новость для меня. И раз уж ты сам не умер… — нараспев проговорила волшебница, — может, кто-то другой, наконец, сдох?! — срываясь на крик, закончила она, снова обращаясь к бедолаге. Как и у всех остальных узников, мысли ее были отрывочны и часто перебегали с одного на другое, однако соображала Беллатриса хорошо и прекрасно подмечала детали. — Зачем же ты пожаловал? Решил навестить своего старого друга? Хочешь, я расскажу тебе, каково это просидеть четырнадцать лет в заточении в обнимку с темными тенями Азкабана?! Молчишь? Ну, что ты на меня так уставился? Нравлюсь? Может, хочешь рассмотреть что-нибудь еще? — коварно улыбаясь, проворковала волшебница и внезапно обнажила перед волшебником сухую, сморщенную грудь. Дамблдор отшатнулся. — Что, не нравится? Ну, и ладно, — ничуть не обидевшись, пожала плечами Беллатриса. — Однако невежливо в столь грубой манере отвергать даму.       — Вы не боитесь сорваться вниз? — нарушив, наконец, молчание, поинтересовался у нее Дамблдор.       Она весело на него посмотрела.       — Боюсь? В этом месте невозможно покончить с жизнью. Если кто-то и умирает, то только потому, что его случайно выпили, — она захихикала. — А если кому-то придет в голову броситься вниз, его тут же поймает страж башни. Хотите увидеть, как это происходит? — с искренним участием предложила ему волшебница. — Хотя мне кажется, он сейчас занят кем-то другим…       — Куда подевались все охранники Азкабана? — игнорируя ее издевки, уже прямо спросил Дамблдор.       — Разве это не ваше Министерство отозвало их? — удивилась было Беллатриса, но ее лицо мгновенно озарила радостная догадка. — Фадж до сих пор ничего об этом не знает… Стало быть, Министерство, скорее всего, потеряло контроль над стражами. — Глаза ее лихорадочно заблестели, и она, словно в бреду, заголосила. — Дементоры покинули свой пост, Дамблдор в Азкабане, а мальчишка-Поттер вышел из фавора у министерских прихвостней… Все это подсказывает мне только одно! Слухи о том, что мой Господин возвратился — они правдивы! Он, наконец, вернулся к нам! Я… я не верю, что была другая причина! Не родился еще тот волшебник, за которым пожелают следовать проклятые души! Я права?! Так или нет?! Говори, Дамблдор!       Волшебник с беспокойством посмотрел на обезумевшую от возбуждения женщину. Она жаждала его ответа так, словно в эту секунду решалась ее собственная судьба. Но ответить ей было невозможно. Любую ложь Беллатриса бы тотчас раскусила, а сообщать ей о том, что Волан-де-Морт действительно возродился, было сродни сумасшествию. Поэтому он лишь молча развернулся и пошел вперед по мосту.       — Куда ты идешь, Дамблдор? Я права?! Я права?! Не молчи, старик! Скажи мне, я права?! — продолжала кричать ему вслед растревоженная до предела Беллатриса. — Будь ты проклят, жалкий маглолюб! Мерзкий ублюдок! Ты слышишь? Будь ты проклят!       Волшебник не помнил, как начал спускаться вниз. Вновь перед ним были лестницы, переходы и галереи, не имеющие конца. Но теперь рядом с ним не было дементоров, и он чувствовал себя уверенно. На этот раз Дамблдору предстояло спуститься под землю: именно здесь стражи Азкабана содержали магических существ, почитаемых обществом разумными, но которые не признавались, собственно, людьми. Вернее, им было отказано в равных правах с волшебниками, поэтому за содержанием этих узников министерские чиновники никогда не следили.       На самых нижних этажах крепости стояла настоящая стужа: при дыхании наружу вырывались белые клубы пара, по неотесанным каменным стенам на пол стекала морская вода, а в закоулках между камерами круглый год, не переставая, гулял ветер. Волшебник не знал в точности, куда ему было нужно, поэтому ускорил шаг и стал поочередно заглядывать в огороженные клетки, служившие тамошним заключенным камерами. На глаза ему попался высушенный до костей вампир, несколько гоблинов, с ненавистью глядевших на волшебника своими угольными глазами-бусинами, две связанные волшебными веревками ведьмы и даже один кентавр. Все они находились в еще более плачевном состоянии, нежели маги наверху, но к последнему Дамблдор решил все-таки обратиться.       — Эрик, я приветствую тебя.       Приникшее к полу существо подняло на него свою косматую голову и глубоким, звучным голосом сказало:       — Человек? Что тебе от меня нужно? Нет ничего такого, о чем бы мне хотелось говорить с вашим презренным родом.       — Прости меня, Эрик. За то, что потревожил тебя… Я задам тебе только один вопрос. Отвечать на него или нет — решать уже только тебе. Но знай, что от этого зависит жизнь множества невинных.       — Ты лжешь, старик. Среди вас нет и никогда не было невинных, — с гневом, словно его, и правда, обманули, ответил ему кентавр.       — Я ищу домовика — домовуху, если точнее, — не желая пререкаться, сразу перешел к делу Дамблдор. Времени у него почти не было, — по имени Похлеба. Тебе известно, где она находится?       Эрик некоторое время молчал, неотрывно глядя волшебнику прямо в глаза. Потом он снова умостил голову на прутья клетки и, уже не глядя на Дамблдора, сказал:       — Эльфа держат неподалеку от меня, может быть, в десятке камер отсюда. Ступай налево и ищи там.       — Спасибо, — поблагодарил волшебник и поклонился.       — А теперь уходи.       Дамблдор поспешил по указанному направлению, но вдруг остановился и обернулся на ряд клетей, в одной из которых остался лежать потерявший надежду Эрик. Его место было в Запретном лесу, под низким зимним небом, рядом с его сородичами. А он находился здесь, вдали от тенистых деревьев, журчащих ручьев, пения птиц. Азкабан был символом всего того, что так ненавидели кентавры. И вот, он здесь. Заперт на восемь лет за «попытку нападения на высокопоставленного чиновника Министерства». Чудовищная несправедливость.        Дамблдор прикрыл ладонями лицо и снова постоял, словно в нерешительности.       — Иллюзио сидереум прата, — тихо вымолвил он и бросился на поиски эльфа.       Повернув по совету кентавра в левый проход, волшебник резко остановился и тут же сделал два шага назад, спрятавшись за скальным выступом. Прямо перед ним в одной из камер находились сразу два дементора, любовно склонившихся над своей безымянной жертвой. Существо, которое они, по словам Беллатрисы, буквально выпивали сейчас до дна, уже не двигалось и никак не реагировало. Его можно было спасти, но в таком случае Дамблдору не удалось бы довести до конца уже начатое. А ему нужны были воспоминания Похлебы. То, что Эрик мог нарочно заманить его в ловушку, волшебника не беспокоило: кентавры никогда не лгали. Это была их общая черта. Если он и хотел отправить Дамблдора прямиком в лапы к дементорам, то это вовсе не означало, что он солгал ему про домовуху. Поэтому волшебник осторожно выглянул из своего укрытия и, нацелившись на следующий проход, переместился туда с помощью трансгрессии, избежав таким образом неприятной встречи.       Он снова принялся за поиски, однако все оставшиеся клетки в этом проходе оказались совершенно пусты. И все же Дамблдор не отчаивался. Наоборот, он принялся с методичной настойчивостью изучать все ближайшие к нему коридоры один за другим, пока не наткнулся на маленький глухой закуток, очевидно, в стародавние времена служивший в подземелье складом. Волшебник вошел внутрь и осмотрелся.       В куче тряпья на полу сидело маленькое скукоженное существо, больше похожее на старое сморщенное яблоко. Оно не двигалось, и о том, что оно вообще живое, можно было судить только по надкусанному ломтю пусть и черствого, но вполне еще съедобного хлеба, что лежал на тарелке прямо перед ним.       — Похлеба, — тихо позвал волшебник.       Существо неуверенно зашевелилось, и наружу из-под тряпья высунулась ушастая головка домовухи.       — Что изволите, господин? — еле слышным дребезжащим голоском проговорила Похлеба.       — Я пришел поговорить с тобой о твоей хозяйке, Хепзибе Смит.       При звуках этого имени существо вдруг раскрыло свои огромные, мутные от старости глаза, и из них рекой потекли слезы. Похлеба ничего не ответила, не издала ни звука и не двинулась. Но смотреть на это было еще страшнее, чем слышать жуткий смех Беллатрисы.       — Экспекто патронум, — прошептал волшебник, памятуя, что, призывая феникса, он тем самым отнимает долгожданный покой у Стерджа. Но сейчас патронус был нужнее ему самому.       Домовуха неожиданно притихла, а потом испустила глубокий, протяжный вздох.       — Наконец-то Вы пришли, Господин, — залепетало существо, вытирая своими тоненькими ручками зеленые, как сухая трава, глаза-тарелки. — Я так долго этого ждала… так долго… Простите меня, Вы хотите знать о моей Госпоже Хепзибе? Хозяйка давно умерла, и это, правда, произошло по моей вине. — Она опять заплакала. — Я так и не сказала ей, что тот мальчишка был плохой волшебник! Эльфам не подобает высказывать свое мнение о гостях, но тот мальчишка злоумышлял против Хозяйки! Он обманом завладел фамильными сокровищами Смитов, — пугаясь своих собственных слов, поведала волшебнику домовуха. — Он приходил в дом, как по часам, но только и делал, что выведывал да высматривал. А моя Госпожа, — новые рыдания, — ни в чем не могла ему отказать и мне запрещала говорить о нем плохо. А потом… потом… — тут ее окончательно прорвало, и Дамблдору пришлось успокаивать вконец растерзанное воспоминаниями жалкое существо.       — Ну-ну, не стоит так убиваться. Разве в том твоя вина, раз хозяйка запретила тебе критиковать своего гостя? Кстати, как было его имя?       — Вы так добры, Господин… Его звали Том. Том Рэддл, кажется. Или Рэтл. Я не знаю, как пишется его имя. У нас в доме была его визитная карточка, но Мадам всегда хранила ее в своей личной шкатулке, а мне воспрещалось открывать ее.       — Что случилось потом, Похлеба? — напомнил волшебник, удостоверившись, что они оба имели в виду одного и того же волшебника.       — А потом он впервые пришел без предупреждения… и дал мне то вино. Он принес его с собой в подарок Хозяйке. И еще велел добавить в него какого-то порошка — для вкуса. Я не знаю, что это было, — домовуха склонила голову и закрыла личико руками. — Я ответила, что для этого мне нужно разрешение, тогда он сильно разозлился и сказал, что сделает все сам… Госпожа Хепзиба была так рада, так рада! Велела мне принести кубки для них обоих, но тот мальчишка не стал пить, а все ждал, когда Мадам отведает вина из своего бокала. Она и пила. И при этом говорила, что могла бы взять его с собой в путешествие за границу, которое уже долго планировала… А потом она вдруг захрипела и начала хватать ртом воздух! Я, я очень испугалась. Это было так страшно… Она умоляла того красивого волшебника позвать на помощь, но он молча смотрел, как она задыхается, и только улыбался… Я тоже пыталась помочь, клянусь Вам, Господин, но сделать ничего так и не смогла… А он тем временем ушел в хозяйскую спальню и вынес оттуда все наши сокровища — чашу и медальон. — При этих словах Дамблдор затаил дыхание. — Я хотела его остановить, но он наставил на меня палочку и сказал, что это я во всем виновата. Сказал, что я плохой эльф-домовик, потому что отравила Хозяйку — на кухне у меня беспорядок, и я ни за чем не слежу… А потом, потом… все как в тумане. Я помню, как оказалась в круглой, черной комнате где-то глубоко под землей, вокруг волшебники и все на меня кричат, требуя объяснений, а у меня в голове все так перемешалось, и только эти слова в памяти: «Похлеба плохой эльф-домовик, это она отравила хозяйку, потому что у нее на кухне беспорядок, и она ни за чем не следит». Я, наверное, сказала это вслух, потому что они приказали уведомить родню моей Госпожи о том, что им удалось найти преступника. После этого меня привезли на остров посреди моря и велели оставаться здесь… Уже потом, когда мысли, наконец, прояснились, я хотела рассказать, что на самом деле случилось, хотела вернуться в дом моей Хозяйки, но я боялась ослушаться приказания. Поэтому я все ждала и ждала, когда же кто-нибудь придет ко мне, но время шло… очень много времени! А никто так и не пришел…       Это невнятное, сбивчивое повествование, казалось, отняло у домовухи последние силы, и под конец она тяжело свесила голову себе на грудь. Дамблдор, все это время внимательно ее слушавший, понял, что большего от бедняжки просто не добьется, и со всей возможной мягкостью сказал:       — Я верю тебе, Похлеба, и я очень хочу тебе помочь. Мне известно, как найти в памяти всю правду о событиях того дня, когда отравили твою хозяйку. Ты позволишь мне прочитать твои воспоминания, чтобы я смог забрать тебя отсюда?       Похлеба подняла голову на волшебника. Ее длинные уши и рот подрагивали, но она сумела заставить себя кивнуть. Тогда мужчина приложил кончик своей волшебной палочки к изборожденному морщинами лбу, и на нем осталась висеть тоненькая ниточка ее мыслей.       — Вот, Похлеба, выпей немного из этой бутылки, и тебе сразу полегчает.       Домовуха послушно взяла из его руки початую бутылку сливочного пива и отпила несколько глотков, полностью доверившись первому попавшемуся волшебнику, которого она увидела за последние пятьдесят лет, проведенные в Азкабане. Она еще разочек всхлипнула и уже почти спокойно закрыла свои огромные глаза. Дамблдор наклонился к ней, провел перед сморщенным личиком раскрытой рукой, а затем что-то опустил с нее в маленький флакончик.       Когда волшебник вышел, наконец, из крепости, первым делом он благодарно вдохнул полной грудью свежий морской бриз. После двухчасового блуждания по Азкабану вид голого безымянного острова приносил моральное отдохновение и казался ему полным жизни. У входа его вновь поджидали дементоры, но он не знал, те же это были существа, что встретили его прежде, или уже другие.       — В вашей тюрьме умер эльф-домовик, — наставительно сообщил им Дамблдор. — Избавьтесь от тела, прежде чем оно начнет разлагаться, и не вздумайте закапывать его рядом с остальными волшебниками: маги не должны покоиться в земле рядом со своей прислугой.       После этих слов он спокойно трансгрессировал на ожидавшую его лодку и стал ждать. Не прошло и получаса, как хранители Азкабана вынесли домовуху наружу и, удалившись от крепости на сотню ярдов, бросили тело в море. Волшебнику оставалось только подобрать его из воды.       — Благодарю Вас за эту чудесную прогулку, — устало обратился он к шкиперу, который рассеянно смотрел на закатное солнце, пробивавшееся сквозь тяжелые грозовые облака, — но нам уже пора возвращаться.       Магл на корме моргнул и стал разворачивать куррах в сторону родного острова. Тем временем Дамблдор уложил тельце Похлебы на колени, достал из кармана прозрачную склянку и, приложив горлышко к ее губам, позволил содержимому стечь в рот домовухи. Та сделала судорожный вздох и тут же зажмурилась, за много лет отвыкнув от естественного света.       — Ничего страшного, Похлеба, — приговаривал Дамблдор, осторожно прижимая к себе крохотное ослабшее тельце, — я знаю, что надо делать. Мы отправим тебя к Николасу Фламмелю: там ты будешь в безопасности, и он позаботится о тебе. А весь этот бесконечный кошмар в Азкабане ты сможешь забыть, как страшный сон.