Трудное решение

      В очередной раз просматривая январскую статью о побеге Пожирателей, Гермиона лишь засопела через нос и недовольно скривила губы. О характере взрыва в ней не было ни единого слова. И это несмотря на огромные куски базальта, валявшиеся тут и там у подножия крепости, которые совершенно очевидно указывали на то, что ударная волна пришла отнюдь не снаружи, а изнутри. И следовательно, разбили ее сами Пожиратели смерти.       — Кто-то вернул им их палочки, — пробормотала волшебница, так и не притронувшись к обеду, после чего сложила номер и протяжно вздохнула.       — Ты опять читаешь эту газету? — констатировал Виктор, не расслышав ее слова. — Не понимаю, что еще ты надеешься в ней найти.       — Не знаю, просто есть назойливое ощущение, что я что-то упустила.       — Например? Тебя что-то смущает?       Девушка тотчас подозрительно оглянулась и, убедившись, что их никто не подслушивает, принялась энергично объяснять свою мысль.       — А тебя самого не смущает, что из крепости смогли впервые сбежать сразу десять человек, хотя до них такое удавалось лишь одному волшебнику, да и тот обернулся собакой? Долгая история, потом расскажу… — замотала головой Гермиона, видя, как густые брови собеседника в немом изумлении поползли вверх. — Десяток Пожирателей, понимаешь? И все как в воду канули. А что, по-твоему, будет делать волшебник, окажись он на свободе, первым делом?       — Попытается раздобыть себе палочку, — пожал тот в ответ сутулыми плечами, — или вернет свою. Это же очевидно.       — Вот именно! Все эти недели я только и ждала, что заметки о каком-нибудь нападении на мага или самого Олливандера. Но ничего такого не было и в помине: все газеты молчат, да и лавку волшебных палочек, насколько мне известно, никто не грабил.       — Но Эрмиоуна, любой волшебник при необходимости может обойтись без магии. Хотя бы какое-то время.       — Нет! — с чувством возразила она, тряхнув непослушными волосами, чем заставила на миг выпасть Крама из реальности. — Я ни за что не поверю, что такие волшебники, как Беллатриса Лестрейндж и другие Пожиратели, вдруг смирятся с необходимостью жить без магии! Не забывай, что они все, как один, потомственные аристократы — такие не проживут без палочки и дня. Это все равно, что маглу отрезать руку! И вот тут встает резонный вопрос: где находятся их собственные? В статье об этом ни слова.       — А разве их не уничтожило ваше же Министерство? У нас ломают палочки тех, кто отбывает заключение пожизненно.       — Так было и у нас, — кивнула ему Гермиона, — но ровно до тех пор, пока в тюрьму не посадили невиновного. Министерство тогда ошиблось, палочку сломали, а когда все выяснилось, было уже поздно. Закон посчитали несправедливым, и с тех пор палочки всех узников подвергаются тщательной описи, а затем отсылаются Отделом правопорядка на хранение в Азкабан. То есть дементоры не только стерегут преступников, но и хранят их имущество. А если Пожиратели не отбирали чужих палочек хитростью или силой, то значит, смогли…       — …как-то вернуть себе свои, — подытожил Крам, потирая щеку. — Теперь понятно. Ты полагаешь, что их хозяин вернулся и вступил в сговор с охраной крепости…       — …после чего последние сами выпустили узников на свободу, отдав им их палочки, а те инсценировали свой побег, взорвав тюрьму!       — Тогда действительно выходит, что дементоры перешли на темную сторону. Им было бы это выгодно. К тому же, ты сама писала, что двое из них напали на Гарри в прошлом году.       Однако при упоминании произошедшего в Литтл Уингинге волшебница нахмурилась.       — Мы не знаем, кто их натравил. Дамблдор говорит, что Темному Лорду невозможно найти Гарри, пока тот живет с родственниками — это один из результатов заклятия уз крови. Тогда как дементорам был известен точный адрес его магловской семьи. А такая информация известна только Министерству магии и школе.       — А ты не думала, что кто-то из ваших может работать на… — тут он резко умолк и со значением посмотрел на Гермиону.       — На Темного Лорда? В школе нет. А вот в Министерстве пожалуй, — волшебница фыркнула. — Уолден Макнейр — Пожиратель смерти, но состоит при Комиссии по обезвреживанию. После войны нашел себя в смежной профессии и теперь работает палачом. У него даже метка есть! Хотя… ее отсутствие еще ничего не значит. У Нарциссы Малфой, к примеру, ее нет, но она ярая почитательница Темного Лорда. Как и ее муж, Люциус. — При этом имени скривился уже Виктор. — Малфой-старший их негласный лидер, и на суде Гарри видел его c Фаджем: они что-то обсуждали наедине.       — Видимо, один назначал цену другому. Точно так же, как его сын хотел недавно купить меня, — насупившись, прокомментировал Виктор и на немой вопрос девушки пояснил, — он уговаривал меня прийти к нему на вечеринку в Слизерин, а взамен предлагал оказать мне «любую услугу».       — Очень похоже на Малфоев, правда? — усмехнулась волшебница. — Деньги решают не все, а потому, когда исчерпаны все разумные способы пустить их в ход, в дело идут обмен информацией и персональные одолжения.       — В моем случае второе, — согласно кивнул Крам. — Он предлагал замолвить за меня словечко перед отцом, с тем чтобы меня взяли в вашу сборную.       Но если Крам тут же бросил неприязненный взгляд на слизеринцев, то волшебницу эта новость заставила призадуматься.       — Знаешь что, Виктор… Не думаю, чтобы это было пустой болтовней. Люциус и не такое может. Он известен своими связями и имеет большое влияние в Министерстве. Возможно, там есть и другие, но из всех Пожирателей ему проще всего выполнять поручения Темного Лорда и просачиваться в недоступные учреждения. Ты слышал, что Отдел международного магического сотрудничества недавно устроил в их имении официальный прием? Интересно, что он попросит за свою маленькую «услугу»?       — Вот, ты опять это сказала, — заметил Крам невпопад, пораженный ее горячностью ничуть не меньше, чем глубокими познаниями о семье Малфоя и сбежавших преступниках.       — Что «это»?       — Волан-де-Морт, Эрмиоуна… Почему ты зовешь его не по имени, как я или Гарри, или иносказательно, как все, а «Темный Лорд» — как Пожиратели смерти?       — Что? Я не… — удивилась было волшебница, но поняла, что тот прав. — Никогда прежде не замечала. Ну, как бы то ни было, если дементоры, и впрямь…       — Т-сс, — шикнул Крам, останавливая девушку, — опять он идет.       Болгарин невольно сгорбился, когда заметил, что за ними наблюдают.       — Кто он? — не поняла Гермиона.       — Ваш профессор по Темным искусствам. Я хотел сказать, Защите от темных искусств. Меня от него в дрожь бросает — еще сильнее, чем от профессора зельеварения. А вдруг, это он шпионит за вами? Как до него фальшивый Аластор Грюм. Только не смейся. Но я с начала года к нему присматриваюсь, и в последнее время мне вообще кажется, что он…       — Ликантроп? — с ехидцей спросила Гермиона.       Крам округлил глаза.       — Да.       — Все верно. Но поверь мне, Люпин хороший и помогает Дамблдору. Хоть я на него и очень зла.       Тот потрясенно уставился на девушку, а затем вновь обернулся на шаркающего к выходу из Большого зала Люпина.       — А могу я узнать за что? И откуда ты узнала про все эти подробности о Малфоях?       Но только Гермиона открыла рот, собираясь уже выпалить, что тот вечно сует свой волчий нос не в свои дела, как вдруг осеклась и в удивлении посмотрела на Крама.       — Знаешь, что самое странное? Я не помню. — Она изо всех сил напрягала память, но в голове роились какие-то сбивчивые воспоминания, которые она никак не могла собрать воедино. Все скакало, как чехарда. — Вроде бы и на языке вертится, а вспомнить ну никак не могу.       — То же самое ты говорила, когда вернулась вся в синяках, упав с метлы… — задумчиво проговорил Виктор. — А когда я спросил, зачем ты вообще решила сесть на нее, ты мне ответила, что не помнишь. Мне это не нравится, Эрмиоуна. Многие чародеи не отличались хорошей памятью, но то, что ты описала, очень похоже на заклятие Обливиэйт.       — Не говори ерунды, Виктор. Кому могло понадобиться стирать мою память? Люпину? — она засмеялась.       — Откуда мне знать? Просто… твое поведение в последнее время сильно изменилось, — пробормотал Крам и, видя ее искреннее удивление, неожиданно попросил. — Хорошо, если я ошибаюсь, а если нет? Ты позволишь мне это выяснить?       — Интересно как? — поинтересовалась Гермиона. Улыбка не сходила с ее лица. — Поведешь меня за руку к мадам Помфри? А как будешь оправдываться?       — Есть контрзаклятие, позволяющее определить, был ли человек подвергнут Обливиэйту, — смущенно возразил Крам. — Меня Каркаров научил незадолго до того, как исчезнуть.       — Ну, хорошо, — оценивающе разглядывая его, согласилась Гермиона. Она знала, что воспоминания о бывшем наставнике, сбежавшем в неизвестном направлении сразу после прошлогоднего турнира, были ему неприятны, — но если ты ошибся, ты признаешь, что был просто предубежден. Договорились?       Она закрыла глаза и расслабилась, как он попросил, но буквально через минуту по кислому выражению его лица стало понятно, что Виктор возводит на профессора напраслину.       — Вот видишь, никто мне ничего не стирал. Волколачество — это болезнь, а не вина. И не стоит навешивать из-за нее ярлыки на Люпина.       — Может быть, ты права. Но я помню, какой ты была, когда я только-только сюда приехал — печальной, нелюдимой, мне с трудом удавалось вытащить из тебя больше одного-двух слов за раз. И до этого ты несколько месяцев кряду не отвечала на мои письма. Я даже думал, что ты…       — Воркуете, голубки? — нараспев поддразнил Рон, после чего обхватил обоих за плечи и крепко прижал к себе, не обратив ни малейшего внимания на помрачневшего, как туча, Крама. — Гермиона, спасай! Мне нужно срочно сочинить домашку для Снейпа, а в голове, как назло, нет ни единого стоящего предложения.       — Очень похоже на тебя, Рональд Уизли. Но позволь спросить, чем ты вообще до сих пор занимался? Урок начнется через каких-нибудь два часа.       — А я что? Я весь вечер утешал Лаванду, сидя с ней в Больничном крыле, — запихивая в рот зефирину, сообщил волшебник. — Махонахалл и Фвитвик отвугали ее за неусеваемось, и феферь она уерена, что ей пова с фемоданом на выход! — Он с трудом проглотил кусок и, покраснев, как помидор, уставился на Гермиону. — Ну дай хоть глазком взглянуть, от тебя не убудет!       — Интересно, из-за кого же это произошло? — скептически заметила волшебница, однако сменила гнев на милость и вручила ему работу. — Ладно, держи! Только не переписывай все слово в слово.       — Ты ангел, Гермиона! — благодарно обнял ее Рон, после чего пихнул Крама в бок и заговорщицки ему шепнул. — Смотри, не проворонь! — чем окончательно заставил того сконфузиться.       — Не слушай его, Виктор. Идем, я тебя провожу. — Она встала и уже занесла было ногу над длинной скамьей, как вдруг ее взгляд упал на пол. — Погоди-ка, а это что?       — Кажется, оно выпало у тебя из сумки, когда ты доставала пергамент, — заметил Крам, глядя на то, как Гермиона, насупив брови, рассматривает засохшую серо-зеленую травинку с белым полупрозрачным цветком. — Похоже на колокольчики или крокус. Это твое?       — Это подснежник, — с уверенностью в голосе пробормотала Гермиона, а про себя подумала: «Но что он тут делает?» — и тотчас отвлеклась на школьный колокол, возвестивший окончание обеда.       — Так мы идем?       — Да-да! — отозвалась волшебница и впопыхах сунула в сумку цветок.       Гермиона непременно хотела проводить его. Так, словно речь шла о каком-нибудь длительном путешествии или расставании на годы. Хотя тот всего-навсего возвращался на пару дней в Болгарию в преддверии очередного чемпионата. Трансгрессировать, разумеется, он мог исключительно вне территории школы, поэтому Гермиона вызвалась пройтись с ним до ворот, а перед тем попросила дать ей пять минут, чтобы переодеться: благо покои Виктора, где тот оставил вещи, находились в непосредственной близости от башни Гриффиндор.       Вбежав в спальню для девочек, она распахнула свой огромный чемодан, чьи внутренности были во много раз увеличены заклятием незримого расширения, и принялась перерывать его недра. Однако, ухватив любимый свитер в полоску, она ненароком задела какой-то кулек, очевидно, не заметив его за нагромождением самой разнообразной одежды, и на девушку тотчас вывалились довольно странные, на ее же взгляд, вещи. Бутыль с неподписанным и, кажется, пропавшим веществом, латунная маска дракона и несколько засушенных цветов.       При виде маски в груди волшебницы что-то екнуло, уши наполнили отзвуки музыки, голова закружилась. Она сразу решила, что всему виной испортившаяся жидкость, а потому без лишних раздумий ее испарила. А вот цветы показались ей удивительно знакомыми, хотя она совершенно позабыла, откуда их взяла.       — Белые, желтые и красные… Невинность, ревность и любовь, — она хмыкнула. Затем вытащила из сумки выпавший за обедом цветок и положила рядом с остальными. А пальцы тотчас нащупали что-то гладкое и шелковистое, наподобие атласа. — Не может быть, — смутилась Гермиона. Глаза отчетливо различали, что под цветами лежала одна из тех бесформенных шапок, что она вязала для эльфов Хогвартса, тогда как кожей определенно ощущала невесомую скользкую ткань. — Это же… мантия-невидимка…       Волшебница ошеломленно уставилась на чемодан. Это определенно была не мантия, принадлежавшая Гарри Поттеру — Гермиона бы ее узнала. С другой стороны, ей ни разу не представлялась возможность заполучить себе подобный артефакт. Так откуда же он тут взялся? И какие еще секреты могли скрываться в ее вещах?       От раздумий ее отвлекла необходимость вернуться к Виктору. Поэтому, с сомнением погладив отливавшую серебром ткань, она сунула ее туда же, где нашла, после чего захлопнула чемодан и стремглав помчалась к гостиной. Тот уже ждал ее у выхода, перекидываясь словами с Полной дамой: в руках небольшой саквояж, через локоть перекинута дорожная мантия.       — Я готова, идем.       — Ах, какая же вы изумительная пара! — с чувством заметила мадам Полин, утирая глаза платочком и умильно глядя на Крама с Гермионой. — Помню, когда я была молода, за мной тоже ухаживал приезжий юноша, уроженец далеких мест, но мои строгие родители были против нашей романтической дружбы…       — Идем, пока мы тут к полу не приросли, — шепнула ему на ухо Гермиона, мечтая, чтобы их вовремя спас какой-нибудь выскочивший, как ошпаренный, мальчишка. И в тот же час портрет действительно распахнулся, а слова Полной дамы захлебнулись, приглушенные стеной. — Скорее, бежим!       Оказавшись на школьном дворе, они хохоча помчались в сторону станции Хогсмид, по дороге чуть было не сбив Полумну Лавгуд, зазевавшуюся на полпути. Та рассеянно проводила их глазами, после чего неспешно побрела в ту же сторону, что-то мелодично напевая на несуществующем языке.       — Вот и все, Эрмиоуна, — мягко пробасил Виктор, чуть улыбаясь, — я вернусь к тебе через три дня.       — Возвращайся скорее. Я буду очень скучать, — ответила Гермиона, легко обняла его за талию и заглянула в темные глаза. А потом вдруг встала на цыпочки и нежно его поцеловала — впервые с тех пор, как Крам вернулся домой после Турнира.       — Я тоже, — глухо выдохнул он от распиравших его чувств. — Но я обязательно привезу тебе что-нибудь на память. — После чего сделал шаг из распахнутых настежь ворот, крутанулся на месте и мгновенно исчез.       Гермиона смотрела на то место, где он только что стоял, и чуть смущенно улыбалась. Сама мысль о том, что он скоро вернется — и вернется именно к ней — вызывала в ней чувство умиротворения и восторга, рождая в сердце счастье и даря долгожданный покой. «Покой? — спросила себя девушка. — Почему у меня такое ощущение, что мне давно не хватало покоя?» Она встряхнулась, потом коротко зажмурилась, вспоминая то самое чувство их нежного прикосновения, в прыжке крутанулась на каблуках, но не исчезла, как Крам, а только повернулась лицом к школе. Ворота за ее спиной захлопнулись, и она весело зашагала в Хогвартс.       Навстречу ей брела полоумная Лавгуд, нежно ласкавшая огромный книжный корешок.       — Привет, Полумна, — поприветствовала она ее, разглядев Чудовищную книгу о чудовищах, что, будто ягненок, притихла у той на груди. — Извини, что мы чуть было тебя не сшибли. Мы просто не смотрели, куда идем. — Гермиона снова засмеялась, с любопытством рассматривая когтевранку.       — Ничего страшного. Я, наверное, и сама бы не заметила, даже если бы и упала, — мечтательно ответила Полумна, глядя куда-то вверх. — Меня больше удивило, что ты была не одна, а с Виктором.       — С Виктором? — переспросила Гермиона. — Почему?       — А как же профессор Снейп?       Та неожиданно поперхнулась. Но странная волшебница как ни в чем не бывало смотрела на нее своими водянистыми, навыкате, глазами и вежливо улыбалась.       — Снейп? — в нескрываемом изумлении повторила Гермиона. — А при чем тут он? Я провожала Виктора на соревнования… чемпионат, — поправила она себя, испытывая ужасную неловкость из-за того, что вынуждена разговаривать с этой чудаковатой волшебницей. — А почему ты не на уроке?       — Видимо, я что-то не так поняла, — задумчиво прошелестела Полумна и, не меняя интонации голоса, так же тихо сказала. — Пикси вырвали у меня рюкзак и вытряхнули в окно учебники. Я пришла сюда их собрать. Извини, но мне нужно идти. Увидимся на занятии по Защите.       Та озадаченно проводила ее глазами, но только покачала головой и бегом помчалась в Хогвартс — готовиться к зельеварению.       В тот день Снейп был явно не в духе и даже не желал смотреть на собравшихся в классе учеников, а потому взмахом палочки написал на доске задание и уселся за стол проверять домашние работы. Он то насупливал брови, то отпускал колкие замечания и каждый раз, откладывая очередное сочинение в сторону, громогласно объявлял имя студента и полученный им невысокий балл. Но вскоре ему это тоже надоело, и он ушел в заднюю комнату, служившую кабинетом, предупредив, что все слышит и расправится с любым учеником, посмевшим нарушить его покой.       — Покой, — на автомате повторила Гермиона и тут же уткнулась в «Магические отвары» Мышьякоффа. Но, к великому огорчению волшебницы, сосредоточиться на задании ей так толком и не дали.       — Эй, Поттер, это правда, что профессор Снейп перестал давать тебе уроки, потому что совершенно отчаялся в твоих способностях? — воспользовавшись наличием благодарных зрителей и отсутствием учителя, тут же осклабился Малфой. — Какой же ты, должно быть, безмозглый неудачник, раз даже дополнительные занятия тебе не помогли!       — Заткнись, Малфой! — шикнул на него Рон, вступившись за Гарри.       — Ой-ой, ржавая собачонка Поттера решила на меня тявкнуть. Ну давай, Уизли, покажи мне, на что способен. И кстати, я всегда хотел спросить, сколько тебе платят за то, чтобы ты увивался за Поттером? На еду для семьи хватает?       — Хватит! — рявкнула на него Гермиона. Она знала, что Рон не сможет стерпеть обиды, и попыталась их остановить. Стоило упомянуть вслух не самый большой достаток семьи Уизли или как-то нехорошо отозваться в присутствии Гарри о его родителях, как оба теряли рассудок.       — А не то что? — прищурив стальные глаза, поинтересовался у нее Драко. — Что ты мне сделаешь, Грейнджер? Ты такая же староста, как и я. У тебя нет права меня «наказывать», поэтому я буду говорить, что хочу, делать, что хочу, и называть тебя так, как захочу. Тем более, что здесь никого нет, — обведя взглядом класс, заключил Малфой и, выждав драматическую паузу, наконец это сказал, — гряз-но-кров-ка.       Несколько девочек на стороне Гриффиндора взвизгнули. Слизеринцы глумливо засмеялись.       — Мерлин свидетель, я убью тебя, Малфой! — взорвался Рон и тут же бросился на Драко.       Крэбб с Гойлом только того и ждали. Схватив его под руки с обеих сторон, один ударил Рона под дых, пока другой выхватил из рук волшебную палочку.       — Перестаньте немедленно! — ужаснулась Гермиона и мигом вскочила на ноги. Что-то странное подымалось внутри нее, то, чего раньше она никогда в себе не ощущала. И вместо того, чтобы призывать слизеринцев к порядку, молниеносно обезоружила их, заморозив малфоевских прихвостней, а его самого намертво приклеив к парте. Последний едва успел пискнуть, но она снова среагировала на опережение и, мгновенно заклеив ему рот, обвела угрожающим взглядом левую половину класса. Те, вылупив глаза, молча уставились на гриффиндорскую старосту. — Кому-то еще хочется что-нибудь сказать? — грозно спросила Гермиона. — Нет?! Ну, и прекрасно. Я сейчас же доложу обо всем вашему декану, а если он, как обычно, оставит это без последствий, пойду к Макгонагалл. Хотя, насколько мне известно, профессор Снейп тоже умеет решать подобные вопросы — пусть и на свой манер. — После чего сверкнула глазами и исчезла за тяжелой портьерой, оставляя за спиной непривычную гробовую тишину.       Однако, войдя внутрь, она обнаружила, что там совершенно пусто.       — Профессор? — сдвинув брови от изумления, на всякий случай позвала Гермиона. Но это было бессмысленно, потому как единственная дверь, ведущая в коридор, была заперта изнутри — мужчина просто исчез из кабинета. — И куда он делся? — спросила себя волшебница, скользя взглядом по бутылкам, ингредиентам и ретортам. Она впервые оказалась в святая святых Снейпа в одиночестве, не считая того раза, когда выкрала для зелья шкуру бумсланга из кладовой, а потому с большим любопытством озиралась. Но все, что попадалось ей на глаза, было давно знакомо. Кроме одной-единственной вещицы, одиноко тускневшей на лабораторном столе.       С трудом передвигая вдруг ставшие ватными ноги, Гермиона приблизилась и уставилась на таинственно мерцавший в полумраке продолговатый предмет. По форме тот сильно напоминал песочные часы, изрядно вытянутые кверху и странно переливавшиеся в немногочисленных отблесках догорающих свечей. Внутри слабо светилась жидкость, на вид тягучая и серебристая, словно ртуть, и в ней как бы плавало белесое пятнышко. Однако, присмотревшись, Гермиона убедилась в том, что их было два. Наконец, она не удержалась, взяла странные часы в руки и поднесла совсем близко к лицу, чтобы получше рассмотреть загадочное свечение.       — Сейчас же поставьте пассиограф! — гаркнул Снейп, и от испуга Гермиона подпрыгнула.       Пальцы сами собой разжались, и переливающийся сосуд с громким треском разбился, ударившись о каменную плиту. На пол вылилось немного серебристой жидкости, а два пятна, что лениво плавали в ней раньше, вдруг начали вращаться, неспешно поднимаясь вверх, и с каждым мгновением увеличивались. Когда те поравнялись с лицом Гермионы, из груди девушки вырвался глухой вопль. Прямо на нее таращилась из воздуха змееподобная морда Волан-де-Морта. Серая и холодная, она пронизывала ее красными глазами, заглядывая в самую душу, но, покружившись немного, образ растаял, а на его месте возник другой. Гермиона снова изумилась, но на этот раз она не кричала, потому что в воздухе плавало самое привычное на свете лицо, которое она видела по десятку раз за день— свое собственное отражение. С немым вопросом она взглянула на профессора, и в ее глазах читалась сильнейшая растерянность, а отнюдь не страх.       — Простите! — выдавила она из себя и суетливо показала на осколки. — Ведь его же можно как-то восстановить?       — Уходите, — тихо сказал Снейп. Он не злился, но на его потемневшем лице без труда угадывалась плохо скрываемая досада.       Она виновато прошмыгнула мимо него и уже за спиной услышала едва различимое: «Репаро». Потом вдруг остановилась и, пробормотав «Сигиллум, Силенцио», снова повернулась к мужчине. И обомлела. На лице профессора отчетливо скользнул страх, только вызван он был отнюдь не действием артефакта, а тем, что она запечатала вход в кабинет со стороны класса. Он тотчас опустил взгляд, не желая видеть волшебницу, и ее сердце неожиданно громко забилось, мысли вдруг спутались, а она сама вернулась на середину комнаты и требовательным тоном спросила:       — Что это? Что я сейчас видела?       — Поздравляю, — с презрением в голосе процедил Снейп. — Вы только что узнали свой самый потаенный секрет — страх оказаться во власти Темного Лорда. Если это все, и Вы закончили уничтожать мой инвентарь, можете быть свободны.       Гермиона тяжело вздохнула. Да, это было похоже на то. Грязнокровка Грейнджер в руках самого жестокого из темных волшебников и заклятого врага маглорожденных в придачу. Она снова попросила прощения, собираясь уже уходить. Тот опять ничего не ответил. И неожиданно для себя она призналась:       — Я хочу Вам кое-что сказать. Потому что, если не сделаю этого сейчас, то не сделаю, наверное, никогда позже. — Профессор ощутимо напрягся, но так и не поднял на девушку глаз, хотя, с другой стороны, больше не прогонял ее, и это вселило в нее храбрость. — Я очень признательна Вам за все, что Вы делаете для Гарри и для Ордена. Для всех нас, — поправила себя Гермиона. — Я же знаю, что именно Ваша работа самая неблагодарная и опасная из всех, и что Вы постоянно рискуете жизнью, добывая информацию для Дамблдора… Но я просто хочу, чтоб Вы знали… Несмотря на то, что Вы тоже были Пожирателем смерти, я искренне считаю Вас самым смелым человеком на земле. — Она вдруг жутко смешалась, голос ее дрогнул, и Гермиона панически схватилась за ручку двери. — Простите меня еще раз. Я просто не смогла устоять.       — Перед искушением, — пробормотал Снейп, — я знаю, — и, все еще не глядя на нее, вышел из кабинета, унося с собой разбитый артефакт.       Она думала о произошедшем весь оставшийся день, не находя ответов. Мантия, Снейп, неясный вопрос Полумны. Еще и Виктор предположил, что с гермиониной памятью было что-то не так. Все эти странности вселяли в нее тревогу и бередили потаенные струны, спрятанные глубоко внутри. И, уж конечно, такая резкая смена настроения не смогла укрыться от Рона.       — Ты почему такая смурная? Расстроилась, что Крам уехал? Невелика беда, вернется к тебе твой Виктор.       В ответ волшебница хотела огрызнуться, но тут в гостиную вошел Гарри и с размаху швырнул тяжеленную сумку об пол. Рон с Гермионой переглянулись.       — Что опять произошло? Малфой? Снейп? Или Крэбб с Гойлом?       — Нет, — плюхнувшись в кресло перед камином, раздраженно ответил волшебник. — Я пытался попасть в кабинет к Дамблдору, хотел с ним кое-что обсудить, — тут он сделал большие глаза, и друзья поняли, что речь идет о шраме, — а он сделал вид, что его нет, хотя я видел, как он разговаривал до этого с Люпином.       Гарри с ненавистью толкнул ногой банкетку, и оттуда с громким мяу выскочил Живоглот. Гермиона посмотрела на него с осуждением, однако сказала совсем другое:       — Возможно, он уже покинул Хогвартс, Гарри. Люпин говорит, его почти никогда не бывает в школе.       — В том-то и дело, что нет! — тот взвился из кресла, как ужаленный. — Когда гаргулья отказалась впускать меня в кабинет, я так поначалу и подумал. А потом мне на пути попался Снейп с какой-то странной штуковиной. И вот его-то гаргулья пропустила!       — Подожди, — тут же оживилась Гермиона. — Это такая вытянутая стеклянная штука, похожая на часы, верно? И в ней еще плавает серебристое вещество.       — Ну, да, — уже остывая, ответил Гарри. — Наверное. Я не особенно разглядывал. Но, по-моему, она переливалась разными цветами.       — Пассиограф, — задумчиво протянула Гермиона.       — Никакой это не фазиограф, — с уверенностью возразил Рон. — Эта штука называется Коркустос, и он есть не что иное как хранитель сердца или сторож эмоций и чувств. Ну, это уж если совсем по-простому. Мой папа пользовался таким, когда обыскивал имение Люциуса Малфоя. После их драки во Флориш и Блоттс мама запретила ему появляться без Коркустоса на его пороге. Кажется, он брал его в Министерстве, в Отделе экспериментальных изобретений и чар.       — Что ты сказал, Рон? — не на шутку всполошилась Гермиона. — Ты знаешь, как он работает?       — Ну, вообще-то не особо. Как я понял, в него можно поместить часть своих эмоций, направленных на определенного человека или предмет. Все чувства, что ты к нему испытываешь, при этом сохранятся, но самые сильные эмоции, такие как страх, гнев, стыд или ненависть, остаются запечатанными в этой штуке и… вроде как не мешают тебе жить. По-моему, ужасная глупость. Кому вообще может понадобиться такое? Да и какой смысл в том, чтобы чувствовать, но не испытывать при этом эмоций?       — Есть, и еще какой! — сурово отрезала Гермиона, осознав, что Северус Снейп солгал ей. — Только теперь все стало еще запутаннее.       — Ты это о чем? — друзья непонимающе посмотрели на ее наполовину задумчивое, наполовину сердитое лицо.       — Неважно. И вообще, вам пора садиться за прорицания, а мне пора делать конспект для Вектор, — и, демонстративно захлопнув учебник, который даже не читала, она ушла, оставив друзей сидеть с открытым ртом.       — Так через сколько дней, ты говоришь, вернется Виктор?       — Через три.       — Целых три дня…       — Крепись, Рон. Кажется, мы стали свидетелями «обычной женской проблемы».