«Господа Лунатик, Хвост, Бродяга и Сохатый, поставщики вспомогательных средств для волшебников-шалунов, с гордостью представляют свое новое изобретение — Карту Мародеров»
Он тут же целиком отдался изучению пергамента и с превеликим отвращением увидел, что именно попало ему в руки — ни много ни мало карта всего Хогвартса. Но открывалась она только тому, кто правильно подбирал ключ-слово — особую словесную комбинацию, соответствующую авторской задумке. Необязательно точную, но обязательно близкую по духу. В конкретном случае ключом стал синоним «проказы», на который и откликнулся артефакт. Однако, сообразив, как именно его активировать, Снейп не спешил радоваться. Уже через минуту рухнув в кресло, он с силой вдавил желтоватые пальцы в бледное, перекошенное лицо, пытаясь тщетно унять очередную волну неконтролируемой ярости. — Проклятый выродок, — процедил Снейп, дав себе слово, что при первой же возможности обязательно расквитается с Люпином. — Так вот, как все это время он следил за нами! Буквально видел каждый наш шаг. А ведь старик даже не обмолвился об этом! Сам артефакт, спору нет, был воистину изумительным, но даже трогать его, а уж тем более это признавать, Северусу было неприятно. Отчасти потому, что создателями оказалась ненавидимая им четверка, отчасти потому что Карта была причиной болезненного разрыва с волшебницей. Уколотый этой мыслью, Снейп невольно вздохнул и стал искать имя девушки среди огромного количества точек, но им было несть числа. Те хаотично двигались по бумаге, сливаясь в потоки, перемешиваясь, иссякая, но девушки среди них не было. Выбрав из любопытства одну или две, он следил за ними, пока точки не скрывались за очередным изгибом, и из-за того Карту приходилось вертеть и переворачивать, а на ее страницах тем временем открывались новые тайники и переходы, о существовании которых Снейп не мог даже подозревать. — Да чтоб тебя! Как в этом хаосе я должен отыскать Гермиону? Он отшвырнул от себя Карту, и едва та упала на стол, как сама собой развернулась и показала ему имя «Г. Грейнджер», подписанное черными чернилами. Девушка была на школьном дворе, в окружении Поттера и Уизли. Снейп усмехнулся, прищуривая глаза. — Так вот, как ты работаешь. Занятно… А теперь покажи мне меня. — Однако та ничего не сделала. Он хмыкнул. — Покажи мне Северуса Снейпа. — На сей раз Карта услужливо показала ему одинокую точку, стоявшую посреди комнаты. — Так-так… Это может оказаться полезным… Люпин, — неожиданно бросил он, но та снова осталась безучастной. — Дамблдор? Ничего. На всякий случай он все же отыскал глазами пустой директорский кабинет и прилежно поводил пальцем по его закоулкам. Где-то там стоял Омут памяти… — А, черт! Хоть бы намеком дал о себе знать, — ворчливо сказал мужчина, без цели глядя на Карту, после чего перевел глаза с глухой и подозрительно длинной стены, за которой не было помещения, на противоположную, где имелась одна известная ему лестница и целых два тайных перехода. — И все же закон ненаносимости они так и не преодолели… — снова забормотал Снейп. — Хотя, чем черт не шутит, может, когда-нибудь… Поттер, — снова обратился он и увидел аккуратную точку Г. Поттера рядом с точкой Р. Уизли. На сей раз Гермионы с ними не оказалось. — Ну, хорошо, — заключил Снейп и приказал, — исчезни. Ничего не произошло, и он решил, что для деактивации ему требовались иные слова или просто банальное время. Постучав себя Картой по носу, мужчина вышел из кабинета и задумчиво пошагал к себе. Ему было над чем подумать, а именно, как эффективнее использовать оказавшуюся в его распоряжении вещицу: на случай, если Поттер опять вляпается в неприятности. По-другому он не умеет. Тем временем мимо него пробирались пугливые младшекурсники, хором и чуть нервозно выкрикивая: «Добрый вечер», «Доброй ночи, профессор!» — но Снейп их как будто не замечал. «Если Люпин в своих воспоминаниях забрал Карту у Поттера, стало быть мальчишка был точно в курсе того, как она работала. А Гермиона? Она тоже знала? Да уж конечно. И ничего не сказала мне!» — Проклятье, — прошипел Снейп, неожиданно поскользнувшись, и его мысль мгновенно оборвалась. Скосив глаза вниз, он увидел брошенную кем-то листовку и машинально подобрал ее.«ДОЛОРЕС В МУНГО.
ТЯГА К СЛАДКОМУ НЕ ДОВЕЛА ЕЕ ДО ДОБРА»
«Брошюра Уизли, — сообразил Снейп, переворачивая листовку и позволив себе короткий смешок, — она становится все популярнее, раз уж теперь ее читают в Слизерине». Сам-то он давно сообразил, кто именно печатал листовки, и что в Хогвартс их доставляли отнюдь не птицами, а через камины, так что завхоз лишь понапрасну тратил время, обыскивая каждую сову. Но долго так продолжаться не могло, и рано или поздно о том же догадаются министерские. Тогда Амбридж кинется к Фаджу, и каминную сеть закроют. По крайней мере, всю ее внешнюю среду. «Если уже этого не сделали», — с тревогой подумал Снейп, учитывая фотографию, обнаруженную им тут же на развороте. Орущая, видимо, на фотографа замминистра сидела на кровати «в бигудях» с накрученными на них тонкими змейками. Язык длинный, на распухшем от гнева лице черно-желтые глаза-бусины — ни дать ни взять кобра. — Если внешнее сообщение закроют, то школа окажется отрезана. А это неминуемо приведет к известным проблемам, — пробормотал Снейп, отпирая замок, — особенно теперь, когда Орден рассеян… Войдя к себе, он первым делом воззрился на осколки разбитого зеркала, которые, словно укор, еще лежали под рамой, переливаясь в свете канделябра. Лицо мужчины чуть дернулось, но он в который раз прошел мимо. Знакомая смесь из воспоминаний, горечи утраты и чувства вины уже накатывала на него волной, Снейп горячился и ничего не мог с этим поделать. Поэтому когда пальцы нащупали в кармане люпиновский артефакт, он бесконтрольно вытащил его и приказал найти Гермиону. Та была совершенно одна. «Как странно, — подумал Снейп. — Она должна быть сейчас в спальне или гостиной. Где же тогда ученики?» Одно мгновение, и Снейпа прошиб пот. Только сейчас он обратил внимание, где именно оказалась Гермиона. Определенно, она была вне башни и все-таки очень близко к ней — в какой-то неизвестной ему комнате вблизи от Полной Дамы. Конечно, он не мог знать всех тонкостей расположения Гриффиндорского Дома, однако чувство тревоги редко подводило его. Вот тогда это и произошло. — Крам… Сорвавшись с губ, это имя легло на сердце, как камень. А Северусу уже опять с угодливостью показывали точку, вмиг оказавшуюся слитой с предыдущей точкой волшебницы… Они были вдвоем. В личных покоях мальчишки. С минуту он стоял, как статуя. Жестокое открытие оглушило его. Болгарин и Гермиона… В такой час! Одни! И так близко! Сердце Снейпа стучало, просясь наружу, пока гнев, боль и отчаяние безудержно захлестывали все его существо. «Бежать туда немедленно! Оторвать от нее поганца!» Вот, о чем он думал, направляясь к выходу, но глаза его вдруг потухли, и Снейп неожиданно для себя застыл. «Но она ничего не помнит. Простит ли она потом?» — разжав руку, он выронил Карту и невольно обернулся на зеркало. Десятки и сотни льдинок смотрели на него в ответ, и в отражении каждой ему виделась неуверенность. — Да будет ли это потом? — шепнул он себе, и сотни губ в немом отчаянии повторили за Снейпом то же. — Она могла бы предпочесть его мне… Неужели опять отступить? И смотреть со стороны на чужое счастье… Он механически нашел глазами упавшую Карту и тут же уставился вниз, глядя на то, как две черные точки то и дело сливались в одну, как отдалялись и сближались, словно в танце, как одна, отделившись от второй, направилась было к выходу, но за ней увязалась другая, и как обе стояли у стены, надолго соединившись в одно целое… — Так вот оно что, — бесцветно прошептал Снейп. С осколков на полу в ответ глядела пустая человеческая маска. Мальчишка стоял перед Гермионой и без смущения плакал в три ручья. В руках он держал нечто бесформенное и чем больше рыдал, тем сильнее сдавливал это пальцами, отчего оно еще больше мялось, понемногу превращаясь в грязный ком. — Я случайно, мисс Грейнджер! Не знаю, как у меня вышло, — утираясь ее платочком, объяснял мальчик. — Но это уже в третий раз, и профессор Снейп сказал, что я теперь так просто не отделаюсь. И сидеть мне не меньше недели в подземельях и перебирать вручную жабью икру. А она же… воню-ючая! Гермиона вздохнула, окинув его взглядом, полным жалости с толикой недовольста. — Твои родители определенно рассердятся. И мне придется рассказать декану! Ты же знаешь, что им не по карману новый котел… — Тот заревел пуще прежнего. — Ну, ладно, ладно. Я тоже не раз и не два у него отсидела. Видел бы ты этот взрыв! На вот, держи. Она улыбнулась, сунув мальчику шоколадную лягушку, однако собственные слова мгновенно напомнили ей о днях, что для самой Гермионы до сих пор оставались в тумане. Те неясные, редкие образы, что с трудом удавалось вырвать у неподатливой памяти, неизменно вызывали в ней странную душевную муку. И еще эти странные факты, о которых ей неоткуда было узнать. Откуда ей могло быть известно, что у Нарциссы Малфой нет и не было на руке черной метки? От Гарри? Но ведь он сам видел эту женщину лишь дважды. Или откуда она знает, что Макрайт со Слизерина — квартерон, и на родном факультете его прокляли и даже чуть было не убили. Опять же, не Драко ей рассказал. И отчего-то это сильно беспокоило Виктора. Она не знала, откуда в чемодане взялась мантия-невидимка. И еще эти цветы. Она частенько доставала их из чемодана и рассматривала при свете одинокой свечи, наглухо закрываясь от девочек тяжелым балдахином. Как будто эти минуты были настолько личными, что делить их с кем-то другим было бы сродни святотатству. При этом иммортели грозили неизменно рассыпаться, и, ложась рядом с ними на подушку, она подолгу глядела на импровизированный букет. Особенно ей был по сердцу некогда пурпурный, ныне же ставший серым, гиацинт. Раз случилось, что, глядя на цветок, она даже пролила над ним слезинку. И это Гермиона — практичная и в общем-то не особо сентиментальная волшебница. Захваченная этими мыслями, она рассеянно потрепала мальчишку, уминавшего ее лакомство, после чего распахнула для него портрет, а сама направилась дальше по коридору, завернула за угол и негромко постучала в низкую дубовую дверь. Открыли почему-то не сразу, но Гермиона не придала этому значения. Предвкушая приятный вечер, она собиралась было порхнуть в гостиную, чтобы умоститься с книгой на диван, когда Виктор неожиданно поймал ее за руку и крепко-крепко обнял. Сердце девушки йокнуло, а сама она невольно оцепенела. Никогда прежде юноша так не делал, и Гермиона сразу почувствовала перемену, витавшую между ними в воздухе. Оторвав его от себя, она вгляделась в Крама и уже не на шутку встревожилась. За ночь тот осунулся и теперь был очень печальным. — Что случилось? — с опаской спросила Гермиона, но Крам лишь опять приник к ней, словно ребенок, доверчиво уткнувшись в волосы щекой. — Не так я мечтал начать этот разговор… — услышала она его грустный шепот на ухо, после чего раздался тихий, протяжный вздох. — Виктор, — оторвав его от себя, она пристально смотрела ему в глаза, мягко обхватив за лицо своими тонкими, прозрачными пальчиками. Гермиона знала, что должна была задать этот вопрос, но очень боялась могущего последовать ответа. — Это твоя мама, да? Крам коротко кивнул и низко опустил голову. — Ей становится хуже. Лекари не в силах этого изменить. Сейчас она дома с отцом, но я не уверен, что она сможет протянуть даже до конца этого года. — Ты говорил с ней? — Она прислала письмо, — махнув куда-то за спину, сказал Виктор. — Пишет, что несколько раз пыталась вызвать меня через камин, но ничего не выходит. Я тоже пробовал — безрезультатно. Не знаю, в чем тут дело, но связи нет… — Он сел на диван, взяв руки Гермионы в свои, и впервые за вечер как-то неуверенно, натянуто улыбнулся. — Поэтому она и написала мне с просьбой поговорить с тобой именно теперь. — Со мной? — в искреннем удивлении переспросила Гермиона. Крам кивнул. — Перед тем, как вернуться в Хогвартс, у меня с матерью состоялся один важный разговор. Когда она вызывала меня в Болгарию… ты помнишь? — Гермиона механически кивнула. — Она расспрашивала меня о тебе, о нас, и я ей кое-что рассказывал, надеясь порадовать ее, надеясь, что ей станет лучше. Но теперь время поджимает, и я боюсь, что она более не сможет так долго ждать. — Прости, но я, кажется, не совсем понимаю. Чего, Виктор? Он судорожно сглотнул, как будто набираясь храбрости, после чего открыто и с каким-то отчаянием посмотрел ей прямо в глаза и вдруг твердым, чуть осипшим от волнения голосом произнес: — Я бы хотел, чтобы ты стала моей женой, Эрмиоуна. Волшебница в растерянности уставилась на него. Она, конечно, предполагала, что речь могла пойти о болезни матери Виктора и внутренне была даже к этому готова, но явно не к предложению руки и сердца и не к разговору о скорейшем замужестве. Поэтому, видя ее крайнее замешательство, болгарин быстро-быстро зачастил: — Я понимаю, это неожиданно. Ты еще должна доучиться, и тебе нет семнадцати. Но летом будет. А я люблю тебя, Эрмиоуна. С первого дня, когда увидел тебя в Хогвартсе. И потому, едва Дамблдор предложил мне снова приехать, я бросил все и помчался сюда, даже не будучи уверен, что ты обо мне еще помнишь. Моя мать сразу поняла, что это из-за тебя, и не стала меня удерживать, хотя была очень больна. И за это я ей благодарен. Он чуть затравленно улыбнулся и мягко провел по ее руке. — Когда я уезжал, мама дала мне кое-что с собой на прощание. Думаю, она предчувствовала, что болезнь может усугубиться, и потому просила меня, не мешкая, поговорить с тобой, как только я решу, что мы оба к тому готовы… Потому что ее последняя мечта — увидеть нас вместе у алтаря. Он вдруг слегка отстранился от Гермионы, и только тут она заметила на своем пальце тяжелое кольцо в виде ворона, обнимавшего причудливый камень. — Это фамильное кольцо, которое в моей семье по традиции передается от матери к дочери или от матери к жене ее сына. И я очень хочу, чтобы ты приняла его в знак того, что подумаешь над моим предложением, а не откажешь мне сразу. Он сам снял кольцо с пальца Гермионы и вложил ей его в ладонь, после чего обеими руками мягко накрыл ее и поцеловал. — Я люблю тебя, Эрмиоуна. Ты и так это знаешь, но мое чувство обдуманно и серьезно. Пожалуйста, пускай это кольцо будет у тебя. Я не прошу давать ответ прямо сейчас, но я не могу не исполнить желания матери. Особенно потому, что оно полностью совпадает с моим собственным. — Я… я даже не знаю, что сказать, Виктор, — волшебница стояла в ступоре, но лицо ее уже горело от смущения и радости, а на губах сама собой расцветала смущенная улыбка. Затем словно некая тень пробежала по нему, она нахмурилась, губы задергались, и вся она напряглась, словно ждала со стороны какого-то неведомого удара. И тут же из нее полились неловкие слова, выражавшие страх и неуверенность. Она должна была хоть что-то сказать, но что? Гермиона боялась обидеть чувства Виктора, особенно теперь, после его признания, и начала было запинаться, бормоча что-то про Темного лорда и необходимость помогать Гарри в борьбе против Пожирателей, но он быстро прервал ее. — Я все знаю, — заверил Крам. — Дело для тебя превыше всего. Но и ты понимаешь, что во время войны многие женились, не рассчитывая на то, что увидят рассвет завтра. Так мне рассказывал Дамблдор. Поэтому, если такой момент наступит, я прошу тебя просто позволить мне быть рядом с тобой. Гермиона молча его выслушала, глядя то на огонь в камине, то на искристый камень в кольце. Затем, словно отвечая собственным мыслям, неожиданно кивнула. — Знаешь, ведь ты прав. Почему бы и нет… В конце концов, мир не крутится вокруг Темного Лорда… и Гарри Поттера. Волшебница сама себе усмехнулась. Но глаза ее оставались тревожными, они смотрели куда-то сквозь Виктора, словно она пыталась припомнить что-то важное… что-то… — Эрмиоуна? Та будто очнулась ото сна, легко вздохнула и под конец посмотрела на Крама. — Мне очень жаль, что твоя мама больна, Виктор. Мы не выбираем, когда счастье или беда стучатся в дверь. Но я обещаю, что серьезно подумаю. И знаешь что? Мне кажется, ты должен поехать к ней. Хотя бы ненадолго, после экзаменов. И когда ты ее увидишь, то обними ее за меня, хорошо? — К-конечно, — несколько озадаченный ее словами ответил Крам. — Я обязательно поеду домой сразу, как ты сдашь СОВы. А потом вернусь и буду ждать. Она тотчас поняла, чего именно станет дожидаться Виктор, и кивнула. — Спасибо, Эрмиоуна, — с чувством заключил тот, целуя руку волшебнице. — Но за что? Я ничего не сделала, а мне бы очень хотелось. — Нет, ты сделала. Ты дала мне надежду. От Крама она вышла уже ночью с таким хаосом мыслей и чувств, что позабыла обо всем на свете. Неудивительно, что ей даже в голову не пришло проверить, находится ли она в коридоре одна, а когда заметила, что нет, то было уже поздно. По коридору шли сразу двое. Большая, черная фигура и следом совсем маленькая, еле поспевая за первой. «Преподаватель и ученик», — сделала вывод Гермиона и тотчас нырнула за колонну, замерев в ее тени не дыша. Странная пара меж тем продолжала свой путь в полной темноте и тишине, лишь глухие удары широких и уверенных шагов перемежалась с частыми, торопливыми шажочками. Но почему они идут без света в такую темень? Это показалось ей странным. Однако волшебница ничем себя не выдала и постаралась как можно глубже вжаться в стену, когда две развевающиеся мантии проплывали мимо. Наконец, они миновали Гермиону, и та с облегчением выдохнула. Пронесло, но выходить пока было рано. — Опять возвращаемся за полночь? — раздался хриплый спросонья голос. — Пароль. — Простите, я не нарочно, — пробормотали в ответ. — М-мимбулюс мембилтония. — Мерлинова борода, неужели так сложно запомнить? Завтра же поменяю пароль. А что у тебя с руками? Н-нет, не отвечай. Проходи, только портрет не трогай, пока не отмоешь с себя этих… червей. Послышался звук открываемого портрета, затем пауза и новый звук петель. — Однако, — отозвался осипший голос. И более ничего. Наконец, мерный стук каблуков снова застучал в направлении лестницы, на сей раз противоположной Гермионе, и та мгновенно расслабилась — преподаватель убирался восвояси. Подождав еще немного, она быстро высунулась из укрытия и вгляделась в коридор, слабо освещенный ниточкой убывающего месяца, после чего сделала шаг по направлению к портрету. Все по-прежнему было тихо. Только звуки шагов равномерно шлепали впереди. И лишь тогда, напружинившись всем телом и набравшись храбрости, она бочком засеменила к Полной Даме. — Куда-то собирались? — раздался ледяной голос за спиной, и коридор мгновенно осветила яркая, ослепительная вспышка. Сердце Гермионы остановилось. Позади нее стоял Северус Снейп, и судя по тону, он был просто в бешенстве. Скорее всего, он заметил ее, когда она выходила от Крама, но даже виду не подал, а теперь ее неминуемо ждет скандал, если не мгновенная расправа. Но как он оказался здесь, за ее спиной, когда все время должен был оставаться впереди, а не сзади?! Она медленно, на каблуках, повернулась, уставившись с открытым ртом на профессора. Однако вовсе не из-за его устрашающего вида, а из-за того, кто восседал на его руках. — Глотик?! Кот мельком глянул на Гермиону и стал усердно тереться головой о мантию волшебника. Выглядел он совершенно спокойно, ничуть не смущаясь праведным гневом на хозяйку. И последней вдруг стало очевидно, что то самое «Однако», принадлежавшее Полной Даме, было адресовано именно коту, который захотел взобраться на руки к профессору. — Следуйте за мной, — лаконично добавил Снейп и, позволив коту спрыгнуть вниз, направил свои стопы к лестничному пролету. — Фините инкантатем. Мимолетный жест рукой с зажатой в ней палочкой вмиг оборвал тот самый звук удаляющихся шагов, что она все время слышала. И только теперь до Гермионы дошло, что это было магической уловкой. «Провел меня, как Фред Уизли какого-нибудь первокурсника, — сокрушалась она и, обругав себя не вполне приличными словами, нехотя поплелась за профессором. Снейп не оборачивался, летящей походкой уводя ее все дальше вниз по ступеням. Гермиона было решила, что он отведет ее в учительскую — в конце концов, не станет же он беспокоить среди ночи ее больного декана — однако заметив, что они спустились под землю, сообразила, что он ведет ее к себе в подземелья. Стало быть, и разговор будет долгим, и какое наказание она получит — это еще вопрос. Достигнув цели, Снейп распахнул дверь в кабинет с такой силой, что та жалобно взвизгнула, и так же молча прошел к столу, даже не предложив Гермионе последовать за ним или сесть. Когда же та остановилась посреди комнаты, то дверь снова самостоятельно захлопнулась, отрезая ей путь к отступлению и оставляя наедине с донельзя разъяренным волшебником. Темные глаза метали молнии, рваная полоска рта с неприкрытой злобой кривилась. Однако то, что случилось дальше, не ожидала даже она. — Простите меня, профессор! — затараторила Гермиона. — Я понимаю, что мне как старосте тоже не положено появляться в коридорах в ночное время. Но обстоятельства сложились так, что мне срочно потребовалось увидеть Виктора. Поэтому я и была вынуждена… — Вынуждена. Ну, конечно, — прошипел, словно выплюнул, ей в лицо Снейп. — А то, что студентам строго-настрого запрещено входить в преподавательские покои, Вы как бы случайно забыли! Или этот запрет не касается лично Вас? Вот почему Вы постоянно пропадаете в покоях школьного преподавателя и ходите по ночам невесть с кем и невесть куда, вместо того, чтобы уделять внимание Поттеру и его навязчивой идее слежки за Темным Лордом. Он надеялся вернуть ее на землю, напомнив о чувстве долга, к которому она неизменно прислушивалась, но почему-то в этот раз у него ничего не вышло. Глаза волшебницы странным образом сузились, но он тотчас узнал этот взгляд. Она смотрела на него так каждый раз, когда встречала от него, Снейпа, вызов. — Постоянно? Вы что, следите за мной? А Вам не кажется, что мои отношения с Виктором — это не Ваше дело? — Нет, не кажется! — он буквально кричал на нее. — Это как раз мое дело! Наверное, Снейп сам не сознавал, насколько это прозвучало неуместно. Теперь волшебница смотрела на него в замешательстве. Он перегнул палку, позволил себе слишком много, потерял контроль. Но было уже поздно. — Ты хоть представляешь, как это выглядело?! Хочешь, чтобы и о тебе распускали по школе слухи, как о девчонке, что посещает мужские спальни по ночам? — Я… я ни о чем таком… Нам просто нужно было поговорить, у Виктора дома проблемы, — Гермиона, поначалу оторопевшая, хмуро уставилась куда-то в мантию профессора, чеканя слова и стараясь избегать лишних эмоций. Эмоций и так было предостаточно. От самого Снейпа. — Мы не делали ничего дурного. И потом, Вам не кажется, что Вы передергиваете? Все знают, что мы с Виктором встречаемся, и он даже не мой преподаватель. Ничего в этом предосудительного нет. — Есть! Я мог бы выгнать его из школы. Немедленно, — в словах Снейпа звучали в унисон удивительное злорадство и угроза. «Скорее, надежда», — удивилась про себя Гермиона, но он не дал ей обдумать эти слова. — Или выгнать тебя. А почему, собственно, нет, когда староста факультета ведет себя, как… Он не договорил, потому что Гермиона неожиданно для обоих фыркнула и с нарочитым вызовом сказала: — В таком случае, что же Вы не выгнали того слизеринца, что напал на своего же сокурсника?! Что-то мне не кажется, что мое «преступление» более тяжкое, нежели попытка убийства на почве чистоты крови бедного квартерона. В ответ на подобную дерзость она, конечно, ожидала раскатов грома, но вместо этого опять заметила ту странную тень, омрачившую его лицо. След страха. Как в тот раз, когда она неожиданно для Снейпа запечатала дверь, ведущую из кабинета в класс, разбив перед тем артефакт с двумя лицами. Ах да, кстати об этом… — Ты помнишь? — пробормотал Снейп, в сомнении качая головой, словно сам напрочь позабыл об обсуждаемом ими инциденте. — Но как такое возможно? Коллатеральные связи не были затронуты, или это… — Перемена в нем произошла столь стремительно, что Гермиона не отдала себе отчета. Однако он постарался быстро взять себя в руки и снова принялся нападать. — Как бы то ни было, подобные отношения неприемлемы. Я застал вас, а что было бы, если бы застали другие? На одно короткое мгновение он ощутил сильнейший приступ дежавю, но тут же отбросил его, когда Гермиона подчеркнуто холодно сказала: — Повторю, мои отношения с Виктором, как и то, где, когда и при каких обстоятельствах я его вижу, Вас совершенно не касаются. Вы можете уволить его, но мне это решительно все равно. Потому что этим летом мы с Виктором поженимся, и уже никакие чужие домыслы нам не помешают. При этих словах волшебница потянула кожаный шнурок у себя на шее и молча показала Снейпу тяжелое фамильное кольцо Крамов. Северус уставился на него с какой-то нечитаемой гримасой и вдруг в явном отвращении помянул директора. — Ну?! Теперь-то ты доволен, старик? Теперь и она пляшет под твою дудку. — О чем Вы? — с подозрением уточнила Гермиона. Тут Снейп страшно сверкнул на нее черными, будто совсем без белков, глазами и расплылся в улыбке, полной желчи. — А ты не догадываешься? Ты же сама говорила, что у директора всегда и на все есть план. Только в одном ты ошиблась. Речь не о предметах, а о людях. Неужели ты не задумывалась, почему Дамблдор вызвал сюда болгарина, а затем поселил его здесь, прямо под твоим носом?! И заметь, ему было решительно все равно, поставит ли он тем самым жизнь Крама под удар или нет со стороны Темного Лорда. Сердце Гермионы дрогнуло, она недобро посмотрела на Снейпа. «Говорила ему? Но когда? И все же он прав, и директор наверняка рассчитывал на то, что мы с Виктором будем парой. И тогда он, как и я, окажется в огромной опасности». Однако сказала она совсем другое. — Я никогда не смогу понять Вашу ненависть. Тот, кажется, совсем не ожидал такого ответа. Снейп тотчас напрягся, предчувствуя, что за этими словами неминуемо последует удар. — Я знаю, что Вы солгали, когда говорили, будто мой самый сильный страх — оказаться заложницей в руках Темного Лорда. Хотя на деле артефакт, что я разбила, нужен для того, чтобы глушить эмоции. Да, храбрости Вам не занимать, но теперь мне начинает казаться, что Вы попросту всех ненавидите. — Ее голос без видимой причины вдруг сделался невыразительным, почти блеклым. — Меня, Люпина, Гарри. Даже директора. Всех нас. Так что я просто не могу взять в толк, почему Вы все-таки помогаете. Через силу. Снейп открыл было рот, желая что-то сказать, но она утомленно мотнула головой, остановив его, и лишь на окраинах сознания успела подумать: «Вот оно. Тень по лицу, и он скривился от брошенных мною слов, словно от боли, как если бы я дала ему пощечину». — Неважно, это Ваше дело. Как и причина, по которой вы мне солгали. Я хочу сказать… — Гермиона тяжело вздохнула, ненадолго закрывая лицо, — делайте, что хотите. Я так устала… Она вдруг как-то по-новому посмотрела ему в глаза, как никогда бы не осмелилась смотреть на профессора Снейпа прежде. Спокойно, прямо, без эмоций. Как равная. — Просто сделайте, наконец, и себе, и мне одолжение. Если, конечно, можете. Сотрите меня уже из своей памяти, — просто сказала Гермиона. — Сделайте это одолжение нам обоим. Так, как если бы меня не существовало вовсе. А я в Вашем присутствии буду изображаться немую невидимку. И нам всем от этого будет лучше. Он посмотрел на нее с каким-то странным выражением и после секундной паузы совершенно механически произнес одно-единственное слово, повторив за ней то самое «Лучше». Но на ответ оно никак не походило. Однако Гермиона поняла его по-своему. — Я же, со своей стороны, обещаю сделать все возможное, чтобы наша жизнь не особенно Вам докучала, — после чего хмуро кивнула и, не прощаясь, покинула кабинет. Снейп снова рухнул в кресло, обхватив себя руками за голову. — Стереть? Ее из моей жизни? А как же то, что я стер себя из ее жизни?! Тут о ноги что-то скользнуло и потерлось. Когда Гермиона открывала дверь, то не заметила, как в комнату просочился Живоглот и остался здесь. Снейп в удивлении посмотрел на него. — Видишь, как все обернулось. Я почти завидую тебе. Проклятье, — с горечью усмехнулся он, — как же не хочется, чтобы Люпин оказался прав… Как не хочется признавать, что для нас уже нет такой вещи, как второй шанс, и что никто из нас не заслуживает той любви, о который мы так долго грезим. На это кот неуклюже свернулся калачиком, сверкнув на мужчину глазом, и тот рассеянно погладил его. Снейп плакал. И все-таки он не отчаивался. В конце концов, Живоглот был с ним на одной стороне.