***
09:01 Александра оправляет домашнее платье и подбирает под себя ноги. Девушка выглядит чересчур бледной, на губах нет ни кровинки, но она наконец-то вымыта, причёсана и собрана. У неё больше не дрожат руки, и глаза смотрят на Вильяма как и прежде — со спокойной лаской и тихой любовью. Но Магнуссон всё равно окидывает Ольсен долгим пронизывающим взглядом, прежде чем отойти от дивана и пойти на кухню. Он может видеть её и оттуда, но расстояние между ними нервирует его все те минуты, что необходимы для заварки чая. Александра тем временем включает свой почти разряженный телефон, медленно нажимает на экран и подносит к уху. Вильям ни о чём не спрашивает и практически игнорирует происходящее: даже когда девушка кладёт телефон подле себя, он всего-навсего вынимает заварку из кружки и идёт обратно. Ольсен принимает кружку. Магнуссон не садится до тех пор, пока не убеждается, что она пьёт — медленными глотками, степенно, если не сказать чинно. Вся такая светская и серьёзная, с мокрыми губами, которые ему хочется поцеловать. Александра улыбается. Она отставляет кружку на стеклянный столик, поворачивается к Вильяму всем корпусом и делает то же, что и всегда, когда между ними повисает эта странная ненавистная тишина: широко разводит руки. Ни дать ни взять хрупкая птичка, которая вот-вот взмахнёт крыльями и улетит; и словно чтобы не дать этому случится, Вильям подаётся ей навстречу и обнимает, ощущая, как её ладони опускаются на его спину. — Прости меня, — снова говорит Александра, но на сей раз в её голосе нет ни отчаяния, ни страха. Этот голос проникает внутрь него, всё рушит и собирает заново. — Прости, что раз за разом заставляю тебя волноваться. Вильям знает, что чувствует, но не может облечь в слова — всё это не важно. Его беспокойство, её панические атаки — это не имеет значения. Для него нет ничего сложного; всё просто, если Александра здесь рядом. — Я не собиралась напиваться. Я знаю, что в моём состоянии пить не следует, — она говорит негромко, стараясь подобрать каждое слово, и это, как и всегда, отзывается в Вильяме болью. Александра не должна подбирать слова рядом с ним. — Наверное, я просто сильно по тебе скучала. И стена между ними рушится. Александра чувствует, что Вильям улыбается. В эту секунду она ни в чём не сомневается и не понимает, как вообще может сомневаться. И она любит его, просто любит, и всегда будет любить. О чём вообще думал её глупый пьяный мозг? Удостовериться? В чём? Вильям с ней, даже если его прямо сейчас нет рядом; он под кожей, в венах, в мыслях, во всей ней. — Господи, — в конце концов, говорит Ольсен. — Я так сильно тебя люблю. Вильям смеётся. Этот грудной смех заражает и Александру, и вот они смеются уже оба. Девушка даже не замечает, что Магнуссон отстранился и смотрит на неё, и в его глазах она находит всё. — Знаешь, — произносит Вильям, — возможно, тебе стоит пить почаще. Он берёт её лицо в ладони, и к Ольсен возвращаются краски. — Скажи это ещё раз. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я… И когда Вильям целует Александру, кровь приливает и к её губам. В этом поцелуе нет ни одного вопроса, но есть тысяча ответов, и каждый из них звучит одинаково: «Я люблю тебя». В этот момент Александра почти не вспоминает свой приступ, спровоцированный вовсе не алкоголем, как подумал Вильям, а чувством вины за то, что никогда не должно было ей присниться. Даже о Крисе она почти не думает — о том, как он держал её за руки последние дни, о том, как эти небрежные касания удерживали её от падений. — Прости меня, — шепчет Александра, уже скорее для себя, чем для Вильяма. Парень гладит её волосы и всё ещё улыбается: — Перестань извиняться. К тому же Крис сказал, что ты вела себя хорошо и рано легла спать. Никто не знал, что тебя ждёт такое экстремальное пробуждение, — Вильям пытается перевести всё в шутку, но Александра вздрагивает, услышав имя Криса. — Крис? Ты с ним разговаривал? Что он сказал? «Какого чёрта он не отвечает на мои звонки?» Вильям пожимает плечами: — Только то, чтобы мы не смели пачкать его чистый пол. Он оставил тебе тазик. Между бровями Александры появляется складка. Значит, вчера Крис отвёл её пьяную спать? Она помнит, как он вёл её, но ей почему-то казалось, что сначала они свернули в ванную… — Лучше бы он убрал бутылки, — бурчит Ольсен. — И ту рыжую из нашей кухни. Александра помнит, как проснулась ранним утром от звука открывшейся двери и приглушённого голоса Вильяма, выпроваживающего заснувшую гостью. — Перед уходом он ещё пробурчал что-то о том, будто бы осведомлён, что за убийство в нашей стране сажают, и ты не должна распускать руки. — Я? — удивляется Александра и морщит лоб. — Что он сделал? Ответа у Вильяма не находится. Внутри у Александры дремлет какое-то знание, и она с опаской обходит его стороной. Ей кажется, что она помнит, или ей всего-навсего мерещится собственный голос: «Я тебя… убью и зак… закупаю… нет, закопаю», — и на коже появляются мурашки. Сердце стремительно бьётся, обгоняя тихий, похожий на эхо ответ: «Я уже говорил, ты и так меня убиваешь». Это не может быть правдой, потому что Крис точно не нёс её на руках до спальни, не укрывал одеялом, пока она угрожала ему расправой. Шистад никак не мог принести ей таз — но Вильям сказал, что это всё-таки был он — и наказать, чтобы она блевала туда, а не на чёртов чистый пол! Всего-то это просто не могло быть. Потому что всё это было лишь сном, не так ли?***
Ей нравится чувствовать его губы на своём животе. Александре жарко, и она всего лишь сказала, что хотела быть снять дурацкую одежду. Помощи от Криса никакой — блузку он снимает медленно, и ей становится ещё более душно, чем было. Она немного выгибается в спине и быстро снимает блузку, не взирая на взгляд Криса — одновременно раздражённый и вожделеющий. — Ты такая неромантичная, Алекс. — Нечего слюнявить мой пупок, — отвечает Александра, и в её бесцветных глазах загорается огонёк, который так ненавидит Крис. Ольсен это знает, потому что Шистад всегда начинает раздражать её, когда она немножко расслабляется. Но сегодня всё по-другому. Александра улыбается Крису — это простая чистая улыбка, совсем даже не хмельная, что немного её удивляет. Она же столько выпила! — Иди сюда, — она и сама не верит, что произносит это, но слова звучат как-то правильно. Александра притягивает Криса, так, чтобы его глаза были напротив её, и, ощущая на себе его тяжесть, чувствует себя неимоверно слабой и немного… может быть… чуть-чуть… счастливой. — Ты так сильно меня бесишь, — признаётся она и запускает пальцы ему в волосы. Крис улыбается — от его улыбки что-то в ней умирает и рождается заново — и говорит то, что она и боится, и хочет услышать. Его шёпот опаляет ей ухо, и она невольно стонет: — Засуди меня за это. Александра не уверена, но, возможно, она целует его первой. И даже так ощущает эту улыбку, и это и раззадоривает, и злит; девушке хочется исполосовать кожу Шистада ногтями, укусить его и сделать что угодно, лишь бы стереть его улыбку. Но Крис заводит ей руки над головой и углубляет поцелуй. Александра ощущает, что барьеры внутри неё рушатся, что настоящая Снежная королева гореть не может, а она просто сгорает. — Алекс, — Крис выдыхает имя прямо ей в губы. — Алекс… Она боится открыть глаза и посмотреть на него. Почему она боится? Почему не открывает глаза, почему не смотрит на него, почему ничего больше не может сказать? Во тьме безопасно. — Я не должен был целовать тебя, Алекс. «Должен. Ты должен был», — думает она и чувствует ярость за то, что он сказал это. Ей хочется его ударить, хочется сказать, что она его убьёт и закопает. — Ты просто меня убиваешь, — шепчет Крис, словно её услышав, и у неё больше нет сил — она должна посмотреть на него, должна что-то сделать… Но перед её глазами вовсе не Крис. Это Вильям. Александра подскакивает на кровати так резко, что тело, не успев отойти от сна, отзывается головокружением. Ольсен перегибается через кровать, и её рвёт.***
Ночь вечеринки, 00:01 — Она сводит меня с ума — твоя чёртова улыбка. И твои шутки… И твоя забота… И то, что ты помог мне… Мона замирает перед приоткрытой дверью ванной комнаты. Этот проклятый голос она узнала бы из тысячи. Чёртова Александра Ольсен. — И ты тоже. — Алекс… Мона прижимается к щёлке, не веря ушам. Она догадывалась, но это… это слишком… очевидно. Сердце отзывается болью, когда она и впрямь видит Криса, удерживающего лицо Александры в своих ладонях. Глаза Ольсен закрыты, а губы беззвучно движутся, и пусть Хольтер видит только спину Шистада, она видит и другое — как большими пальцами он поглаживает щёки девушки. Мона скрипит зубами. Она так и знала. Всё дело в этой Ольсен. Хольтер оборачивается, чтобы убедиться, что никто на неё не смотрит, — все пьяны, но проверить всё равно не мешает. И только после этого она достаёт из кармана телефон и включает камеру. Наверное, Александра опять что-то говорит, но совсем тихо, даже Крис нагибается, чтобы услышать. — Засуди меня за это, — вроде как отвечает на что-то Крис и замирает. Если бы Мона не знала, кто такой Кристофер Шистад, решила бы, что он… сомневается? А потом Мона едва может подавить вскрик, настолько это её выбешивает и выбивает из колеи, — Крис приближается к Александре и целует её. Он целует её как-то отчаянно, даже требовательно, и всё-таки слишком, слишком мягко и бережно. Мона дрожит. Она не знает, отвечает ли ему Александра, знает только, что та сидит на бортике ванны и не отстраняется. И Крис тоже не отстраняется, точно ждёт ответа, отклика или чего-то ещё. — Алекс… Алекс… Эти минуты кажутся Моне вечностью. Её сердце просто кровью обливается, когда она слышит голос Криса, зовущий кого-то другого, а не её! Когда Крис наконец прерывает поцелуй, — почему-то Мона уверена, что именно он, инициатор, и прервал его, — глаза у Александры всё ещё закрыты, но девушке кажется, что по телу той бежит дрожь. Кажется, Шистад тоже это замечает, потому что берёт её руки в свои. Мона замечает, что Александра, вначале заваливающаяся вперёд от невозможности держать себя прямо, сидит на удивление ровно. Несколько минут они молчат, пока Крис уже обычным голосом не произносит: — Я не должен был целовать тебя, Алекс. «Вот именно!» — хочется крикнуть Моне. — Ты просто меня убиваешь. И в этот момент Мона Хольтер понимает, как сильно ненавидит Александру Ольсен — за то, что отнимает чужое; за то, что та может получить что угодно, не пошевелив и пальцем; за надменность и холодность, да даже за то, что поступает так с Вильямом! И главное — за то, что Крис смотрит на неё так, как должен смотреть на Мону. Крис поднимается на ноги, осторожно помогая подняться и Александре, но в конце концов просто берёт её на руки. Мона выключает видео и отходит. Она провожает парочку нервным взглядом, но, подсаживаясь к подвыпившим друзьям, с которыми пришла, выглядит гораздо спокойней, чем себя ощущает. Хольтер дожидается, когда Крис выходит из спальни Александры, — не позднее, чем через пять минут, — и дышать становится чуточку легче. И телефон приятной тяжестью греет руку.